Ночь и туман. Кампфгруппа Жанна

10 декабря 1941 года

Париж, оккупированная территория Франции

Когда Колокольцев вернулся в штаб-квартиру Специальных бригад, он первым делом осведомился у комиссара Давида:

«Не оформлять эту братию, надеюсь, догадались?»

«Конечно, догадались» – усмехнулся дивизионный комиссар. «В полном соответствии с духом директивы фюрера Ночь и туман…»

Войдя в столовую, где собрались (в дополнение к доктору Вернеру и Ирме) чрезвычайно удивлённые таким совершенно неожиданным обращением боевики Кампфгруппы Жанна (как Колокольцев немедленно про себя окрестил эту группу парижского Сопротивления), он представился:

«Я Роланд фон Таубе; личный помощник рейхсфюрера СС Генриха Гиммлера в звании штандартенфюрера – полковника СС. У меня для вас три новости… точнее, две новости и одно откровение. Обе новости очень хорошие, а вот откровение вам точно не понравится. Сильно не понравится…»

«Вы в этом уверены?» – осведомилась яркая брюнетка тридцати пяти лет по имени Стефани Руссель. Замужем (муж до сих пор в рабочем лагере военнопленных); двое детей; владелица небольшого кафе на Монмартре. Где, собственно, всю эту компанию и накрыли Специальные бригады.

«Абсолютно, мадам Руссель» – улыбнулся Колокольцев. Попутно отметив, что у дамочки явно сдали нервы и она (видимо, решив, что терять ей всё равно нечего) выбрала крайне конфронтационную линию поведения. Это было ожидаемо – среди девяти человек обязательно найдётся тот, у кого сдадут нервы – поэтому Колокольцев был к этому готов.

Он продолжил: «Первая хорошая – даже отличная – новость, причём не только для вас, но и для Парижа, и для Франции, и для всех французов – вне зависимости от того, на чьей они стороне…»

Сделал театрально-многозначительную паузу (этому он научился у своего «малого шефа» Рейнгарда Гейдриха) – и торжественно объявил:

«… состоит в том, что дело Потрошителей раскрыто…»

Кампфгруппа Жанна синхронно ахнула. Колокольцев невозмутимо продолжал: «Мы знаем, кто эти преступники и где они обитают… в ночь с четверга на пятницу они будут ликвидированы…»

«Почему не сегодня?» – удивлённо осведомилась явно вошедшая во вкус мадам Руссель. «И почему ликвидированы без суда и следствия?»

«Вы ведь не хотите, чтобы они улизнули, а через месяц взялись за старое где-нибудь в Лионе, Марселе или Тулузе?» – осведомился в ответ Колокольцев.

«Не хочу, конечно» – с некоторым ужасом в голосе ответила Стефани.

«Я ответил на Ваш вопрос?» – улыбнулся Колокольцев.

Мадам Руссель неохотно кивнула. Колокольцев указал на Ирму и спокойно продолжил: «Ключевую роль в раскрытии дела Потрошителей сыграла криминалькомиссарин берлинского Крипо Ирма Бауэр… предлагаю её поблагодарить…»

Аплодисменты были… впечатляющими. Тем не менее, Колокольцев быстро остановил присутствующих и продолжил: «… а существенный вклад внёс доктор медицины и психологии, один из лучших криминальных психологов Европы, выпускник Сорбонны Вернер Шварцкопф» – он указал на доброго доктора.

Аплодисменты были… аналогичными.

«Ты про себя забыл» – усмехнулась Ирма. И объяснила: «Если бы не Роланд, Потрошители бы до сих пор продолжали свою жуткое дело…»

Бойцы Сопротивления изумлённо посмотрели на него… но всё же ему поаплодировали. Хотя и не так энергично, как его соратникам.

«Спасибо» – улыбнулся Колокольцев. И продолжил: «Это я не к тому, что мы так уж падки на аплодисменты – а к тому, что в некоторых ситуациях у нас с вами общий враг. Причём настолько опасный и для нас, и для вас, что просто жизненно необходимо забыть о том, что мы враги – и сражаться с ним плечом к плечу…»

«Враг моего врага мой…» – коренастый крепкий мужчина лет пятидесяти или около того запнулся.

«… союзник, месье Фуше» – закончил за него Колокольцев. «Точнее соратник…»

Из информации, полученной от Жанны Лизаразю, он знал, что инженер-майор французской армии Франсуа Фуше был командиром Кампфгруппы Жанна.

И уже совершенно безжалостным тоном продолжил:

«Пропаганда стран так называемой антигитлеровской коалиции называет вас героями Сопротивления, пламенными борцами за свободу Франции и так далее – а погибших канонизирует в качестве национальных мучеников. Погиб за Францию и всё такое прочее…»

По французскому законодательству, фраза Mort pour la France – Погиб за Францию – наносится на надгробный памятник военнослужащего, погибшего во время военных действий. Та же фраза заносится в официально выданное свидетельство о смерти.

Семье погибшего во время Первой или Второй Великой войны выдавался специальный диплом Aux morts de la grande guerre, la patrie reconnaissante – Погибшему в великой войне — благодарное отечество.

Пожал плечами – и рассмеялся: «Но это пропаганда – что с неё взять…»

Сделал многозначительную паузу – и продолжил: «На самом деле, это чушь собачья, конечно. Ибо с точки зрения международного права – точнее, Гаагской конвенции о правилах и обычаях войны, подписанной руководителями Французской республики ещё в начале века…»

По изумлённым лицам боевиков Кампфгруппы Жанна было совершенно очевидно, что об этой конвенции они и не слышали. Неудивительно – ибо если бы слышали, то вряд ли сейчас оказались бы в этом месте…

Колокольцев невозмутимо продолжал: «… никакие вы не герои и даже не комбатанты. Вы обыкновенные бандиты – ибо нарушаете все без исключения положения Конвенции, определяющие комбатанта. А бандиты по законам военного времени подлежат смертной казни. Мужчины – расстрелу в форте Мон-Валерен; женщины – на гильотине в Плётцензее или Моабите…»

«Как будто вы не бандиты…» – фыркнула мадам Руссель.

«Конечно, бандиты» – рассмеялся Колокольцев к великому изумлению бандитов обоего пола. «Ибо нарушают эту Конвенцию налево и направо – правда, в той части, которая касается обращения с гражданским населением. И Женевскую конвенцию об обращении с военнопленными тоже сплошь и рядом…»

Сделал небольшую паузу – и продолжил: «Мой основной сектор работы – оккупированные территории Польши, Чехословакии и Советского Союза, так что я не только знаю о масштабах злодеяний, творимых там оккупантами – я видел это собственными глазами…»

Бандиты продолжали изумлённо смотреть на него. Он невозмутимо продолжал: «Это означает, что вы ничем не лучше оккупантов – более того, в чём-то вы гораздо, несопоставимо, стократно, тысячекратно хуже…»

«В чём же?» – саркастически осведомилась мадам Руссель. В считанные минуты – такое случается – ставшая неформальным лидером Кампфгруппы Жанна.

«Я состою в НСДАП и СС с 1928 года» – спокойно ответил Колокольцев. «С того же года работаю личным помощником Гиммлера. Близко знаком с рейхсмаршалом Герингом, рейхсминистром и гауляйтером Берлина доктором Геббельсом, работал с главным идеологом партии Розенбергом, работаю с шефом РСХА Гейдрихом, неоднократно встречался с фюрером…»

Обвёл взглядом изумлённых боевиков Сопротивления – и уверенно продолжил:

«И совершенно официально и компетентно заявляю: ни один член НСДАП – тем более СС – никогда, ни при каких обстоятельствах не пойдёт на убийство даже лютого врага, если будет точно знать, что в отместку за это будет расстрелян хотя бы один немец. Даже один. Даже если Германию будут разрывать на части…»

Сделал убийственную паузу – и продолжил: «Ибо нет для члена НСДАП и СС ничего важнее жизни немца. Ни-че-го. А вы…»

Он сделал ещё одну убийственную паузу и продолжил, словно вгоняя им в головы кувалдой раскалённые гвозди: «Для вас жизнь француза или француженки ничего не стоит – как для ваших кремлёвских хозяев ничего не стоит никакая человеческая жизнь. Я много лет прожил в СССР – знаю это не понаслышке…»

Ещё одна убийственная пауза.

«Вы готовы отправить на расстрел десятки, сотни французов только для того, чтобы потешить вашу чудовищную гордыню – в данном случае в самом прямом смысле смертный грех…»

«Почему гордыню?» – удивился Франсуа Фуше.

«Потому гордыню» – безжалостно-убийственно ответил Колокольцев «что с чисто военной точки зрения вся ваша деятельность абсолютно бессмысленна. В день на Восточном фронте гибнет в сто раз больше солдат и офицеров вермахта, чем вы убьёте за месяц – даже если вы из своих шкурок выпрыгнете. В СТО…»

Сделал паузу – и продолжил: «Гордыня и лицемерие – вот что движет вами. Одержимые этими бесами, вы постоянно лжёте себе и другим, что делаете что-то полезное для Франции. На самом деле, вы наносите своей стране чудовищный вред – ибо вреда оккупантам не наносите никакого, только убиваете десятками своих соотечественников…»

Ещё одна убийственная пауза. «В том числе, молодых, каждый из которых может стать Пьером Кюри, Виктором Гюго, Клодом Мане, Ренуаром, Роденом, Сартром, Эваристом Галуа, Лавуазье, Жильеттой Рекордон, Коко Шанель, мадам да Сталь»

Глубоко вздохнул – и продолжил: «Вы омерзительные преступники не только перед французским законом – ещё довоенным; не только перед международным правом, но и перед Францией и французским народом…»

Сделал ещё одну убийственную паузу – и продолжил: «Настоящие национальные герои Франции – это те, кто вас ловит, спасая жизни французов. Полиция, Специальные бригады, Carlingue – и даже ГФП. Тайная полевая полиция»

«Так они же и расстреливают заложников» – изумилась мадам Руссель.

Колокольцев покачал головой: «Заложников расстреливает комендантский взвод вермахта в форте Мон-Валерен. Их поставляет полиция безопасности и СД. Первые вообще не имеют никакого отношения к борьбе с Сопротивлением; вторые почти никакого. Ибо занимаются в основном еврейским вопросом – и контрразведкой в партнёрстве с абвером…»

«Поэтому» – спокойно заключил Колокольцев, «для меня вы презренные преступники, каждый из которых заслужил пулю в затылок…»

И объяснил: «Я не дискриминирую по гендерному признаку – для меня вы всем миром мазаны, что мужчины, что женщины. Так что будь я в другой должности и на другом задании, всенепременно бы поставил каждого из вас на колени и всадил пулю в затылок из малого калибра…»

Перехватил удивлённые взгляды боевиков – и махнул рукой: «Да знаю я, как тут у вас расстреливают. По французской моде – привязывают к столбу стоя лицом к расстрельной команде, завязывают глаза… и залп комендантского взвода…»

И покачал головой: «Я предпочитаю советский метод – выстрел в затылок из малого калибра. Мгновенная, безболезненная и гарантированная смерть – без всяких там ваших coup de gr;ce …»

Дословно «удар милосердия» – контрольный выстрел в голову приговорённому к расстрелу, если есть подозрение, что он ещё жив после залпа палачей.

«Но вы на этой должности и на этом задании…» – задумчиво констатировала мадам Руссель. Прочно заткнувшая рты своим соратникам. «Поэтому у нас есть шанс?» – осторожно осведомилась она.

Колокольцев не ответил. Вместо этого спокойно объяснил: «Я не просто личный помощник по особым поручениям рейхсфюрера СС – хотя и этого немало как в рейхе, так и – особенно – на оккупированных территориях. Я ещё и выполняю здесь особое задание фюрера…»

Это было не совсем так, однако он не сомневался, что просто обожавший Париж Адольф Гитлер был в курсе происходившего и потому без колебаний наделил бы Колокольцева всеми необходимыми полномочиями для решения проблемы.

«Поэтому» – торжественно объявил Колокольцев – «я обладаю в городе и его окрестностях практически абсолютной властью. Никакие законы – ни международного права, ни Французского государства, ни оккупационных властей, мне не указ…»

Сделал многозначительную паузу – и продолжил: «Мораль, нравственность, правосудие, возмездие, справедливость, воздаяние – всё это не из моего лексикона и меня не интересует совершенно. Меня интересует только военная целесообразность. Выполнение поставленной задачи. И всё»

На самом деле, вполне обычная ситуация в СС, а в последнее время и в вермахте.

Колокольцев продолжал: «Для вас это очень хорошая новость, потому что мне абсолютно наплевать, что вы там сделали, какие законы и конвенции нарушили; являетесь ли вы комбатантами или бандитами; героями или преступниками…»

От такого откровения они аж дар речи потеряли. Колокольцев невозмутимо продолжал: «Поэтому для вас ситуация следующая. После того, как вы ответите на мои вопросы…»

«Вы уверены, что мы на них ответим?» – саркастически улыбнулась мадам Руссель. Колокольцев кивнул: «Абсолютно»

«Почему?» – удивился на этот раз месье Фуше. Вспомнив, видимо, что это он руководитель группы… вообще-то.

Колокольцев спокойно объяснил: «Потому, что ни один из моих вопросов не имеет никакого отношения ни к Сопротивлению, ни к компартии Франции…»

Они вообще потеряли дар речи, ибо абсолютно не понимали, что происходит.

А Колокольцев неожиданно осведомился: «Евреи есть?»

Ответом было предсказуемое молчание. Колокольцев вздохнул – и строго предупредил: «Не злите меня – я ведь всё равно узнаю, и очень быстро…»

Девушка лет двадцати пяти вздохнула: «Натали Банчич»

Парень примерно того же возраста представился: «Филипп Райман»

«Вы двое поедете в Палестину» – спокойно объявил Колокольцев.

«Куда???» – изумлению обоих не было предела.

«В Палестину» – невозмутимо повторил Колокольцев. И объяснил:

«В кибуцах очень нужны рабочие руки, а Хагане с Иргуном солдаты, которые с оружием в руках будут сражаться за создание и защиту еврейского государства в Земле Обетованной…»

По выражению лиц бандитов было очевидно, что они вообще перестали понимать, что происходит. Колокольцев невозмутимо продолжал:

«По-хорошему, мадам Руссель, вас за ваш длинный язык и прочие достоинства следовало бы определить к моим хорошим знакомым в Равенсбрюк… чтобы несколько поправить ситуацию…»

«Вы думаете, у них получится?» – усмехнулась мадам.

«До перехода на работу в Крипо» – медленно-убийственно произнесла Ирма, глядя прямо в глаза француженке, «я работала старшей надзирательницей Равенсбрюка. Где заработала прозвища Адская кошка и Прекрасное чудовище…»

Сделала убийственную паузу – и продолжила: «Ваши мозги прочно и навсегда встали бы на место после первой же моей порки, неизбежной в первый же день пребывания в лагере при Вашем стервозном характере…»

Грозно вздохнула – и добавила: «Да, меня сейчас там нет, но уверяю Вас, там вполне достаточно таких же мастериц… а то и мастеровитее…»

Мадам Руссель заметно прикусила язык. Ибо поняла, что Ирма не шутит.

Колокольцев удовлетворённо кивнул – и продолжил: «… а мужчин – в соседний Заксенхаузен, в котором служат такие же мастера – только мужского пола…»

«Однако» – улыбнулся Колокольцев, «я сегодня добрый. Раскрытое важнейшее дело и всё такое прочее…»

«Поэтому» – вдохновенно продолжил он, «все вы поедете в совсем другой лагерь. Где несколько месяцев поработаете на Великую Германию… точнее, на меня»

«Мы станем Вашими рабами???» – с негодованием изумилась мадам Руссель.

«Это намного лучше, чем стать рабами рейха на неопределённый срок» – категорично заявила Ирма. «И уж точно, чем кормить червей в безымянной могиле на одном из парижских кладбищ…»

Тела расстрелянных в форте Мон-Валерен хоронили именно так.

«После этого» – невозмутимо продолжал Колокольцев, «вы получите новые документы – и будете отпущены на все четыре стороны. Разумеется, подписав обязательство впредь не воевать с рейхом…»

«А если мы не подпишем?» – стервозно осведомилась мадам Руссель.

Ирма закатила глаза к потолку, всем своим видом давая понять, что всенепременно её отловит и основательно выпорет. Её муж пожал плечами:

«Вас отправят в Германию в соответствии с директивой фюрера Ночь и туман. Эта директива даёт мне право делать с вами… да всё, что мне угодно. Если вы вообще исчезнете с лица Земли, рейхсфюрер будет только рад…»

Явно имея в виду конкретно мадам Руссель. А Ирма добавила: «Если Вы предпочтёте не воевать с Германией, покинув наш мир через трубу крематория в Моабите или Плётцензее, это Ваш выбор…»

«Ладно» – вздохнул Колокольцев. «С вводной частью покончено. Перейдём к конкретным вопросам»

Первый же заданный им вопрос их изумил. И это было очень мягко сказано.