Жизнь без героев Часть 1-10 Глава 14

Жизнь без героев


Часть І - 10  Глава 14

ПОБЕДЫ И ПОРАЖНИЯ

1

Работа без призов и отдыха с перегрузками – не работа. Вера в счастливый конец лопнула, энтузиазм иссяк. Бурков еще требовал прежних темпов, но то, что раньше давалось ему без труда, теперь достигалось ценой заметного напряжения. И новое обстоятельство. Начальники других отделов, завершив работы, добивались повышения своих сотрудников, а Марянову директор отказал – работы под угрозой срыва. Чтобы настаивать, надо пропускать упреки мимо ушей или канючить, прикинувшись казанской сиротой, а ни того, ни другого Марянов не умел. Илья предложил собрать собрание.

В проход между стендами натаскали табуреток и стульев. Немного волновались, ждали гостей. Мещанников пришел один, Андрей – с Аней и Галей – с комсоргом и профоргом. Раз Бурков согласился, Илья, наверняка, имеет четкие инструкции, кто-нибудь предложит его в президиум, и он поведет собрание, стараясь в рамках предначертаний Буркова протащить собственные идеи. Трудное занятие.
– Для ведения собрания надо избрать председателя, – объявил профорг Боначенко. – Какие будут предложения?

Бурков посмотрел по сторонам, выискивая кого-то, и в это время Илья поднял руку. Интересно, чего это он занялся самодеятельностью?
– Толя, что же ты Илью не замечаешь? – крикнула Марина.
– Слово для предложения имеет Илья Журавский.
– Я предлагаю выбрать председателем Марата Ветрова.

Вот тебе раз. Хоть бы предупредил заранее. Галя смутилась и покраснела. Боится провала? Главное – запустить и завести, потом покатится.
– Ни для кого не секрет, что сейчас наш коллектив переживает трудное время.
– Еще какое! Хуже не бывает, – выдохнула Марина.

– Марина, не мешай! – напустился на нее Боря Смежнев.
– Почему ты мне делаешь замечание? У нас есть председатель.
– Я вас сейчас выведу, – Аркадий постучал пальцем по стенду.
– Марина больше не будет, – засмеялся Вадим.

– Так что ты там про коллектив? – спросил Аркадий. – Повтори, пожалуйста.
– Аркадий, перестань! – возмутилась Нонна Бравина. – Как вам не стыдно? Пригласили гостей и ерундой занимаетесь.
– Марат, веди собрание, – потребовал Вадим

– Не так давно мы работали с подъемом, нагрузки нас не пугали, а сейчас мы потеряли интерес к работе. У нас опустились руки, и мы привыкаем к такому состоянию. Нам надо разобраться, что происходит. От этого будет зависеть, как будем дальше жить и работать.

Сухо сказал. Неужели придется выискивать выступающих? Илья выговорился, пока готовил собрание. Толя Боначенко о зарплате заговорит. Странно, Побегушный суетится. Обычно старается выступить с заключительным словом.

– У меня предложение. Тут Ветров нарисовал повестку, ну, мы можем до утра лясы точить. Я, тут, предлагаю заслушать начальника лаборатории Николая Николаевича о перспективах работ.
– Я возражаю! – выкрикнул Вадим.

Нонна Бравина вскочила:
– Владимир Алексеевич, почему вы хотите скомкать собрание? Я считаю, что Николай Николаевич должен выслушать наше мнение, – она хотела еще что-то добавить, но ее опередила Марина:
– Николай Николаевич, не выступайте сейчас!
Бурков развел руки и пожал плечами – мол, как прикажете.

– Я считаю, что голосовать не надо, – решила Нонна. – Большинство против предложения Владимира Алексеевича.
– Марат, веди собрание! – потребовал Борис Смежнев.
– Владимир Алексеевич, мы воспользуемся вашим предложением, если не найдутся желающие выступить.
– Как это не найдутся! – крикнул Аркадий Кулинич.
– Записывайтесь в очередь, – засмеялся Вадим.

– Что вы сидите? – забеспокоилась Марина. – Вадим, выступи ты.
– Ему трудно выйти, – с насмешкой пошутил Аркадий и добавил обиженно: – Бурков да Ватагин. Пусть другие скажут, а они послушают.
– Ой, правда! – спохватилась Марина, – Вадим, оставайся на месте. Это ты виноват, теперь послушай, как тебя будут ругать.
– Мне кажется, разминка окончена, Пора приступать к делу.

– Разрешите мне, – Аркадий встал. – Я буду говорить с места. Мне так легче, и до Николая Николаевича ближе, он лучше услышит. Я хвалить нас не буду. Я буду критиковать. Хорошее было. Было да сплыло. Мне так представляется. Другие подтвердят. Я про себя скажу. Со мной как получилось. Работал я, разрабатывал ВК. Работы на целый отдел, а нас в группе по пальцам пересчитать можно. Я говорю Владимиру Алексеевичу: надо ставить вопрос, так до пенсии не разработаем. Вот он мне предложил заняться ячейкой. Считается, что я не справился, хотя это спорный вопрос.

Аркадий, до этого смотревший в одну точку, пробежал взглядом по лицам и развернулся в сторону Буркова. 

– Николай Николаевич – раз, и отдал ячейку Илье. Я думал, мне предложат перейти в группу Ватагина. Правильное это было бы решение? А меня никто не спросил. Потом как дело было? – Аркадий перевел дух и продолжил.

– Пока я разрабатывал ячейку, Побегушный и Николай Николаевич приняли решение делать ВК по-другому, и моя прежняя работа полетела в корзину. Вот так. Я начал по-новой, от нуля. Начало у меня что-то получаться, меня снова бросили на помощь Ватагину. Тут пришли начальники лабораторий – за своих замолвить словечко, а за меня кто замолвит? У помощника какая судьба? Известно. Лучшую работу делает Журавский и Боначенко. Я, может, справился не хуже. Никто не проверил. А потом будет повышение, мне скажут: «Ты ничего не сделал», а это еще спорный вопрос. Я заявляю, что я недоволен.

Толя Боначенко решил, что Аркадий кончил и протянул руку, но Аркадий не сказал еще своего заветного.
– Дайте мне работу, чтобы я знал: сделаю, что-то получу, как полагается, тогда посмотрим, у кого какой интерес.

Не успел Аркадий договорить последние слова, Толя Боначенко сорвался с места и вышел к столу президиума.
– Аркадий неправильно выступил, – сказал он.
– А ты поправь, – обиделся Аркадий.
В этот момент отворилась дверь, и в лабораторию вошел Марянов.

2

Илья Журавский, сидевший ближе других к дверям, уступил Марянову место и ушел за стенд к Вадиму.
– Меня задержали, – виновато сказал Марянов и махнул рукой – продолжайте, мол. Наступило неловкое молчание. Никто не ожидал его прихода. Илья подстроил, его проделки. Бурков не дрогнул. Аня смотрела на всех с обостренным любопытством – посмотрим, чего стоит твой коллектив!

– Аркадий неправильно выступил, – повторил Толя и вернул себя к истокам собственных мыслей. – Что хорошего в моей работе и в работе Ильи? Ты, Аркадий, завидуешь нам, а мы должны завидовать тебе. Ты занимался разработкой, а мы производством. У нас появились незаменимые люди, остальные на подхвате. В отделе все сейчас стало плохо. Николай Николаевич требует с меня, а мне требовать не с кого. Никто ни за что не отвечает. Монтажники распустились, а все проходят мимо.

Толя даже руки развел в стороны и замолчал, видимо, ожидал немедленной реакции, но все молчали, и он продолжил.
– И самое главное. В других отделах прошло повышение. Вы это знаете. Я не понимаю, почему ни Бурков, ни Константин Никитич не уделяют этому вопросу внимание. Несколько человек подали заявление об уходе или о переводе, другие собираются. Если так дело пойдет, от нас скоро все разбегутся.

– Ты там нас не пугай! – крикнул Побегушный. – Крысы разбегутся, а специалисты останутся!
Илья даже подпрыгнул за стендом и закричал оттуда:
– Если разбегаются крысы – значит, корабль получил пробоину. Такой корабль на плаву не продержится!
– Ой, что говорит! – изумилась Марина, – Николай Николаевич, что делать будете?
– Капитан покинет корабль последним, – ответил за него Вадим и улыбнулся.

– Капитана снимут первым, – возразил Мещанников. Единственный раз за вечер он сказал несколько слов, и кто бы мог подумать, что его шутка окажется пророчеством. О Марянове забыли. Пока выступал Боначенко, он сидел, глядя под ноги, и покачивал головой, а сейчас внезапно оказался возле стола председателя, нервно топнул ногой и закричал:
– Как вам не стыдно!? Вы хороните отдел при живом начальнике! Я, понимаете, знаю, что делать! Я старше вас! Зачем вы собрались? Я вам не разрешаю!

Обычно подвижные руки и лицо его оцепенели, Он выплеснул сорвавшийся гнев и ждал ответной реакции. Установилась мертвая тишина. В незаполненном звуками пространстве комнаты назойливо вибрировал тревожный гул трансформатора – кто-то оставил включенным источник питания.

Тамара Осеева потянулась и выключила тумблер. Звуковая волна металлического щелчка на короткий миг взорвала тишину. Галя закрыла уши руками. Андрей непроницаемым взглядом смотрел в одну точку. По лицу Буркова блуждала непонятная улыбка. Аня подалась вперед, лицо ее сделалось ярким и самым заметным среди других лиц. Только бы Илья не сорвался. Настал твой час председатель.

– Константин Никитич, мы не выбирали секретаря собрания, мы не хотим иметь официальный протокол. Цель у нас одна. Мы хотим разобраться, почему лаборатория оказалась в трудном положении, и что нужно делать. Безусловно, по ходу выступлений будут сделаны критические замечания и начальнику отдела, и начальнику лаборатории, и друг другу. Без этого невозможно понять причину неудач. Только под таким углом надо рассматривать наши выступления.

Марянов отхромал от стола, махнул безвольно рукой, но снова в несколько прижков достиг стола и, все еще гневно тараща глаза, спросил:
– Вы не послушаете своего начальника?
– Мы доведем собрание до конца.
– А мне, понимаешь, что делать? Я должен уйти?
– Мы вас пригласили, и мы бы хотели, чтобы вы присутствовали.

Неопределенно покивав в ответ, Марянов повернулся и направился к дверям, но по дороге изменил маршрут и похромал к своему месту. Еще несколько минут стояла трудная тишина. Председателю надо было прийти в себя – преодолеть приступы нервного озноба и по взглядам сидящих определить, все ли согласны с выбранной им позицией. Галя грустно смотрела в пространство перед собой, взгляд ее таял в воздухе. Вадим с состраданием смотрел на поникшую фигуру Марянова. Все приходили в себя – началось шевеление, поглядывание друг на друга. Надо было продолжать собрание.

3

– Можно я выступлю? – спросила Марина, и первым, кто отреагировал на ее просьбу, оказался Марянов – он закивал головой. – Я волнуюсь немного, но вы не обращайте внимания, – она глубоко вздохнула, шумно выдохнула и повернулась к Буркову.

– На предыдущем собрании меня ругали. Вы, Николай Николаевич, сказали, что я не справилась с работой. Вы правильно сказали, а мне так обидно было. Вот вы, Николай Николаевич, подписываете наши схемы, а вы обратили внимание, чья фамилия там первой стоит? Моя или Тамары Осеевой. Все схемы мы с ней чертим. А паспорта на готовые приборы смотрели? Кто записан в графе: «Испытания проводил?» Или я, или Нонна, или Илья. Кто конструкцию плат на пульты разрабатывал? У конструкторов руки до этого не доходят. Мы просим помощи от соседних лабораторий, и нас самих бросают на помощь. Вот как получается.

Марина повернулась лицом к председателю.
– Я ещё о другом хочу сказать, но тоже о очень важном. Дома у нас с Тамарой семья. Дома мы должны повышать кухонную и стиральную квалификацию. Вы же сами, сидящие здесь, не потерпите, если жены дома не будут справляться с обязанностями. Скажите спасибо, что наши мужья разрешили нам работать по выходным. Если я сегодня потребую отгулы за переработанное время, больше отпуска выйдет. Мне, конечно, стыдно, что я не справилась с разработкой. Все-таки я еще инженер. Но не только я в этом виновата. Не одна я.

Марина повернулась в сторону Марянова.
– Константин Никитич, не обижайтесь на нас. Вот я выговорилась, и мне легче стало. Нам надо подумать. По-старому больше нельзя. А то что-то пока мы собирались других обгонять, нас самих обогнали, и как бы нам не пришлось плестись в хвосте. Подумайте все вместе. Вадим! Марат! И ты, Илья, не прячься. Придумайте что-нибудь. Николай Николаевич, тряхните их, как следует. У нас же было много хорошего. Вадим! Кончай скорее свои приборы, и мы будем жить, как прежде, только не надо больше по две смены работать, и отдыхать надо по воскресеньям. Вот и все.

– Молодец, Марина! – крикнула Аня.
– Спасибо, Аня! – обрадовалась Марина.
– Марат, – Аркадий рывком вытянул вверх руку. – Призови гостей к порядку.

Сказано это было в обычной шутливой манере, и Аня не смутилась.
– Молчи уж, Аркадий, – она махнула на него рукой, – наконец-то я от Марины услышала настоящую мужскую речь.
– Во-во. Она у нас генерал в юбке.
– Как я их! – Марина в радостном порыве обняла за плечи Галю, ближайшую к ней соседку. – Вот как они меня испугались.


Примитивные шутки позволили многим снять напряжение. Исчезли постные лица, один Илья сохранял сосредоточенное выражение лица – готовился к выступлению. Он встал, и все настроились слушать.
– До меня уже было несколько критических выступлений. Я бы тоже мог высказать немало обид, но я не знаю, на кого обижаться – на себя или на других. Мы все поддерживали гонку за заказами, с нею были связаны наши мечты о будущем. Мы вышли на дистанцию и надеялись, что на финише каждого ожидает лавровый венок.

Голос Ильи звенел, говорил он быстро и нервно, создавалось впечатление, что у него перехватит горло или он собьется, но Илья не терял контроля над речью.

 –   Мы работали на совесть, мы вправе были рассчитывать на внимание дирекции, но нас обманули, как маленьких. Наш финиш переносили несколько раз. Мы все устали. Работа стала утомительной и однообразной. Мы заняты бесконечными доделками и переделками. Людей не хватает. Беспрерывными перетасовками мы затыкаем бреши. Внутренние ресурсы исчерпаны. Я не знаю, что делать, но мы сами себя за волосы не вытащим. Часть заказов надо обрубать и отбрасывать. Другого выхода я не вижу.

Илья разрушил то, что удалось сделать Марине – наметить переход от критики к поискам выхода. То оживление, которое возникло после выступления Марины, уже не повторилось.
– Я воспользуюсь правом председателя и дополню. Мы забыли, что мы инженеры, мы, прежде всего, должны работать головой. Мы экономили время на разработке и получали трудный и затяжной этап производства. А должно быть наоборот. Чем лучше мы будем разрабатывать, тем легче пойдут приборы в производстве, и тогда у каждого найдется время для творческой работы. Если мы сделаем правильные выводы, если каждый поверит, что мы перестроим работу, мы по-другому посмотрим на происходящее и найдем силы довести начатое до конца.

– Правильно! – крикнула Марина.

Был еще один важный вопрос, который не хотелось затрагивать, и еще одно обстоятельство не давало покоя, но тут новое событие заслонило тревоги. Марянов, о котором как будто забыли, поднялся с места и, суетясь, направился к столу председателя.
– Я должен идти на электричку, – сказал он и остановился около стола, но потом сделал еще несколько шагов. – Меня сегодня ждут. Я не могу оставаться, – он качнулся, собираясь уходить, но еще ближе подступил к столу.

– Я, понимаете, погорячился, – он несколько раз кивнул, потом поднял голову и посмотрел на сидящих. –  Вы будете вспоминать эти годы, – сказал он взволнованно. – Они будут лучшими в вашей жизни. Вы чувствуете себя хозяевами. Вам интересно, а мне, понимаете, с вами, – он отхромал полдороги от стола до двери, а потом, приплясывая, сделал несколько шагов назад и попросил: – Марат, Николай Николаевич, Андрей Александрович, доведите собрание до конца.

– Идите спокойно, Константин Никитич, ну, конечно, доведем, – ответил за всех Ланин.
Марянов похромал к двери, но в дверях еще раз оглянулся.
– Меня, понимаете, ждут... Извините, – он махнул рукой и вышел.

Неведомое будущее, о котором упоминал Марянов, не будоражило воображения, а настоящее казалось прекрасным. Было от чего возгордиться. Первым с высоты седьмого неба на грешную землю спустился Вадим.

 Он поднял руку и произнес:
– Я хочу выступить, – голос его показался неестественно громким. Тут же растаяло ощущение благодушия. Земные тревоги вошли в сознание. Странно было, что ни одно выступление не зацепило Буркова. Бутаев недавно заседал в кабинете Марянова. Не здесь ли собака зарыта? Что Вадиму известно, что он скажет?

– Марина Вещунина, и другие высказали ряд критических замечаний. Часть из них в мой адрес. Я принимаю критику. Я хочу сказать вот о чем. Мы плохо используем помощь соседних подразделений.
– Ты неправильно выступаешь! – закричал Боначенко. – Пусть доведут работу до конца.

– Я не закончил выступление, – Вадим смотрел на угол комнаты возле дверей, но безошибочно протянул руку в сторону Анатолия. – Прощу не перебивать. Мы передали Кромкину и Ане Наследовой разработку схем пульта. Они справились с этой задачей.
– А нас заставляют вести пульты в производстве! – взволнованно крикнула Аня.

Вадим тут же протянул в ее сторону руку, но ответил, не оборачиваясь:
– Я скажу об этом. Если Кромкин и Наследова сделали схему, схему можно не проверять. Она будет работать. Мне понравилось, что Кромкин и Аня в каждом случае находят оптимальное решение.

– А когда у нас было время так работать? – снова крикнул Боначенко.
– Я еще не кончил, – отпарировал Вадим. – Я предлагаю освободить Кромкина и Наследову от черновой работы.
– Правильно! – крикнула Аня.
Поднялся Боначенко, но его опередил Илья:
– Я поддерживаю Вадима! – выкрикнул он.

Боначенко сверкнул на него глазами и сел.
– Толя, ты же хотел выступить, – засмеялась Марина.
– Потом пусть не жалуется, – проворчал Боначенко.
– Толя, но так тоже не честно, – огорчилась Марина.

Председатель подождал для приличия, но у Толи не было желания ввязываться в спор. Еще не все выступили, но после сказанного трудно добавить новое. Председатель посмотрел на Буркова, и он поднялся, но спокойствие покинуло его. Непослушный комок в горле мешал ему говорить.

Несколько минут Николай Николаевич затратил на безуспешную войну с ним. Он покашливал, замирал, пускался в водоворот новой фразы или делал несколько глотательных движений, а комочек снова напоминал о себе. Тогда Николай Николаевич широкими мазками он стал воссоздавать панораму объективных причин. На этом фоне маленький комочек собственной вины незаметно проглотился, и Николай Николаевич обрел уверенность в себе.

«Я не считаю сейчас своевременным вопрос о повышениях. Нам не с чем выйти к директору».
Наивные люди думают, что оплата по труду. Сделал – получи. От такой школярской практики матерые начальники давно отошли. Скупые щедроты размазываются по коллективам, как повидло на хлеб. Кто занят выбиванием, в любой системе зачерпнет из гущи, кто увлечен работой, слизывает со стен остатки. Простим Буркову детские болезни, он-то хотел, чтоб было честь по чести.

О реорганизации рассказал – сел на любимого конька, и в голосе уже металл.
«В ближайшие дни весь наличный состав лаборатории Мещанникова окажет нам помощь, а наша задача – не повторить тех ошибок, которые произошли, когда мы сотрудничали с Аней Наследовой и Кромкиным. Я думаю, вы все меня поддержите. Я приношу Ане и Виктору свои извинения».

Возможно, Бурков этим бы ограничился, но, заметив сияющее лицо Ани, он приложил руки к груди и слегка поклонился, а Аня с озорной улыбкой поклонилась в ответ.

Опять в который раз, несмотря на сильный шторм, Бурков не спустил паруса. Своей верой в светлые горизонты заворожил желающих заворожиться. Неизбежные потери будут. Паша Шажков уйдет из отдела. Но флотилию не разметало. Есть новый курс – и все на местах. Собрание практически завершено. И все же…
– Андрей Александрович, ты скажешь пару слов?

Бурков метнул острый взгляд и тут же, погасив недоумение, с улыбкой повернулся к Ланину.
– Андрей Александрович, скажите, – ободряюще потребовала Марина.
Аня и Галя заинтересованно смотрели на него. Андрей поднялся, размышляя.
– Ну, хорошо, пару слов, не больше. Вы вынуждаете меня сознаться. Ну, конечно, я вам завидую. Вы все вместе представляете коллектив, способный решать большие задачи.
– Вот спасибо! – крикнула Марина, и голос ее потонул в аплодисментах.

5

Председателю не пришлось объявлять собрание закрытым. Это поняли без него – поднялись, смешались, загалдели, но в шуме и хаотичном перемещении сразу определились два центра кристаллизации: один вокруг Буркова, другой вокруг Ланина. И тот, и другой продвигались к выходу, и обе группы, объединяясь и расходясь, перемещались в том же направлении. Сейчас начнется самое интересное – каждый постарается воспроизвести высказывания, которые дали направление собственным мыслям и помогли обратить внимание на то, что ускользало.

Когда известен итог, по-иному выстраиваются прежние предположения и на повторное обсуждение с подтруниванием и одобрением выносятся отточенные мысли. Сейчас надо быть со всеми, чтобы по реакции ребят убедиться, что ничего не упустил и все подметил, но, увы, как бедному жениться, так ночь коротка.

Вокруг Ланина – плотное кольцо, Аня там, в центре. Илья преградил дорогу. Прости, Илья, не до тебя сейчас. Пробрался к Ане, выбрал момент и шепотом спросил: «Я провожу?». Она посмотрела задумчиво и отвернулась. Опять не угадал. И тут же, как назло, за спиной Мещанникова увидел Галю – перехватил ее осуждающий взгляд.

Толпа вытеснилась в коридор и там, на просторе, распалась. Группы по двое, по трое рассредоточились от распахнутых дверей до туалета, а вскоре возник обратный отток из коридора в лабораторию – одеваться.

Куда теперь себя направить? Вот так, наверно, черти в аду поджаривают грешников. Огонь еще не развели, а уже не по себе. Всей шкурой чувствуешь, что будет жарко, а уже знобит. К Ане не зайдешь, и свои вот-вот позовут. Глупо истуканом стоять в коридоре, и прозевать нельзя. Носись теперь с деловым видом из коридора в лабораторию, из лаборатории в коридор. Дурацкое занятие – все без забот на улицу, а ты потерял номерок от гардероба.

Толя ушел сразу, и Тамара Осеева, и Побегушный. Бурков не торопился, и остальные возле него. Медленно одевались, медленно перемещались в коридор, и наконец-то, обгоняя их, пробежала Галя, а за ней, догоняя ее, спешил Андрей.

– Марат, ты куда? – позвала вдогонку Марина. Ей бы свою шпильку вставить. Бурков выручил, спасибо ему, поторопил всех на улицу. Мелькнула мысль попросить, чтобы не быстро шли, но не попросил.
–
– Сейчас иду, я уже готова, – сказала Аня. – Ты почему невеселый?
– Еще не пришел в себя.
– Приходи. Мне понравилось, как ты провел собрание. Можешь быть доволен, я тебя хвалю.

Вышли в коридор.
– Илья меня огорошил, выдвинув в председатели.
– Я думала, ты не сумеешь навести порядок.
– Я дал возможность всем настроиться, а пока обдумывал.
– Не хвались, какой мудрый.
– Хвалиться нечем. Речь моя не произвела впечатления.
– Речь, как речь, не самая пламенная.

Вышли на улицу. После нервного возбуждения тело пронизало сыростью осенней ночи. Из-за внезапного охлаждения разговор прервался, шли молча, прислушиваясь то к собственным ощущениям, то к приглушенным голосам, доносящимся из темноты.

– Что же ты замолк? Я слушаю.
– Я боялся, что придется тянуть всех за язык, а потом испугался, что разговор пойдет о повышениях. Такой поворот был бы на руку Буркову. У него цель – выполнить работы…
– Прекрасная цель,
– … любой ценой. Мы скачем по верхам.

– А мне в последнее время не все нравится у Ланина. Почему природа так устроена? Почему нельзя было объединить способности Буркова и Ланина и дать одному человеку?
– Такой человек не работал бы у нас в Журчанске.
– С таким человеком я пошла бы на край света. А ты мне сегодня понравился. Ланин тебя похвалил. Так что не держи мысли под замком, я от тебя сегодня жду много интересного.

В сырой мгле за черной низиной долины мерцали звездочки городских огней, внизу по новому мосту, в скользком свете фар спешили друг за другом силуэты.
– Идем на старый мост, – Аня приостановилась в том месте, где от дорожки ответвлялась новая тропа.

6

Недавно через Журчалку построили новый бетонный мост, и старый деревянный, многие годы верой и правдой служивший городу, немедленно потерял бравый вид – исчезли кое-где перила и появились дыры в настиле. В последние годы старый мост трещал от перегрузок и устраивал заторы, но его регулярно ремонтировали, и он сохранял видимость прилежного работяги.

Несколько месяцев без ремонта до пуска бетонного собрата роковым образом отразились на внешности, а остальное довершили лихачи и мальчишки. По обе стороны моста появились объявления: «Проезд и проход запрещен! Опасно для жизни!». Аня остановилась там, где перила сохранились.

– Прислушайся. Как красиво! Какая поющая тишина.
Возле старых свай журчала вода. Дышалось легко. Рассеянная в воздухе влага освежала лицо.
– Что же ты молчишь? Я жду!
– Марина столько лет работает в поте лица и вдруг оказывается технически неподготовленной.
– Помолчи. Послушай, о чем говорит вода, – она облокотилась на перила и, не шелохнувшись, смотрела в завораживающую темноту. Облокотился на перила рядом с нею – она не отодвинулась. Плескалась вода, обтекая сваи.

– Какая ночь! – она повернула голову. – Я никогда не думала, что сырой осенью бывает так хорошо.
В пробегающих огнях проезжих машин видел ее взволнованное лицо. Обнять бы ее за плечи и стоять беззаботно, но она вот-вот стряхнет с себя очарование ночи и требовательно спросит: «Что же ты молчишь?».

– Мне собрание не дает покоя. Илья не сделал выводов, и мне пришлось дополнить.
– Зачем ты пересказываешь собрание? – она даже отшатнулась, – Я все слышала. Идем! – она стремительно пошла по ненадежному мосту.

– Аня, осторожнее!
Она пошла еще быстрее. Чем опять не угодил?
– Аня, что случилось?
– Ты побоялся сказать то, что сказал Вадим! Если бы он не выступил, ты бы не заикнулся!

Но это неправда! За что она так? Память лихорадочно воспроизвела прошедшее, перескакивая с одного на другое, раскручивая запись событий в обратную сторону, с пробуксовками и неожиданными, как срыв пружины, перескоками снова к роковой развязке.

Зрение, слух и еще черт знает что запечатлели массу фактов: ее жесты, очертания фигуры, туманные картины выражения лица, интонации – запомнил многое, но не связал, а теперь все ускользавшее прояснилось. Дубина, бревно неотесанное! Разве цитат из протокола профсобрания она ждала сегодня?

– Аня… – выдохнул, как стон, и тут же по ноющей от головы до сердца боли понял: непоправимое – непоправимо.
– Почему мы не пошли со всеми? Ты стыдишься меня! – она пошла еще быстрее, почти побежала. Догонял ее и снова отставал.

– Не провожай меня! Я не хочу! – зло крикнула возле развилки дорог у поникшего воина и ушла в сырую темноту.
Вот и все. Она не сжигала мосты – они оказались разрушенными.
Так это так, так это так, так это так.