Кн. 3, часть 1, глава 3

                "УСПЕТЬ ПРОСТИТЬ, БОЛЬ ЗАГЛУШИТЬ..."

                (ЛОМО, "Ждать")


 И вот Жуль торжественно повёл Евгения в поле, на первый рабочий день.

«Поле» - сказано довольно громко. Несколько полосок овса и ячменя, несколько полосок квелого картофеля, сахарной свёклы и морковки, чахлый островок топинамбура – вот, собственно, и всё богатство.  Зато сад за полем оказался истинной жемчужиной – там, к каменной стенке неровной кладки, прижимались виноградные лозы и зрели вполне приличные янтарные гроздья, а окружали виноградник три раскидистые шелковицы, усеянные янтарно-жёлтыми ягодами и по всему, чувствующие себя здесь весьма комфортно. Если добавить оливы с другой стороны дома – получалось не так уж и плохо для двух человек. Вернее, для человека и птицы.

- Жуль, откуда такое богатство? – поразился Женя. – Только не говори, что это здесь было всегда!

- Оливы и шелковицы – были. И готовились окочуриться. Всё остальное я вырастил из семян, прихваченных с последнего мерзейшего мирка.

Но главную пищу давала, конечно, не картошка и не морковка – они были, скорее, изысканными деликатесами, буквально на вес золота. Главную пищу давали сизы – разнокалиберные и разноцветные слизни, которые пёрли из земли в определённое время и собирались близ воды: посреди «оазиса» петлял арык, заканчивающийся тупиком - большая часть воды из него испарялась по дороге, зато в саду было довольно свежо и зелено, и приятно было отдохнуть – если, конечно, сизы давали такую возможность.

- Я нашёл пустынный захудалый мирок и хотел сделать его своим убежищем и пристанищем, куда бы смог возвращаться время от времени. Прошёл период, когда меня носило неприкаянным, как кусок ветоши. В один прекрасный день я смог управлять движением и выбирать направление: количество перемещений перешло в качество. Единственное, чего я не могу преодолеть – жажду движения. Желание идти, бежать, лететь – инерция слишком велика, она продолжает толкать в спину. Засиживаясь на одном месте, я становился форменным психом, заболевал, тощал. Ясновидцы все, как один, утверждали, что это сглаз или порча. Короче, колдовство. Но не могли его снять.

Они собирали на поле оранжевых и фиолетовых слизней размером в пол-ладони. Оранжевые были съедобны, фиолетовые уничтожались в яме с нечистотами: Жуль утверждал, что удобрение из смеси дерьма со слизнями получалось отменным! Слизни оказались единственными обитателями пустынного мирка, на который вряд ли кто ещё позарился бы.

Женя слушал Юкова и наблюдал, как слизни изящно вылупливаются из-под земли, поводят рожками, решая, куда направиться. Фиолетовых, похожих на аметисты, он хватал щипцами и кидал в ведро с мочой. Оранжевых – в ведро с рассолом для вымачивания. Теперь Женя знал, почему обязан мочиться только в специальный чан, установленный за холмом на краю огорода. Иначе обеда не будет.

- Хватай до того, как выпустят рожки на всю катушку – не то ждёт щелочной фонтанчик. Пошевеливайся!

И Женя пошевеливался – после того, как брызги угодили в лицо и оставили сначала точечные ожоги, затем плохо заживающие язвочки. Но хуже всего приходилось одежде. Вечная одежда Отшельника, заклятая раз и навсегда, была покрыта «ранами», шрамами и рубцами. А дорогая и стильная одежда Жени – та, в которой не стыдно было находиться рядом с Сарой, - покрылась пятнами, оплавленными дырочками и несмываемой грязью, налипшей на слизь. Стирать её было страшно – утешала лишь мысль, что климат и погода здесь всё время до тошноты одинаковые. В случае чего – сгодится и ветошь, а для отдыха - набедренная повязка…

И Жене пришлось вечерами плести для себя нечто вроде рабочего комбинезона из тонкого лыка, заготовленного невесть где, невесть когда и невесть кем. Отвратительная и нудная работа – однако, во время неё Женя мог напевать и вспоминать…

Будучи отваренными, оранжевые сизы напоминали острые кисло-сладкие апельсиновые дольки. И Женя, вкушая их, старался не вспоминать, что это за дольки, а представлял себе роскошные апельсиновые сады Ньюспейна близ Нью-Толедо, где он бродил с Сарой за руку, словно школьник, любуясь белоснежными изваяниями, ажурными мраморными беседками и башенками, и наслаждаясь безлюдьем. А затем, на берегу Соледад, Сара потребовала от него, чтобы он забросал мостик лепестками, и Женя отрясал деревья и сгребал лепестки охапками, и осыпал ими обнажённую Сару, и целовал её царственные ноги. А по реке плыли по течению и против течения дрейфующие лилии, и из самой сердцевины их время от времени вспархивали свежевылупившиеся, сказочно красивые бабочки-водяницы…

А потом, повинуясь желанию Сары, Женя бросился в воду и, путаясь в стеблях и оступаясь, захлёбываясь и выныривая не в том месте, принялся ловить не менее царственных бабочек, а Сара хохотала и хлопала в ладоши, ибо поймать водяницу голыми руками было никому не под силу. А затем Сара спрыгнула к нему с мостков, и они занимались любовью, дрейфуя по течению вместе с лилиями, а перламутровые бабочки кружились, парили и танцевали вокруг…

И вот теперь отживший артефакт, отброшенный за ненадобностью, ловит земляных слизней себе на обед…

…Были ещё совсем мелкие, тёмно-коричневые особи, очень редкие, вкусом напоминающие шоколадный кисель. И в памяти всплывали плантации какао на Шоколадном Короле, и  шоколадный карнавал со всяческими ритуальными шествиями, и зажигательные танцы при луне вокруг какао-идолов под бразильские ритмы. И театральные представления на берегу тёплого моря Чоко. И лоснящийся сладкий шоколадный Храм – победитель ежегодного конкурса художников-дизайнеров, рождённый лишь для того, чтобы быть съеденным многочисленными гостями и туристами. И музей шоколадных фигур размером с маленький остров, чьи экспонаты, покрашенные глазурью, до оторопи были похожи на живых людей и животных. И дегустация новых сортов с ягодиц, губ и с грудей самых красивых темнокожих девушек Шоколадного Короля.

И Сара, танцующая в кругу в набедренной повязке из звенящих колокольчиков – её тело разрисовано жидким шоколадом местным художником-авангардистом, на ногах – шоколадно-карамельные башмачки, соски венчают шоколадные остроконечные колпачки. И Женька, жадно слизывающий в лиственной хижине с её тела горьковато-сладкие мазки и полоски самого чёрного и самого горького шоколада, который только и признавала Сара…

Где они, эти тающие на губах пряные комочки с привкусом кожи прекраснейшей женщины Иномирья?

«Значит, заслужил», - уныло подумал он. – "Куда неприглядней история Юкова. Неужто слава, несущаяся вдогонку, может оказаться настолько стервозной бабёнкой? Помнится, на Земле я этой бабёнкой упивался и считал Королевой Красоты, а себя – самым достойнейшим претендентом!»

Спал Женя не как раб, а, скорее, как почётный гость: в крохотной мансарде, выходящей не во внутренний дворик, в тени холма, а в противоположную сторону - с видом на пустую равнину, к которой он никак не мог привыкнуть. По всему, Отшельник был рад незваному гостю, но старался никак этого не выказывать.
Ранним утром и днём они работали в поле – дома за хозяйку оставалась Абара, с которой убирали две цепи, отпуская третью до нужной длины. Раз в день Женя находил время побеседовать с Абарой – когда относил ей скромную пищу. Или с утра, когда он вытягивал хитроумную цепь, позволяя ей попрыгать по двору и посетить туалет, а затем приняться за унылую и нехитрую домашнюю работу: шитьё и штопку, уборку, заготовку сизов, наполнение ёмкостей с водой, очистку двора от накапливающегося песка, выгребание дерьма, смешанного с сизами, из сортира, с целью подготовки его к выносу на поле...

- Абара, ты ни разу не делала попыток вырваться? Может, попробуем вместе? У тебя должна быть информация, опыт общения. Юков не так прост – необходимо выудить у него признание, заставить открыть Дверь. Ба! – Женя ударил себя ладонью по лбу. – Как я раньше не догадался? В пещере – Выход! Да? Я угадал? Чтоб меня розарвало!

- Тебе пора посетить эту пещеру, чтобы не задавать глупых вопросов, – заявила Абара. – Сделай это в середине ночи. Тебя ждёт зажигательное зрелище.

- Что же я увижу? Как Юков готовит заговор против Инмира?

- Что за дикая и нелепая мысль! – возмутилась Абара. – Юков – это слепой птенец. Вылупленец.

- И как же я туда попаду, если Юков перекрывает её?

- Идиот! – только и ответила Абара. – Ещё один идиот. Кто же захочет, чтобы лезли в его душу?

- Причём здесь душа Юкова? – совсем запутался Женя.

Но Абара взлетела на свои нары и, вздохнув протяжно, затянула замысловатую колыбельную, состоящую из мягкого цоканья, протяжных рулад, подобных стону, и мелодичного, нежного посвистывания. Женя понял, что больше ничего не добьётся от неё.

В поле, во время работы, или вечерами, Жуль рассказывал Башмачникову о своих странствиях. Порой он исчезал до утра, чтобы появиться измученным, измождённым, с бледным лицом и синевой под глазами.
 
- Ты здоров? – с тревогой осведомлялся тогда Женя. – Давай я приготовлю обед и наловлю «сизов»…

- Нет, нет, я в полном порядке, - Юков слабо улыбался. – Некоторые… ммм… манипуляции для поддержания стабильности мира.

- Я могу тебе помочь?

- Помочь? Спасибо за предложение. Чисто морально, Башмачник, чисто морально…

- Жуль, а что у тебя в пещере?

- Да ничего, просто пещера… - ответил Юков уклончиво.

- Ты её исследовал?

- Разумеется.

- И что же? Нашёл сокровища Алладина?

- Что нашёл, то нашёл, – нахмурился Юков.

- А если я попробую исследовать её? Там должно быть прохладно – может, разумнее было устроить жилище там?

- Там слишком много газов, постоянный выход, не советую соваться без подготовки.

- А если их запалить – рванёт? – поинтересовался Женя.

Юков не засмеялся, как ожидал Женя.

- Пещера замкнута. Я предпочитаю подстраховываться от таких «террористов», как ты, – отрезал он сухо.

Разумеется, Женя не внял предупреждению. Разумеется. При первом же удобном случае, когда Юков ушёл на поле раньше его, Женя направился к пещере.

Витиеватый и долгий тоннель уводил далеко внутрь. Куда дальше, чем можно было предположить. Женя шёл в полумраке, ожидая, когда же уткнётся в запертые ворота, на всякий случай вытянув вперёд руки. Но когда вход почти исчез из виду, впереди засветился слабый свет. «Это всего-навсего сквозной ход на другую сторону холма», - с разочарованием подумал он. И тут проход расширился, а затем Женя оказался во внутренней пещере. Посреди неё громоздилось нечто исполинское и бесформенное, некий металлически поблескивающий «куль», совсем не похожий на комп или терминал переброски. «Куль» имел форму многогранника с острыми углами-пиками. Словно ощетинившаяся звезда. Куль будто бы дышал, едва заметно пульсируя, а в цоколе… в цоколе, синхронно с кулём, вспыхивал и опадал маленький опалесцирующий не то глаз, не то окошко.

При появлении Башмачникова «глаз» распахнулся в лазоревую синеву, которая колыхалась и плескалась бескрайними океанскими волнами, а над волнами метались ослепительно-белые чайки, а вдаль уплывала каравелла, играя пеной парусов…
Картина, при всей быстротечности, впечаталась в сознание, словно кадр на чувствительную голографическую пластину. А потом «глаз» сморгнул синеву…

На миг, только на миг Женя увидел это томительно прекрасное видение – «окошко» поспешно затянулось «веком», подобно птичьему глазу. А потом некая сила вышвырнула Женю из пещеры прочь, протащив волоком по всему длинному переходу, и пока он приходил в себя от удара, ему показалось, что по нему мазнуло нечто шелестящее и жёсткое, словно крыло стрекозы, и унёсся, медленно затухая, смех, похожий на тот, что он слышал у лже-озерка…

«Логово той самой Хозяйки?» - мелькнула мысль. – «Иномирный глюк. Весьма шустрый и зловредный глюк…»

- Абара, что это было? Свернувшийся Тоннель? Или глюки?

- Зачем спрашивать, если знаешь? – Абара лениво тащила по двору цепь, с отвращением размахивая метлой. И запела, отметая дальнейшие вопросы.

Однако Жуль посещает пещеру – и его не вышвыривает обратно. Может, Тоннель настроен только для него, и он продолжает путешествовать втихаря ото всех? Если это так – то Юков поступает нечестно. Надо проверить, нельзя ли к нему присоединиться? И если он не пожелает, то вынудить силой отпустить пленников.

И вечером, когда закончился рабочий день и Жуль удалился в пещеру, Женя, не досаждая хозяину лишними вопросами, выждал часок и отправился следом…