Ее звали Элис. ч. 2 Время любить гл. 3

    «Отдельно с большой помпой был втащен сундук и две скамейки. «Вот, принимай еще мебели немного» - смеялся Курт. Потом у сундука была игра в Закрой и Открой глаза. Очень он меня хотел удивить. Удивил… В сундуке лежали шкурки лисы и отрез сукна.

- Зима не за горами. Сошьешь себе что-нибудь теплое, сможешь?

Я устало и неопределенно помотала головой. А куда ж я денусь? Похоже, уверенность Курта в том, что я могу все, не имеет границ.

- А теперь самое главное!

Курт с воодушевлением внес бочонок: «Как я соскучился по пиву!» Я начала возражать, что пиво вредно!

- Это вам вредно, а нам полезно. У нас и пить то больше нечего. Воду из ручьев и колодцев – нельзя, там, говорят, всякой нечисти полно. Вино только господа себе позволить могут, а значит и Вы, герцогиня.

И волшебным образом в его руке возникла оплетенная бутылка с вином, которую он поставил на стол. Я всплеснула руками.

- Ну и сдача.

И протянул мне мешочек с монетами. Я села на новую скамейку, ноги уже не держали меня, и смотрела на него снизу вверх. Откуда у него столько сил и энтузиазма?

- Ну, давай что-нибудь поедим, а то с утра ни крошки во рту.

Я устало встала и строго сказала: «Только, чур, не торопить меня, и будет тебе ужин герцогини». Курт послушно закивал головой. Так, все по порядку. Хорошо, что печь затопили, пока рассовывали продукты в кладовой. Воду в чайнике греть. Курта послала нарвать дикого лука. Странная у нас с ним ролевая игра создалась. Строгая госпожа и преданный слуга. Ох, как бы не заиграться. Ну, ну ,дальше. Что у нас там за рыба в бочонке. О, лосось. Очень хорошо. Несколько кусков хлеба порезать, подсушить на сковороде в печке. Готово. Нарезать лосось. Ну-ка попробуем для начала. Да, солоновата. Ну ничего, сейчас промоем холодной водой и оставим вымачиваться. Поставить гречку вариться, немного соли. Теперь опять в кладовку. Срезать несколько стейков со свинки. Где у нас тут новые ножи с молоточком. Отбиваем. Готово. Так, гречка уже тоже на подходе. Курт следил за моими метаниями по кухне с большим воодушевлением. Ему пока достался только один сухарик. Особенно его заинтересовал процесс отбивания мяса. Я начала было этот процесс на столе, но Курт вышел и вернулся с небольшой плотной доской. «Вот, не удержался, стянул в харчевне, где с возницами договаривался - виновато казал он - но тебе ведь тоже нужно». Я покачала с укором головой, но доска мне действительно нужна. Так гречка готова, туда немного топленого масла. Отставляем. Затем вернемся к рыбе. Ну хоть немного вымочилась. Нарезаем тонкими ломтиками, мажем греночки сметаной, сверху рыбку и немного дикого лука. Всю эту красоту на тарелку. Теперь отбивные. Выкладываем на сковороду, задвигаем в печь. Ждем совсем немного, чтобы не пересохли, переворачиваем. И вуаля... Все готово. Гречневая каша горкой на блюде, рядом румяные отбивные, гренки с рыбой. Груши, сливы. Хлеб. Извините, других разносолов нет. Курт смотрел на накрытый стол и спросил: «Уже все? Можно пробовать?» «Одну минуту» - ответила я и побежала переодеваться в новое платье. Когда я вернулась, на столе уже стоял бочонок с пивом и бутыль с вином. Ну, раз такой праздник, то где свечи? Курт взял гренку с лососем и запихнул ее целиком в рот. Ммм..ммм...только слышалось его восхищенное мычание: «Герцогиня, Вы превзошли всех кого я знал. Так быстро, вкусно и красиво мне ни в одной харчевне не подавали». «Ну я же обещала ужин герцогини» - немного пококетничала я. Игра продолжалась. «Вина?» - он тоже понял и принял условия игры. Да, пожалуй. Так начался наш ужин. В основном беседовали о « походе за продуктами». Выпив пива, Курт расслабился. Я его, в глубине души, понимала. Побег из тюрьмы, ранение, страх поимки, какая-то тетка, сначала терзающая его руку и кормящая непонятной едой, а потом рассказывающая страшные сказки. Затем, в истинно мужском желании доказать этой тетке, что он мужчина, этот «поход за продуктами». И все это за какие-то несколько дней. Силы его, и моральные и физические, должны быть на исходе.

- Я ведь видел, что ты мне не очень доверяешь. Но подумай, как бы ты это кольцо сама продала? Даже если, каким-то чудесным образом, а от тебя можно ждать чего угодно, ты добралась бы до ярмарки, не важно, куда и где. Поверь мне, на ярмарке чудес не бывает. Ладно бы тебе дали одну десятую цены – это самый лучший случай. В худшем, у тебя бы отняли его и еще заклеймили бы воровкой… А у меня все-таки, какая-никакая, репутация есть. И я знаю многих, и меня многие знают, не посмеют обмануть. Кольцо твое, честно, человека до обморока довело. Он, как увидел, плохо ему стало, водой отливал. И дал столько денег, сколько запросил, не смотря на Цванцих. Говорил потом, как рассчитался, что папское это кольцо, ну а мне-то без разницы. Папское, королевское…. Им же я не могу его предложить. Поэтому, даже сдача осталась.

Я пила вино, разбавленное водой, отбивную, тоже, с большим удовольствием съела, немного гречки. Здесь и сейчас у всего другой вкус. Какой-то первобытный, что ли. Гренку с рыбой только одну попробовала, остальные умял Курт, ему с пивом как раз зашли. Слушала его болтовню и думала: «Да, конечно, он совершенно прав, и хорошо, что я ему доверилась, ведь лучше него с кольцом никто бы не распорядился». Следующий стаканчик привел меня вообще в блаженное состояние. И вино здесь другое, разбавляю его водой, а все-равно так сладко.. Это нервы. Я встала и подошла к корчаге с холодной водой, поплескала себе на лицо.. Сзади подошел Курт и развернул меня лицом к себе».

Лиза захлопнула тетрадь. Нет, нет, мама. Я это читать не буду. Это, как подглядывать в замочную скважину. Девушка долго ходила по полянке, раздираемая чувством приличия и любопытством. Любопытство победило.

«Голова моя кружилась, мне было так хорошо и спокойно. Я ведь тоже не железная. И мне, как никогда, нужны поддержка и понимание. Губы Курта медленно приблизились к моим. Главное не закрывать глаза, повторял мне кто-то извне. Этот, извне, наблюдал за мной и советовал мне, что делать. И никаких попыток остановить … Курт отнес меня на новую перину, когда он успел все застелить? Платье было сброшено, одежда Курта тоже. Боже, что я делаю. Остатки разума пытались сопротивляться. А что ты делаешь не так, спрашивал меня этот голос. Тебе нравится этот мужчина, ты благодарна ему, возможно, это последний мужчина в твоей жизни. Он совершил ради тебя подвиг, если тебе не понятно. Его разыскивают, чтобы казнить, а он тебе продукты и одежду покупает... Все… Я просто приняла его губы, его горящее тело, все ласки , что он на меня обрушил. Все… Только огненные круги вокруг и больше никаких советов. Я проснулась, когда птицы начали петь. Встала, затопила печь, поставила чайник и еще кастрюлю с водой. Вернувшись в комнату, нырнула обратно под одеяло. Курт обнял меня и прошептал: «Герцогиня, Вы прекрасны, а без одежды еще более прекрасны, чем в ней». И приник к моей груди. Я просто лежала и наслаждалась этим. И это рождало в моем мозгу такое… Короче, встали мы не скоро… Чайник почти выкипел, и в кастрюле воды осталось на донышке.

И пришлось снова ставить греться воду. Курт вышел, зевая и почесываясь. Я, сидя на бревнышке у стены, смотрела на него со спины и, как художник, не находила в нем изъянов. Он был прекрасен, как греческий бог. Разум проснулся и начал что-то шептать на ухо: «Как ты могла, прекрати сейчас же, это чужой мужчина». «Нет, уже не чужой» - отбрыкивалась я. Встала, приблизилась к Курту, и обняла его сзади. Так и стояли мы, обнявшись, какое-то время. А потом я сказала, что больше воду греть не буду, а если он не умоется, то и завтрака не получит. Курт развернулся и, взяв мое лицо в ладони, начал целовать. «Ты мне угрожаешь?» - смеясь, говорил он между поцелуями. «Нет, предупреждаю» - слабо пыталась я вырваться из его объятий.

- Ну ладно, ладно, повинуюсь моей герцогине.

С трудом остановившись, мы пошли завтракать и умываться. Или наоборот. Прошло две недели, и они были просто сумасшедшими. Я рисовала его. Всегда говорили, что у моделей были романы с художниками. Рисовать прекрасное тело и не желать его… Не знаю, как у всех остальных, у меня не получилось. Мы занимались этим везде. В доме, на лужайке рядом с домом, на лугу, на берегу озера, в озере, в лесу. Мы не могли оторваться друг от друга. Наверное, знали или чувствовали, что это последнее и самое прекрасное наше чувство. Как говорится, перед смертью не надышишься. Но у меня пришли, говоря нашим языком, красные флаги, а рана Курта затянулась, вот и решил он поискать своих рассеявшихся товарищей. Больше я его не видела».

Мама. Мама, я все понимаю, или ничего не понимаю. Потом записи стали носить периодический характер и делались карандашом.

« Вот и осень, но пока тепло. Встретила странствующих монахов на дороге, один из них болен. Предложила остановиться и передохнуть у себя. Страшно, конечно, было. Но монахи оказались нормальными мужиками. В благодарность за еду и ночлег поставили мне во дворе сарайчик для сена и дров. Пока их товарищ лежал с температурой (я лечу его медом и отварами трав), наносили мне хвороста, накосили в луговине травы и собрали ее. Ушли вчера, оставив мне больного, распятие и бутылочку с елеем. Пообещали на обратной дороге зайти и забрать товарища. Вот тебе, бабушка, и Юрьев день. Ну ладно, больной монах- это не опасно. Опасно - одной зимовать в лесу. Пусть остается»... « Слава Богу, зима мягкая и хватает хвороста из окрестного леса. Макарий, так зовут оставшегося монаха, приносит его и топит печь. Носит воду. Кормимся сносно. Варю кашу и суп. Пеку лепешки. Пока не было поста, и козлятину ели, правда, недолго. Макарий сказал, что церковные каноны птицу приравняли к рыбе, так что и курятину едим. Нашла по осени дикую яблоню, запаслась яблоками, насушила и поставила кваситься вместе с капустой. В кладовке и тыква есть еще, и морковь, и лук, и свекла в остатках. Мелочь рыбная сушеная висит, для супа. Не лосось же варить. Из лосося - пироги. Ну и травы всякой полно, и для чая, и для лечения. Цикорий насушила и измельчила в ступке. Пью кофе. Мед есть пока. Так и живем. Макарий меня просвещает!! Накануне Рождества монах прямо упирался с молитвами. Целый вечер и полночи стоял, со свечами перед распятием, пел псалмы и молился. Я ему не мешала. Да только песнопения эти помешали мне что-то важное услышать. Вроде как стук был. Когда я вышла - увидела на снегу волчьи шкуры, свернутые в рулоны, и бутылку вина, того самого. Так и поняла, что Курт приходил, да войти не посмел».

Да, мама, приключений у тебя было… точно Робинзон Крузо …

«На праздник святой Изабеллы, Макарий помог мне попасть на ярмарку в Алленштайн. На остатки денег мы с ним накупили много всего, продукты, в основном, и специи, они здесь по цене самолета. С ним было не скучно и не страшно ходить по рядам торговцев, монах стоял темной горой у меня за плечами, когда я приценивалась. Потом он перетащил все мои покупки в корзинках и небольшом сундучке к возку, с которым перед этим сторговался. Там я с ним и простилась, у возка. И с парой монет, на свечи для Святой Изабеллы. Да, купила еще семена для посадки. Буду, возможно, теперь и огородницей тоже»...« Сегодня пришла ко мне девочка, лет 17, худая, голодная, напуганная. Ее семья погибла, дальние родственники не приняли, идти некуда. Оставила у себя, вдвоем веселее. Наверное, пытаюсь создать себе что-то вроде семьи. Стараюсь не думать об этом, но мне ее так не хватает. Все, все, только не плакать»...«Бэлла очень помогает мне, она умет ставить силки на птиц и кроликов. Рыба тоже бывает часто. Таким образом, питание наше стало более разнообразным»... « Решила вспомнить о том, что я умею рисовать. Бэлла будет позировать».

Бедная, бедная, мама, натерпелась ты здесь. Представляю себе, как ты, такая хрупкая, с пальцами художника, таскала этот хворост, носила воду из ручья, топила печку и спала на этой холодной постели. А питалась… На завтрак каша, без молока, почти без масла, никаких тебе эклеров с кофе, на обед не борщ или суп с фрикадельками, а похлебка из того, что было, а на ужин вместо мяса по-французски с картофелем гратен - щуплые перепелки с вареной морковью. Хотя, если подумать мясо по-французски все-таки могло быть. И суп с фрикадельками тоже. Да и бочонок с лососем это не так уж плохо. И перепелки, если правильно приготовить очень вкусные. В общем, не недостаток питания был самым страшным испытанием здесь. Я поняла. Разрывалась твоя душа между прошлым и настоящим. И страдала от одиночества. А мы сидели и просто ждали-гадали «Где же ты», а могли бы и спасти тебя, если бы реально начали искать..

Лиза встала и прошлась по лужайке. Да, красиво здесь, но страшно, и страшно одиноко. Опять сложила тетради в сумку и пошла по знакомому коридору. Фонарик еще жил и освещал стены тусклым светом. Вот и дверь. Но попытки открыть ее были безуспешными. Лиза, взбудораженная чтением дневников, уже не знала, что ей делать. То ли сесть здесь у двери и ждать, пока ее откроют с той стороны, то ли идти обратно и снова попробовать завтра. Ага.. сидеть здесь в темноте, нет уж… Девушка опять вернулась и уже без всякого воодушевления топила печь, грела воду, ужинала, смотрела на заходящее солнце. Щемящее чувство начало охватывать ее, как будто сегодня солнце сядет, и завтра не взойдет. Но нет… Утро наступило, и солнце, и лес, и птицы – все было на месте, жило, звенело, дышало. Привычным шагом Лиза направилась в коридор, снова миновала пелену, а дальше стоп… Проход был, а дверь была завалена землей. Фонарик еще поморгал несколько раз и предательски потух. Девушка села, опираясь спиной на остатки стены, и закрыла голову руками. Что случилось? Стоял коридор сотни лет, а тут на тебе, обвал. Из всех глубин подсознания лезли страшные и ожесточенные мысли. Это – Элис, она не хочет возвращаться. А зачем? Ну, впусти меня, и не хочешь - не возвращайся. А кто еще мог знать, что она здесь? Тетя! Тетя Агнесса! Очень тихо у нее было, когда они с Элис разговаривали на кухне. Если она с родной сестрой могла так поступить, то кто знает, что у нее в голове сейчас. Она не хотела быть уличенной в предательстве, раз скрывала его все эти годы. А услышав, что я собираюсь идти по маминым следам, вполне опять могла эти следы замести. Господи, она могла убить Элис- эту средневековую наивную девушку. Ведь та не почувствует угрозы. Ну а мне то что делать? Копать землю? Пойду искать лопату… Ты , мама, была Робинзоном Крузо, а я, похоже, начинаю быть Эдмоном Дантесом, Графом Монте-Кристо. И, ощупывая стены, Лиза вернулась в темную комнату.

Элис лежала на больничной койке, и ей никуда не хотелось идти. Лежать бы здесь всегда. Тепло, кормят три раза в день приличной, хоть и не знакомой, пищей. Добрые люди в белых одеждах ласково разговаривают с ней. Повязки с головы почти сняли, и Элис часто разглядывала себя в небольшое зеркало на стене. На нее оттуда смотрела стройная, молодая девушка с синими глазами, с белой повязкой на черных вьющихся волосах. Если присматриваться, то видны мелкие шрамики от осколков стекла, но они не портят ее лицо. Нет, она себе определенно нравилась. И Фрэд этот –очень приятный человек. Как он сказал? Юрист! Очень даже почетная должность. Элис закружилась по палате. Не хочу думать о завтрашнем дне! И о вчерашнем и позавчерашнем тоже! Мне сегодня хорошо. Я здорова, молода и красива, ко мне испытывает чувства достойный мужчина. И мне не надо заботиться о пище, крове и работе. Сегодня просто очень хороший день.

У Лизы все было совершенно наоборот. Выйдя из темной комнаты с землей на голове и руках, она стала отряхиваться и не сразу заметила, сидящих на траве, молодую женщину и маленькую девочку с белыми волосами. Женщина подошла к ней и, помогая отряхнуться, сказала: «Элис, ты стала землеройкой? А мы тебя потеряли». Лиза в оцепенении повернулась к ней, и та , прижав руки к губам, прошептала: «Ты - не Элис. Кто ты, и где она?» Лиза устало опустилась на землю и жестом пригласила женщину сесть рядом. Разговор предполагался долгим.

- Вы ведь - Бэлла, мне Элис рассказывала о Вас. Так получилось, что мы с ней поменялись местами, я думала на время, а похоже, что навсегда.

И Лиза рассказала Бэлле все произошедшее с ней за последние три дня. Про фотографию, про дневники, про маму, про тетю Агнессу, про свои выводы и предположения. Ей надо было с кем-то этим поделиться, выговориться, выплеснуть это скопившееся напряжение. Закончив рассказ, Лиза откинулась на землю и, раскинув руки, стала смотреть на небо, облака и птиц, парящих в вышине. Бэлла помолчала и попросила еще раз взглянуть на фотографию. «Да, такой она и была, только в глазах не было счастья, как на этой картинке - сказала она, возвращая фотографию Лизе - пойдем, я покажу тебе место ее упокоения». И подхватив девочку, пошла в перелесок. Лиза с недоумением на лице шла за ней. Как, она здесь, не на кладбище? Бэлла остановилась у березы, ветви которой образовывали зеленый водопад над небольшим холмиком с плоским камнем у основания.

- Здесь лежит Мария, твоя мать. Я смогла похоронить ее только здесь. Я ведь тоже была беглянка. А тут я могу ухаживать за ней. Мне было понятно, что она не такая, как все. Не молилась, не постилась, если была такая возможность. И меня не заставляла. Знала много всего чудного и интересного, что у нас не знают. Рисовала. И была свободной. Ты понимаешь, о чем я.

Лиза стояла молча. Потом опустилась на колени и погладила могильный камень рукой: «Прости, мамочка, что я так поздно тебя нашла. Лежи спокойно. Здесь так тихо и красиво, тебе бы понравилось это место. Теперь, наверное, я буду к тебе приходить, поговорить и поплакать». Она смахнула слезу. Девочка с белыми волосами протянула Лизе букетик лесных цветов, который до этого рассматривала и теребила в руках. Девушка благодарно взяла их и положила на могилу. Все трое еще немного постояли, а затем медленно пошли обратно к домику. На подходе Лиза увидела ослика, запряженного в маленькую повозку. «Это мы за Элис приехали - пояснила Бэлла - а что мы теперь будем делать?» Лиза пожала плечами: «Не имею представления». На нее накатила апатия, и пропало всякое желание вообще что-то делать. Бэлла продолжила: «Ты, давай, сейчас успокойся, поешь. У тебя есть какая-нибудь еда?» «Не знаю - равнодушно ответила Лиза - не хочу».

- Ну тогда ложись, поспи. Я сейчас с Маргаритой уеду, оставлю ее на кухарку и вернусь. Подумаю в дороге, что и как нам надо делать. Хорошо?

Лиза кивнула и пошла в дом, бросилась на постель, поплакала и действительно уснула.