Рассказ учителя истории

В конце 80-х годов меня направили в командировку в небольшой городок нашей республики. Общежитие, в котором я жил, располагалось рядом с  проходной предприятия. Вечерами, чтобы как-то скоротать время, я иногда заходил на проходную и общался с охранниками, людьми пожилого возраста.

Особенно мне запомнился один из охранников, бывший учитель истории, пожилой старик, статный такой, высокого роста и с длинной белой бородой. Он чем-то походил на батюшку. Был он участником Великой Отечественной войны. Он всегда приходил на работу в мятом коричневом костюме и в офицерских сапогах. Я думаю, в таком виде он ходил и по улице. Он жил один, его супруга давно умерла, а дети проживали отдельно. Иногда его приглашали в школу подменить заболевшего учителя, и тогда он  приносил на работу потрепанные учебники истории и внимательно перечитывал их, как он объяснял, чтобы освежить память.

Дед был хорошим рассказчиком и мне вечерами рассказывал истории из своей жизни. Их было много, и честно сказать я их подзабыл. Но вот историю о том, как он воевал на войне, глубоко врезалась в мою память и фрагменты его рассказа я помню до сих пор, даже по истечению более тридцати лет. Я попробую воспроизвести его рассказ так, как услышал его сам в то время. Повествование я буду вести  от его имени.

«Перед самой войной я окончил педагогическое училище и учительствовал в родной деревне. С началом войны первым из нашей семьи ушел воевать  мой отец. В Красную Армию меня призвали осенью 1941 года и отправили в один из учебных лагерей, где я проходил подготовку для отправки на фронт. Там я вступил в партию и стал коммунистом.  Так как я имел образование, мне присвоили  офицерское звание  младший лейтенант.

В начале мая 1942 года в составе стрелкового полка в должности заместителя командира взвода меня направили  в район Харькова, где готовилось  наступление советских войск.

Ранним утром 12 мая 1942 года после артподготовки мы пошли в атаку и  продвинулись на несколько километров. На следующий день немцы контратаковали и отбросили нас назад. Несмотря на большие  потери, мы продолжали упорно наступать. Немцы ударили, когда наступление советских частей из-за большого числа  потерь стало замедляться. Немецкие войска  атаковала по всему фронту и, несмотря на отчаянное сопротивление, быстро прорвали оборону и стали теснить наши войска.


При отступлении  создалась неразбериха, и я с несколькими солдатами из своего взвода оказался в каком-то лесу.   Мы пытались прорваться к своим, но всюду натыкались на немецких автоматчиков. Там мы потеряли друг от друга.

В лесу собралось около  трехсот человек. Никто не понимал, что происходит. Офицеры молчали. Наконец, какой-то полковник, собрав вокруг себя военнослужащих, сообщил:
—  Мы находимся в глубоком окружении, все поблизости занято немцами. Лишенные поддержки, а также из-за отсутствия оружия и боеприпасов самостоятельно прорваться из окружения, навязав бой противнику, мы не можем. Немцы перестреляют всех. Предлагаю разделиться и попробовать выйти из кольца окружения отдельными мелкими группами. Разрозненным  группам легче укрыться от немцев в лесу.  Это единственный возможный выход. Может быть, кому-нибудь  повезет, выйдете к своим.

Уже после войны я узнал, что потери Красной Армии в Харьковской наступательной операции составили более 200 тысяч солдат и офицеров. Из-за ошибок военного руководства, Харьковской «котел» 1942 года стал одним из крупнейших поражений Красной Армии и самым обидным за всю историю Великой Отечественной войны.

Меня, как офицера, назначили старшим одной из групп. Всего в моей группе было одиннадцать человек. Мне в помощь  дали старшину-танкиста, который воевал с начала войны.  Он был опытным бойцом и годился мне в отцы. Остальные военнослужащие рядового состава были новобранцами, как и я. Среди них  были  три женщины, при этом одна из них находилась в положении. Из оружия был пистолет с несколькими патронами у меня и винтовка у старшины.

Как стемнело, двинулись в дорогу. Соседние группы шли рядом, их можно было видеть за деревьями. Шли всю ночь. Далеко в лесу была слышна автоматная очередь, это означало, что некоторые группы попали в засаду. Рассвело рано, мы вышли к  глубокому оврагу. Решили здесь переждать до вечера, днем двигаться по лесу было небезопасно.

Немцы с собаками начали прочесывать лес. Лай собак и автоматные очереди слышались все ближе и ближе. Я сходил на разведку к соседней группе. Они расположились в том же овраге, что и мы, только позади нас в метра двухстах. С оружием у них, как и у нас, было совсем плохо, всего две винтовки на всех, да и патронов практически нет.

Через некоторое время уже близко услышали громкий лай собак и немецкую речь. Потом несколько одиночных выстрелов из винтовки и автоматная очередь, крики наших солдат. Потом все замолкло, и установилась тишина.  Только лай собак не прекращался. Мы поняли, что немцы обнаружили соседнюю группу. Она пыталась оказать сопротивление, но силы были неравные. Стало ясно, что за это их просто всех перестреляли практически безоружными.

Немцы цепью двинулись в нашу сторону. Собаки почуяли нас издалека. Да и наследили мы в лесу предостаточно. Я с пистолетом приготовился принять бой. Я понимал, что мы здесь все погибнем, но хоть одного фашиста я убью. Старшина с винтовкой даже не шелохнулся.  Похоже, он смерился с нашей участью. Я посмотрел на него.
— Слушай, младший лейтенант, если ты произведешь, хоть один выстрел, немцы нас здесь всех перестреляют. Я уже жизнь прожил, мне все равно.  Подумай о них, — указывая на безоружных бойцов, сказал старшина, — о женщинах тоже подумай, особенно о той, которая в положении.
— Старшина, ты предлагаешь мне, коммунисту, сдаться?! — с волнением произнес я  и забрал винтовку у старшины.
—  Я все сказал, ты должен сделать выбор.

Все бойцы в овраге умоляюще смотрели на меня. Совсем юные пацаны, которые в жизни еще ничего не видели.  Мой взгляд остановился на молодой женщине, которая ожидала ребенка. И в смерти, еще не родившегося дитя, буду виноват я. Я не мог этого допустить.

Но сдаваться в плен, я тоже не мог. Я был коммунистом. Закрыв глаза, я направил пистолет себе в рот. Я уже готов был нажать на курок и  попрощаться с жизнью. Вся моя жизнь пролетела у меня в голове. Я увидел своих близких: мать, отца, братьев и уже мысленно попрощался с ними.

Но чья-то твердая рука вырвала у меня из рук пистолет. Это был старшина.
— Сынок, не надо, — по-отечески сказал он, — может быть, выживем. 
Потом я всю жизнь думал, правильно ли я тогда поступил, не приняв неравный  бой, чем уберег от неминуемой гибели  своих бойцов? И не застрелился после этого?  Думаю, в той ситуации это было верным решением. Мудрый старшина тогда спас всех нас.

Немцы вплотную подошли к оврагу. Мы не оказывали никакого сопротивления. Они показали знаками, чтобы мы поднялись из оврага.  Обыскав нас и забрав оружие, немцы в сопровождении собак повели нас по лесу. В лесу к нам примкнули еще несколько наших групп, сдавшихся в плен.

Через несколько километров нас всех привели на большую поляну в лесу.  На ней было уже достаточно много советских военнопленных. Это был  временный лагерь под открытым небом.  В этом лагере нас рассортировывали на рядовой и офицерский состав. Старшину и моих бойцов оставили на этой поляне, больше я их не видел.


В тот же день часть военнопленных рядового состава  они погнали на поле боя и заставили похоронить не только немецких, но и русских солдат. Они боялись распространения  инфекции от лежащих повсюду трупов.  Другая часть военнопленных собирала трофеи и  металлолом, которые потом отправлялись на заводы в Германию.

Меня же направили  в специально отведенное место на окраине поляны вместе с другими офицерами.  Через некоторое время, нас семь офицеров подняли с насиженных мест, построили в один ряд и повели по узкой тропинке через лес. Впереди шли  два полковника, за ними подполковник, два майора, капитан и я, младший лейтенант, замыкающий.

Конвоировали нас два румына с винтовками. Один румын шел впереди, другой, сзади колонны. Они не утруждали себя особой бдительностью по отношения к нам. Им, как мне показалось, был все равно, кого и куда они ведут. Меня до сих пор волнует вопрос, почему мы тогда в лесу не напали на конвой. Мы ведь могли это сделать без труда и сбежать. Я один, без старших офицеров, не решился на это. А они почему-то бездействовали и были какие-то обреченные.

Привели нас на железнодорожную станцию. Разместили на территории какого-то склада, там были и другие офицеры. Потом нас погрузили в эшелоны, и состав тронулся  в неизвестном направлении. По дороге почти не кормили. Иногда на станции приносили воду, одно ведро на всех. Но этого было мало, в вагоне была невыносимая духота. Военнопленные  решили попробовать бежать, сделав проем в полу вагона.  После долгих мучений, они бросили эту затею, так как не было никакого инструмента.

Дальше началась для меня другая история. Лагеря. Военные заводы. Сельские хутора. Этапы. Новые лагеря. Работа под бомбежками. Наказания. Унижения. И постоянное чувство голода. Как я прошел все ужасы фашистского плена можно рассказывать долго. Поэтому не хочется вспоминать этот период. Просто расскажу о нем коротко.

Прибыли мы на территорию  Германии. Разгрузили нас на станции небольшого немецкого городка.  Там определили на работу на военный завод, выпускающий снаряды. Почему нас не отправили в концентрационные лагеря? После первого поражения под Москвой, немцы поняли, что война затянется. Многих своих рабочих они мобилизовали. На их смену нужна была свежая рабочая сила. Поэтому германские власти  приняли решение о массовом применении труда советских военнопленных в военной промышленности рейха.


От лагеря до завода  военнопленных вели по мощеной улице через весь городок, под конвоем немецких автоматчиков. Мы шли по трое в ряд, и наш строй растягивался на несколько десятков метров. Так как я был высокого роста, то шел в первом ряду. И почти все окурки, лежащие на дороге, подбирал я и складывал в свой карман. Тогда я не курил. Во время перекура я раздавал окурки своим товарищам или обменивался с другими на продукты. 

Кроме нас в лагере были военнопленные голландцы, французы, англичане, итальянцы и других национальностей. Они на заводе не работали, а слонялись без дела по территории лагеря. Иногда играли в футбол или волейбол.   Через Красный Крест они получали многочисленные посылки, поэтому всегда были сыты, одеты и обуты.   

Приезжал к нам в лагерь сам генерал Власов и стал вербовать советских военнопленных на службу в Русскую освободительную армию. Желающие нашлись, но их было не так много.

Мы понимали, что снаряды, которые изготавливали на заводе,  будут использованы против наших войск. За отказ работать и невыполнение плана в лучшем случае могли отправить в  концентрационный лагерь. А могли и  расстрелять. В лагере была своя подпольная ячейка. Чтобы как-то помочь своим, решили каждый день уменьшать количество выпускаемых снарядов. Немцы были очень недовольны, поэтому заставляли работать сверхурочно. Похоже, среди нас был предатель. Несколько человек из нашей подпольной ячейки тогда забрали, и больше мы их не видели.   Остальных распределили в другие лагеря.

Как-то нас построили на площади перед лагерем. Приехало несколько немецких фермеров выбирать себе работников. Осматривали нас как рабов, чуть ли не заглядывая в рот. Меня с несколькими «доходягами» забрал к себе полный старый немец. Жили у него в каком-то сарае. Работали с утра до вечера. За проступки и просто так он бил нас кнутом и угрожал, что отправит обратно в лагерь. Кормил фермер нас плохо, но все равно у него было лучше, чем в лагере.
 
Затем нас направили на строительство защитных и оборонительных сооружений и дорог. Поместили нашу команду в лагерь. Жили под охраной немецких солдат. В один из дней в лагере была какая-то суматоха. Немцы в спешном порядке вывозили вещи и документы. Странности начались на следующий день. Утром нас никто не будил и не звал на работу. Мы вышли из барака и удивились тишине. Не было слышно привычной ругани немецких солдат и лая собак.  Их просто не было в лагере, они ночью сбежали. Ворота были открыты нараспашку.

Через некоторое время в лагерь заехали на танке американские солдаты. Радость, которую мы испытали трудно передать словами. Наконец пришла долгожданная свобода. Мы обнимали американских солдат. Они нас немного накормили. Старший офицер сказал нам, чтобы мы самостоятельно выдвигались в какой-то город, где для нас был организован сборный лагерь освобожденных из фашистского плена. Длинные колоны военнопленных потянулись по дорогам к этому городку.

В сборном лагере было как в  воинской части: физическая подготовка, политзанятия. Кормили три раза в день. Еда была относительно сносная.  Выдали нам поношенную американскую форму. На мой рост трудно было ее подобрать. Поэтому мой «наряд» получился сборным: американская шинель и шапка, британская полевая форма и немецкие сапоги.

Разрешили выходить в город в увольнение. В брошенных гражданским населением немецких домах можно было чем-то поживиться. В основном это были различные тряпки: обрезы ситца, шелка и другие материалы. Брали также одежду, посуду и различную домашнюю утварь.  Все это аккуратно укладывали в чемоданы и тюки. Бывшие военнопленные знали, что скоро вернуться на Родину, поэтому готовили подарки своим родителям, женам, сестрам и детям. Американцы не запрещали нам отвариваться.

Американцы уговаривали наших военнопленных остаться и примкнуть  к ним.  Не все наши соотечественники хотели вернуться на Родину. Особенно те, кто был замаран кровью: власовцы, военнослужащие различных националистических легионов, казаки, полицаи  и другие пособники гитлеровцев. Они понимали, что Родина их не простит за их злодеяния во время войны.
 
Репатриация началась уже после окончания войны.  В день передачи нас всех бывших военнопленных вместе с многочисленными чемоданами и тюками американцы погрузили  в машины и повезли к месту передачи Красной Армии. Нас  выгрузили в поле. Проход осуществлялся через шлагбаум, где с одной стороны стояли американские солдаты, а с другой советские. Мы по одному двинулись к проходу.

Советские военные встретили нас недружелюбно, даже, можно сказать,  враждебно. Офицеры и солдаты считали, что пока они воевали, мы «прохлаждались» в плену. Отношение к нам было, как  к предателям Родины. Сразу за шлагбаумом нас обыскали и провели досмотр вещей в тюках и чемоданах. Это осуществлялось простым вываливанием содержимого чемоданов на землю. Неположенные, а также понравившиеся советским солдатам и офицерам вещи,  тут же отбирались. Особо ценные экземпляры откладывали отдельно для начальства. Мы никак не ожидали такого «гостеприимства». Тех, кто возмущался, просто били прикладами.
После обыска, построив в несколько рядов, нас погнали пешком по разбитой дороге в сопровождении автоматчиков. Нам предстояло пройти  более двадцати пяти  километров  до железнодорожной станции. Про погрузку нас в автомобили даже думать не приходилось.  Нести на себе вещи на такое длинное расстояние было тяжело. Поэтому многие просто бросали свои чемоданы в поле или вытряхивали часть содержимого из тюков. На всем пути следования колонны были разбросаны метровые отрезки  тканей различной расцветки, которые разносило ветром на огромную территорию.  К железнодорожной станции мы пришли изнеможенными и практически без вещей.
 
Поздно вечером нас погрузили в товарные вагоны, которые закрыли снаружи.  Ехали несколько суток, постоянно останавливаясь на каких-то разъездах. Вагоны практически не открывали. Не кормили и не поили. Была сильная духота. Питались тем, что дали американцы и не отобрали на границе.

Прибыли мы на территорию Белоруссии. Не все доехали до Родины, многие умерли по дороге.  Разгрузили нас на небольшой станции и погнали по дороге в лес. Через несколько километров мы прибыли в  фильтрационный лагерь, огороженный колючей проволокой прямо в поле под открытым небом. По периметру стояли охранные вышки с автоматчиками. Никаких строений внутри лагеря, которые бы укрывали нас от дождя и солнца, здесь не было. Хорошо, что было уже тепло. Условия содержания в лагере не отличались от тех, которые были в исправительно-трудовых учреждениях.

Вызывали нас на допросы в любое время суток. Расспрашивали досконально: обстоятельства пленения, о содержании в плену, условия освобождения и занятия после плена, с кем общались, и кто может мои слова подтвердить. Я честно рассказал все, как было. Воевал я всего три дня и попал к немцам. Что с меня взять, я не был ничем замаран.  Похуже было старшим офицерам, а также тем, кто имел боевые награды.

После нескольких допросов, меня демобилизовали, выдали справку о моем освобождении и постановили отправить меня  домой. Я думаю, может быть из-за того что я был учителем. После войны детишек надо было учить, а учителей не хватало. Многие учителя сложили головы во имя Победы. Скоро должен был начаться новый учебный год.

Я находился в лагере почти два месяца. На мне была американская и британская форма, и я не мог явиться в таком одеянии домой. Да и патруль в дороге будет останавливать, и задавать ненужные вопросы. Обещали подвезти форму бойцов Красной Армии, и поэтому я остался ее ждать. Но ее так и не доставили до лагеря. Находится здесь, я больше не мог   и решил ехать домой в форме, которая была на мне.  Домой я доехал без приключений. Несколько раз останавливал патруль. Но после предъявления документов, меня отпускали.

Мое возвращение домой было для всех неожиданностью. Мать еще в 1942 году получила сообщение о том, что я пропал без вести. Я не знал, что зимой 1941 года под Москвой погиб отец. Зато два моих младших брата, ушедшие на фронт после меня, остались живыми.

Надо было возвращаться в мирную жизнь. Я пошел работать в школу. Потом окончил пединститут и до самой пенсии учительствовал.  Да и сейчас иногда зовут меня поработать.

 После войны меня еще пару раз вызывали в областной  комитет госбезопасности для дачи показаний по моим друзьям и знакомым, с которыми я был в плену.  После многочисленных проверок мне, наконец, дали удостоверение участника Великой Отечественной войны. Хотя воевал я всего три дня».

На этом дед закончил свое повествование. На его глазах выступили слезы. Вытерев лицо мятым платочком, он долго сидел и молчал.  Ему еще раз пришлось пройти по ухабистым дорогам войны, где он видел столько горя и смерть.

Наше поколение знает о войне не только по книгам и фильмам, но и по рассказам непосредственных участников тех событий. Бывшие военнопленные с неохотой вспоминали все ужасы немецкого плена. Я тогда впервые услышал из уст фронтовика правду о войне и плене. Его рассказ перевернул мои взгляды на события той войны.

Вот такой получился рассказ о простом русском солдате-фронтовике, имя которого я так и не вспомнил…