Полукровка. Самое сильное чувство

– Интересно, можно уже открывать глаза, – произнес Богарт вслух. Но, так и не дождался ответа.
Тогда, собрав в кулак всю свою волю, сделав несколько глубоких вдохов, медленно и осторожно полудварф приоткрыл веки. И тут же вскрикнул. Потому, что он стоял не на той маленькой улочке, и не было рядом с ним того старца. Сейчас он находился в какой–то роскошной комнате: вокруг были шелка, золото, меха, в уголке на резном столике стоял кубок с каким–то напитком, судя по запаху вполне вкусным.

Но не это больше всего удивило и даже испугало Богарта, а то, что на него из зеркала, а стоял он именно перед ним, взглянул человеко–дракон. Да, не полудварф, не маленький и кряжистый юноша, а высокий человек с чертами, напоминающими ящерицу, с холодной сталью во взгляде. При этом при всём на вид ему было никак не сорок лет, даже по дварфовским меркам.

Ощупав своё лицо и увидев, как отражение в зеркале сделало тоже самое, дварф понял, что что-то не так. Как так? Но потом он взглянул на свои руки – они были человеческие с лёгкой ноткой чешуи. Ну, именно такими, какими и должны быть у человеко–дракона. Кожа была легкого красного оттенка.
В дверь постучали.
– Да?! – неуверенно сказал Богарт.
В открывшуюся щель заглянуло заискивающее лицо, по–видимому, слуги:
– Повелитель, у меня плохие новости.
– Какие? – дрожащим голосом сказал Богарт.
– Ульрих выполнил ваш приказ, но пал от руки вашего сына.
– Что? Я... – Богарт не понимал, что происходит. И тут, непонятно откуда, взялись слова, слетающие с губ Богарта помимо его воли. – Скажи распорядителю, что я приказал: возьми 100 галеонов и отдай его семье. Похороните его, без почести, конечно, но хорошо похороните. А со своим сыном я как–нибудь разберусь.
– Повелитель, ещё кое–что.
– Да?! – полудварф все ещё не понимал, откуда эта речь. Почему он говорит именно это?
– Что делать с трупом девушки?
– Отдайте селянам – пусть они сами решают. Это всё?
– Нет, повелитель, – слуга не уходил.
– Ну! - с нажимом произнес Богарт.
– Ваш сын...
– Что, мой сын?
– Ваш сын не просто убил Ульриха: он с ним сражался, защищая ту девицу. А Ульрих – искусный воитель, и...
– И что?! – заорал Богарт.
– Ваш сын мёртв, повелитель.

Непонятно почему Богарт взвыл от горя. Почему он кричал – был очень сложно описать: он не понимал, что происходит. Он же не знал вот этого своего сына, он никогда его не видел. Он не знал, почему этот Ульрих должен был убить какую–то девушку. И почему сын ввязался с ним в драку и был убит этим же Ульрихом. Он этого не понимал, но глубину потери, которую он ощущал именно сейчас – она была ему знакома. Нечто подобное он испытывал, когда пару лет назад хоронил собственную мать. Ощущение, когда ниточка, связывающая двух любящих людей... По–настоящему любящих людей... Любящих друг друга искренне, а не потому, что кого–то к кому–то влечёт. Рвётся и не остаётся ничего кроме пустоты.

И сейчас полудварф, помещённый в тело драконо–человека, стоял на коленях и захлебывался слезами. Слуга, поклонившись, прикрыл за собой дверь. А Богарт, не в силах сдержать крик, рыдал во весь голос. Видимо, это тело понимало, что потеряло самого любимого для него человека. А, быть может, всё было именно так, потому что Богарт однажды сам потерял столь же любимого человека, столь же близкого ему. И горечь потери отца, видимо, сравнимо с горечью потери ребёнка, который хоронит мать. И, хотя, говорят, что любовь не умирает, но объект любви смертен.

Так или иначе Богарт через какое–то время упал на пол без сил, где и продолжил лежать скрючившись в позе эмбриона и продолжая тихонько плакать. Слуги не решались подходить к дверям повелителя – они понимали, насколько больно королю.
Лишь утром юный паж осмелился подойти к дверям покоев короля, чтобы поменять ему ночной горшок и предложить стакан холодного вина, дабы освежить разум. На стук никто не отозвался. Постучав несколько минут, и не осмелившись самостоятельно открыть дверь, паж сходил за своим отцом. И вот уже старший слугая тот самый, который приходил ночью подошел к дверям покоев. Постучав, он приоткрыл дверь и сообщил:
– Мой повелитель, утро. Пора вставать. Ответа не было. Приоткрыв дверь, слуга заглянул внутрь. И заорал. Но это был крик не человека, потерявшего любимого. Это был крик человека, потерявшего смысл жизни: в покоях, на карнизе балкона, на импровизированной верёвке из подвязок полога кровати висело тело повелителя. Видимо, он не смог пережить горечь потери ребёнка понимая, что он сам обрек своего сына на погибель...

Но, если мы с вами заглянем в покои короля в тот момент, когда слуга ушёл, то увидим, как Богарт, проплакав некоторое время, встал и начал мастерить удавку из веревок, подвязывающих полог кровати. Он делал это машинально, абсолютно не отдавая себе отчет в том, что и зачем он делает. Когда он закинул удавку на балку карниза, когда подвязал другой её конец за перила, когда поставил табуретку, встал и накинул петлю – даже тогда он не понимал, что делает.
И лишь, когда ноги оттолкнули табуретку, а тело повисло в промежутке между жизнью и смертью, вот в тот момент, когда жизнь с каждым выдохом покидала тело, Богарт осознал, что он сделал. И он крепко зажмурился от страха, понимая, что сейчас умрёт.

Но ни боли, ни смерти – ничего не происходило. Так он и находился зажмуренный какое–то время.
– Интересно, а можно уже открывать глаза, – произнёс Богарт, но ответа не было.