de omnibus dubitandum 1. 135

ЧАСТЬ ПЕРВАЯ (1572-1574)

    Глава 1.135. ЖЕНИЛСЯ, НЕСМОТРЯ НА ДУХОВНЫЙМ САН…

    Мы остановились на литовских князьях. Среди них стоит, преклонив колено рядом с Николаем "Рыжим", один поляк - седой бородач в доспехах. Это Николай Мелецкий. Он был убеждённым сторонником унии, но Матейко, поместив его здесь, показывает сложность его положения: женой Мелецкого была одна из Радзивиллов, дочь Николая «Чёрного».

    Как бы то ни было, Мелецкий унию подписал и в том же году стал воеводой подольским - на только что приобретённых Короной землях. На картине мы видим его с булавой, но великим коронным гетманом Мелецкий стал только спустя 10 лет, при Стефане Батории. Стал, чтобы отправиться отвоёвывать Полоцк. А уже через год булаву у Мелецкого забрали, чтобы передать Замойскому. В 1569 году Мелецкому было всего около тридцати, но Матейко изобразил его существенно старше - и не его одного.

    Дополняют группу литовских князей ещё двое решительных противников унии. Вот здесь, в правом верхнем углу - стоит Остафий Волович, в то время маршалок надворный литовский. Представитель знатного литовского рода с Гродненщины, православный, потом кальвинист, потом арианин, сторонник наряду с Радзивиллами союза с Москвой - против Крыма и османов. Одно время он отстаивал идею выдачи за царя принцессы Екатерины=Катажины, но из этого ничего не вышло. Унию Волович в конце концов подписал.

    На переднем плане за спиной Радзивилла человек в красном. Похоже, что он в отчаянии. Это Ян Ходкевич. Именно он возглавил литовскую делегацию после её возвращения в Люблин, когда речь шла уже об угрозе полного поглощения Литвы Короной. Этого удалось избежать, но Волынь, Подолье, Киев были потеряны навсегда. Ходкевич тоже подписал унию после долгого сопротивления, но только подчинившись воле монарха. Кстати, князь Роман Сангушко был женат на двоюродной сестре Ходкевича, а сам он был зятем Мартина Зборовского (что не повлияло на его позицию). Сыном Яна был знаменитый Ян Кароль, победитель при Кирхгольме, а внуком - не менее знаменитый князь Самуил Корецкий.

    Других противников унии на картине нет. Литовцев здесь вообще меньшинство. Всего, помимо Ягеллонов и иностранцев, тут 31 исторический персонаж (по моим подсчётам), из них литовцев - 8 человек. Только каждый четвёртый.

    За Ходкевичем человек, благословляющий происходящее. Это Ян Костка, мазовецкий аристократ, в те времена - воевода мальборгский. Матейко напоминает нам таким образом, что Люблинская уния означала ещё и укрепление связи Польши с Королевской Пруссией, пользовавшейся до того широчайшей автономией. А собственно благословляющий жест может напомнить нам о сыне Яна - Станиславе Костке. Тот вступил против воли отца в иезуитский орден и вскоре умер (в августе 1568 года, меньше чем за год до подписания унии).

    В правом нижнем углу - слуга Николая Радзивилла с пустыми ножнами своего господина. Над ним стоит ещё один безымянный персонаж - польский крестьянин. В реальности, конечно, "хлоп" не мог присутствовать при этой сцене; его нарисовали здесь, чтобы смог подержать его за руку некто Анджей Фрич-Моджевский:

    Польский интеллектуал, радикал религиозного толка (он женился, несмотря на обладание духовным саном, а позже стал как минимум сочувствующим "польским братьям") и политического. В книге "Об исправлении государства", изданной в 1551 году, Фрич-Моджевский высказался в поддержку сильной монархии и за расширение прав неблагородных сословий. Успех этой книги признал сам папа, внеся её в свой "Индекс". Похоже, только этот персонаж картины заботился о судьбе крестьянства, поэтому он и был изображён в таком соседстве.

    За свои выступления против католицизма Станкар, по приказанию краковского епископа Мацеевского был заключен в тюрьму, из которой убежал с помощью друзей и нашел себе убежище у Николая Олесьницкого в Пинчове. Олесьницкий, ревностный приверженец Реформации, снесшись с протестантами, решил воспользоваться Станкаром для проведения реформы, которая единством догматических и обрядовых принципов сплотила бы иноверцев и усилила бы энергию их в борьбе с католицизмом.

    Следуя совету Станкара, Олесьницкий удалил из Пинчовского костела иконы, приказав их сжечь, затем изгнал из местного монастыря монахов.

    В Пинчове было введено лютеранское богослужение и причащение под двумя видами. Непосредственным последствием этого был эдикт 1550 г., который католическое духовенство вынудило у короля.

    Сигизмунд-Август пригрозил еретикам изгнанием из страны, недопущением в сенат и к должностям, предписывал старостам помогать духовенству в искоренении ереси. Вследствие королевского эдикта монахи возвратились в Пинчон.

    Многие протестантские проповедники, в числе их и Станкар, опасаясь преследований, бежали за границу. Фактически же опасность для нововеров была не очень велика: им симпатизировали даже некоторые католические епископы.

    Преемник Мацеевского (†1550), Андрей Зебжидовский, был другом Лисманина, епископов Куявского Яна Дрогоевского и Холмского Якова Уханьского уличали в склонности к Реформации.

    В церквах не прекращалось протестантское богослужение, причащение, как и прежде, практиковалось под двумя видами. Олесьницкий пригласил в Пинчов священника Мартина Кровицкого, который должен был продолжать работу Станкара, бежавшего в княжескую Пруссию.

    Кровицкий, ученик Меланхтона, женился и распространял учение Цвингли: отвергал веру в присутствие тела и крови Христа в причащении.

    Примеру Олесьницкого последовало много малопольских панов: Станислав Стадницкий из Дубецка, Мартин Зборовский из Стобницы, Николай Длуский из Ивановиц и много других. В Кракове действовал Лисманин, сторонники реформы были и при дворе Боны Сфорца и короля.

    По мере усиления Реформации шляхта отказывалась платить десятину духовенству и освобождалась от церковной подсудности.

    Когда епископы стали привлекать к своему суду более выдающихся пропагандистов ереси, то шляхта, видя в этом посягательство на свои права и свободу, еще ревностнее стала выступать против католицизма, чтобы сломить преобладание духовенства.

    Она брала под свою защиту женившихся священников и чужеземцев, распространявших ересь.

    Шляхта требовала свободы слова в религиозных вопросах. На Петроковском сейме 1550 года все светские сенаторы и послы выступили против епископского судопроизводства. По настоянию шляхты король дал право голоса ксендзу Станиславу Ожеховскому, которого позвал на свой суд Дзядуский, епископ Перемышльский, за сочинения против целибата духовенства.

    Когда же епископы прервали оскорбительную для церкви речь Ожеховского, шляхта осыпала их оскорблениями. Испуганные епископы склонили Дзядуского взять назад привлечение Ожеховского к суду, от Ожеховского они добились обещания, что он не женится без разрешения папы.

    После закрытия сейма епископы приняли энергичные меры. Заочными приговорами они присуждали еретиков к лишению чести и имущества, женатых ксендзов, между которыми был уже и Ожеховский, лишали приходов и предавали анафеме. Это вызвало новую вспышку среди шляхты на Петроковском сейме 1552 года.

    Маршалком посольской избы послы избрали Рафаила Лещинского, который во время обедни, предшествовавшей открытию сейма, одел на голову шапку; они не хотели допустить прений ни по одному вопросу, пока не будет отменено епископское судопроизводство.