Жизнь без героев Часть 1-3 Глава 3

Часть І -3   Глава 3

СУУ

1

В тот день, когда вместе с Виктором Кромкиным переселили Андрея Ланина, Тюлина привела новых жильцов: неряшливого и лысоватого Михаила Кузьмича Жухарева, отутюженного и отглаженного Пашу Шажкова, Сашу Подгурского с двухпудовой гирей в руках и жизнерадостного Веню Соломкина. Нетерпеливый Жухарев немедленно стал распоряжаться:
– Как старший среди новобранцев по возрасту я выбираю маленькую комнату, а вам оставляю солнечные углы. Веня, ты к моему храпу привык. Занимай место рядом со мной. Паше-чистюле нужен свежий воздух. Его поселим в этой большой комнате у балконного окна, а Сашу положим у стеночки. Будет ее поддерживать, когда Веня с другой стороны не в меру расшумится с дамочками.

– Зачем болтаешь? – укорил его Веня.
– Та, то неважно. Марат – простой парень, мужицкие шутки понимает. Чем языком трепать, давай-ка, Веня, сообрази. – Жухарев достал десятку и бросил ее на стол. – Надо углы обмыть, а то клопы не заведутся.

Чтобы не обижать новых соседей, пришлось пару раз пригубить стакан, наполненный на четверть. Паша последовал примеру и тянул весь вечер свою скромную порцию. Саша Подгурский от водки наотрез отказался. Веня в два приема опрокинул стакан, но скоро осовел и задремал на Сашкиной кровати. Зато Жухарев старался за всех. Ему досталась львиная доля спиртного – и хоть бы хны, только покраснели глаза и щеки, да нос засиял синим цветом, и движения стали резкими и неожиданными. Он горланил студенческие песни, плясал и рассказывал различные истории.

– На первом курсе всех военнообязанных отправили на медосмотр. Ходим в одних трусах по длинному коридору. Последний кабинет – хирургический. Я как староста иду первым. Ну что может смотреть хирург у бравых солдат? Я палец зажал и говорю: кровь берут на анализ. Следующий вышел и тоже палец зажал, а за ним очередь нашего доблестного Вениамина Мякинина. Веня, проснись, я про твои геройские похождения рассказываю.
Веня отмахнулся и перевернулся на другой бок к стене.

– Заходит Веня – мы дверь приоткрыли и смотрим. Хирург – мужик здоровый, будка, как у Саши, но в плечах шире и ростом выше. Веня палец ему тычет, а он раз – и сбросил ему трусы на пол. Веня ошалел, не знает, что делать: то ли трусы догонять, то ли мужские прелести выручать. Вы слушайте дальше. Хирург ему говорит: «Повернитесь, нагнитесь». Веня повернулся, нагнулся, а что делать, не понимает. Тогда хирург сам взялся за пышные Венины полушария. Хруст раздался на всю поликлинику. Выходит Веня весь в малиновых пятнах и чуть не плачет. «Ты что, – говорит, – предупредить не мог». А ты сам – маленький. Зачем хирургу кровь? Соображать надо.
Каждый мог припомнить свою военкоматскую конфузию, потому-то рассказ сопровождался заразительным смехом.

– Слушайте, что еще было, – продолжал Кузьмич. – На третьем курсе объявили: желающим попасть в профилакторий, сдать анализ желудочного сока. Собрались и пошли, чем черт не шутит. По дороге Веню встретили – зарядочку в парке делал. «Куда?» – спрашивает. На анализ слюны. Кто не сдаст, тому не дадут стипендию. Если хочешь, пойдешь завтра. «Не, я с вами. А как берут анализ?». Проще простого. Посадят на табуретку, фартучек повяжут и таз подставят. «А зачем таз?». Чтоб слюною не залились. У некоторых много выделяется. Раскроешь рот пошире, а тебе там мазнут лопаточкой, смазанной в кисленьком растворе, чтобы слюна пошла. «То, – говорит, – просто».
Все так и было. Посадили Веню, фартучек клеенчатый повязали, таз подставили, а что медсестра с кишкой, ему невдомек. Только разинул Веня пасть – медсестра ему туда шланг резиновый с большой палец толщиной сразу зафуговала. Веня взмыл, как вертолет. Из глаз две струи слез, руками, как гусь крыльями, машет, ноги вверх и в стороны, словно гопак танцует. Туловище от стула оторвалось и вопреки законам физики по шлангу горлом вверх поднимается. Честное слово, не вру. Медсестра рукой на голову надавит, чтобы он приземлился. Опустит – Веня снова взлетает горлом вперед. Вот такой у нас Веня герой.

При последних словах Жухарева Веня с каким-то сумасшедшим переворотом спрыгнул с кровати и оказался на ногах.
– Ты почему дальше не рассказываешь? – закричал он. – Дальше самое интересное!
– Да, то уже не важно.
– Нет, важно! – закричал Веня. – Важно! Врач посмотрел анализы и всех прогнал, а меня – в профилакторий. Я на пять килограмм поправился!
– То, Веня, для тебя не фокус. Ты и на двадцать поправишься. Посмотри, как я ем. Две килечки на ужин и сыт до обеда, а ты завтра утром полкило колбасы проглотишь, в обед умнешь полтора рубля и будешь голодным весь день. Меньше ешь, тогда и есть не захочешь.

– Я буду есть, сколько влезет, – Веня категорически махал рукой, выставив указательный палец. – Что мы, бедные что ли, или мало кому должны!?
– Так и я про то же: на свои ешь, на казенные поправляешься. Давай, Веня, допьем. Надо выручать товарищей, – Жухарев слил остатки из всех стаканов в свой, отлил Вене немного. – Будем здоровы, Веня!
– Здоровье ваше, горло наше! – весело уточнил Веня.

2

Работа над прибором Вадима шла полным ходом. Илья Журавский и Боначенко разрабатывали для него отдельные узлы, Марина Вещунина их проверяла. Работа над СУУ застряла на мертвой точке. Побегушный рассказал, какое устройство надо разработать, передал два листка с исходными данными и больше интереса к работе не проявлял. И Бурков забыл о ближайшем соседе по комнате. Как сказала бы мама, это и хорошо, и плохо. Хорошо, потому что хвастаться нечем, но и не с кем посоветоваться. Книги не давали ответа. СУУ ни в один известный класс приборов не попадал. Перелистывались листки календаря на столе Буркова, а работа шла в молоко – не в яблочко. Пришлось обратиться к Побегушному.
– Я занят, приходи в конце месяца.

Двадцать девятого Тамара Осеева позвала к шефу. Побегушный сидел на центральном месте за бывшим столом Буркова. Он покосился на входящих, втянул голову в плечи и стал занудливо перекладывать папки – знал же, что к нему зайдут. Бегая из стороны в сторону глазами и еле заметно пошевеливая головой, он рассматривал черновики, словно обнюхивал их. Почему-то вспомнилась мышь. Вот так, чуя опасность, она рыщет носом и вихляет телом, принюхиваясь и соображая, куда шмыгнуть. Злорадная улыбка проскользнула по его лицу.
– Где функциональная схема?
Из-за стендов показались любопытные. Аркадий Кулинич стоял в проходе левым ухом к Побегушному.

– Я пока не смог все придумать.
Обычно Побегушный низко склонялся перед собеседником и говорил тихо, а тут приосанился.
– Зачем я буду изучать схемы узлов, если ты не можешь показать, как будешь строить прибор в целом, – и пошел распекать. Голова сделалась тяжелой, что-то в ней загудело, перекрывая звуки внешнего мира.
– Мне нужны схемы для моего с тобой разговора. Я не умею говорить на пальцах.

Руки слушались плохо, тетрадь и бумаги собирал подмышку, но два листочка не удержал, один, скомкав, поднял, второй кто-то подал, то ли Аркадий, то ли Боначенко, пошел к двери, но дверь не открылась – толкал не в ту сторону.
Минут через десять в комнату вошел Боначенко и остался надолго. Не оттолкнула его безжизненная поза собеседника.

– Приглядись к людям – кругом политики. Бурков проболтался, что готовит тебя к самостоятельной работе. Какая выгода Побегушному помогать тебе? Каждый хочет прибежать первым и получить приз. Сильный рассчитывает на рывок, а хитрый – на подножку. Смотри в оба и лавируй. У тебя голова шурупит. Взъерошишься, распушишь мысли – утрешь нос Побегушному. Не чувствуешь в себе силы – готовь запасную позицию.

3

Жизнь с новыми соседями наладилась, хотя спокойной эту жизнь не назовешь. Почти каждый вечер Жухарев приносил бутылку водки и зазывал собутыльников. Кончались деньги – он трезвел, читал запоем, иногда ночами напролет. Он принес воспоминания академика Крылова и читал отрывки вслух, достал томик Евтушенко и декламировал стихи, он же уговорил совершить совместную развлекательную поездку по Москве. Веня купил ворох билетов в Малый театр. Кузьмич уговаривал:
– Ты, Веня, такой знаток, что тебе хоть в Малый, хоть в Большой, хоть в промежуточный. Возьми во МХАТ или в Вахтанговский.
Веня был неумолим:
– Я давно мечтал изучать классику.
– В твоем возрасте, Веня, мечтать надо о красивой женщине, а изучать сексуальные вопросы.
Дотягивать до зарплаты Кузьмич не умел и не старался. Приходилось ему лезть в долги. Паша ему отказал:
– Я получаю столько же, и мне хватает. Не пей, и тебе хватит, а ты, Марат, не потакай пьянице. Даю слово: завтра он напьется.
– То непонятно мне, Паша, – огрызался Кузьмич. – Тебя воспитал наш советский детский сад, наша средняя школа с общеобразовательным уклоном, а ты отказываешься протянуть руку помощи ближнему.
– Ты сопьешься и сгниешь под забором. Я тебе в этом помогать не буду.
– То ты неправильно говоришь. Я не сгнию, я заспиртован, и нетленным в рай попаду. Такие, как я, здесь и там нарасхват. От занудливых праведников в петлю полезешь, а со мной не соскучишься. Мне это зачтется.

На следующий день Кузьмич напился. Ввалился в комнату и, размахивая деньгами, закричал:
– Марат, мне пофартило – выпил на дармовщину.
Ну что тут будешь делать? Кузьмич знал жизнь, с ним было интересно. Он проницательно оценивал институтские события и предугадывал их ход. Он трезво смотрел на мир своими пьяными глазами.

Однажды Веня пришел домой с приступами тошноты и рвоты. Пошел выпить воды, не успел выбежать в туалет и облил раковину. Брезгливый Паша разозлился:
– Напился, как свинья, научился у Жухарева.
– Паша, извини. Отдышусь и уберу, – оправдывался Веня, корчась от острой боли на Сашкиной кровати.
– Полюбуйся, до чего водка доводит, – сообщил Паша Жухареву, как только тот переступил порог комнаты.

– То ты неправильно, Паша, говоришь, – не согласился Кузьмич. – Никогда такого не было, чтобы от водки живот болел. То от закуски, а не от божьего напитка. Веня, где ты так нажрался?
– В лаборатории, – прохрипел Веня. – Всего стакан выпил.
– Я тебя не про выпивку спрашиваю. Ты чем закусывал? Теми вздутыми консервами? Я ж тебе говорил, что они порченные. Попробовал, убедился, что дерьмо, – и бросил. Зачем же ты все съел?
– Чтобы добро не пропадало, – с сожалением сознался Веня.
– Если бы добро. Иди в туалет, сунь два пальца в рот. Иди, не стесняйся. Паша ушки пальчиками закроет.

Веня очистил желудок. Кузьмич проводил его до кровати, взял тряпку и приступил к уборке.
– Миша, я сам уберу, – умоляюще попросил Веня.
– Лежи, Веня. Я в жизни столько раз убирал дерьмо за другими, а уж за тобой сочту за честь.

Кузьмич ушел в туалет и закричал оттуда:
– Слушай, Паша, что я скажу. Штаны и рубашку каждый день гладить – то блажь, то запудренное представление о культуре. Рубашка чистая, пока ворот гнется. Как станет шею колоть, то уже менять не грех. Как, Паша, согласен со мною? Платочек выстирать не фокус, а унитаз вычистить, если его засорил такой богатырь, как наш Веня, во то – гигиена, – он вымыл руки и, вытирая их, стал укорять Веню. – Веня, как может один человек столько съесть? Тебя государство в профилакториях ставило на ноги, а ты так безобразно губишь свое драгоценное здоровье. Придется серьезно взяться за твое воспитание. Сколько раз я тебя уговаривал, тебе жратва идет во вред, – ведь не подействовало? Попробую воспитывать средствами наглядной агитации.

Он принес от соседей лист ватмана, раздобыл краски и кисти и принялся за работу. Через пару часов со стены угрюмо смотрела на всех небритая Венина физиономия. На листе ватмана крупными буквами был нарисован заголовок:

ВЫТРЕЗВИТЕЛЬ
Сатирическое приложение к стенгазете
Домашний очаг
Под большой фотографией в черной рамке была надпись: «Стыд и позор пьянице и дебоширу Вене Соломкину, засорившему унитаз».
Только через три дня Кузьмич и разрешил Вене снять газету.

4

Через месяц, двадцать девятого числа, когда Тамара Осеева вновь позвала к Побегушному, функциональная схема СУУ была вычерчена на миллиметровке. Не все еще было ясно, но нанести на бумагу квадратики, треугольники, кружочки и стрелочки между ними, обозначающие связи и взаимодействие, не составляло большого труда. Как некоторые из квадратиков и стрелочек будут воплощены в конкретные узлы, еще не представлял, но поди догадайся об этом по рисунку.

Побегушный долго и неподвижно разглядывал схему, лишь чуть шевелилась голова, и глаза двигались, следуя от квадрата к квадрату. Несколько раз он брал листы с исходными данными, близко подносил их к глазам, шевелил губами, потом снова возвращался к квадратам и повторял глазами пройденный путь. У него было много возможностей втоптать противника в грязь: осмеять предложенные идеи, показать их неосуществимость, предложить лучшие решения, но Побегушный помалкивал. Что-то он затевал, но с какой стороны последует удар, не предскажешь, а то, что так это и будет, Побегушный подтвердил своим поведением – в конце концов, выдал себя. Внезапно он засуетился: то приподнимется, то наклонится, достал носовой платок, стал шумно с удовольствием сморкаться.

– Вам объяснить? Что-нибудь неясно? – спросил с надеждой, что он раскроется, но этим все испортил.
– Я все вижу по схеме, – сухо ответил Побегушный и застыл с платком в руке. Еще несколько минут смотрел он на миллиметровку, но не чувствовалось, чтобы глаза его перемещались по стрелкам.
– Тебе все ясно? Мои листы с исходными данными не нужны? – он протянул руку к листам.
– Нет, нужны, – ответил ему и потянул листы к себе.

Через несколько дней довелось услышать разговор Побегушного с Бурковым. Бурков попросил ускорить работы, и Побегушный ускорил: встретил в коридоре и потребовал закончить схемы к концу месяца. Это был трудный месяц. Вымотался, но вымучил решения. Не было, как в шахматах, того запоминающегося вдохновения, которое помогает без усилий отыскать идею, был труд, упорный и настойчивый, а терзающий вопрос, правильно ли сделано, остался нерешенным.

Двадцать девятого схема была готова, но Тамара Осеева не пришла звать в соседнюю комнату. Побегушный пригласил к себе за несколько часов до начала профсоюзного собрания.
– Ты за весь месяц ни разу ко мне не приходил, а мне придется отчитываться в том числе и о твоей работе, – выговаривал Побегушный.
Его вступление не удивило, но настораживающим показалось то, что он стал задавать вопросы. Он явно не желал основательно рассматривать работу устройства, а к чему-то клонил, на что-то наталкивал. Через несколько минут открылась тайна его ликования над функциональной схемой в прошлый раз.

– Вот эту часть ты всю сделал не так, – злорадно заявил Побегушный. Ожидал от него разноса принципиальной схемы, каскада идей, а тут такие мелочи.
– Все сделано в соответствии с исходными данными, которые вы мне дали.
– Я это не мог так толковать, – обозлился Побегушный. – Надо было со мной советоваться, я бы не допустил ошибки.

На собрании, как и ожидалось, Побегушный заявил, что Ветров много на себя понадеялся, в задании не разобрался, а поэтому план не выполнил. Боначенко и Нонна Бравина догадались, что здесь что-то не так, и настаивали, чтобы Марат Ветров выступил, но еще до собрания решил – не выступать. Свидетелей нет – кому больше поверят? Но тут события приняли неожиданный поворот. Нонна и Боря Смежнев стали просить Буркова высказать свое мнение.

Бурков не был готов выступать в роли судьи, но от него ждали веского слова, и он, выкручиваясь, пошел на поводу очевидных фактов. Теперь уже из уст начальника все услышали, что у Марата Ветрова не сложились отношения с техническим руководителем, из-за чего он не выполнил план, и в этом его вина. Бурков всех рассудил и успокоил, но почему после собрания он украдкой следил за соседом и избегал возможности остаться один на один? Только приблизишься к нему, у него находится неотложное дело. Время лечит, и все забывается, но тут он ошибся. Удобный момент подойти к его столу представился.

– Ты ко мне? – спросил Бурков, искусно притворяясь занятым. Извини, одну минуту, я позвоню, – он тут же принялся набирать номер, одновременно разыскивая какие-то документы. Из соображений приличия пришлось отойти. Он поговорил по телефону и сразу улизнул из комнаты. Вернулся не скоро и не один, но подходящий момент снова представился.
– Ты что-то хочешь сообщить? – заискивающе спросил Бурков.
– Я имею право доступа к документам? Я хочу ознакомиться с заданием, а не играть в испорченный телефон.

Через двадцать минут на втором этаже директорского крыла, получая документы, в карточке учета заметил, когда за них расписывался Побегушный. Нет ничего подлого, что не вылезет боком. Раз занимается пакостями, а не работой, каскада идей не будет, а даст подножку – не беда. Потрем ушибленное место.

5

Однажды Кузьмич обратился с просьбой переночевать у Ильи.
– Я с коллегами по постельным проблемам, – объяснил он, – решил провести коллективное сексуальное мероприятие. Выпьем, закусим, то да се. Поскольку вы с Пашей не проявляете интереса к профессиональным девочкам, я вас не приглашаю. Паша переночует у соседей. Саша укатил на соревнование, а друг Веня нам не помешает: закусит, как подобает мужчине, и погорланит песни. Простыни, если хотите, заберите с собой.
Лиха беда начало. Не одну ночь пришлось провести у Ильи. Запомнился первый приход профессиональных девиц Кузьмича, безвкусно и пестро одетых и ярко накрашенных.

– Привет честной компании, – затараторил Кузьмич с порога. – Знакомьтесь: Вера, Надежда, Любовь. Это: Паша – покоритель дамских сердец, – у бедного Паши над белым воротничком вытянулась тонкая покрасневшая шея. – Это: Веня – большой любитель чужих постелей, – Веня проглотил язык и не знал, что сказать. – А это – Марат.

Кузьмич быстрым шагом ушел в свою комнату, «мамзели» гуськом отправились за ним. Не успела за последней закрыться дверь, Кузьмич выпорхнул из комнаты и устремился в кухню. Несколько минут за стенкой слышался разноголосый щебет и хихиканье, потом дверь отворилась, и девицы распространились по комнате, откровенно и заинтересованно разглядывая парней. Кузьмич, не обращая на них внимания, быстро прошел из кухни в комнату. Так и носился он по квартире, изредка делая ядовитые замечания.

– Паша, как тебе не стыдно? Девочки бросают на тебя алчные взгляды, а ты их даже сесть не пригласишь.
Паша, не слезая с кровати, подтолкнул табуретку.
– Садитесь, пожалуйста, – предложил он, смутившись и покраснев. Одна из девиц присела к нему на постель, вторая, не дожидаясь приглашения, устроилась на Сашкиной кровати возле Вени.
– Девочки, – сказал Кузьмич, – Веню не троньте. Веня хочет сохранить невинность до замужества.
Лицо Вени налилось краской, как помидор.

– Михаил Кузьмич, – пропела третья, – почему вы про Марата ничего не сказали?
Она стояла возле входа в кухню. Кузьмич в очередной раз прошел в ванную и на обратном пути изрек:
– Девочки, помогите Паше. Он никак не подберет себе подругу по темпераменту. Ему нужна страстная и горячая, чтоб земля горела.
– Это не по нашим способностям, – жеманно сказала Венина соседка. – Мы – скромные, – и она захихикала.
– Михаил Кузьмич, почему вы про Марата ничего не говорите? – настаивала на своем девица, стоящая на страже у кухни.
– Боюсь, нанесете непоправимый ущерб мужскому союзу. Веня и Паша не могут на него надышаться. Марат – восходящая звезда советской науки. За ним большое будущее и большая зарплата.
– Вот это нам подходит, – оживилась Венина соседка. Соседка Паши растормошила его вопросами, у них завязался разговор, но тут вышел Кузьмич в новой рубашке со свертками в руках.
– Девочки, вперед! Нас ждут великие дела!
– До свидания, – Пашина девица протянула ему руку, и он вынужден был ее пожать.

– Марат, ты роковой мужчина, – заявил на следующий день Кузьмич. – Тебя боятся самые отчаянные девочки города. Бери пример с нашего Павлантия. Объегорит его какая-нибудь прости-господи и будет жить с ним счастливо. Наш брезгливый Павлантий будет стирать ей малиновые панталоны с резинками и выбивать деткам сопли в подол любимой белой сорочки.

– Дурачок ты лысый, – огрызнулся Паша.
– Я хоть и лысый, а живой и веселый, как орел молодой.
– Как петух без пера, – засмеялся Паша.
– Как петух, – согласился Кузьмич, – но меня куры любят и ходят за мной табуном, а ты молодой, а ворчливый, как старичок.
– Нашел, чем хвастаться, – улыбнулся Паша. – Покоряешь проституток и гордишься успехами, как первоклассник двойками.
– Мне стыдно слушать такие речи, инженер Шажков. Вот ты как человек с высшим образованием ответь мне: какая самая древняя в мире профессия? Я серьезно спрашиваю.

Паша задумался и ответил не сразу.
– Солдатская профессия самая древняя.
– А вот вы и не угадали, студент Шажков. Придется вам устроить переэкзаменовку. Запомните и зарубите на носу: самая древняя профессия – проституция. Сначала девочки все племена перессорили, а уж потом мужики за колья взялись. Видел, из-за чего псы грызутся? Из-за кости и из-за сучки-самочки. Так, Паша, в природе устроено, пора бы знать! Проститутки – лучшие учителя человечества. Напрасно ты к ним плохо относишься. Жизнь тебя проучит за это. Вот ты женишься и не сможешь, как подобает мужчине, удовлетворить любимую женщину – навыка не будет. Придется ей ехать на курорт изучать на себе лихие мужские приемы, а потом деликатно передавать тебе богатый кавказский опыт.

– Дурачок ты, – возмутился Паша. – Старый, а глупый.
– Правильно, Паша. Ты же не хочешь, чтобы так получилось. Вот и займись сексуальным ликбезом. А кто научит? Каждый человек что-то умеет. Саша натренировался поднимать гирю. Марат чешет всех в шахматы, а профессиональные девочки наловчились доставлять мужикам удовольствие, какие тебе и во сне не снились.
– У дурачка и разговоры дурацкие.

– То, Паша, тебе нечего сказать. Ладно, покумекай. То мы с Маратом не кончили. Марат, запомни. Бабы любят, когда их ласкают и шепчут нежные слова, ну там, разные глупости или подвиги из-за них совершают, то уже неважно, и опасаются, когда их стараются раскусить.
– Куда мне, Кузьмич. Мне их жизнь кажется нелепой аномалией.

– То твоя и Пашина жизнь – временная аномалия, а вы еще Сашку и Веню с толку сбиваете. Какие хлопцы, могли бы баб тискать, аж стон стоял бы, а они клопов давят. Честные девочки от злости локти кусают. Им замуж пора. Если такие хлопцы не проявляют активности, то перезреешь вхолостую. В природе как устроено? Пришла пора – собирай урожай. Я тебе скажу, как я понимаю: хочешь иметь успех – не лезь бабам в душу, лезь под юбку.

6

После собрания Бурков изменил отношение к СУУ, и Побегушный забегал. Пригласил к себе – не дождался, пришел сам.
– Ты переделал функциональную схему?
Положил перед ним старую схему с его жирным вопросом.
– Эту схему я видел, где поновее схема? – как затравленная мышь смотрел он на подчиненного. – А принципиальная схема где?
– Я ее порвал.
– Как порвал?
– На мелкие клочья.
– Бурков будет проверять нашу работу, что ему покажем?
– Схему с вашим вопросом.
– Его интересуют не наши споры, а конкретная работа.
– О ней он у меня узнает.

Побегушный посчитал, что подчиненный не в духе, и пришел на другой день. Расспрашивал вкрадчиво, переходил к угрозам, но подчиненный не обращал на него внимание. Побегушному оставалось одно – жаловаться начальнику лаборатории.
– Ты понимаешь, – спросил Бурков, – что вместо худого союзника получишь врага?
– От худого союзника, кроме предательства, ждать нечего, а враг чему-нибудь научит.
– Он назначен техническим руководителем – ему отвечать.
– По-моему, с меня никто ответственности не снимал. Побегушный не внес в работу ни одной дохлой идеи. Я хочу закончить ее сам, а он пусть посмотрит, когда все будет сделано.
– У Вадима была возможность учиться на ошибках, у тебя такой возможности нет. Ты собираешься глубоко нырнуть, а хватит ли воздуха в легких?

7

В одну из ночевок у Ильи Журавского спохватился, что не запасся деньгами на поездку в Москву. Рано утром поднялся к себе. Разумеется, понимал, что Кузьмич арендует помещение не для того, чтобы в куклы играть. Открыл дверь и перемещался осторожно: предполагал, что мог вспугнуть какую-нибудь парочку, а зашел и обомлел – на каждой кровати размещались пары. Попятился к выключателю, чтобы включить свет и выгнать всех немедленно, но на своей койке у парня не увидел напарницы. Кто-то неуловимо знакомый лежал, скрючившись и отвернувшись к стене. Присмотрелся – узнал Веню.

В комнате пахло потом, вином и прокисшей пищей. Слышны были стоны, храп, посапывание. Парочки лежали на голых матрацах, прикрытые колючими шерстяными одеялами. Виднелись голые колени, бедра, груди. Не каждый раз Веня оставался в квартире, тогда и на этой кровати совершались оргии.
В тот же день позвали с Пашей на совет Веню и Сашу Подгурского.
– Мне попойки не мешают, – сказал Саша.

Странно было бы услышать от неприхотливого Саши другой ответ. После работы он наскоро ел и убегал на стадион. Приходил, когда темнело, сгонял Веню со своей кровати и мгновенно засыпал. Если непогода загоняла его в квартиру, он добродушно ворчал – опять открыли избу-читальню – и отправлялся к соседям слушать рыбацкие и житейские истории.
– Я и не такое видел.

После школы Саша работал в Донбассе на шахте. Пласт меньше метра, комбайн не проходит, был обвал со смертельным исходом, а уголь выбирать надо. В общежитии кутежи и драки. По пьяной глупости Сашиного соседа при его молчаливом участии сбросили в лестничный пролет.
Иногда воспоминания – бесстрастное чтение ячеек памяти, а иногда горе и горечь, вина и раскаяние. У Саши на глазах слезы, надо бы отвернуться, а все на него уставились.

– Теперь к водке не прикасаюсь. Боюсь. Никто меня на плохое не толкал, никто в люди не вытаскивал. Все пили, и я, как обезьяна, а как сам на себя посмотрел, в люди захотелось выйти, в институт. Куркулем дразнили – выдержал.
– Кузьмич не хуже вас, – закричал Веня. – Вот такой он человек! – Веня вытянул кулак с оттопыренным большим пальцем. – У него жизнь тяжелее ваших вместе взятых. Мать с другим, а! – Веня махнул рукой. – Из армии фьють, а за что?
– За пьянку, – вставил Паша.
– Нет, не за пьянку! – Веня возбужденно размахивал из стороны в сторону указательным пальцем. – Он с командиром поругался – правду ему в лицо сказал. После армии начинай сначала, а в институте ему ни от кого ни копейки.

– Ну и что? – усмехнулся Паша. – Не одному ему было трудно.
– Нет, ты погоди, не перебивай! На втором курсе меня хотели исключить. Неважно за что. Миша пошел к декану, а тот стал ему угрожать: «Я не посмотрю, что хорошо учишься, я исключу за аморальное поведение». Что бы сделал каждый из вас? Отступился бы! Своя судьба дороже! А Кузьмич дошел до директора.
– Веня, не должен же ты за это спать у голых ног его девиц.
– Грош нам цена, – вмешался Паша, – если мы с ним не справимся.
– Надо попробовать, – согласился Саша, – чего рассусоливать. Ему не поможем – себя отстоим.

Веня затравленно смотрел на всех.
– Вы сами говорите с ним, а я уйду.
– Вез твоего участия, Веня, мы ничего не добьемся.
– Кто изложит ультиматум? – спросил Саша.
Паша молчал. Благие намерения потому и благие, что нет исполнителей. Кто-то должен быть первым.

8

Для обсуждения схем СУУ Бурков пригласил к своему столу Побегушного, Ватагина и Толю Боначенко – профорга. Нечетное количество участников на случай голосования, как пошутил Вадим.
Докладчик, волнуясь, начал рассказывать. Побегушный не вмешивался, не обрывал. Потом долго задавали вопросы, и опять Побегушный молчал. Анатолий чуть не испортил дело, спросил, что экспериментально проверено. Выручил Вадим:
– Подумай, когда он успел бы схему разработать и макет собрать, – ответил он Анатолию.
– Какие будут выводы и предложения? – спросил Бурков. Все посмотрели на Побегушного.
– Я оказался в трудном положении, – заговорил Побегушный и зевнул. – Ветров захотел работать независимо и отказался показывать мне вот эту работу, когда я еще мог вмешаться и как-то ее поднаправить. Он вообще прятал в столе схемы. Я так понимаю, что он оберегал свои драгоценные идеи, чтобы мы ими не воспользовались, но я не нашел в них ничего такого, чтобы тут было что-то новое. Говорить тут нечего. Нарисовано аккуратно, а сделано наивно, и я вообще удивлюсь, если это нагромождение заработает. Если времени не жалко, пусть попробует, ну там научится чему-то. Я бы вообще предложил скрутить в трубочку эту каллиграфию и начать работу заново.

– Схема будет работать, – Вадим как будто не слышал того, что сказал Побегушный. – Я бы кое-что сделал не так, но в основном я согласен с Маратом.
– Один за, один против, – подвел итоги Бурков.
– Если вопрос будет решаться голосованием, я воздержусь, – засмеялся Боначенко.
– Вадим, нечет не сработал, – заметил Бурков. – Марат, за тобою слово.
– Мне пока говорить не о чем. Владимир Алексеевич рассказал о чувствах и не представил никаких доказательств.

– А его опыт? – спросил Бурков.
– Схема будет работать, – снова заверил Вадим.
– Ты уверял, что твой Пы-61 будет работать, – обозлился Побегушный. – Что-то не видно этого прибора. Где он? Попригорел, накрылся дымом, а кто-то кого-то заверял, что сделает конфетку.

Вадим сконфуженно почесал затылок и промолчал.
– Тут такое накручено, наверчено, – Побегушный описал пальцем круг по схеме, что все это попризакроется от помех раньше, чем сигнал полезный вылупится.
Побегушный умело наступил Буркову на любимую мозоль. На конкретные замечания можно возразить, голословные утверждения опровергнуть невозможно.
– Схема должка работать, – опять заверил Вадим.
– Ты это уже говорил, – оборвал его Бурков. – Марат, мы заплыли в тупик.

В такие моменты промедление смерти подобно. Еще не был готов к выступлению, еще ждал борьбы, ждал, что Бурков потребует от Побегушного разбора схемы по узлам, что еще предстоит жаркий спор, и доказывать придется с расчетами и выкладками, но Бурков не собирался вдаваться в непонятные ему детали. Он поверил Побегушному, и пока не перешел к оргвыводам, надо его немедленно разуверить, а для этого раскрыть припрятанные козыри. Нужно было время, чтобы сформулировать мысль, но времени не было. Мысль началась от случайного.

– Я не согласен с тобою, Вадим, – сказал и поднялся с места. Успел заметить, как в недоумении вздрогнул Вадим. Не так, не с наскока на Вадима надо было начинать, но сказанного не воротишь. Сделал несколько шагов к своему столу, обернулся к сидящим. Лицо каждого не сфотографировалось в памяти, но то, что заметил, осозналось как успех. Сидящие были ошарашены, а это и нужно было, чтобы поразить их.

– Схема не только должна работать, она работает! – и сдернул попону, прикрывающую распаянные терки. Я собрал упрощенный макет!
Приподнявшийся Побегушный застыл с приоткрытым ртом. Раньше других немую сцену прервал Бурков. Он засмеялся в полный голос, до слез. Возможно, он смеялся так громко из педагогических соображений, но это уже не имело значения.
– Включить? Проверите?
– Победителей не судят, – Бурков развел руки в стороны. – Я – за!

9

Долго ждали Кузьмича в тот памятный вечер. Веня сидел на кровати, прислонившись к стене, держал раскрытую книгу заглавием к себе и не замечал. Саша выжимал гирю и отдыхал, поглядывая через балконную дверь на невидимый за кронами деревьев стадион. Наконец послышался звук вставляемого в замок ключа, и хлопнула входная дверь.
– Привет честной компании! Ба! Саша дома – Жухарев стремительно пересекал комнату, направляясь к себе.
– Миша, подожди. Нам надо с тобой поговорить.
Кузьмич насторожился, посмотрел на всех, присел к столу.

– Отныне мы не будем ночевать у соседей и не разрешаем устраивать кутежи в нашей квартире.
Несколько секунд Кузьмич не знал, что сказать.
– Твои проделки, Павлантий? – обратился он к Паше, но смотрел не на него. Надо было выдержать его лихорадочный, с блеском, взгляд.
– Мы все так решили.
– А ты, Веня, что скажешь? А ну подними синие очи. Ну же, смелее, – язвительно требовал Кузьмич. – Топи лучшего друга в дешевой похлебке.
– Ребята правы, – тихо сказал Веня. – Тюлиной на нас жаловались.

– Ты меня бабой не пугай! Ты изложи свое мнение в данном остром вопросе.
– Я, Миша, согласен со всеми.
– Наконец я слышу голос не мальчика, а мужа. То, Веня, ты созрел для самостоятельной жизни. Придется тебе менять фамилию. Отныне ты будешь Снопов-Соломкин, а не Сенцов-Мякинин, – Кузьмич по привычке шутил, но ему было не до шуток. Лицо у него побелело, скулы двигались, внутренний гнев искал выхода. Ближе всех к нему оказался Паша. – А ну отойди, Павлантий!

– Оса ужалила или на гвоздь сел? – спросил Паша.
– То мне непонятно, Павлантий, почему так происходит? С виду ты чистенький, бельишко часто меняешь, а весь насквозь вонючий.
– Принести тебе водички попить, – сочувственно спросил Паша, и это доконало Кузьмича.
– Принеси, – согласился он обреченно.

Пока Паша ходил за водой, стояла мертвая тишина, но она не была абсолютной: дыхание четырех человек создавали сложную звуковую картину тишины. С нервным всхлипыванием всасывал в себя воздух Кузьмич, тяжело и долго вздыхал Веня, равномерно трубил носом Саша Подгурский. Иногда звуки сливались и следовали один за другим, иногда расходились, и тогда в глухих паузах между ними врывалось громкое тиканье будильника и прекращалось, заглушаемое звуками совместного дыхания. Отдельно от этих звуков доносился из кухни плеск воды, звон капель и скрип половиц под ногами Паши.

Кузьмич, булькая и захлебываясь, отхлебал полстакана, резко поставил стакан так, что вода выплеснулась на стол, и закричал:
– О геосинклиналь! Бунт на корабле! Капитана за борт! То мне теперь и бабу поиметь нельзя?
Кузьмич кипел, но вопрос задал почти просительно.
– Почему же? – воскликнул Веня, и его живые глаза над горбинкою носа зажглись привычным огнем. – В свою комнату води, кого хочешь, я уйду к соседям, но бутылочных друзей твоих я за штаны – и в окно.
– И на том, Веня, спасибо. Придется открыть бордель на стороне, – заключил Кузьмич. – Суд вынес приговор? Я могу удалиться в изгнание?


10

Разрабатывать конструкцию СУУ поручили конструктору Глебу Житянину. Бурков настаивал на немедленной передаче схемы в работу. Чем значительнее триумф, тем существеннее последствия. Слухами земля полнится. Звон о победе разнесся по комнатам и не миновал Марянова. У него и у конструкторов сложилось мнение о завершенности работы, а завершенности не было, но не доказывать же это каждому. Теперь, как говорила в таких случаях мама, хоть лопни, а держи фасон.

Глеб Житянин зашел поговорить о конструкции, когда ни Буркова, ни Вадима в комнате не было.
– Как ты представляешь себе конструкцию своего прибора?
Увы, никаких определенных представлений не было.

Глеб растворил окно, хотя на жару и духоту трудно было пожаловаться, закурил и, стоя у открытого окна и разгоняя папиросный дым, без связи с предыдущим разговором спросил:
– Ты в партию вступать собираешься? Молодым туда прямая дорога. Чем быстрее мы займем ключевые посты, тем скорее произойдут изменения к лучшему. Подумай. Не вечно же ты будешь сидеть с паяльником.

– Пока мне нравится моя работа.
– Сделаешь один прибор, третий и пятый, а дальше? Нужно иметь серьезную цель и будущее ковать сегодня. Я к тебе присмотрелся. Ты не из тех, кто ждет, куда вынесет течение. Я тоже не привык ждать милостей от природы. У меня нет ни папы, ни дяди, которые проутюжат мне дорогу. Всего, чего я хочу, я буду добиваться, как говорится, своими собственными руками.
– Какой же цели, если не секрет, ты хочешь добиваться?
– Хочу поступить в Академию внешней торговли. Осуждаешь?
– Почему? У каждого свое призвание.

11

У каждого свое призвание и от призвания до мастерства своя горбатая дорога. Полетел тогда по пути сталинского сокола – сделать прибор легче всех, меньше всех и прочнее. Не воспарил над задачей. Представил только как конструктор и надо же придумал. Этажерку из плат целиком залить эпоксидной смолой – получить прибор в виде куска мыла. Выиграл, называется, в размерах и прочности. Глебу что, у него призвание в соседних сферах. Через неделю он принес готовый макет.

Звон о новом успехе Марата Ветрова разнесся по комнатам. Глеб не приписывал себе чужие заслуги. Быстротечную славу не понадобилось ни с кем делить, но зато и последующие неприятности пришлось переживать в гордом одиночестве.
Работа над прибором кипела. Где-то скрипели в подшипниках оси противовесов от кульманов, дымили канифолью паяльники, голубым и зеленым рисовали фигуры лучи осциллографа, жизнь шла своим чередом.