Потерянный рай

(Всё начинается с Пуха и заканчивается Копотью.
Или стихи из "Чёрного блокнота".)

1.
          "Старый заброшенный сад,
          Чей-то зелёный дворец и былой уют,
          Теперь там только стволы скрипят,
          Да вороны кричат-поют..."
          (Из раннего... продолжения не помню)

Ты помнишь калитку "нельзя",
В наш заброшенный рай? —
Нет?!
Ах да, ты же жил за калиткой
"Здесь злая собака!"

А помнишь, как пил и кричал:
"Не стреляй!..." — добрый дед.
Тогда я не знал,
Сейчас хочется плакать.
Он в бой поднимал свой штрафной...
( и орал во сне.)
...Просыпаясь в поту,
Хотел обтереться рукой,
Но не смог.
(её нет уж давно...)
И вздохнув отвернулся.
Ты помнишь?..
Ведь нет, он не просто вздохнул, —
Он шланг кислородный зажал
И в подушку уткнулся.

А помнишь наш сад,
наш зелёный дворец.
И дождь, коль трусить,-
Спелых яблок.
...Что дороги нынче? —
Да я не про то, —
Был мой молод отец,
Да я, ещё маленький мальчик.
Он с верою жил, понимаешь,
Лучились глаза,
Хотелось ему...
Не сейчас, — не быть в тягость.

А помнишь тот дождь,
Когда в двери ворвалась гроза,
Привитая старая ветка,
Как с груши упала.
И бились о землю плоды...
А одна, как слеза,
Катилась тропинкою в сад,
Вся огнём налитая.
Кружила меня карусель,
А когда возвращались домой,
По сухости лиц
И цветам на дороге...
Не помнишь?! —
Нет?...

Да, деда уж нет
Двадцать лет, лишь
в альбоме портрет.
И детство, да только детей,
А моё убежало.
И сын, с удивленьем глядит
В пелену моих лет.
Ты знаешь тех лет мне
всегда не хватало.

Ты вспомнишь калитку "нельзя",
В наш заброшенный рай? —
Помнишь! —Нет?...
Ах да,
Ты же жил за калиткой
"Здесь злая собака!"
И это не важно теперь мой браток,-
Правда! Нет?...
Теперь, я разбитый "восток"
Ну а ты — "юго-запад".
Границы теперь не калитки
Уже раздвигают — мосты.
Не знаю, как ты —
А мне хочется плакать.

© написан в 1992, был поправлен в 2002м, одналюдина.

Молочный брат жил одно время в Израиле с отчимом и матерью, потом уехал к своему родному отцу в Нью-Йорк, со временем его следы потерялись. (Всего нас было три молочных брата и сестра, и все мы её называли "наша мама"). В последний раз он звонил нашей маме в конце 90х, когда он служил в израильской армии за себя и своих младших братьев, тогда и произошел этот наш последний разговор. Их дом снесли когда строили автостраду от теперь Голосеевской площади к южному мосту, до этого там был огромный яблочный сад и бараки рабочих шоколадной фабрики, где и жила семья брата Боруха (Бори по паспорту). Наша молочная мама (моя мама) умерла в 2016м году, наш дом и сад разрушили в 1975м году (срыли экскаватором). Дед умер в один год с прадедом в 1974м и не дожил до уничтожения их домов всего год (по сути целой маленькой улицы Школьной на Демеевке, что примыкала к Голосеевской). Бабушка стояла, держа в руках последние георгины из её сада и безсильно плакала, наблюдая как экскаватор ломает её дом, а потом повернулась взяла меня маленького за руку и сказала, - Пошли... Самые старые деревья не рискнули выкорчевывать, чтобы не испортить технику, это были груши и они так и простояли вплоть до середины первого десятилетия нового века. Какое-то время они плодоносили громадными душистыми "берами", но за деревьями больше никто не ухаживал и не любил их, а потом их просто спилили, как что-то, что мешало местным жителям для которых теперь это был их дом, их родина и их законы. А мы так и остаемся свободными птицами на огромной ветви рода в тени родного города, которых даже здесь больше ничего не удерживает. Всё за что воевало несколько поколений моих предков киевлян теперь разрушено и превратилось в тлен, все они последовательно приняли друг друга на руки в склепах-могилах на Байковом кладбище, а всё что осталось хранит только моя память да семейные фотоальбомы. Для детей больше нет ощущения дома и они улетают из родимого гнезда... оставаясь быть ожидаемыми только в моём сердце.

2.

- Перешел я речку в Бред,
И дошёл до замка Коффе.
Ни значит - хорошо живёте,
А значит - пусто за бортом.

- Дел сплошное Оливье,
Только платят - Монпансье,
В Бижутерии жена,
Да из той лишь брошь одна.

- Ну, а как твои дела?
- О, мой сыночек Баритон,
Он мне вешает Спагетти,
А на стареньком "Буфете"
Уж работает Мильтон...

И перешёл я речку Брет,
И дошёл до замка Коффе,
Не значит "хорошо живёте",
А значит пусто "За бортом".

(1992г. С того разговора
больше связи не было...
Телефон от каждого из ушедших туда -
Звонил лишь раз... То ли ностальгия,
То ли последнее прости. — Прощай!)

© 1992, одналюдина.

В своих снах я возвращался в наш старый дом неоднократно. Когда я переступал черту, за забор, то все внешние звуки утихали, только шумела листва сада, да высокие старые груши качаясь скрипели стволами... но в доме никогда никого не было, его двери уже были забиты досками как в тот год перед сносом, а в облаках кружили черные вороны и пели свою заунывную песнь... Иногда во снах я снова и снова поднимался по узкой улочке вдоль тополей, чтобы взобраться на последний этаж пятиэтажки в мамину и папину квартиру, где на входных дверях была нарисована стоящая на дыбах огненная лошадь и тогда я мысленно слышал гордое "ну вот..." когда мне отец впервые указал на его рисунок на двери после нашей прогулки в парк. Во сне я посещал это место раза три в разное время. Один раз там лежал уже больной отец и молча с болью в глазах указывал куда-то за окно... в другой раз комната была пуста и в ней была только старая мебель, а солнце и ветер играли через открытое окно с занавесками... Сам город, тот что был на яву и в снах представлялись для меня отдельными живыми реальностями, но в снах всегда из одного места почему-то попадаешь в другое, минуя весь остальной город, как будто сам город нарезали как лоскутки-локации и сшили в новую за зеркальную реальность, мира, что каждый раз проявлялся в разное время моей жизни и куда можно было попасть уже только в  снах... В снах этот мир никогда не менялся и имел всё ту же архитектуру, менялись только настроения одного и того же времени года (конец лета, начало осени — пора сбора урожая), менялись обстоятельства и происходящие там события... проходило время и эти события превращались в события реальной жизни, которые я отчетливо вспоминал уже по отдельным эпизодам, что видел раньше... помню как отец, который уже был парализован и прикован к кровати, своей здоровой рукой молча показал мне на свет восхода в окне... я подошел к окну и увидел все тот же пейзаж, что снился мне лет десять назад, и вот по этому самому жесту я вспомнил и весь сон, и все его события...

И тогда я впервые понял, что сны это не отдельная реальность и иной мир, а наш мир, что фрагментирован в пространстве и времени, и там мы проживаем события что с нами ещё только произойдут в будущем, как роковые врата которых не миновать, как ситуации которых не обойти а только прожить... и всегда входя в такие ситуации в определенные моменты, по сказанным словам и отдельным фрагментам и лицам ты понимаешь, что все это ты уже видел, но в своих снах. Самые плохие сны, это  те в которые уже вторглась война и я тогда писал стихи о войне, которая ещё не наступила, но которой уже было предначертано быть... Самым первым сном был сон что я помнил с трёх лет, когда выйдя во двор нашего сада ,я закинул свою светлую голову верх, чтобы рассмотреть громадные кучевые облака, что катились за колышущимися кронами огромных, для меня маленького, деревьев. И в этот момент, я знал, что этот золотистый свет, это что-то ещё, что там есть и с удивлением и восхищением ждал, что грозовые облака откатятся, и это что-то войдёт в нашу жизнь. Жизнь шла, и что-то каждый раз в неё вкатывало, всегда отдавая ощущением дежавю, уже пройденого в снах и заставляя спокойней относиться к предначертанному. Вот только калитку в этот сад, в которую я входил в реальной жизни, старую и скрипящую на железных кованных петлях, поросшую и увитую розовыми и белыми цветами вьющегося горошка, со старым железным и немного ржавым от дождей ящиком для писем на заборе рядом, и большом кусте чайной розы под ним... всего этого уже не было ни для кого. И только в снах снова и снова появлялась калитка, через которую я мог в тайне от всех зайти в мой потерянный рай.