Мороз Красный нос

Давно дело было. Были и мы когда-то молодыми. «Шарились» по лесу в любой мороз, когда волки да лоси, чтобы согреться, разминаются по колкому снежку лапами да копытами,  чтобы организм тепло вырабатывал. Им хорошо. А тут, в загоне, стоять надо часа два – три, почти не шелохнувшись. Если снег под валенком скрипнет или с ветки от мановения замерзших рук с ели осыплется,  поминай сохатого, как звали. Уши у него больше заячьих, да и зрение хорошее – не попрыгать охотнику  «для сугреву». Потому согревались уже после охоты, известным русским способом.

Правда, когда мороз доходил до «сороковника»,  приходилось даже в русский обогрев вносить, так сказать, «температурную поправку».

Да простит меня читатель за обилие кавычек в самом начале,  дальше будет от первого лица.

В общем, когда «москали» (виноват, больше не повторится, обещаю) в очередной раз профукали лося, все стали потихоньку собираться. Так как наша троица была ближе всего к снегоходу, то, как самые замёрзшие, мы вскрыли первую бутылку водки, достав её из загашника саней.

Что сказать? На сорокаградусном или около того морозе водка так подозрительно напоминала молоко, что вызвало у нас  поначалу  некоторую оторопь. Мол, то ли мы с собой взяли? Однако, все остальные бутылки были такого же бледнюче-белого цвета. Поскольку такого количества молока с надписью «Столичная» (тут уж правила русского языка!) у нас быть не могло по определению, решились открыть одну бутылку.

Открыли.

Перевернули горлышком книзу.

Вспомнили, что не достали стопку, бросились её искать в рюкзаке.

Что сказать ещё раз?  Искать стопку в рюкзаке, что иголку в стоге сена. Но нашли. Правда, оказалось, что бутылка всё это время простояла перевернутой, и благодаря этому из неё только-только начала сочиться замёрзшая живительная влага. (как и обещал без кавычек).

Подставили стопку.

Можно было бы написать хорошее сравнение, подо что подставили, но тогда опять потребовались бы кавычки.

В общем, капало в стопку долго, пока не накапало целую. Первый принял согрев я не как самый тощий, а как самый крепкий.
 
Взяв стопку в руку, я прозорливо сразу перевернул её и стал подносить ко рту.

Что-то непонятное, необъяснимое, аморфное, без вкуса и запаха медленно втекло в мои недра. (Гусары, молчать! Я обещал!)

Прокатилось по организму не огнём, а холодком, после чего остановилось в желудке, который стал теплеть лишь минут через пять, начиная разогревать тело.
За это время мои два товарища тоже успели пригубить по стопке, правда у них процесс обогрева (да, знаю, но обещал) ещё не успел запуститься, как у меня, и они пока ещё пребывали в непонимании неправильного движения привычного после охоты процесса.

Но тут начали подтягиваться остальные действующие лица.

Водка, как и раньше, не хотела течь рекой. Пили долго, но мало.

Впрочем, все понимали, что на таком морозе сильное опьянение опасно.
Так что, выпили, уже в охотничьем домике. Благо, русская печь была натоплена, и водки, в отличие от молока, было много.