Жизнь без героев Часть 1-7 Глава 9

Жизнь без героев

Часть І - 7  Глава 9

ТЕАТР

1

Стучат колеса на стыках, спешат, поторапливаются. Сядешь на краешек полки среди незнакомых людей – от себя не скроешься: книга не спасет, знакомый пейзаж за окном тоски не развеет – нужна передышка.

Когда прощался с мамой, заметил – в вагон садилась красивая девушка. Теперь, пробираясь по вагону, искал ее. Она сидела в пустом купе, грустная, как одинокий пассажир в дальней дороге.

Юля. Студентка Свердловского мединститута. Пошла, потекла беседа. Говорили об институте, об общих знакомых, о Москве и Свердловске – обычный дорожный разговор, касаешься всего понемногу, пока не возникнет доверие к собеседнику и желание приоткрыть перед ним душу.

Стучат колеса, катят к Орше состав. На станции Погодино надо идти в разведку. Там в начало или в хвост состава садится билетный кассир. Его нельзя прозевать.
В вагон вернулся, когда пассажиры готовились к выходу. Юля обрадовалась, как месяц тому назад радовалась жена-невеста Петюньчика.
– Закомпостировал в общий вагон. Других мест не было. Если в Орше не улыбнется удача, ночь коротать будем сидя.

Тревожные предчувствия оправдались. Для очистки совести оставил Юлю с вещами возле колонны и нырнул в галдящую очередь. Вынырнул минут через сорок потный и измятый.
– Безнадежно. Сдадим вещи и погуляем. Отсюда до Днепра рукой подать.

Среди пологих берегов буднично и спокойно несла река свои воды. За низкорослыми деревьями виднелись крыши домишек, крытые щепою, черепицей или железом. Одинокая лодка ползала от берега к берегу. Днепр малолюден, вид у него домашний.

Какой-то парень загнал в воду мотоцикл и устроил ему генеральную мойку.
Мальчишка-рыбак снимает с крючка голавлика размером с указательный палец. Возле дощатой нырялки застыла привязанная лодка. До середины реки можно добросить камень и увидеть, как возникают круги на воде, и как мелкая речная рябь гасит их и стирает. В реке никакой величавости – безмятежность и тишина, изредка нарушаемая гулом пролетающих самолетов.

Мама, наверно, уже пообедала и читает, а может быть, вышла на улицу, на солнце, прислушивается к ребятишкам, вникая в их игры, или зашла к соседям, а сама поглядывает на часы и гадает, где он, что делает, выехал ли из Орши или еще загорает, и так до утра, с беспокойным сном, пока часы не покажут, что он уже дома, но мысли, как он доехал, будут тревожить ее до первого письма, а потом уступят место новым тревогам.

Юля сидит рядом и тоже думает о своем. Красивая, обаятельная, беззащитная. На ней трикотажная кофточка и плиссированная юбка, пышным веером складок спадающая к ногам. В лодку она зашла спокойно и равновесие держала красиво. Когда она шла, складки юбчонки, облегая фигуру, волновались и вызывали необъяснимый душевный подъем. Плащ она перебросила на руку, рукава кофточки подтянула, тонкая с нежной кожей рука манит к себе, хочется прикоснуться и погладить.

– Ваша работа сложнее нашей. В физике отбрасывают второстепенное, исследуют упрощенную картину, а в медицине и педагогике ничего не отбросишь. Вылечил или воспитал человека, поставил на ноги, а с каким запасом прочности, надолго ли? – украдкой посмотрел на часы. Юля перехватила взгляд.
– Нам пора? Здесь так хорошо.

2

Набитый людьми и вещами вагон встретил потоком густого застоявшегося воздуха. Пассажиры, добравшись до мест, отдыхали – вещи стояли в проходах и на полках. Нужно было сориентироваться и выбрать место с покладистыми соседями, которые позволили бы провести разумную реорганизацию.

Остановился в одном месте – крупная баба закричала: «Ступайте дальше, у нас все занято». Остановился в следующем, осмотрелся – молчание. Боковые места заняты, на полке по ходу поезда старик и две тетки, на другой полке две женщины, одно место как будто свободно, но стоит кошелка, а впереди, в проходе, маячит парень.

– Можно к вам в гости?
– В тесноте – не в обиде, – женщина постарше подвинула кошелку, – разместимся как-нибудь.
– Как-нибудь не годится, надо хорошо. Юля, садись, раз добрые люди уступают место.

Две средние полки были заняты вещами, а на верхних вещей было мало. «Парень просил не занимать», – объяснили женщины. Парень заметил обращенные на себя взгляды, подошел, подмигнул:
– Хочу на третьей поехать.
– Сначала надо освоить вторые, а третьи в третью очередь.
– Ладно, я там останусь. Там шмоток меньше.

Пришлось, что называется, засучить рукава. Освободил от вещей полку, предложил старику. Он воспринял предложение в буквальном смысле слова – постелил старый китайский плащ и полез занимать плацдарм. Через несколько минут освободил еще одно спальное место, но Юля от него отказалась. Для ее ли нежного тела жесткие доски, укрытые плащом. Женщины недолго совещались. Более молодая последовала примеру мужика.
– И мне будет лучше, – заметила пожилая, – я уж у столика. Подвигайтесь ко мне, девушка, посадите своего кавалера.

Стучат колеса на стыках, катится, спешит состав. Лучше бы ехать в плацкартном вагоне, как ехал сюда, но ведь кто-то тогда трясся в общем вагоне. Все справедливо.
Тик-так, тик-так, тик-так – отмеряют время часы. Их удары не слышны, но на каждое сотрясение вагона секундная стрелка реагирует заметным скачком. Осеннее время состязается с составом в скорости, надвигается ночь. Спят в обнимку тетки напротив. Дремлет соседка, без признаков жизни покоится на полке старик.


– Юля, надо поужинать.
– Спасибо, я не хочу. Я не обманываю.
– Хотите малосольный огурец? Мама солила. Прямо с грядки – в рассол.
– У меня руки грязные. Я думала, в вагоне дадут полотенце.
– У меня чистое, и свежий кусок мыла.

Она взяла полотенце и мыльницу и пошла по проходу легкой походкой, совершая при резких толчках вагона гибкие волшебные движения. Складки юбчонки волнуются – трудно отвести взгляд от нее.
Разминка пошла на пользу, она вернулась повеселевшая.

Стучат колеса на стыках. В вагоне погас электрический свет, осталось тусклое дежурное освещение. Смолкли голоса, раздается посвист, посапывание, ночные стоны и бормотание. Душно и утомительно. Усталая дрема сморила всех. Если держаться за кронштейн, удержишься даже во сне, но сна нет и не будет.
– Юля, придвинься, опусти голову на плечо.
– Спасибо, я так.

Ох, чудной человек. Не открывать же дискуссию среди ночи. Осторожно обнял ее за талию и притянул к себе. Она покорно прислонилась, опустила голову на плечо. Держать на ее тонкой талии руку, ощущая нежные изгибы тела, необыкновенно приятно, но рука в локте затекает. Осторожно начал руку освобождать. Ладонь сползла на ее бедро, и рука успокоилась, ощущая сквозь тонкую материю нежную теплоту, и эта теплота передалась всему телу, наполнив его неизъяснимым блаженством.

3

Стучат колеса на стыках, стучат, стучат. Мысли уносятся вперед, обгоняют состав, улетают в Журчанск.
Тогда, после ночевки в лесу у костра, рано утром Аня зашла в лабораторию, зашла в очках, сухо поздоровалась и скорым шагом направилась к стенду.
– Что у тебя произошло? Почему вчера не пришел?

– Я очень хотел, но телевизор работает.
– Эх, ты! А я не знала, что и подумать, – повернулась и ушла, и слушать не захотела. Да и как оправдаешься?
Человек познается на трясучей дороге, когда съешь с ним пуд соли без помидора. Не было на пути ловушек судьбы, не ели с Аней голую соль. Были мелочи...

Возвращались домой и возле парка увидели лежащую в траве старуху. «Бабушка, вам плохо? Где вы живете?». Старуха мычала в ответ. Аня сумела разобрать, что вести надо в фабричную казарму за баню. От бабки за версту несло неприятным перегаром божественного напитка, который и не таких богатырей, как бабуся, сваливал с ног. Тут и дитя поставит диагноз, но Аня, как и прежде, время от времени участливо спрашивала: «Бабушка, вы можете идти?». В длинном казарменном коридоре старуха совсем обмякла. На шум вышел мужик с красным носом с папиросой в руках.

– Опять бабку привели, – недовольно заметил он.
– Вы ее знаете? – обратилась к нему Аня. – Куда ее отвести, ей плохо.
– Цела будет, не простудится. Посадите на ящик.
Усадили бабку, Аня расстегнула ей кофту, чтобы легче дышалось. Мужик поторопил:
– Не нянькайтесь. К утру оклемается.
– Вы вызовите скорую помощь, – посоветовала Аня.
– Как же, непременно. Прибегут к ней доктора с рассолом.

– Какие люди черствые, – сказала Аня, когда вышли на свежий воздух. – Как мог он так говорить?
– Аня, старуха пьяна, и, судя по его реакции, это ее обычное состояние.
– Ты не ошибся?.. Ну и что? Даже пьяный имеет право на сочувствие, – и больше не проронила ни слова.

Может, оттого и плохо, что не было серьезных передряг. В мелочах не всегда отличишь настоящее от случайного.
Зимой забрели в какой-то открытый двор. Мальчишки катались с горки. Младший поехал стоя и спикировал в снег. Аня подняла его, успокоила. Второй животик надрывал над неудачей друга.

– Ты чего смеешься? – обратилась к нему Аня. – Ты покажи пример. Боишься?
– А вы не дразнитесь, вы попробуйте сами.
– Попробуем! Марат, покажи им, как надо.
– Что ты, Аня? Я еще сальто через голову не отработал.
– Эх ты, а я съеду.
– Аня, упадешь. Отдай хоть очки.

Разве уговоришь. У подножия горы все было изрыто. Ноги ее врезались в снег, она пыталась бежать, сделала несколько нелепых движений и, на радость ребятишкам, кубарем покатилась по снегу. Подошел, помог подняться.
– Это ты виноват! В очках я бы увидела яму.
Снег втерся ей в пальто – приходилось отряхивать по нескольку раз одно и то же место.

– Ты бы лучше скатился с горы.
– В наших краях на себе не катались, берегли одежду.
– Не сваливай на бедность! Мальчишек надо учить мужеству! А учить надо личным примером!
Как же мог не подумать об этом?

4

Стучат колеса на стыках, спят пассажиры. Голова Юли сползла с плеча. Ладонь левой руки приставил к ее теплому лбу и в такте с покачиваниями вагона осторожно стал подталкивать ее голову к себе на плечо, приговаривая: «Подними голову, чуть-чуть, вот так». И она, не просыпаясь, послушалась. «Спи, спи спокойно, еще далеко».

Ждал Аню на платформе и не верил, что она придет. До прихода электрички оставались считанные секунды. Аня нехотя согласилась ехать в театр. Все возможные отговорки были не раз использованы, и надо было либо отказаться, чтобы больше не приглашал, либо пойти на уступки, а ей не хотелось ни того, ни другого.

В этом поединке сомнений любовь к искусству временно перевесила: она еще не видела в «Моссовете» знаменитый спектакль «Милый лжец» о Бернарде Шоу с Любовью Орловой и Пляттом.

Стоял на ветру, облокотившись на перила ограды, возле лестницы в восемь ступенек. За спиной сквозь шум ветра и гомон толпы расслышал, как прошла по контактному проводу звуковая волна спешащей к Москве электрички. Какая-то женщина из-за поворота на улицу выбежала на площадь, и вдруг в женщине узнал Аню: в новом пальто и шляпе – Сатурн с кольцом.

В вагоне ехали студенты-художники. У каждого – толстый карандаш и небольшого формата листы плотной бумаги. Один из них, в лыжных ботинках на босу ногу, несколько раз бросал острые взгляды на Аню, но рисовать не стал. На остановке в вагон вошли девушка и парень лет двадцати пяти.
– Какая красивая пара, – с завистью сказала Аня. – Издалека заметно, когда люди созданы друг для друга.

Студенты обратили внимание на новеньких, пересели поближе к ним и дружно заработали карандашами.
– Тот, в лыжных ботинках, хотел меня нарисовать.
– Чем же я ему помешал?
– Спроси у него, – и отвернулась к окну.

Нет работы сложнее человеческих взаимоотношений. Ведь ничем не обидел, ничего глупого не сказал. Пришла в плохом настроении, и что ты будешь делать? Может быть, до последней минуты хотела ехать в театр и не хотела, и не могла решить, что выбрать, решила остаться, а потом сорвалась.

Настроение испортилось, а художник лишь добавил. Сидел бы у себя в мастерской и рисовал черепа. Почему, собственно, эта пара создана друг для друга? Лезет к ней на виду у всего вагона. Чувств на копейку, а демонстрирует на полный кошелек.
– Аня, по-моему, художники – карикатуристы.

Она мгновенно обернулась.
– Присмотрись. Он проделывает то, что подсмотрел у старших товарищей, а ей кажется, что все идет по правилам и это настоящее.

Парень, как будто случайно, положил ладонь девушке на колено. Сидел он к ней вполоборота, пристально смотрел в глаза и в то же время умудрился приподнять рукав занятой руки и украдкой покоситься на часы. Ай да молодец. Аня все заметила. И вдруг – сюрприз: отвернулся к окну и зевнул.

– Я запрещаю тебе наблюдать за ними! Ты несносный мальчишка! По-твоему, и с меня хотели рисовать карикатуру?

Стучат колеса на стыках. Когда Москва? Когда Москва? Когда Москва?
В метро, в переходе, продавали книги. Собрались любопытные, к книгам не подступиться. Маленькая голова продавца вертится на длинной шее над толпою, высматривает, все ли подошли.

– Пикантные истории и анекдоты! Последние экземпляры! – вещает, как диктор, хорошо поставленным голосом. Молодая, но уже изрядно толстая тетка прилипла к столу, из-за нее не протиснуться, тут же мальчишки суетятся.
– Книга хорошая? Хорошая книга? – беспокоится тетка.

– Книга для детей старше шестнадцати лет! Последние экземпляры! – слова продавца вызвали веселое оживление, толпа еще теснее сплотилась вокруг стола. Тетка снова оказалась впереди.

– Мужчина, опустите мне три книги, – потребовала она. – Вот вам червонец.
– По очереди отпускайте! – заволновался старик в очках.
– Я стояла.
– Как же вы стояли, – возмутилась пожилая женщина, – когда вы лезли нахально и отдавили мне ногу.
– Мужчина, возьмите у меня, вот мои деньги.
– Она даже извиниться не хочет.

Продавец выложил три экземпляра. Один удалось перехватить.
– Это моя книга! – закричала тетка. – Я за нее уплатила!
– Пожалуйста, возьмите. Я, только хотел посмотреть.
– Чего смотреть, если книга хорошая.

– Что там? – спросила Аня.
– Серьезное исследование по истории. Залежавшееся академическое издание.
– Как ему не стыдно? Из-за таких продавцов люди становятся недоверчивыми.
– Он помог ей выбрать подарок. Она же хочет быть обманутой.
– Надо раскрывать людям глаза, а ты, как робкий страус? Я наблюдала, как ты лез.

– Я должен был давить ноги, как моя конкурентка?
– Надо уметь повести за собой толпу. Вот – «безумство храбрых», – она уже спорила задорно, и глаза ее блестели знакомым живым блеском. – Зайдем в «Российские вина»? – предложила. – Там шампанское продают в разлив.
– А что, наш спор без бутылки не рассудить?

Зашли в магазин – и снова неудача: к столу, за которым молодая женщина в белом кружевном переднике разливала в бокалы шампанское, тянулась длинная очередь. По давней привычке стал подсчитывать, сколько займет времени. Результаты получились малоутешительными.
– Ерунда, успеем.
Аня не спускала глаз с обаятельного красавца впереди. Он уже взял свое, но появились приятели, и он вернулся.

– Извините, пожалуйста, неожиданно встретил друга – десять лет с ним не виделся, – он не скупился на обворожительные улыбки: знал, что они окупятся. Две девушки отступили от стола, а продавщица, отложив чью-то пятерку, протянула руку к его деньгам.

– Вот видишь, хороший человек умеет расположить людей к себе.
– С красивого, значит, меньший спрос? А что делать среднему?
– Не быть средним – быть великим, – она подняла бокал к глазам, как будто хотела рассмотреть спутника через увеличительное стекло, и глаза ее искрились, как искрилось шампанское. – За красоту души!

А потом была гонка. Мчались по улице и по эскалатору метро.
Пока сдавал в гардероб пальто, Аня поправляла прическу. Отзвенел звонок, но она не торопилась. В зеркале видел ее лицо, рядом с собою – открытые плечи и волосы. В пушистой густой массе они сохраняли темные пряди, и это создавало волнующую разнообразную изменчивость: от светлых к темным, от покладистых до вьющихся, и глаза сейчас светились не холодным стальным блеском, как зимой у детской горки, а влажной небесной синевой.

Она не затерялась среди нарядных женщин, а спутник обалдел от нахлынувших чувств. Опьяняющие запахи, цвета и краски напомнили о ржаном васильковом поле со звенящим зноем лета, когда хочется, как в детстве, опуститься на мягкую землю и зарыться лицом в душистые колосья.

Взял ее под руку и повел, ощущая ладонью возбуждающую теплоту и шелковистую нежность руки, и она несколько шагов покорно шла рядом, но потом, не доверяя, заспешила в поисках нужного ряда. В зрительном зале погас свет. На сцену вышли Ростислав Плятт и знакомая по старым кинокартинам, похожая на себя, молодая Любовь Орлова, и с первых же слов завладели вниманием зала. Приоткрылась чужая жизнь с трудностями и проблемами, со сложной, неразрешимой любовью и захватила похожестью в главной своей сути.

Отшумели аплодисменты, отбесновались восторженные студенты гуманитарных вузов, ушли со сцены уставшие Плятт и Орлова, большими очередями схлынули в фойе зрители – Аня сидела в глубокой задумчивости.

Уж не сравнивала ли она свою жизнь с жизнью великой актрисы, окруженной великими людьми, и не сравнивала ли она ее знаменитого друга писателя Бернарда Шоу в расцвете славы со своим другом в начале его трудового пути, и не оказались ли эти сравнения не в пользу последнего?

– Аня, пойдем, погуляем.
– Иди, я не пойду.

Попробуй, пойми: действительно ли она хочет побыть в одиночестве, или ее надо расшевелить, чтобы она спустилась с заоблачных высот на обычную землю. Пока искал выход, она сама предложила решение:
– Так и будем сидеть?

Молча прошли в фойе, молча рассматривали фотографии артистов. Каким-то образом являлся причиной ее испорченного настроения, но в чем виноват, поди разберись, если ты не Бернард Шоу и не знаток человеческих душ. Отстал от нее, пошел поодаль.

 Толпа зрителей отделила друг от друга, а когда толпа поредела, Ани в фойе не было. Семь бед – один ответ. Не искупить ли вину дарами буфета? Театр не магазин, но, если обстоятельства поджимают, поневоле станешь нахальным. Посовещавшись с соседкой и заручившись ее согласием, за три сорок без сдачи купил коробку конфет.

Вернулся к старому месту – Аня без очков рассматривала фотографии и изредка тревожно смотрела по сторонам.
– Прощу прощения, случайно потерял тебя и сбегал в буфет.
– Это мне? Можно открыть?
– Прости мою серость. Мне надо было подать открытой?
– Прощаю! Открыть я и сама могу. Спасибо!

Глаза ее снова искрились. Мир был восстановлен, но после спектакля к ней снова вернулось оцепенение. И хотя она хлопала, не щадя ладоней, и восторженными глазами смотрела на студентов, скандировавших: Ор-ло-ва!, и на сцену, на которую в десятый раз выходила на поклоны сияющая Любовь Орлова, увлекая за собой Ростислава Плятта, вместе с последним уходом артистов погасло Анино оживление.

Она покорно пошла в гардероб, безропотно позволила себя одеть, отрешенно шла к метро, односложно отвечая на вопросы, и только в электричке постепенно начала приходить в себя.

– Тебе понравился спектакль? – внезапно спросила она, – Я потрясена. Я всю ночь спать не буду. Меня очаровала Орлова. Тебе она понравилась?
– Мне понравился Плятт. Я поверил, что он любит. Он не замечал зрителей. Он видел только Патрик Кембел. Он жил ею, он жил жизнью Бернарда Шоу.

– Чем же Орлова тебе не понравилась?
– Я не могу сказать, не понравилась, но мне показалось, что она играла себя – талантливую актрису и красивую женщину. Она наблюдала за залом, ждала реакции…

– Она нашла ключ к сердцам людей.
– Но она – женщина, которая любит Бернарда Шоу, а пока она демонстрирует талантливость и красоту, забывает о главном – у нее не находится для него нежности и теплоты.
– Она и была такой – талантливой и красивой. Он ее любил, не за сюсюканье, а за гордый и независимый дух, за силу воли. Орлова это показала, и зрители согласились с нею.

– А мне обидно. Вспомни, сколько у него теплоты и восхищения.
– Восхищается и грубо гнет свою линию. «Я ни на чем не настаиваю, но пусть все будет по-моему». Вот он – мужчина, даже Бернард Шоу.

– Да, он гнул, но он любил, и Плятт это показал, а в ее любовь я не поверил.
– Ну и не надо. Мне не нравится твоя меркантильная логика – все взвесить, чтобы не передать лишнего.
– Если ты хотела меня обидеть, тебе это удалось.

– У меня после спектакля было прекрасное настроение, как будто я два часа провела среди необыкновенных людей. Мне захотелось жить по-другому. А ты? Сколько он ей и сколько она ему.

Долго молчали. Она смотрела в темное окно. Самый нужный человек и самый недосягаемый. Чего бы только не сделал, чтобы у нее было праздничное настроение, а что ни сделаешь – все плохо. Ну что такого сказал? Если подмывает поссориться, повод найдется. То помешал художникам, то не так лез в очередь, не оценил Орлову. Не в этом дело. Бросить всю эту волынку. Не нужен – не навяжешься. Не надо себя обманывать. Играет, как кошка с мышкой. Театр к чему-то обязывает, а ссора на руку.

– Маратик, не обижайся. Я же вижу твое отражение. Я не хотела тебя обидеть. Я сама обиделась. Не знаю, может быть, ты прав. Может быть, Орлова могла сыграть лучше. Мне она очень понравилась. Я тоже никогда не буду старухой. Ты меня слышишь? Я никогда не буду старухой!
– Если тебе удастся, я буду только рад.
– Удастся! – сказано с вызовом, с задором. Это уже Аня, похожая на Аню. – Ты хорошо сделал, что пригласил меня в театр. Этот спектакль мне необходимо было посмотреть.

Сняла перчатку и протянула на прощанье руку.
– Если я еще достану билеты... пойдешь снова со мной в театр?
– Не знаю. Попробуй.
Она не сжигала мосты, но и не протягивала руку помощи. Не было неуспеха, но и не было удачи. Новых ошибок не совершил, но театр не сделал праздником. Так это так, так это так, так это так. Стучат колеса на стыках. Вот и Москва, вот и Москва, вот и Москва.

5

Засуетились пассажиры, началось хождение, разговоры, хлопанье полок. «Юля, просыпайся, пора». Она нехотя подняла голову, сладко потянулась и, еще не открывая глаз, сонно сказала:
– Я, кажется, задремала.
– Совсем немножко, чуть-чуть.
– Я вам, наверно, спать не дала. Всю ночь лежала на вашем плече.
– Нет, только под утро.
– Правда? А вы спали?
– Да, как сурок.

Несмотря на ранний час, Юлю встречали три молодые тети, одна другой моложе и краше. Она защебетала возле них, а они стали ее прихорашивать и сдувать с нее пылинки. Надо уходить.

 Она не забыла попутчика, оставила тетушек и подошла.
– Спасибо вам. Мне с вами было очень хорошо. Я не обманываю, – и протянула на прощанье руку. Осторожно пожал ее. Она медлила. – Мы еще когда-нибудь встретимся?
– Обязательно. Гора с горой не сходится, а у нас – общий маршрут.

Вот и все. Можно взять адрес, но зачем морочить другому голову, если своя заморочена? Прости, Юля, если обидел. В другое время не прошел бы мимо, а сейчас, прости, – не судьба.

Марат еще не знал, какая непредвиденная встреча ожидает его впереди.