Госпожа сочинитель. Главы 7-9

7

На станции кроме них никто не сошел. Вид безлюдной местности, погруженной в бледно-розовые блики предрассветной мглы, бескрайние поля и перелески, по периметру обрамляющие сонный пейзаж, — поначалу взволновали путешественников.

Поблизости не наблюдалось ни единого намека на жилье и хоть какое-нибудь средство передвижения. Когда перестук колес затих вдали, повисла такая тишина, что без труда можно было вообразить себя на необитаемом острове. Однако Экла не теряла присутствия духа.

— Они должны нас встретить, — сказала она, поочередно глядя в воодушевленное лицо юноши и исполненное терпения лицо Люси. — Перед отъездом я отправила им телеграмму. Если только она не дошла или мы выбрали не ту остановку… В любом случае выход будет. А пока, Даниэль, обопрись на меня. Тебе нужно сберечь силы, ведь никто не знает, как далеко еще предстоит идти.

Так, своей маленькой отважной процессией они медленно двинулись в путь: мужчина, две женщины и собака, которая бежала впереди на тонком кожаном поводке, подгоняемая новыми впечатлениями. Ноги промокли от обильной росы, стоило только спуститься с насыпи. Даниэль уже не испытывал прежнего энтузиазма, однако и не думал тосковать по сидячему образу жизни. Всё то новое, что ждало его впереди, давало ему возможность впервые почувствовать себя Человеком наравне со всеми. А Экла… Он восхищался ею. Поистине, более удивительной женщины ему еще не приходилось встречать. Перевернуть всё с ног на голову в одночасье, приблизить к себе постороннего человека, доверить ему самое дорогое — свои мечты,— всё это было для нее естественно. Экла умела самозабвенно заботиться и бескорыстно любить, но в то же время оставалась ребенком. Она не жила, она парила в беспрестанном танце иллюзии и верила, что однажды сыграет свою судьбу по заранее писаным нотам. Ее нельзя было в чем-либо винить, ибо она попросту не умела жить иначе. Покорность и четкое осознание цели, наивность и слепое стремление обходить корыстолюбцев, простота ребенка и изящество светской львицы — неотделимо обитали в ней. Ее душа излучала тепло и свет, и Даниэль тянулся к ней, как к факелу своей надежды...

Путникам не пришлось долго утруждать себя пешей ходьбой — из-за поворота проселочной дороги, которая огибала лес и устремлялась в море яркой зелени полей, со скрипом показалась повозка. На козлах сидел коренастый мужчина средних лет в побитой пылью одежде, с клетчатым кепи на большой голове, обладающий скуластым лицом и непроницаемым взглядом. Соскочив на землю, он молча отнял у служанки чемодан и забросил его на сиденье. Затем бегло оглядел путников, поскреб затылок и лишь потом произнес глухим басом, обращаясь к белокурой женщине, чей облик больше соответствовал облику госпожи:

— Вы… та самая? Ну… это… тогда я буду мужем вашей троюродной сестрицы.

Экла быстро нашла себя в разговоре с родственником. Она обезоруживающе улыбнулась и представила Робу (так звали фермера), своих спутников.

— Муж? Вы приехали с мужем? — удивился он, взглянув на Даниэля с высоты своего роста.

Рядом с гигантом, что возвышался над ним подобно скале, юноша почувствовал себя букашкой. По сравнению с мужественностью Роба, для которого выражение силы было обычным делом, Даниэль выглядел тщедушно. Кажется, родственник госпожи Суаль подумал о том же, и в его взгляде промелькнула насмешка.

— В письме вы не писали про мужа, — заметил он, стискивая маленькую ладошку Эклы в своей огромной руке.

— Я хотела сделать вам сюрприз, — нашлась та, и ее обворожительная улыбка предотвратила дальнейшие расспросы.

Уже сейчас игра вызывала у Даниэля опасения. Это было пусть и невинное, но всё же притворство, а Элинт никогда не любил лгать. Сказать по правде, они меньше всего походили на супружескую пару. Может, на репутации Эклы лучше сказалось бы одиночество, чем брак с человеком, который младше нее на двенадцать лет?..

— Значит, муж, — без улыбки сказал фермер, до хруста сжимая руку Даниэля. — Да вы просто счастливчик!

Он еще раз взглянул на улыбающуюся женщину. Простой покрой ее дорожного костюма, растрепанные белокурые волосы на фоне загорелого лица и большие глаза, сияющие зеленым блеском, — делали ее богиней путешествий. Затем Роб бросил взгляд на спаниеля, который в страхе жался к ногам хозяйки.

— Дама с собачкой! — хмыкнул фермер. — Что ж, забирайтесь. До фермы чуть больше двух миль, так что вы покрыли бы это расстояние и без моей помощи.

С тем он уселся на козлах; повозка отчаянно заскрипела и едва не опрокинулась под весом его тела.

Конечно, человеку, от природы наделенному здоровьем и силой, нагрузки казались мелочью. Даниэль же сомневался, что проделал бы пешком и половину пути. На миг Элинт представил себе выражение лица Роба, когда тот увидит его, ковыляющего к повозке, опираясь о плечо женщины… Грубый крестьянин вряд ли удержится от смеха. Поэтому когда Экла вновь предложила ему свою помощь, Даниэль отверг ее так решительно, что женщина растерялась. Нет, он не допустит, чтобы над ней смеялись! Пусть смеются над ним — он стерпит. Она же заслуживает только восхищения. И Даниэль, хромая, достиг повозки с высоко поднятой головой, однако под конец уже не смог противиться заботе двух женщин.

— Все в сборе? — осведомился Роб и оглянулся именно в тот момент, когда Экла и Люси с усилием втаскивали молодого человека на повозку. В глазах фермера скользнула ледяная усмешка — на этот раз презрения. «Сопляк!» — подумал он, но вслух сказал:

— Анна будет рада. Я велел ей готовить праздничный обед.

— Вы очень добры. Вся семья за одним большим столом — это так замечательно, не правда ли? — заметила Экла.

Он ничего не ответил, только опять усмехнулся: беззлобно, но как-то отстраненно. Так реагируют взрослые, слушая бредни детей. Хоть в целом Роб не выказывал в отношении гостей явной неучтивости, Даниэль почувствовал скрытую вражду, исходящую от этого человека. Великан с каменными мышцами и бычьей шеей обладал на удивление блеклым лицом. Оно казалось расплывчатым, незаконченным, как старый рисунок: нос, похожий на большую пуговицу, сросшиеся брови и щелочки-глаза, сквозь которые с периодичностью маятника сновали темные, без блеска, зрачки.

Ничто не мешало Робу приветствовать гостей: в доме честного труженика всегда найдутся и хлеб, и соль, и сочный окорок. Но один тот факт, что Экла обладает состоянием, что она, проще говоря, миллионерша, — являлся камнем преткновения на пути сближения. Экла «не додумалась» навестить свою троюродную сестру раньше именно по этой причине — по причине богатства, а теперь «соизволила» вспомнить о ее существовании. Да, госпожа Суаль была богата, не ударив для этого и пальцем о палец, что будило в фермере зависть и гнев. И сейчас, яростно хлестнув кобылу, Роберт был исполнен противоречивых чувств...

Повозка тронулась и нехотя покатила по утрамбованной земле. Всю дорогу, помимо широкой спины Роба впереди себя, путники наблюдали живописные виды. Холмистая равнина была обтянута пухом изумрудно-зеленой травы, а свежевспаханный грунт резко контрастировал с девственной зеленью. Скоро замаячили крыши домов с печными трубами; вдоль дороги замелькала плетеная изгородь. На небе только занималась заря, и первые лучи солнца нежно пригревали путников, уставших после долгой дороги. Экла была беззаботна. Легкий ветерок нёс лепестки с цветущих фруктовых деревьев, и женщина с наслаждением вдыхала волнующие ароматы весны.
Ферма Пэмбертонов расположилась на отшибе от остальных построек деревни. Стоило проехать еще немного в сторону от железной дороги, как начинались дебри провинции, где всё дышит простотой и хлопотами трудовых будней. Люди пахали, сеяли, собирали урожай — так день за днем проходила вся их жизнь. Приезд богатой дамы стал здесь настоящим событием. Сестра Эклы, Анна, худая женщина примерно ее лет, с рано постаревшим лицом, тонкими губами и сединой в темных волосах, — встречала гостей на пороге. Пожалуй, из всех она одна была искренне рада их приезду.

Ее пятнадцатилетняя дочь Эйприл казалась диким агрессивным зверьком. Внешне это была вполне милая девочка. Бархатистая округлость щек, курчавые волосы цвета перезрелых пшеничных колосьев и миндалевидные черные глаза обещали в будущем превратить Эйприл в завидную невесту, если бы не ее отвратительный характер. Она была открыто невежественна, замкнута и груба. Если Анна и Роб приличия ради пытались сделать из себя воспитанных людей, то их дочь не скрывала своей неприязни. Прибытие гостей вселило в девочку необоснованную ярость. Стоя на крыльце, она свирепо грызла ногти и враждебно косилась в сторону прибывших. Когда Экла стала раздавать подарки, супруги неловко вертели безделушки в своих огрубелых пальцах и, сконфуженные, лепетали слова благодарности. Эйприл же умчалась вглубь дома, громко хлопнув дверью.

— Прилли немного нервничает, — пояснила Анна, теребя фартук. — Не каждый день к нам приезжают новые люди.

Гостей определили на втором этаже деревянного дома. На открытых настежь окнах вздымались белые занавески, ветви цветущих яблонь заглядывали в комнату, а лепестки, осыпаясь, падали на белоснежное покрывало широкой кровати. Обстановка отличалась скромностью: на стенах — пара семейных портретов, в углу — громоздкий платяной шкаф, на тумбочке — глиняная ваза с цветами. Под ногами — дощатый пол, который перед кроватью застилался круглым тряпичным ковриком. В новой обители Эклы ничто не напоминало о роскоши гостиничного номера. Одна единственная вещь — лакированный чемодан с инициалами его владелицы — указывал на ее статус. Зато сама здешняя атмосфера навевала мысли о покое. В воздухе витали запахи парного молока и свежескошенной зелени, а громкое пение птиц в саду возвещало о беззаботности жизни. От этих чудес захватывало дух, и Экла не трудилась скрыть силы своего восторга.

—Всё как я обещала! — воскликнула она, усаживаясь на подоконник.

Даниэль охотно разделил бы ее радость, если б не боль в уставших ногах. Калеке оставалось лишь тихо сидеть на краешке постели, со стороны наблюдая светящееся лицо госпожи Суаль. Она тонула в потоке солнечных лучей. Занавески временами скрывали ее светлый образ, но он чувствовал ее радость каждой клеточкой своего существа.

— Ты думаешь о Джоанне? — вполголоса спросила Экла, когда заметила его грусть. — Она, должно быть, уже получила мою записку. И вообще: она не в праве тебя неволить! Здесь нам будет хорошо. Вместе ты, я и эти замечательные люди… Они ведь понравились тебе? Они такие простые!

Нет, Даниэль не разделял ее взглядов, но и не мог опровергнуть ее возвышенных чувств. Своим поведением она напоминала маленькую девочку, которая в зоопарке по неведению тянет руку к ощеренной пасти тигра; которой кажется, что все вокруг ласковы и желают ей только добра.


8

Праздничное застолье решили перенести на вечер. Гости временно были предоставлены самим себе, чтобы как следует отдохнуть с дороги. Маленькая светлая комната, в которой лже-супругам предстояло жить вместе (Даниэль пока не думал об этой стороне вопроса), в одночасье наполнилась предметами дамского обихода: флакончиками духов, зеркальцами, какими-то украшениями, шляпными коробками. Здесь были и коричневые шерстяные платья примерно одного и того же фасона, и черные маркизетовые жакеты с шелковыми лентами, и длинные накидки из тонкой пряжи. Весело напевая, Экла порхала из двери в дверь, возилась с чемоданом, давала распоряжения Люси, которой отвели место в соседней, не менее благоустроенной комнате. Глядя на оживление госпожи Суаль, Даниэля посещал необъяснимый порыв что-то сказать ей, прикоснуться, но он не знал, с чего начать. Всё это выглядело до ужаса нелепо! И его растущая привязанность к ней, и ее забота о нем, как о слабом человеке…

Иногда Экла взглядывала на него и одаривала своей непревзойденной улыбкой, а он мучился тем, что не понимал, почему его сердце вновь и вновь сжимается тоской. Страдал ли от своей беспомощности? Сожалел ли о мягкости своего характера?
Он думал о женщине. О женщине, которая впервые пробудила в нем интерес. О женщине, которая волновала его и повергала в смущение. Долгих два года Даниэль был прочно связан с женой. Она, бесспорно, была привлекательна, она была его ровесницей — она была моложе Эклы и не уступала ей в энергичности. Почему же рядом с Джоанной он не испытывал и сотой доли того трепета? Наверное потому, что Экла была иной. Джоанной руководило желание покровительствовать, притеснять и приказывать, тогда как госпожа Суаль избрала для себя мягкость. Она помогала, а не шефствовала, она ни в коем случае не подавляла личность другого человека, а делала всё, чтобы тот поверил в себя.

На какой-то миг голос Эклы затих в глубине соседних комнат. Стало тихо. Никто не появлялся в течение нескольких минут. Должно быть, Анна повела сестру осматривать дом. Даниэль остался один. О, сколько раз ему предоставляли это порой желанное, порой унизительное право — право одиночества! Сколько раз про него забывали, поворачивались к нему спиной! И лишь теперь он пожалел об этом. Если бы в его силах было всегда находиться рядом с Эклой, слышать ее голос, наслаждаться ее присутствием…

Толком не осознавая своих действий, Даниэль протянул руку, взял со столика шифоновый шарф и также инстинктивно поднес к лицу. Материя источала тонкий аромат. Закрыв глаза, Даниэль отдался во власть воображения: он представлял Эклу идущей среди ландышей и роз; ветви смыкались над ее головой, ветер ласкал белокурые волосы… Глаза женщины искрились от смеха. Она шла, утопая в густой траве, кружилась и подставляла лицо навстречу жаркому свету… Она была так близко, что от этой пьянящей близости кружилась голова. Чувства захлестнули Даниэля, и он не знал, как их назвать. Благодарностью ли, симпатией? Но он точно знал, что желает ей счастья...

...Легкий вздох вернул его к реальности. Юноша торопливо вернул шарф на место и только потом осознал, что Экла застала его за столь странным занятием. Она стояла в дверях, стараясь улыбнуться, между тем как удивление от увиденного еще сквозило в ее широко открытых глазах.

— О Даниэль!— воскликнула она, подходя ближе.— Тебе нравятся мои духи? Я очень рада.

На сей раз они оба ощутили неловкость, но не колючую, а сладостную. Даниэль знал, что Экла не будет смеяться над ним, какую бы он не отчебучил глупость, поэтому доверял ей, как никому другому.

*  *  *

Вечером, как и хотела Экла, за одним столом собралась вся семья вместе с почетными гостями. В просторной комнате на первом этаже в полумраке коптящих газовых рожков им были предложены простые яства: жирное мясо, сдобная выпечка, домашнее вино. За окном сгущались сумерки, в дом из раскрытых окон доносилось прощальное пение птиц. Где-то в сенях стрекотал сверчок. Но даже под гнетом любопытствующих лиц Даниэль не мог не смотреть на Эклу. Он любовался ею, он благоговел перед ней — она стала его ангелом-хранителем. Среди атмосферы сельского быта, на фоне угрюмости фермерской семьи Экла казалась светочем в царстве скуки. Она чувствовала себя легко в любой компании и уже без труда заговаривала с диковатой Эйприл, которая по наказу матери одела к ужину лучшее платье.

Мирно тянулась беседа, но за столом ощущалась неловкость. Хозяева стеснялись своего скромного жилища и своих далеко не изысканных манер, а Даниэль помнил об обязанности исполнять роль ее мужа в то время, пока дома о нем беспокоится его законная жена, которую он… попросту бросил. Осознание своего поступка давило на Элинта. Временами он даже чувствовал себя виноватым. Но Экла оправдывала всю его вину. В эту женщину можно было влюбиться с первого взгляда. Одетая в темное платье с узким вырезом, она выглядела прекрасно. Собранные высоко на затылке волосы позволяли видеть плавные изгибы плеч и точеные линии шеи. Элинт поймал себя на мысли, что хотел бы увидеть Эклу с распущенными волосами — тогда бы она, наверное, выглядела еще более молодой.

В домашней обстановке Роберт уже не казался грозным великаном. Подогретый вином, он то и дело посматривал на Эклу и ее «мужа», как бы прощупывая их материальное состояние. Похоже, это заботило его больше всего, ибо помимо черной зависти из их встречи можно было извлечь кое-что полезное…

Даниэлю сразу не понравился здоровяк-фермер. Уже один только взгляд его маленьких колючих глаз, исполненных скрытой усмешки, пробуждал в Элинте дрожь. Под личиной зубоскальства таилась ответная антипатия — Даниэль знал это, поэтому не мог расслабиться.

А Экла не замечала растущего напряжения. Смеясь, она переговаривалась с Анной, которая расцвела от внимания к собственной персоне. Вынужденная кротко блюсти семейный быт, она смогла наконец отвлечься от повседневных тягот.

— Это, конечно, не мое дело, но позвольте полюбопытствовать...— вкрадчиво начал глава семьи, кивая в сторону Даниэля. — Давеча я заметил, что вы хромаете. С вами что-то приключилось?

— Мне не хотелось бы говорить об этом, — сказал Даниэль.

Уклончивый ответ только подогрел любопытство хозяев. Супруги переглянулись, а Эйприл, уловив недоумение родителей, переняла эстафету атаки у отца:

— Интересно, что это было за несчастье, о котором вы не хотите рассказывать? — ехидно заметила девочка. — Вы упали с лестницы? Или с дерева? А! Точно! Вы упали с кровати!

Юноша вспыхнул, но больше него побагровела госпожа Суаль. Теперь ее зеленые глаза метали молнии.

— Бога ради простите мою дочь, — пролепетала Анна, тронув Даниэля за плечо. — Она сама не смыслит, что болтает.

В прищуренных глазах девочки не наблюдалось и тени раскаяния. В любом случае извиняться было поздно — Экла уже воспылала праведным гневом. Оскорбление друга задело ее за живое.

— Думаю, падение с кровати обошлось бы Даниэлю дороже, — звенящим голосом возразила она. — А так это был сущий пустяк. Подумаешь — автокатастрофа. Человек два года не мог ходить!

Повисло тягостное молчание. Не вынеся осуждающих взглядов, девочка порывисто вскочила из-за стола.

— А пошли вы!.. — с ненавистью крикнула она и умчалась, словно непокорный ветер. Так Эйприл поступала всегда, если не находила сказать ничего более остроумного.

— У, бешеная, — лениво пробормотал Роб и обыденным жестом поднял стакан вина. — Выпьем! Мерзавка. Что с нее взять?!

С тяжелым чувством гости последовали совету хозяина. От того, что перед ними во всей своей неприглядной форме обнажились проблемы семьи, им меньше всего сейчас хотелось пить и веселиться, но Роб произносил тосты снова и снова.

Спустя полчаса об инциденте забыли. Вконец охмелевший фермер вплотную подсел к Экле, чтобы, не обращая внимания на Анну и Даниэля, горячо что-то шептать ей на ухо. Порой Экла вспыхивала, порой заливалась громким смехом, порой смятенно опускала взор, а когда медвежья рука родственника накрыла ее колено, она не нашла в себе мужества на то, чтобы ее убрать. Экла выглядела уставшей. Хмельные бредни грубого человека, его красное лицо, отупелый взгляд и отвратительный перегар — всё это окончательно лишило ее сил. Она кивала в ответ, а фермер пуще распалялся. Речь шла о давней мечте Роба. Земля, отданная в его пользование, принадлежала сельскохозяйственной компании, которой он обязывался ежегодно выплачивать долю от стоимости собранного урожая. Постоянные выплаты изнуряли его. Зачастую он работал себе в убыток, мечтая однажды стать полноправным хозяином своего надела. Но для того, чтобы выкупить участок, нужны были деньги, которых Пэмбертон не имел. Его прибыль расходилась на нужды семьи, оплату долгов и налогов, а также выплаты наемным рабочим. В пьяном угаре Роберт жаловался Экле на несчастную судьбу и откровенно клянчил денег, чего бы никогда не сделал в трезвом рассудке. Он то и дело бесцеремонно хватал женщину за плечи, перебивал ее, заваливался на нее всем своим весом… Глядя на это, Даниэль содрогался от ярости. Он сам не понимал, почему не выносит присутствия здоровяка рядом с Эклой, но уж точно знал, что, имей он побольше сил, то не раздумывая вздул бы пьяного нахала. А так Даниэлю оставалось сжимать под столом кулаки и ждать окончания пытки. Раньше, бывало, мужчины при нем обнимали его законную жену и он относился к этому спокойно; Джой была ему безразлична, но Экла…

Наконец начали убирать со стола. Ужин был кончен. Даниэль едва дождался минуты, когда остался с Эклой наедине.

— Подумать только! — сказала она, когда они рука об руку вышли из гостиной. — Анна всего на год старше меня, а у нее уже взрослая дочь! Пусть моя троюродная сестра рано вышла замуж, всё же это немыслимо!

Даниэль угрюмо молчал. Он не понимал, почему мысль о поведении Роберта жжет его каленым железом.

— Я не хочу, чтобы он тебя лапал! — вдруг выпалил Элинт.

Экла так устала за прошедший день, что не нашла в себе сил удивиться перемене, случившейся с Даниэлем. Прежде он был, как говорят, «не рыба не мясо»; теперь же его брови свирепо сдвинулись, глаза ревниво блестели.

— Он больше не будет, — счастливо засмеялась она и приобняла друга за плечи. — В любом случае мне приятно...

— Что «приятно»?! — с обидой вскинулся юноша, думая, что ее слова относятся к Роберту.

— Дэни! — Она погрозила ему пальцем. — Иногда женщинам приятно, когда их ревнуют. Что ж, ты в праве ревновать. Более того, ты можешь закатить мне сцену на глазах у всех. Пока ты впереди. Пока ты играешь свою роль правдоподобней. Но что будет потом? Потом, так и знай, я наверстаю упущенное!


9


Существуют люди, которые отказываются взрослеть с годами. Которые с легкостью пускаются в рисковые авантюры, которые не забегают вперед, а живут насущной минутой, которые готовы довериться первому встречному. Именно к такому типу относилась Экла. Сейчас она уютно сидела в постели, и рассветные лучи, только начинающие пробиваться сквозь зашторенные окна, призрачно скользили по ее обнаженным плечам. Тонкая кружевная сорочка открывала взгляду несомненные достоинства ее упругого, подтянутого тела; золотистые завитки волос наконец-то вольно струились, окутывая шею. Женщина держала на коленях блокнот в обтянутой красным бархатом обложке и что-то записывала в него, периодически грызя карандаш, когда задумывалась о чем-то. Она была всецело погружена в свои мысли. Иногда ее лицо расцветало улыбкой, иногда хмурилось, иногда — делалось непроницаемым. Но до чего же приятно было наблюдать со стороны столь непосредственное создание!

Такой Даниэль видел Эклу в их первое совместное утро на ферме, пока притворялся спящим, лежа на своей половине кровати. Кровать была достаточно просторной для того, чтобы двое могли расположиться там, не стесняя друг друга. Даниэль и Экла были настолько наивны и чисты в своих мечтах, что даже не подумали о чем-то запретном.

Однако притворство Даниэля не могло долго скрываться от Эклы. Когда она резко бросила на него взгляд, он не успел снова закрыть глаза.

— Ага! Попался! Тут, между прочим, я пишу о тебе, — уже серьезно добавила она, понизив голос. — Но это мои личные записи, — предупредила она, словно опасаясь его просьбы.

Экла еще некоторое время повертела в руках карандаш, после чего решительно отложила дневник в сторону и полностью посвятила себя созерцанию друга. Ее лицо теперь казалось как никогда счастливым и расслабленным, большие выразительные глаза матово светились.

— Так интересней жить: выдумывать то, чего никогда не было и, наверное, никогда не будет, — сказала Экла. — Мы знакомы пару дней; я, можно сказать, похитила тебя из-под носа у старого Рэмбла, и вот уже сейчас мы живем здесь под видом добропорядочных супругов. Забавно!

Даниэль смотрел на нее со скрытой грустью. Напоминание об учиненной подлости, о людях, оставленных в глупом положении, о собственной безрассудности — вгоняло его в тоску. К сожалению, это всего лишь праздная выдумка, которая рано или поздно сменится реальностью. Мимолетный сон, фантазия! На самом же деле они совсем чужие друг другу… А Даниэль хотел быть Экле если не мужем, то хотя бы тем, кому дозволяется каждый день находиться рядом с ней, в ком она могла бы нуждаться: слугой, шофером, мальчиком на побегушках — лишь бы не возвращаться под опеку Джоанны.

— Они нам поверили, — тихо заметил он.

— Еще бы! Вчера за ужином твои ревнивые взгляды убедили бы кого угодно! — беспечно отозвалась Экла. — Продолжай в том же духе: побольше ревнуй меня… Мы можем сделать тебя, к примеру, компаньоном моего покойного отца. Твою хромоту можно преподнести в виде геройского поступка. Анна и Роберт будут в восторге, они зауважают тебя! Да мы можем выдумывать что угодно и жить так, как нам вздумается!

Даниэль тяжело вздохнул: для Эклы всё это было лишь игрой, за которую она не собиралась нести никакой ответственности. Она выдумала ее — она в нее играла. Но он, Даниэль, не играл.

— Дэни, пообещай мне, что сохранишь нашу затею в секрете, что никому не проболтаешься, — прошептала вдруг Экла.

Даниэль резко вскинул голову и прямо посмотрел ей в глаза. «Она притворяется!» Почему-то эта мысль кольнула его в самое сердце. Нет, он не особенный. На его месте мог оказаться любой дурак, уставший маяться без дела. Он не был избранным. Он просто был тем, кто подвернулся ей под руку… И Экла не жалела его. Она обращалась с ним так, как обращалась со всеми. Он не более, чем податливый воск в ее руках, из которого можно слепить любую фигуру.

— Ты обещаешь? — серьезно повторила госпожа Суаль.

Молодой человек нахмурился и отвернулся.

— Я не смогу дальше смотреть честным людям в глаза, пока сам перед ними не чист. Я не буду разыгрывать из себя кого-то, кем никогда не являлся. Я не возьму на себя чужих заслуг. Экла! — он обернулся к ней с мольбой. — Ну кому нужна вся эта ложь?! Мне хорошо с тобой безо всякой лжи… ведь мы друзья! Мы друзья — помнишь? Зачем усложнять наше положение? Больше всего я боюсь однажды стать тебе врагом, ведь чем выше пирамида фальши, тем больнее будет в случае провала. Если всё откроется, ты меня возненавидишь, потому что сама угодишь в щекотливое положение. В конце концов, это глупо!..

Экла покраснела и надула губки, словно капризное дитя.

— Ах так! — Она выкрикнула это с такой злостью, что Даниэль испугался. Но уже через секунду она неожиданно — прямо-таки с ребяческой проворностью — очутилась на другой половине кровати и принялась нещадно его щекотать.

— Ах так! Ах так! — повторяла она, но уже без ожесточения.

Горячее дыхание, близость ее упругого, сильного тела, волнующий запах ее волос — всё это было ново и действовало, словно дурман. Даниэль не заметил, как, изворачиваясь от ее рук, с азартом, какого за собой не подозревал, бросился в ответную «атаку». Они оба, позабыв обо всем на свете, катались по постели в шутливой борьбе. Она взвизгивала и, от души хохоча, змеей извивалась в его руках, а он не отступал, вынуждая ее просить пощады. Их невинное сражение перенесло Даниэля в далекий мир детства. Он живо вообразил себя мальчишкой, играющим со старшей сестрой, ведь Эклу трудно было воспринимать иначе. Подвижность и эмоциональный подъем, озорство и ребячество, которые сопутствовали госпоже Суаль, стирали ее истинный возраст. Она была неукротимым сгустком энергии.

Но сочетание несочетаемого: облик привлекательной женщины и задорного подростка — волновали как ничто другое… Когда Даниэль видел в ней ребенка, с которым можно предаваться шалостям, ему было легко, однако стоило ей приоткрыть другую, более потаенную сторону своей натуры, как откуда ни возьмись являлась робость. Даниэль вспомнил это, когда, устав, Экла расслабленно откинулась на подушки, а он на какие-то доли секунд навис над ней в роли победителя. Он ощущал под собой трепет разгоряченного тела, частое дыхание обжигало ему лицо. В пылу борьбы бретель ее сорочки соскользнула с плеча, обнажив изгиб загорелой плоти... Даниэль вздрогнул. Неужели она всегда была такой? Неужели он мог этого не видеть?.. Оглушительно застучало в висках, в горле пересохло. Он созерцал ее с упоением первооткрывателя. Его смутно тянуло к ней, ему хотелось протянуть руку и осторожно провести по нежной поверхности шеи и щек, ведь она была так близко!..
Экла тоже почувствовала новую волну, которая таинственно овладела ими на исходе «битвы». Выскользнув из оцепенелых объятий, она накинула пеньюар и, с улыбкой оглянувшись, бесшумно скрылась за дверью.

Даниэль не смел дышать. Лежа на спине, он смотрел в потолок, но комната кружилась у него перед глазами. Мысли путались, отказываясь складываться в нечто определенное. Однако постепенно огненные буквы проступали в затуманенном мозгу: «Она нужна мне! Нужна!» Рано или поздно им придется расстаться, ведь он ей никто, он лишь один из тысячи! Он жалкий неудачник. Он не в праве называться мужчиной. Когда госпоже Суаль наскучит эта игра, она придумает себе другую; не вписавшись в новые декорации, Даниэль отойдет на второй план… Будет ли она вспоминать о нем? Вряд ли.


Послышался легкий скрип со стороны окна, и, даже не успев очнуться после пережитого, Даниэль имел «удовольствие» лицезреть перед собой Эйприл, хозяйскую дочь. В пестром платье с материнского плеча, перехваченном на талии бечевкой, девочка с хитрым прищуром смотрела на единственного постороннего мужчину, которого ей доводилось видеть за последние месяцы. Дикарка влезла в окно, игнорируя дверь. Словно верткая обезьянка, она вскарабкалась по столбам веранды, забралась на крышу, откуда до окон второго этажа было рукой подать. Чумазая и нечесаная, с грязными ногами и враждебно поблескивающим из-под спутанных кудрей взглядом, она явилась к гостям, чтобы еще раз выразить им свое презрение. Эйприл люто ненавидела всё, чего тайно желала, но не имела возможности получить. Взросление приходило к ней с первыми мечтами о мужском внимании. Где-то в потаенных уголках своей души она хотела быть элегантной и привлекательной, носить красивые платья и пользоваться духами, однако по жизни ее уделом оставалась затерянная в полях ферма, где дни сменяли друг друга чередой монотонного труда. Не зная, что делать со всем этим, панически боясь перемен, Эйприл инстинктивно тянулась к запретному плоду — комнате, в которой поселились гости.

Даниэль не сомневался: грубиянка подглядывала за ними, — и начинал всерьез опасаться, что она могла что-нибудь слышать.

Ничуть не стесняясь своего вторжения, девочка прошлась к шкафу, чтобы с тупым ожесточением пересмотреть и перещупать платья Эклы.

— Что ты делаешь? Это не твое, ты не должна трогать чужие вещи, — сказал Даниэль, но его слова действия не возымели. В последнюю очередь Эйприл задумывалась о собственной репутации, ибо вовсе не знала, что это такое.

— Гадкие, вонючие тряпки! — проворчала она в заключение о гардеробе госпожи Суаль и угрюмо отбрела от шкафа, после чего остановилась, как если бы вдруг забыла, зачем сюда пришла.

Даниэль старался вести себя с максимальной осторожностью, подобно тому, как обращаются с агрессивными зверьками.

— Чем ты увлекаешься? — мягко спросил он. — У вас в деревне, должно быть, есть школа...

— Я была там один раз, — пренебрежительно хмыкнула она. — Мне не понравилось.

Ее речь была отрывистой и хлесткой. Ей словно не хватало воздуха, чтобы закончить начатую фразу, и она обрывала ее на полуслове.

— Почему я должна рассказывать? Вы же не хотите говорить, что у вас с ногами! И вы предпочитаете старух.

— Что ты имеешь в виду? — насторожился Даниэль, привстав с порядком измятой постели.

—Она, — девочка кивнула на шкаф, — она же старуха! А когда улыбается, то похожа на лошадь.

Сперва он даже не понял, о ком идет речь. То, что Эклу называют старухой, было немыслимо.

— Это неправда! — вскричал он, но девочка уже пятилась к окну. Секунда, и пестрые юбки исчезли.

— Старуха! Старуха! Старуха! Старуха с большими деньгами, за которые она покупает таких, как ты! — донеслось с крыши веранды.

— Бедное дитя, — почти в тот же миг услышал он сзади. Экла стояла рядом. Она всё слышала, теперь-то она знала, как о ней отзываются в доме ее родственников!

— Спасибо, что вступился за меня, — поблагодарила госпожа Суаль, с чувством сжав его руку. — На девочку не стоит обижаться.

— В любом случае нам надо быть осторожней, — заметил Даниэль. — Не исключено, что она и дальше будет шпионить за нами.