Жрицы Кибелы, продолжение

Вперёд, на Запад!

Глава 45
Жрицы Кибелы, продолжение

Осень 626 года, Кирополь, ныне город Ура-Тюбе в Туркменистане.


Великий Мудрец переводил для Сюаньцзана слова повелителя Кирополя, когда снаружи раздался сначала громкий треск, а потом тяжёлый грохот.
– Рухнули Западные ворота! – прокричали с улицы.

Рустам прервал выступление, и выскочил из зала, схватившись за меч.
За ним железной рекой потекла стража.

Чжу Бацзе протиснулся в окно:
– Они подожгли ворота, а затем ещё и ударили тараном, причем в стык с кирпичной кладкой. Ворота упали плашмя, и продолжают дымить. В пыли и дыму практически ничего не видно!

Всё посмотрели на Сюаньцзана. Наставник, как обычно, перебирал чётки. Наконец, он изрёк:
– Первое, это спасение. Второе – борьба с омрачённостью сознания.
– Понятно! – Сунь Укун и Ша Сэн разом подхватились, и бросились вон из зала.
– Куда они? – недоумевал Сюаньцзан.
– Так Ваши высокие поучения выполняют, – съязвила Мин Юэ, – Мудрец ваш Белого коня спасать побежит, а людоед будет из тупых голов омрачённость выбивать.
Чжу Бацзе без сил распластался на троне правителя Кирополя:
– О, горе! Наставник ясно дал понять, что речь идёт о внутреннем совершенствовании, о ментальной работе, духовных практиках! Необходимо очищать разум, останавливать мысли, избавляться от привязанностей... А они... – на его глаза навернулись натуральные слёзы, на что купился даже Сюаньцзан, пробормотавший:
– Амидафо!
Чжу Бацзе знаком поманил распорядителя, и потребовал вина:
– А они ринулись неосознанно действовать! Не избавившись от эмоций, не порвав решительно с привязанностями!
Мин Юэ подбоченилась:
– Коня спасать надо! Привязанность сама не распутается, а конюшню могут поджечь!
Она знаком остановила распорядителя:
– Никакого вина! Только чай!
Дым снаружи уже начал разъедать глаза.

Великий Мудрец с Ша Сэном выскочили на площадь перед дворцом, и Сунь Укун быстро заработал шестом, расчищая дорогу. Внутренний город был переполнен восставшими. Люди, вооруженные молотами, дубинками и огромными серпами, парами и тройками рыскали тут и там, пытаясь украсть хоть что-то ценное.
Вот двое налетели на Ша Сэна сзади, один схватил за ноги, а другой размахнулся дубиной для удара.

Сунь Укун почувствовал сзади «дуновение смерти», развернулся, и действуя своим шестом, как копьём, пробил удар в горло противнику с дубинкой.

Ша Сэн упал на грудь, упруго развернулся вдоль оси, уцепился за руку противника, становой тягой вытащил его левую руку, и провел рычаг локтя в особо жёсткой форме.
К ним бежало ещё несколько человек, но Великий Мудрец пока успевал отмахиваться шестом во все стороны.
Ша Сэн несколько раз ударил кулаком своего противника, и бросился к обладателю дубины. Тот стоял на коленях, забыв, как дышать, хрипел, и пускал кровавые пузыри изо рта.
Ша Сэн пододвинул к себе его короткую дубинку, и стал срывать одежды с пострадавшего.
– Эй, может быть, не сейчас? – крикнул ему Сунь Укун, – уж лучше заказать девок в борделе!
– Амидафо, – произнёс Ша Сэн, – да это из тебя омрачённость нужно выколачивать!

Он обмотал дубинку одеждой её хозяина, и туго перевязал сверху поясом от халата.

Противник с разбитым горлом хрипел, и умирал, задыхаясь.

Ша Сэн вытащил из-за пазухи нож запрета, проверил остроту лезвия, быстро нагнулся над пострадавшим, разогнул ему шею, и ловко сделал коникотомию. Воздух стал поступать через отверстие между щитовидным и перстневидным хрящами. Ша Сэн снял с себя чётки, разрезал нить, выбрал продолговатую бусину с большим отверстием, и сунул её между хрящами:
– На память! Посвисти пока немного!

[Коникотомия – прокол кожи и мембраны между щитовидным и перстневидным хрящами. Применяется, когда из-за травмы или отёка верхние дыхательные пути становятся непроходимы выше голосовых связок. Автор не рекомендует неспециалистам пытаться сделать эту операцию. А вот медикам стоит держать в уме возможность ситуации, когда простой нож и корпус шариковой ручки могут спасти жизнь человеку. ]

Он снова аккуратно связал свои чётки, набросил на шею, и обратился к Великому Мудрецу:
– Так, спасение совершил, теперь приступим к борьбе с омрачённостью!

И они в две дубины принялись выколачивать грешные мысли из бросающихся им навстречу восставших.

Удары Великого Мудреца были точны и лаконичны, а вот Ша Сэн бил просто виртуозно, особенно ему удавались серии ударов по головам, защищённых медными котлами для приготовления пищи. Дубинка, обмотанная тряпьём, пробуждала в этих котлах воистину чарующие вибрации.
– Узнаю искусство тибетских поющих чаш! – прокричал ему Сунь Укун.
– Да, данный аскет много лет провёл в Тибете, постигая суть гармонии! – откликнулся Ша Сэн, нанося очередной удар.

Так, под звон и гудение котлов, двое мудрецов достигли дверей конюшни, где стали свидетелями отвратительного и противоестественного зрелища.
– Это против какого угнетения эти извращенцы восстали? – пробормотал Сунь Укун, обращаясь к приятелю.
– Срамота! – только и произнёс Ша Сэн.

Но тут раздалось громкое ржание Белого коня – к нему тоже приближались извращенцы во главе с пожилой жрицей Кибелы.
Конь бился и делал испуганные глаза.
– Спасать, и бороться с омрачённостью, – прошептал Великий Мудрец, поудобнее перекидывая шест...

В это время Рустам поднялся на стену внутреннего города, приказал лучникам стрелять тупыми стрелами. Стремление сохранить жизни подданных было похвальным, но солдаты оказались тёртыми калачами: одни умудрялись привязать к стреле камушек, другие небольшой кусочек свинца.
Внизу тут же раздались крики боли и ужаса, самые нестойкие начали разбегаться. С каждым новым залпом Рустам всё лучше видел истинную структуру бунта: мощный поток шёл к воротам дворца от центральной площади, где танцевали и пели жрицы Кибелы, а между площадью и домом самаркандского купца Салима носился туда-сюда поток курьеров, явно с приказами и донесениями с мест.
Рустам посмотрел, похмурил брови, и вызвал командира лучшей полусотни пехлеванов:
– Джамшид, ты возьмёшь штурмом дом купца Салима, и приведешь ко мне живым этого шакала, и всю его шайку!

[Джамшид, как и Рустам – древнее иранское имя, восходит ко временам Зороастризма.]
Командир пехлеванов молча поклонился, и побежал. Через несколько ударов сердца поток людей в позолоченных доспехах с большими булавами уже потёк железной змеёй по боковым переулкам, приближаясь к усадьбе самаркандского купца.
Рустам взглянул на внутренний двор, и увидел странную картину: двое паломников с востока выводили из конюшни своего коня, а к коню были привязаны обнажённые люди. Странная фантазия связала их наподобие чёток в таком порядке: сначала за правую руку была привязана жрица Кибелы, к её левой руке был привязан повстанец с голыми чреслами, но с медным горшком на голове, потом шла снова жрица, и так далее, после четверых представителей рода человеческого шла лошадь, и в этой процессии оказалось не менее четверки лошадей. Белый конь быстрым шагом потащил странную процессию по кругу.
В центре круга стояли двое с деревянными палками, шест и дубина поднялись в воздух. Когда очередной повстанец с котлом на голове пробегал мимо этой парочки, раздался первый удар.
– Довольно художественно! – оценил Рустам, – знакомая мелодия.
Он обернулся спиной к странному действию, вытащил свой лук, и стал, как и его бойцы, посылать тупые стрелы, непроизвольно подпевая:
– Что ж ты милая, смотришь искоса,
низко голову наклоня...