Госпожа сочинитель. Главы 10-11

10


Мать и дочь с любопытством поглядывали на беззаботно насвистывающего себе под нос отца семейства. Грузно ступая, Роберт пересек двор и уселся на ступенях крыльца. Вид фермера излучал беспричинную радость. Накануне он взялся показать гостям участок, которым мечтал завладеть вот уже много лет, чтобы стать свободным и извлекать стопроцентную прибыль. С прогулки Роберт вернулся один, и домашние ждали объяснений.

Глава семьи окинул взглядом стирающую под навесом жену и дочь, которая бездельничала, сплевывая шелуху от семечек.

— Пускай милуются! — кивнул он в сторону настежь распахнутых ворот. — Я оставил наших голубков наедине, а то, боюсь, мое общество их стесняет. Особенно этого хромоногого мальчишку. При мне он помалкивал, как рыба.

Анна оторвалась от лохани с мыльной водой, чтобы перевести дыхание. Ее широкоскулое влажное лицо лоснилось от пота и выражало безнадежность загнанной лошади. С юности эта кроткая женщина не знала лучшей доли. Побаиваясь крепких кулаков мужа, она привыкла тщательно обдумывать каждое слово, прежде чем решиться что-нибудь произнести вслух.

— Ты верно подметил, Роб: господин Элинт совсем мальчик. Ему на вид лет двадцать, а Экла — моя ровесница, — спокойно заметила Анна.

— Старуха! — зло прошипела Эйприл, топнув ногой.

— На твою долю тоже женихи найдутся, — криво усмехнулся фермер. — И не хромоногие, а получше!

— «Неравный брак» — кажется, так это называют? — вяло продолжала женщина, чтобы отвлечься от повседневной рутины.

Роберт беспокоился о другом. Он сдвинул кепи набекрень и сказал с деланным раздражением:

— Дался вам их возраст! Богатым дозволено всё: они могут и на осле жениться.

— Может быть, — с сомнением повела плечами Анна. — Неравный брак — это брак людей более свободных. Так говорит доктор Сормс, а он самый образованный человек в деревне. Но, живи Экла и господин Элинт в наших краях, их бы подняли на смех.

— Мне всё равно что было бы, если бы они жили в наших краях, — грубо перебил жену фермер. — Я знаю одно: скоро с их помощью мы заживем гораздо лучше!

Встрепенувшись, Анна долго смотрела на Роберта с затаенным страхом.

— Ты что-то задумал, Роб, — прошептала она, вытирая лоб тыльной стороной распухшей ладони. — Уж не собрался ли ты обобрать мою сестру?

— Ты близка к истине. Дамочка богата и глупа. У нее же на лице написано: «Обмани меня и возьми мои денежки!» Жаль только, что я честный человек… И за что только она так богата?! Зачем глупым ослицам такое состояние? Ведь они даже не знают, куда его потратить! Потому и заводят всяких там собак и хромоногих мужей, которые находятся у них на содержании…

Роберт вздохнул, посмотрев вокруг себя уже более осмысленным взором, в котором выражалась работа мысли, а не пустое злопыхание завистника.

— Я пока не знаю, как это сделать, но помочь нам выкупить землю для Эклы — раз плюнуть. Ты бы знала, какой доход она имеет со своих фабрик!

Жена отвечала ему немым укором, а он продолжал одержимо глядеть туда, где двое чистых людей по простоте душевной еще не ведали ни подлости, ни фальши. Держась за руки, они брели по склону холма, откуда открывалась перспектива на обширное пространство равнины. Потоки ветра с приглушенным свистом волнами гнали траву, и она бурлила, словно изумрудное море. По небу плыли грузные серые тучи, в воздухе пахло дождем. Но Даниэль вряд ли что-то замечал перед собой. Он видел только аккуратно вышагивающие женские ножки, мелькающие из-под подола. Он внимал одному присутствию Эклы, он слышал, как ветер путается в складках ее одежды. Когда рядом была ОНА, он забывал обо всем на свете...

Ее маленькая сухая ладонь крепко и просто сжимала его руку; ее глаза мечтательно обращались вдаль и казались прозрачными, словно тонкое зеленое стекло. Ветер растрепал ей прическу, и Экла распустила волосы по плечам, чтобы они вольно трепетали вокруг головы пышным бледно-золотым ореолом...

Их связывало не только прикосновение рук. Со своей стороны Даниэль отдавал спутнице всю доброту и нежность, на которые был способен. Он наивно благоговел перед ней и целиком покорялся ее воле.

— Ты устал? — с беспокойством осведомилась госпожа Суаль, почувствовав, что юноша стал идти тяжелее.

Он кивнул, и они приняли решение усесться на траву, подставив лица теплым воздушным потокам. Долгое время они просто молчали. Узы дружбы окончательно укрепились в их сердцах, чтобы с успехом отражать давление трудностей, подобно тому как зеркало отражает солнечный свет.

— Земля красива, — задумчиво проговорила Экла, — но с океаном ее не сравнить. Когда видишь водную гладь, кажущуюся беспредельной, сердце в твоей груди бьется в такт ритму прибоя... Вода манит к себе, волнуя и суля несбыточное. Земля спокойна; море — таинственно. Вот сейчас я, кажется, начинаю скучать по нему. Как вспомню, как в детстве отец катал меня на яхте... У нас была огромная яхта... О Даниэль! — Она обернулась к нему с внезапным возбуждением. — Ты когда-нибудь видел море? Ты понимаешь меня?

Он был вынужден признать свою бедность по части путешествий. Всю жизнь Даниэль был привязан к земле не только по причине нехватки денег, но и потому, что просто боялся двинуться в путь. Он слепо держался за место обетованное даже когда вокруг не осталось ничего, способного радовать душу.

Нет, Даниэль никогда не видел моря. Экла посмотрела на друга с искренним сожалением. Она выросла у моря и вся была словно пропитана соленым ветром и крепким, не сходящим с кожи загаром; видеть море было для нее так же привычно, как дышать и ходить по земле, поэтому неискушенность Даниэля показалась ей существенным несчастьем. Впервые Элинт уловил в ее голосе жалостливые нотки:
— Ничего, еще увидишь. Ты обязательно побываешь в моем доме. Сначала всё встанет на свои места, ты вернешься к Джоанне. А потом я напишу тебе письмо... Хотя, к чему письмо? Лучше я сразу пришлю за тобой Густава. Замечательно!

Он несмело улыбнулся, а она простодушно склонила голову к нему на плечо.

— О Даниэль! — воскликнула Экла так, как если бы засыпала — настолько расслаблено прозвучал ее голос. — Когда я думаю, как ты страдал, мне становится ужасно горько... Теперь всё изменится. Ты устроишь свою жизнь по собственному желанию, и я помогу тебе в этом. Хочешь, я куплю тебе дом? Хороший дом в живописном месте? Ты сможешь перевезти туда свою жену, если не захочешь с ней разводиться. Она простит тебя за нашу шалость. Всё можно простить.

— Нет! — вздрогнув от одного упоминания Джоанны, Даниэль отстранился. Экла посмотрела на него с удивлением. — Нет. Если я чего-то добьюсь, то сам. Я не приму такой дорогой подарок... даже от тебя.

— Как знаешь, — озадаченно произнесла она, но потом, вздохнув, прижалась к нему еще крепче. — За это я еще больше уважаю тебя: ты бескорыстен.

*  *  *

Простота Эклы обезоруживала всех, кто относился к ней с предубеждением. Вечером она вызвалась помогать хозяйке на кухне. Анна сначала отпиралась, а потом согласилась. Образованная богатая женщина, способная интересно говорить и изысканно одеваться, без колебаний нацепила передник, обвязала голову косынкой и принялась хлопотать меж кастрюль, вызывая неподдельное восхищение троюродной сестры. Как видно, Экла была «своим человеком» не только на светских раутах, но и в душной кухне, а если чего-то не умела, то с легкостью училась на лету.

Накрывая на стол, Экла весело подмигнула Роберту и Даниэлю. Последний с трудом узнал в порозовевшей от печного жара крестьянке черты прежней госпожи Суаль.

— Вам крупно повезло с женой, — сказал Роберт, а его глаза — маленькие и лукавые — с презрением добавили: «Сопливый мальчишка! Дохляк! Размазня! Ты просто дрянная тряпка, надетая на хорошую швабру!» Он думал именно так, и Даниэля покоробило от этой фальшивой любезности. Вся семья не внушала молодому человеку доверия. От них — по крайней мере, от дочери и отца — исходила скрытая угроза. Тихая Анна боялась самостоятельно мыслить, ее голос здесь не имел веса. Пэмбертоны завидовали Экле. Когда-то ее отец разбогател, более того — удержал и приумножил богатство, обеспечив дочери блестящую жизнь, чего не могли простить ей ее бедные родственники. Она же в упор не замечала их потаенных упреков.

В кухне было душно, отовсюду валил пар, оседая на бревенчатых стенах. В воздухе пахло пряностями и жареным луком. Женщины умело справлялись с приготовлением пищи, пока мужчины ожидали в зале. После того, как Анна увидела искреннее желание Эклы участвовать в их быте, недавний разговор с мужем начал колоть ее чувством вины. Роберт вынашивает план легкого обогащения… Но что могла поделать Анна? Открыто предупредив сестру, она предаст мужа. Она предаст интересы своей семьи! Поэтому лучше начать разговор издалека.

— Роб мечтает стать хозяином своей земли...

— Его мечты сбудутся! — уверенно воскликнула Экла. — А вот мои... Мои уже сбылись... на мгновенье. Я встретила замечательного человека, но как долго мы будем вместе?

Теперь она впервые позволила себе не кривить душой, дав волю тем мыслям, что досаждали ей всё последнее время.

— Тебя беспокоит молодость Даниэля? Он моложе тебя и может польститься на свою ровесницу? — предположила Анна.

Экла стремительно вскинула на сестру свои большие глаза, в которых отразилось столько невыразимой боли, что та испугалась.

— Ох, дорогая, прости! Я такая неловкая!

— Нет, Анна. К сожалению, ты права. Я боюсь именно этого, — уже с притворным чувством сожаления ответила Экла.

Больше она не позволяла себе пускаться на откровенность, ведь это могло выдать их с Даниэлем обман.

— Все мужчины непостоянны! — заключила Анна. — Мой муж старше меня — и туда же. Он изменяет мне. Я даже знаю с кем... Но он не уйдет из семьи — зачем ему это? Роберт труслив, когда дело касается будущего. Поэтому я прощаю его.

Прислонившись к стене, Экла с грустью глядела на сестру, но мыслями была далека от ее рассказа, ибо думала о Даниэле и его судьбе.

— Ты очень сильная, раз так спокойно говоришь об измене. Я бы так не смогла. Мое прощение не удержит нас под одной крышей. Я предпочту одиночество.

— Одиночество — хорошо, когда ты уверена в завтрашнем дне, — парировала Анна. — А когда ты бедна и с ребенком на руках, надо держаться вместе.

— О! — только и сумела вымолвить Экла, окончательно расстроившись. Прямой намек на ее благосостояние лишил ее желания продолжать разговор. Снова богатство чинило препятствия на пути простого общения.

С трудом Экла дождалась окончания трапезы. В желании сделать шаг навстречу она перебрала множество вариантов, а когда все, наконец, встали из-за стола, приблизилась к Роберту и с ласковой настойчивостью увлекла за собой в одну из комнат. Решение созрело, и Экла поспешила разделаться с проблемой как можно скорее.

Разговор получился коротким: госпожа Суаль осторожно предложила презентовать сумму, необходимую для выкупа земли, и Пэмбертон подхватил эту идею без зазрения совести. Он даже не потрудился изобразить удивление; он и правда знал, что будет именно так... Несмотря на отталкивающую внешность, великан стал удивительно приятен. Едва Экла извлекла чековую книжку, он с невиданной любезностью усадил ее за стол, снабдив всем необходимым. «Надеюсь, благодаря мне они станут немного счастливее», — думала женщина. Ее волновал не сам факт передачи денег, а осознание участия, выполнение своего долга перед родными. Она жила чувствами, тогда как люди вокруг нее делали своей целью иное…

В комнату влетела Эйприл — рука замерла над подписанием чека.

— Не марайте бумагу, мы всё равно не возьмем от вас ни цента! — истерично выкрикнула девушка.

Роберт метнулся к ней, его глаза налились кровью. Наверное, в эту минуту он был готов задушить дочь, но сохранить деньги.

— Вы не купите нас! Мы не продаемся! — дрожа от ярости, сыпала та. Со спутанными волосами, с глазами, горящими огнем, она стала маленьким бесенком, которого не усмирить.

— У, маленькая дрянь! — прохрипел Роберт, делая устрашающий рывок, но Эйприл выскользнула в дверь прежде, чем отец успел схватить ее за ухо.

— Не слушайте ее, госпожа Суаль! — в смятении пробормотал он, глядя на родственницу со страхом и мольбой.

— Я не слушаю, — машинально повторила она. — Это мое упущение. Я совсем не подумала, что такой подарок унижает ваше достоинство...

— Он не… не…— Роберт застыл посреди комнаты, словно рыбак, у которого сорвалась с крючка крупная добыча.

Экла не шелохнулась. Она прямо сидела за столом, сложив руки на коленях, только по лицу ее скользнула тень.

— Простите...— пролепетал Роберт.

— Не вините себя, — ласково ответила женщина.

Приблизившись к нему, она приняла его огромное тело в кольцо своих рук, как если бы это был не сильный мужчина, а ребенок.

— Я не обиделась, честно! Я дам вам эти деньги... в долг. Только подумайте: земля уже будет ваша, возвратить же деньги вы сможете по частям, без процентов и когда угодно! Полагаю, такой вариант послужит удачной альтернативой. Итак, что скажете?

Роберт разочарованно всхлипнул, уткнувшись в ее плечо.

— Молчание знак согласия! — заключила Экла. — Завтра же переговорю со своим поверенным. Где здесь есть телефон?

— В забегаловке Джонса, — рассеянно ответил он.

— Вот и отлично. Нам подготовят нужные бумаги. Всё по-честному! Я не буду торопить с возвращением долга. Ступайте и скажите Эйприл о моем решении. — Экла подтолкнула его к двери. — Надеюсь, девочка не слишком сердится на меня...

«Ох уж эти богачи! — мрачно подумал фермер. — У них совсем нет нервов — сплошные манеры», — и он с горечью увидел, как выписанный чек обратился в клочки серой бумаги.


11


Даниэль разговаривал с Анной, когда увидел мелькнувшую в дверном проеме Эйприл. Повинуясь смутному порыву, он покинул собеседницу и вышел в коридор, опираясь на тросточку. Здесь было темно, лишь из щелей двери, за которой доносился голос Эклы, пробивался свет. Казалось, что он исходит от этой солнечной женщины…

По коридору затопали чьи-то торопливые шаги. Вздрогнув, Даниэль отступил под прикрытие мрака, и почти одновременно с ним поравнялся женский силуэт. Хозяйская дочь быстро шла, держа что-то перед собой в крепко стиснутых пальцах. В секунду, когда полоска света коснулась ее, Даниэль различил блеснувшую сталь.

— Эйприл! — непроизвольно вскрикнул он, а затем выбросил вперед слабеющие ноги, жалея, что не способен двигаться с бесшумностью кошки.

Окрик замедлил шаг — девочка оглянулась. Даниэль настиг ее и обхватил, стиснул в кольце рук, шатаясь, теряя равновесие и едва не падая сам. Она не сопротивлялась. Сведенные судорогой пальцы разжались, и нож ударился об пол.
Даниэль не отпускал девчонку до тех пор, пока твердо не убедился, что опасность миновала. Тем временем Экла в сопровождении Роберта вышла из комнаты. Даниэль слышал, как она пожелала хозяевам доброй ночи, а затем спокойно поднялась к себе.

— Что она тебе сделала?! Что?! — вполголоса воскликнул он, как следует встряхнув Эйприл.

Девушка зарыдала. Зависть к счастливо сложившейся женской судьбе рвала ее на части.

— Не говори никому, ладно? Экла хочет купить моих родителей, как покупает всех вокруг! Я не собиралась ее убивать. Я хотела припугнуть, чтобы она поскорее убралась восвояси... Не говори! — снова молила она. — Отец прибьет меня, если узнает…

Даниэль видел перед собой море слез, слышал беспрерывное шмыганье носом. Маленькое полудикое существо страдало рядом с ним от собственной злости. «Как, должно быть, она несчастна, — думал он, — несчастна от того, что не в состоянии понять чужой доброты, принять ее. От того, что видит во всем только дурное; от того, что живет по законам стаи…» Его охватила такая тоска и утомление, как будто само пространство вокруг наполнилось отравляющим смрадом. Захотелось вырваться на волю, без сожаления оставить этот дом и этих невежественных людей. Ах, как им обоим было бы тогда хорошо (ему и Экле), хорошо и спокойно. Они бы смеялись, шутили, резвились, бродили по зеленой траве, дышали прибоем… Не всё ли равно? Они были бы вместе навсегда. Но невидимые, неосознанные барьеры не пускали их в вольный мир, начинающийся сразу за порогом...


...— Дэни, что с тобой? Ты выглядишь так, как будто сражался с привидением!
Экла встретила его на лестнице, чтобы помочь преодолеть оставшиеся ступени. Он был взлохмачен и бледен. Горящие глаза искрились в полутьме нервическим блеском. Отказавшись сесть, юноша оперся о спинку кровати.

— Что с тобой? — повторила женщина, но его губы были плотно сжаты. Мысли роились тысячами новых опасений. Невидимое, враждебное плело вокруг нее — доброй и светлой — свои гадкие сети. Белый мотылек у открытого пламени, нежные ноги, ступающие по острию ножа... Быть может, минуту назад он спас ее от смерти — кто знает, как обернулась бы судьба...

Даниэль долго не решался заговорить. Боязнь испугать Эклу, осквернить доносом ее чистое, храброе сердце боролась в нем со страхом непоправимых последствий. Люди не желали принять эту женщину такой, какая она есть; они загоняли ее в тупик, атаковали предубеждением... Даниэль понимал это как никто другой, ведь он сам прошел дорогой отверженных.

— Нам нужно уехать.

— Что? — Экла приподнялась в постели на локтях и поглядела на него так, как смотрят на шутника после неудачной шутки.

— Уехать, — повторил юноша, не смея дышать.

Непонимание росло, зудом разливаясь по коже. Медленно, но верно она разочаровывалась в нем — он чувствовал это. Если в ресторане, на фоне позолоты и праздной лжи его несчастье приобретало сходство с геройством, то здесь, в свете будней, «герой» утратил романтический лоск. Он оказался заурядным, скучным и тихим.

— Уехать? Зачем? — спросила Экла, зевая. — Прошло только два дня.

— Мы знакомы только три дня! — воскликнул он, теряя терпение.

— Тебе успело надоесть мое общество?..— В ее спокойном голосе не слышалось обиды. Теперь он звучал с какой-то отчужденной насмешкой. — Даниэль, не пора ли спать? Ты не устал за день?

Экла тщательно взбила подушку и повернулась на другой бок. О, какой же далекой показалась она Даниэлю! Он будто рассматривал ее сквозь стекло, делающее предметы вытянутыми в необозримую бездну.

— Тебе грозит опасность. Прошу тебя, прислушайся к моим словам! Эти люди… они вряд ли относятся к тебе по-настоящему.

Экла поднялась и глянула ему в лицо — прямо, без тени любезности.

— Однако ж ты фантазер, Дэни Элинт!

Куда девалась ее дружественность, ее теплота? Он раздражал ее всё больше, и если вначале она пыталась понять, то сейчас просто отмахивалась от него, как от назойливой мухи.

— Ты соскучился по жене. Я понимаю. Но мне нечего терять! Я не спешу вернуться домой. Нам было хорошо, за что я тебе благодарна. Если ты больше не хочешь играть по моим правилам — уходи. Я не стану удерживать. Больше ты не друг мне. Ты был им.

С этими словами госпожа Суаль отвернулась. Она опечалилась, но Даниэль знал, что это легкая печаль.

Слезы отчаяния текли по его щекам; он не мог поверить, что всё кончилось так быстро. Он хотел сказать, что не намерен возвращаться к Джоанне, что хочет ехать с ней, с Эклой, хоть на край света! И он сказал:

— Ты не будешь одинока — я останусь с тобой. Зачем играть на публику, если игру можно сделать реальностью?..

Он говорил и сам боялся дерзости своих признаний. Его слова нелепо и грубо врезались в тишину, нарушаемую стрекотом сверчков, да мерным дыханием.

— Я уеду завтра, — упавшим голосом промолвил Даниэль. — Завтра.
Это слово звучало для него, как приговор.

Она молчала.

*  *  *

«Кончено», — подумал Даниэль, когда утром Экла не подала ему руки. Как мог он в ней ошибиться? С самой первой минуты знакомства госпожа Суаль казалась ему воплощением простоты и понимания. Даниэль думал, что любое его признание найдет в ее душе должный отклик, но никак не ожидал, что ответом всему послужит суровое безмолвие.

Всё шло по-прежнему. Ничего не изменилось. Только его присутствие стало ей в тягость. Даниэль замечал, что при его взгляде на нее Экла отводит глаза, нервно покусывает губы. Подумать только: еще вчера им было легко друг с другом, и вот уже сейчас меж ними возникла непреодолимая стена. Кто был тому виной? Эйприл? Экла? А может, он сам? Может, он неправильно изложил то, что думал и чувствовал?
Меж тем госпожа Суаль нашла в себе силы играть до конца. Даниэль поразился, с каким спокойствием она сообщила Роберту и Анне, что ее «мужу» необходимо отлучиться по делам. Мало того, Экла даже пошутила на тему вечных командировок и чрезмерной занятости лже-супруга (это теперь, когда они расстаются навеки!). С болью в душе Даниэль убеждался, что в жизни этой женщины он ровным счетом ничего не значит…

Что ж, спектакль окончен. Занавес спешит упасть.

Поезд, на котором Даниэль должен был возвратиться к прежней жизни, прибывал на станцию в полночь. Чтобы ускорить тягостную для обоих минуту прощания, Экла вызвалась ехать с Робертом в деревню, где сегодня проходила ярмарка, что обещала гостье много новых впечатлений. От фермы до поселка было три мили извилистой, мощенной булыжником дороги, поэтому они решили остаться в деревне до утра. Благо, у Роберта там имелось много хороших знакомых.

Словно во сне Даниэль видел Эклу и знал, что видит ее в последний раз. В ярком платье на провинциальный манер, в милой соломенной шляпке, она вприпрыжку сбежала по ступенькам крыльца. Ее движения были легки и непринужденны, от них веяло юностью. Вслед за госпожой спустилась Люси; спаниель принялся в который раз облаивать лошадь. Во дворе стояла повозка, и Роберт, поигрывая хлыстом, ожидал своих спутниц.

Даниэль ждал, что Экла подойдет попрощаться. Он тихо стоял, прислонившись к стене, и весь обращался в смирение. Он ждал ее слов, он ждал ее взгляда. Но она не подошла. Даже чтобы попрощаться. Лишь когда звуки женского смеха, собачьего лая и конского топота затихли вдали, Даниэль очнулся. На дороге клубилось облачко пыли — всё, что осталось в напоминание о первой женщине, которой он подарил свое сердце. Он полюбил ее с первого взгляда, только к нему, говоря в оправдание расхожей фразы, не сразу пришло осознание этой любви.

А Экла… Она наверняка испугалась нового серьезного приключения. Дожив до тридцати двух лет и оставшись в душе ребенком, она боялась что-либо менять. Страдание от одиночества — прикрытие, ширма. Экла привыкла к образу своего бытия, она привыкла быть независимой. Ей нравилось играть, и мысль, что вдруг прежняя жизнь будет сметена чем-то новым — настоящим — породила протест.

Экла боялась настоящего чувства! Только так Даниэль объяснил себе ее молчание и ее внезапную холодность. Их «дружба» протянула три жалких дня...

— Между вами что-то произошло? — участливо спросила Анна. — Ваша жена сама на себя не похожа.

«Жена!» — невесело усмехнулся он и почувствовал предательское желание всё рассказать, чтобы освободиться от груза лжи. Рассказать, чтобы отомстить Экле за ее черствость! Однако месть тут не поможет.

— Лучше следите за дочерью, — только и сказал хозяйке Даниэль.

Он не оставил Экле письма, ибо боялся, что оно будет прочитано посторонними. Элинт злился на себя и на нее, но больше всего ненавидел тот глупый обман, который был учинен ими ради никому непонятной цели.

Даниэль покидал ферму с тяжелым сердцем, понимая, что остаться нельзя: его искренность внушает страх любительнице иллюзорного мира.