Жизнь без героев Часть 1-1 Глава 1

Феликс Довжик

Жизнь без героев

Роман

От автора

«Жизнь без героев» – книга о любви, о жизни, о людях, которых я знал и любил.
Мы жили в период простых событий, но выбор пути был сложен. Дорог не было. Каждый торил свою.
Герои появляются в переходный период – время сложных событий и простых путей: за или против. Слияние путей формирует направление. Концентрация сильных личностей создает героев.
«Жизнь без героев» – книга о любви и дружбе, о становлении личности, о смысле жизни, книга о людях, с которыми, сбиваясь с дороги и ошибаясь, я вместе шагал по жизни.


ЧАСТЬ І - 1  Главы 1-2
ЗДЕСЬ ПЕРВЫЙ ШАГ
И ПЕРВЫЕ БОИ

«... главное – знать, что пристать к другим нельзя.
Тебя не подымут гуси-лебеди. Ты сам войдешь в новую стаю и будешь жить движением, созданным до тебя, для тебя и для завтра».
                В. Шкловский

Стучат колеса на стыках. Две звуковые волны, подгоняемые составом, мчатся по рельсам вперед к Ленинграду, а две другие, отставая от поезда и состязаясь друг с другом, стремятся назад к Москве, и мысли, как отстающие от поезда волны, уносятся в прошлое, отыскивают в хаосе встреч и событий следы своими руками проложенного пути, но был ли путь, или несло по воле случайных волн? Гуси-лебеди на крыло не поднимут – сам отбился от стаи, а новой нет. Новую – создавать. Каждый человек – кузнец своего счастья. Распространенное заблуждение.

 Каждый кузнец своего опыта, а счастье маячит как далекая цель новой жизни, о прежней можно сожалеть, можно оправдывать – помочь нельзя. Опыт необходим для будущего, прошлому он не помощник. Понимал ли это шесть лет тому назад, когда в таком же поезде, только в обратном направлении из Ленинграда в Москву, трясся на верхней боковой и итожил прожитые студенческие годы. Можно мысленно перенестись в тот состав с разрывом в шесть лет идущий навстречу этому, и не узнать себя, потому что сам сейчас не в состоянии объяснить многие давние свои поступки.

Так это было, так это было, так это было. Стучат колеса на стыках. Наполняя гулом пространство, несется той темной апрельской ночью состав. Тук-тук, тук-тук, тук-тук. Стук ударов распространяется по каркасу вагона, тускло освещенного дежурным светом, и достигает трясущегося на полке тела. «Вставайте! Скоро Москва».

Знакомый и незнакомый себе Марат Ветров нехотя спустился на холодный пол, посидел на краешке полки, пока не продрог. Ночью раздумья о событиях, которые произойдут в оставленном Ленинграде, не давали заснуть, и теперь, после короткого случайного сна, не было ни мыслей, ни желаний, лишь озноб, временами сотрясая тело, напоминал, что пора выйти из оцепенения и позаботиться о себе.

Отстучали на стыках колеса, прекратился скрежет металла, холодный воздух ворвался в вагон. Ежась, потянулись к выходу пассажиры.
Путь к вокзалу указывала прерывистая лента освещенных вагонных окон. В предрассветном полумраке над крышами станционных строений возвышался неполный электрический силуэт высотного здания. Там, за пределами вокзала, угадывалась жизнь большого города.
– Здравствуй, Москва! Я приехал тебя завоевывать!



Глава первая

ЖУРЧАНСК

1

Электричка в подмосковный Журчанск тащилась по одноколейной дороге с остановками по всем пунктам и на каждом ожидала встречную. Вдоль дороги – сараи, заборы из горбыля и проволоки, лоскуты оттаявших огородов с лепешками снега в низинах, полуфанерные, полужестяные будки, мастерские и склады с решетками на окнах.
Станция – пригородная платформа. От нее тянется улица с палисадниками, с заборами из металлических сеток. На центральной площади – несколько двухэтажных домов, афиша кинотеатра на деревянных столбах и керосиновая лавка.

Дорогу к институту показал милиционер.
– Пройдешь вдоль реки, поднимешься в гору – увидишь новое здание.
Журчали ручьи на склоне горы, сотнями солнечных зайчиков сверкала вода в лунках талого снега – счастливые минуты тревожных надежд.
Через тамбур, встроенный в перемычку между цехом и корпусом, вошел в проходной коридор.

; Ты куда? – мужчина с петлицами на шинели выскочил из темного угла, схватил за плечо и развернул к себе лицом. На щеке и губах почувствовал неприятную влагу чужого дыхания.
Карьера началась с плевка в лицо.
Так это так, так это так, так это так.

Сидел на кожаном диване в холодном коридоре и ждал. Сновали сотрудники. Начальник отдела кадров Носов прошел, посоветовал нажимать на коменданта общежития Тюлину. Нажимал, как умел, – мозолил ей глаза, но она без заместителя директора по хозяйству ничего не решала.
– В городе есть гостиница?
– Нету. В Москву надо ехать.

Что делать в Москве поздним вечером, если не имеешь понятия о расположении улиц, не представляешь, куда ехать, куда идти? Люди спешат, полно приезжих, они знают не больше тебя. В гостиницах только тебя и ждали. В вестибюлях мужчины и женщины с вещами, люди средних лет и пожилые. Не поехать ли на Ленинградский вокзал? Одна ночь – это всего лишь ночь.

Сон был настороженным и чутким.
– Ты куда едешь? – милиционер расспрашивал соседа по лавке, мальчишку в ватнике и рваной шапке, ремесленник, шпана. – А ну проваливай! Нечего здесь околачиваться!
А вот и расплата.
– А вы куда едете? – для ревностного служаки все на одно лицо.
– Вы у меня спрашиваете?
– У вас, именно у вас. Предъявите документы.

Паспорт милиционер сразу вернул, диплом рассматривал с уважением.
– Езжайте на свой вокзал!
– Какая разница? Посудите сами, какое мне счастье перебираться и там до утра торчать, – от досады применил школьный разговорный оборот.
– Счастье у вас в руках. Именно езжайте, я сказал!
Диплому завидовал? Мечтал выйти в люди, теперь печется о карьере? Такому не пожелаешь удачи.


2

Утром вместе с Тюлиной зашел к заместителю директора Шуеву.
– Алексей Тимофеевич, молодые специалисты прибывают и прибывают. Где мне их селить? Вот молодой человек в Москве на вокзале ночевал.
Шуев поднял глаза на молодого человека. С его опытом ему и секунды хватило понять, что за герой перед ним. Такой сам не устроится.
– Сели к Ланину, – решил Алексей Тимофеевич.

Сейчас сумел бы сразу завязать беседу с хозяином, а тогда разговор с Андреем Ланиным не получился. У дальней от балкона стены в пустой проходной комнате поставил кровать и лег с книгой в руках.
Гулко, пустынно вокруг, шум машин от шоссе напоминает о дороге. Вещи в чемоданах, ни стола, ни табуретки, но есть крыша, есть постель – жить можно.
Ночью отключили отопление. Поверх одеяла набросил пальто, но согреться не мог.

День начался неудачно. Начальника отдела Марянова на месте не было. В необжитых нетопленых коридорах института гулял ветер. Пальто не спасало. Озноб не проходил с понедельника.
В обеденный перерыв в придорожном ресторане вместо положенного часа просидел полтора часа, потом объяснялся с вахтером.
Поднимался по лестнице на свой четвертый этаж – бежавший сломя голову парень чуть не сбил с ног.
– Слыхал новость! – крикнул он на ходу. – Космонавта запустили!
В коридоре установили старенький телевизор.
– Молодой какой!
– Майор!
– Юрий Алексеевич Гагарин.
К экрану не пробиться, видно плохо.

Неустроенность и заботы мешали оценить значение происходивших событий. В 1957 году на целине в Красноярском крае было иначе. Четвертого октября вернулись с работы поздно. Всей группой собрались в комнате у девчонок возле жарко топившейся печки. Затаив дыхание, по самодельному радиоприемнику выслушали правительственное сообщение о запуске искусственного спутника Земли, а потом высыпали во двор смотреть на небо. Играли сполохи северного сияния. Оглушительное «ура» нарушило многовековый покой деревенской улицы.

3

Первый день работы оставил мало впечатлений. В пустой комнате поставил в углу монтажный стол и отправился на разведку. Хорошо запомнился первый день в первом классе. Впервые без мамы оказался в незнакомой обстановке. На перемене отправился искать туалет. Шел осторожно, чтобы не сбили, да и не знал толком, куда идти. Десять лет после этого ходил по дорожке за сарай к деревянной будке, а в первый раз путь к ней был длинным и путаным.

В первые дни работы надо было узнать много всего, но уже не был первоклассником. Расспрашивал, узнавал, оформлялся. Уже знал полтора десятка фамилий, запомнил несколько десятков лиц, пару раз заглядывал в открытые двери с табличками: «Посторонним вход воспрещен», но нарушать запрет не решался. И вот явился в комнату энергичный Николай Николаевич Бурков – начальник лаборатории, в которой предстояло работать, – и предложил помочь ребятам.

В этот день впервые переступил порог запретной комнаты. Узкий проход разделял помещение на две половины. В одной половине вдоль стены, в другой вдоль окон выстроились деревянные двухтумбовые стенды с подставками для приборов. У боковой стены развернутый к фанерным стенкам стендов располагался стол начальника.
Пошел по проходу, высматривая знакомого – Илью Журавского.
– Ой, новенький нас навестил!

Пронзительный голос Марины Вещуниной взбудоражил всех. Из-за стендов показались знакомые и малознакомые головы.
– В гости к нам или переселяетесь?
– Напала на человека, делать нечего! – с досадой упрекнул Марину Илья Журавский.
– Почему ты, Илья, сегодня такой злой? – спросила у него Марина.
– Я не злой, я занятый, – отрезал Илья. – Вадим! Принимай пополнение! – обратился он к хозяину макушки, торчавшей за дальним стендом. Знакомый в лицо парень, Вадим Ватагин, вышел навстречу.
– Понимаешь, – Вадим виновато почесал затылок, – придется первый прибор настраивать, а он – сырой.

Илья повел к своему рабочему месту. Табуретку ему заменял деревянный ящик от осциллографа, покрытый красной попоной. Он разложил ворох схем и отошел. Можно было посмотреть, из-за чего посторонним рекомендовалось не совать свой нос. Ничего особенного не было: самодельный источник питания, «тёрка» – гетинаксовая плата с серебрёными лепестками для распайки элементов, в чертежах – полупроводниковые триоды, сопротивления, конденсаторы.

В институте до полупроводниковой электроники не дошли. Шеф, Алексей Максимович, понимал, что факультетские курсы толкут в ступе позавчерашний день, но выше своего пупка не сиганешь. Кафедра подобралась канареечная. Божьи люди – престарелый профессор-сморчок с верноподданными доцентами – в жизни и мухи не обидят, а шефа затирали скрупулезно и аккуратненько. Вдруг умчится в доктора да еще со своим голосом. Под руководством Алексея Максимовича удалось собрать интересную установку, старались применить все новое, да много ли достанешь с протянутой рукой?

За стендами ребята и женщины занимались своими делами, на новичка не обращали внимания. Они уже что-то умеют, чему-то научились. Новичку их догонять, но это его задача. Пока он для них ни хорош, ни плох – новый человек средней упитанности и среднего роста.
На стенде лежала книга – перевод с английского. Полистал ее, стало понятно, откуда пришло в здешние схемы большинство идей.
Принесли прибор. Илья собрал схему, но включать не стал, уступил место Вадиму.

К тому времени, когда прибор настроили, в лаборатории никого не осталось. Прибор поместили в термостат и сели с Вадимом играть в шахматы.
– Ты встал на комсомольский учет? – внезапно спросил Илья. – Готовь деньги, у меня с взносами строго.
– Зачем ты это сказал? – спросил Вадим огорченно. – Нельзя тебе быть комсоргом.
– А я просился? – взорвался Илья. – Раз вступили в комсомол, чтобы попасть в институт, хотя бы взносы платите регулярно.
– Бурков тебя рекомендовал – ты ему подходишь.
– Вот-вот, а каждый подумал, лишь бы не меня. Я один был против себя.
– На следующих выборах ты один будешь за.

Илья онемел от обиды. После драки кулаками не машут. Он это понял – ушел из лаборатории. В полном молчании закончили партию, начали еще одну. Вернулся Илья, подошел к стенду, на котором стоял термостат.
– Вадим! – закричал он оттуда. – Когда термостат включается, прибор чихает. Тебе не кажется, что мы сделали барахло.
– Мы еще ничего не сделали, – ответил Вадим.
– Как знаешь, – Илья подсел к играющим, развернул телеграмму и продекламировал: «Я на свадьбу тебя приглашу, а на большее ты не рассчитывай».

Вадим, не отрывая взгляда от доски, прервал его:
– Ты сегодня разболтался.
– Пользуйся случаем. Когда еще тебе представится возможность видеть обнаженную душу?
– Нам не интересно. Прикрой душу рубашкой.
Через месяц-другой от Ленки из Ленинграда придет подобная телеграмма. Что должно произойти, то произойдет, пусть ни себя, ни других не обманывает.
– Проигрываешь? – ехидно поинтересовался Илья у Вадима. – Сумбурно играешь. Возник замысел – пляши вокруг него, а ты соблазнился новой идеей. Обрати внимание, как Марат концентрирует силы. Бойся его, он будет крепким соперником в работе.

А утром «соперник в работе» попался на детский крючок. Результаты испытаний Буркова не обрадовали.
– Какие есть соображения? – спросил он и строгим взглядом посмотрел на каждого. – Твое мнение Илья.
Илье не пришлось ничего сказать. Вбежала Марина Вещунина и закричала:
– Николай Николаевич, вас Марянов зовет! Он делит мебель. Вы ж не прозевайте.
– Приятные вести. Сходи, Илья, разберись.
Илья ушел. Бурков снова посмотрел на каждого и повторил вопрос:
– Куда гребем? Твое мнение, Марат.

Тут бы рот на замок или вокруг да около, но мы не лыком шиты. Пошел от очевидных фактов, а откопал не ту причину. Ненароком обвинил Вадима в малограмотности, а он в два счета опроверг – попал оппонент со стула на сковородку. Вобрав голову в плечи или как там еще, ждал, что Вадим с иронической улыбкой сверху вниз посмотрит на новоиспеченного критика или украдкой подмигнет Буркову, каков, мол, наш знаток, но взгляд Вадима витал далеко от мелочной земной возни.
– Не здорово с прибором получилось, – заключил Бурков и вынес решение: – Илья закончит испытания, ты переключишься на новую работу, – это уже Вадиму, – а ты, Марат, не передумал заниматься помехоустойчивостью? – и взгляд в упор.

Не всегда на рот крючок набросишь. За простым с виду вопросом таилась проверка с подвохом – на смелость и на сообразительность. С прибором неладно – не испугаешься исследовать, будешь отстаивать наивную точку зрения? Мимоходом легко узнать, чего стоит новичок, но это рано или поздно станет ясно, зачем кривить душой?
– Если можно, я бы начал с простого.
– Возьмешься за генератор для новой работы? – предложил Вадим и обернулся к Буркову.
– Я – за! – согласился Бурков и поднялся из-за стола. – Марина, ухожу.
– Николай Николаевич, берите больше стульев, – попросила Марина. – Надоело сидеть на ящиках и табуретках.
В этот день в комнате появились три новых стола и два соседа. Бурков и Вадим переселились. Одиночество кончилось.

4

Пора и дома благоустраиваться. Ни кафе, ни столовой в городе не было. Единственным заведением, где можно поесть, был ресторан на бывшей базарной площади. Площадь и пустырь за нею отдали институту, а деревянный барак и склады сохранились в первозданном виде. Придорожный ресторан имел два зала. В первом – шесть столиков и две толстые официантки в коротких передниках с кружевами. Рублевые обеды без вина и водки дохода не приносили, и официантки не торопились.

В другом зале – самообслуживание. Раньше в нем была забегаловка, потом, по просьбе института, прорубили окно на кухню и оборудовали примитивную раздачу. Убирают две Зины, большая и маленькая, собирают посуду да изредка развлекают себя «выносом тела». Маленькая жилистая Зина подхватывает пьяного под мышки, а рыхлая большая поднимает за ноги. Несут по проходу, заставленному бочками, и сталкивают с крыльца на траву. Кругом грязь, многоэтажный мат и пьяные лица. За стойкой толстая буфетчица бойко торгует спиртным и неохотно – талонами на обед, переругивается, обсчитывает налево и направо и вытирает потное лицо мятым полотенцем.

На завтраки чаёк и что придётся. Самостоятельная жизнь начиналась не так, как хотелось маме. Пора приниматься за хозяйство – купить посуду, инструменты и оборудовать кухню и встроенный шкаф. Пролетарию нечего терять, если у него есть рабочие руки.

5

Трудное дело – самого себя ставить на ноги. Природа позаботилась, чтобы человек жил, чувствовал, любил, даже соображал и шевелился, если прижмет со всех сторон, но что заставляет человека ориентировать свои ленивые извилины на познание самой природы и жизни? Приходит час, включаются наследственные механизмы, пробуждаются желания – и человек любит. Родители, бабушки и сестры учат его чувствовать и сострадать. Любимые люди побуждают шлифовать характер и волю, но кто учит смотреть в корень?

Учителя ставят тройки и четверки, все остальное – будь любезен сам. Научится шевелить мозгами – черт ему не товарищ, а не научится и подменит работу карьерой – пошла игра в перевернутый мир, белое в черное, черное в белое. Делал первые самостоятельные шаги, и надо было не споткнуться. Наблюдательный Бурков зорко следил за новичками – можно было оказаться на обочине. Хотелось решать сложные задачи, а приходилось решать пустяковые, но по-своему сложные.

С листом гетинакса переступил порог макетной мастерской.
– Наука пожаловала! – насмешливо встретил бригадир слесарей Федя Сечкин. – Со своим материалом? Для дома, для семьи полочка?
– Нет, для работы тёрочка.
– Санников, сделаешь? – обратился Сечкин к крепышу. Сам не слабак, а тот и того гуще – курил у верстака и искал смысл жизни под ногами на полу. Подломило молодца жизненное бремя. Устал бедняга – день рабочий начался. Уж как смотрел на него – он оставался неподкупен: пуская клубы дыма, все неживое созерцал вокруг, избегая направленные на себя просящие взгляды. Мыслить – не работать. «Сегодня одному, завтра другому?». Философ деревянных половиц. Оно ему надо? Если сесть на его стул, по-своему, он прав.
– Потерпит?
– Мне бы инструменты, – что еще себе предложишь.
–
В Политехническом наблюдал, как лихо управлялись лаборанты со сверлильными станками, но одно дело – любопытствовать и совсем другое – самому держать штурвал. Простое и ясное в общих чертах представление вблизи рассыпалось на множество конкретных операций. Захотел проверить и включить станок – искал кнопки на колонне, а они оказались на станине. Стал вставлять сверло – оно не закреплялось.
– Ты подержи за ремень передачи.
Наблюдают черти.

Стал высматривать ремень на колонне, а он оказался на консоли, где же ему быть, если подумать. От сверла до подставки – дистанция огромного размера. Увидел на колонне рукоятку, потянул – она ни с места. Насмешливые мужики за спиною. Иногда под пристальным взглядом двух слов не свяжешь, а тут – откуда прыть взялась. Рванул рукоятку двумя руками – шпиндельная головка сорвалась. Услышал треск и звон металла.
Сечкин сам заменил сверло и просверлил пару отверстий. Ворот рубашки неприятно тер взмокшую шею, но ведь не перетер, живым остался – не сгорел и сквозь землю не провалился.
Урок со слесарями в памяти. Сделал первый робкий шаг по длинной дороге, по которой каждый сам себя учит ходить.

6

Не все шаги получались удачно, случалось – прихрамывал. Возился с источником и не заметил, как подкрался Бурков.
– Как обстоят дела с генератором?
– Один вариант я спаял, – попытался встать, но Бурков надавил ладонью на плечо и усадил на место. – Смонтирую источник – буду исследовать.
– И не проверишь? Или уверен, что будет работать? – Бурков наклонился и смотрел в упор.
Не хотелось сознаваться, что уже проверил. Вадим однажды заглянул в схему.
– Ты не учел, что при нагрузке генерация сорвется.

Когда потом вспоминал разговор, представлялся задумчивый Вадим, а себя рядом будто бы не было, хотя не мог забыть, как в этот момент пристально уставился в тетрадь. Перевел американскую схему на отечественные элементы и не подумал, с чем и как будет работать. Почему мы безумно любим быть непогрешимыми? Почему не любим себя, сидящими в луже? Успех приятнее, но что в нем поучительного?
Вечером доработал схему и, когда на этаже никого не было, перенес ее на стенд Ильи. Бурков словно чувствовал подвох. Сказать правду уже поздно, не может он догадаться – ни одна живая душа не видела.


7

В воскресенье, в полдень, когда варил суп, пришел Виктор Кромкин из лаборатории Ланина. Андрей каждую субботу после работы уезжал в Москву, у него там жила мать и будто бы жена. Кромкин знал об этом.
– Не помешал? Ты, говорят, в шахматы всех обыгрываешь? Я у пионеров научился. Ты меня потренируешь без офицера или без туры?

Если уж фигуры стал называть по-простонародному, держи ухо востро – притвора прожженный.
Поиграли, потом вместе пообедали, и Виктор захотел нарисовать портрет. Рисунок его поразил. Привык к себе по фотографиям, по отражению в зеркале, а здесь – профиль, в облике что-то острое, нераскрытое, а поза и взгляд привлекают к себе.

Потом из-за Витьки Кромкина, долго спорили с Андреем. Он как начинающий начальник мечтал быстрее вытолкнуть сотрудников на рубежи самостоятельного мышления. Пытаясь разобраться, как в голове заходят шарики за ролики, Андрей штудировал фантастику.
– Я допускаю, что существуют нереальные условия и придумываю свое продолжение.
– Стоит ли тягаться с автором?
– Конечно, с автором не стоит, а с задачей приходится. Чтобы ее решить, отыскиваешь необычные точки зрения, обычные опробованы. Мне кажется, люди, от природы способные к нестандартному мышлению, становятся крупными учеными.
– Не наоборот?
– Ну, понятно, можно утверждать обратное. У крупных ученых вырабатывается навык мыслить нестандартно. Если человек увлечен посторонним, мне кажется, он не пойдет далеко в работе.
– Надо каждому давать трудные задачи и требовать выполнения, тогда каждый станет специалистом.
– Бросить с обрыва в воду и смотреть, кто выплывет?
– Если держать по колено в воде и не пускать на глубокое, поневоле вспомнятся детские забавы.

8

На ближайшем собрании Бурков пообещал серьезную работу. Накануне получили пять новых столов и несколько стульев. Теперь столы размещались в два ряда. Вадим сел у стены возле Буркова. Его место занял Илья Журавский. В дальнем углу расположился Побегушный. Марина Вещунина, Нонна Бравина и техник Тамара Осеева заняли другой угол. У стола перед Побегушным устроились Боря Смежнев и Аркадий Кулинич. Профорг Толя Боначенко открыл собрание. Слово предоставляется Буркову. Докладчик волнуется, перекладывает на столе бумаги и долго не может начать. И это Николай Николаевич, обычно уверенный в себе.

– Планы у нас обширные, – говорит Бурков, глотательными движениями преодолевая спазмы. Вначале речь дается ему трудно, он старается не смотреть на присутствующих, но постепенно справляется с затруднениями. – Всем известно, что мы завершили разработку первого прибора. Мы научились организовывать работу, научились воплощать схемы в металле. Здесь я отмечу заслуги Толи Боначенко.
Толя зажмурился от удовольствия, и аудитория с одобрением отнеслась к похвале.
– Мы научились проводить испытания приборов. Немалая заслуга в этом Ильи Журавского.

Илья склонил голову, как будто был в чем-то виноват.
– Мы первые в институте выпустили документы на готовую продукцию. Я имею в виду работу Марины и Нонны.
У девчонок засияли лица.
– А что с прибором будет? – воспользовавшись паузой, спросил Аркадий Кулинич и погасил у многих воодушевление.
– Первый блин комом, – ответил Бурков, – но теперь мы знаем, какие подводные камни встречаются в нашей работе. К счастью, у заказчика изменились планы. Работа считается выполненной.
– А если бы заказчик не отказался от прибора? – Илья спросил.

Бурков сверкнул глазами в сторону Ильи.
– Никто из вас, кроме Побегушного, никогда раньше не работал, опыта нет, но пора кончать разминку. Вы обратили внимание, что в комнате пять незанятых мест? Нам не хватает техников и инженеров, у нас мало оборудования. Я требую у дирекции, но того же требуют другие. Мы работаем не хуже, а во многом – лучше других.
– А результатов не видно! – выпалил Илья.
– Илья, как тебе не стыдно? – возмутилась Марина, – Николай Николаевич, рассказывайте.

Илья, не мигая, смотрел на Буркова, Николай Николаевич отвел глаза.
– Илья прав, – сказал он, – на слово нам не поверят. К финишу приходят многие, но приз достается победителю! Кто окажется первым? Тот, кто раньше возьмет старт, правильно распределит силы и сделает рывок. От нас с вами, от нашей работы зависит будущее лаборатории.
– Николай Николаевич! – закричала Марина. – Мы с вами согласны. Мы согласны? – обратилась она ко всем. – Чего молчите?
– Кто не согласен? – Аркадий Кулинич поднял указательный палец левой руки, а правой занес авторучку над чистым листом бумаги.
– Настала пора ввести четкое разделение на группы. Руководителем разработки П-62 назначается Вадим. В группу войдут: Боначенко, Журавский, Марина и Тамара. У нас еще есть задание на специальное управляющее устройство – СУУ. Побегушный назначается техническим руководителем. Непосредственную разработку будет вести Марат.

9

Начало работы над СУУ совпало с великим переселением народов – после затяжных споров о недоделках сдали, как есть, очередной жилой корпус. На втором этаже западного крыла получил на зависть многим отдельную коморку Андрей Ланин – четыре на четыре с натяжкой скромных шага. Вдвоем с Кромкиным перенесли за два рейса его казенную койку с панцирной сеткой и матрас с причиндалами, а он сам перенес костюм и чемоданы. Только проторили тропинки друг к другу – и надо расставаться. Мог ли, перетаскивая вещи, предполагать, что судьба самых дорогих людей – Ани Наследовой и Гали Тугановой – тесно переплетется с судьбой случайного соседа...

Об этом рассказ впереди. Покинем пока Марата Ветрова с койкой в руках на половине дороги к соседнему корпусу и обратимся к другим персонажам. В формировании мировоззрения и души, в трудном процессе закручивания внутренних пружин, упругого завода которых должно хватить на долгую жизнь, Ане Наследовой суждено сыграть значительную роль. Попробуем представить, что она могла бы рассказать о себе.