Я буду ждать на темной стороне. Книга 4. Глава 23

«Врача!!! Врача!!! — вопил Новаковский как ненормальный, врываясь на порог больницы, переоборудованной под военной госпиталь. — Здесь человек погибает!»

Впереди себя он катил на инвалидном кресле раненого бойца, чья одежда полыхала до сих пор, но никто из медперсонала почему-то не спешил к ним бросаться, игнорируя все призывы о помощи.   

После успешной сдачи экзамена пару отрядов бригады имени Шекспировича как раз приступила к исполнению своих обязанностей, выдвинувшись в полной экипировке к ранее оставленным предыдущими бойцами позиций, откуда целый месяц тщетно пытались выдавить врага. Но вот незадача, стоило им пройти вперед пару лишних километров, где до самой позиции оставалось всего ничего, как они были встречены мощным артобстрелом со стороны неприятеля, длившемся около получаса. В результате чего им пришлось отступить, лишь бы не попасть в окружение, потратив на преодоление пару километров несколько дней по причине плотного обстрела. Когда в мирное время тот участок дороги можно было пресечь за полчаса.

Снаряды падали прямо с неба, разрываясь буквально в двух шагах от них, как казалось самому Новаковскому. Тогда он на собственной шкуре ощутил, что значит находиться в этих самых военных сводках, а не просто читать их за утренним кофе после душа.

Все произошло быстро и неожиданно. Именно в тот момент, когда думаешь, что тебя это не коснется или беда обойдет стороной. Он тоже так думал. А потом долго не мог прийти в себя, перебирая в уме остатки воспоминаний того дня.

Особенно запомнился ему момент, когда во время обстрела Драгомарецкий хотел ему что-то сказать или предупредить, но от переполняемого страха его челюсть так свело судорогой, что эти слова застряли в горле, потеряв свое значение, когда уже все закончилось.

Им с Мефодием повезло укрыться в окопе возле какого-то дерева. Благодаря его разросшимся корням их не засыпало землей как остальных после прилета и позволило довольно быстро выбраться наружу. Тела бойцов порой так сильно разлетались на части от взрывов, что для сбора их останков приходилось использовать два, а то и больше мешков. Бывали случаи, когда от человека и вовсе находили пятнадцать процентов фрагмента тел. Поди, угадай потом, он это был или кто-то другой. Такова была цена за защиту территорий.

Тогда же они потеряли Христоса, хотя сам Новаковский был уверен, что если кого они потеряют в первых рядах во время штурма, будет вечно перепуганный Драгомарецкий. Все сталось с точностью до наоборот. Впрочем, Егор всегда подозревал, что в этой игре они были даже не пешкам, а обычной шахматной доской, которую рано или поздно должно были разбить на мелкие щепки. Так, в частности, оно и произошло.

Как только начинался прилет или снаряды свистели прямо у них над головой, его почти всегда охватывала паника, парализовавшая его способность логически думать и предпринимать нестандартные решения для борьбы с противником.

Чуть легче становилось, когда ему удавалось спрятаться в укрытии в виде шаткой конструкции над головой, готовой обрушиться на него в момент прямого попадания и стать для них всех ещё одной братской могилой. Но сам факт того, что над головой у них было что-то вроде потолка, отделявшего их от внешнего мира, привносило в душу долгожданное спокойствие, создавая впечатление мнимой безопасности. Сложно было не поддаться этому чувству, как и найти ему рациональное объяснение.

Чудом оставшись тогда в живых, но запомнив эту первую свою вылазку на всю свою жизнь, Егор дал себе обещание любыми путями выбраться из этого ада, даже если ему за попытку дезертирства грозил серьёзный приговор. Он никогда не считал себя великим бойцом, так и не обнаружив у себя впоследствии ни особой отваги, ни доблести. Может, у кого-то это было по-другому, но конкретно в его случае все выглядело иначе.

Защищать отчизну — благое дело, но это была явно не его стезя, не его предназначение. Он предпочитал оставаться в живых, нежели умереть молодым, но с почестями, понимая, что к его могиле, кроме некоторых сослуживцев, больше никто не придет, потому как женой и детьми в своем возрасте он обзавестись ещё не успел. А остальным родственникам он не особо-то и был нужен.

А ведь накануне вылазки его и остальных заставили заключить договора о «неразглашении», где запрещалось рассказывать родным и СМИ, что на самом деле происходило на линии фронте. Как позже ему объяснили, это могла быть любая информация, касавшаяся состояния боеготовности бригад, слаженности их действий, обеспеченности боеприпасами, условий проживания, где любая жалоба, вплоть до недовольства приказами командира, жестко наказывалась. В некоторых случаях вплоть до лишения свободы на несколько лет.   

Удирая тогда с позиций, и теряя по пути оружие, чтобы было легче бежать, Новаковскому повезло отбиться от остальных, и ничего не соображая от охватившего его панического страха, в момент повторного обстрела он подвернул ногу и упал возле поросшего высокой травой холма, (что было тоже не совсем здорово, ведь так он мог наступить на растяжку и остаться инвалидом), не спеша подниматься, пока вокруг не воцарится тишина. 

Далеко убежать у него все равно бы не получилось. Заградотряд в лице Санчо, Циско и Мейсона успешно справлялись со своими обязанностями, делая все возможное, чтобы дезориентированные новобранцы не разбежались кто куда, оголяя позиции.
 
Когда Егору показалось, что вокруг все вроде бы утихло и ему больше ничего не угрожает, он  немного привстал с земли, оглядываясь по сторонам так, будто на него охотился снайпер. Наконец ему удалось более-менее оторваться от земли и унять дрожь в теле. Как только он понял, что опасность миновала, моментально воспрянул духом, чувствуя, как к нему возвращается былая бравада. А ведь ранее здорово испугавшись взрывов, он был готов бежать куда глаза глядят, нигде не останавливаясь, пока не упадет в какую-то выбоину на дороге, лишь бы избежать смертоносного огня.

Собравшись с духом и встряхнув свою форму от земли, он собирался было отправиться на поиски своего потерянного оружия, когда до его слуха долетела просьба о помощи. Так он наткнулся на раненого Циско, чья одежда все ещё тлела от недавнего прилета. Представитель заградотряда был на грани жизни и смерти, но умирать не спешил, несмотря на внушительные площади ожогов на его теле.

Поначалу Егор хотел сделать вид, будто его не заметил, и тихо сбежать с поля боя, но вовремя вспомнив о данной накануне присяге не оставлять в беде своих, разрываясь между эгоистическим инстинктом выживания и необходимостью выполнения долга, переступил через собственные принципы, взвалив на себя неподъемную ношу, с которой мог погибнуть в случае нового обстрела.

Стараясь не бередить лишний раз полученные травмы бойцом, он обследовал его, оценивая серьёзность положения. И вместо того, чтобы бросить бойца на произвол судьбы, и спастись самому, руководствуясь странным чувством долга, Егор потащил его на себе, оказав ему невесть какую услугу.

У их командира, чье мышление было заточено под бизнес-деятельность, для бойцов существовали свои расценки за различные «ништяки». Это была своего рода дань, которую следовало платить своему командованию за тот же невыезд на позиции, десятидневный отпуск, эвакуацию с поля боя, а также возможность получить дополнительный рожок для автомата.

Те, кто платить не хотел, шли на передовую, превращаясь там, в штурмовое мясо, которым закидывали оккупированные территории. Так что вытаскивая тогда раненого Циско с поля боя, Новаковский в какой-то степени избавлял его от уплаты дани Джмыге Бонифацию Варфоломеевичу.

А вообще-то это была работа санитаров. Но пока боец дождется эвакуации с линии огня, за это время он мог десять раз истечь кровью и столько же раз умереть. Зачастую санитары не спешили забирать их с поля боя, пока не увидят на своей карте оплату наперед за оказанные ими услуги. Ведь они тоже в какой-то степени рисковали собой, выползая под огонь. Пусто в кармане — никто эвакуировать тебя с передовой не будет. Лежи и подыхай под огнем вражеской артиллерии. Один Новаковский сделал это бесплатно, не потребовав с Циско даже задатка наперед.

Понимая, что самому дотащить до ближайшей медсанчасти бойца вряд ли получится, бросив его возле какого-то пня, он отправился на поиски подмоги, наткнувшись на уцелевшего приятеля Лисова и объяснив ему в двух словах ситуацию. Пораженный самоотверженностью сослуживца, которой, однако, не мог похвастаться сам, Мефодий ринулся за ним, надеясь также приложить свою руку к столь доблестному делу.

Добравшись до раненого Циско, сначала они хотели смастерить для него некое подобие носилок, чтобы его проще было нести, однако так и не найдя поблизости никаких подручных средств, Новаковскому пришлось снова пойти на жертвы. И подбадриваемый приятелем, таки взвалить Циско себе на спину, и потащить его в таком виде до медсанчасти.

Благо, физическая сила и выносливость помогали ему это сделать без проблем. Шагая за ним, Мефодий следил за тем, чтобы Циско не свалился во время транспортировки на землю.

Так, продвигаясь вперед с небольшими привалами, они вышли на какую-то поляну, и, расспросив местных, где здесь находится ближайшая больница, вскоре наткнулись на амбулаторию, рассчитанную на небольшое количество обычных пациентов, что уже говорить о раненых.

Обрадовавшись возможности избавиться наконец от своей ноши, Новаковский перевел дух, и снова взвалив на свои плечи раненого бойца, ускорил шаг, выдвинувшись к этому зданию. Однако стоило им с Мефодием переступить порог амбулатории, как их настигла новая волна разочарования.   

— Поскольку вы пришли сюда вне электронной очереди, вам придется заполнить для начала вот эту форму! — грозно пробулькала из окошка регистратуры старшая медсестра, швыряя им в руки какой-то рулон бумаги.

Упав на пол, тот развернулся прямо у них глазах, да так, что конец этой макулатуры достал до дверей кабинета бухгалтерии в дальнем углу коридора.
Это был пустой бланк истории болезни, куда они должны были внести данные бойца. А то, что он находился в состоянии обморока и вряд ли мог им что-то там продиктовать, никого не волновало.

Хорошо, что какая-то санитарка позаботилась предоставить им свободное инвалидное кресло, куда Егор поспешил приземлить Циско, сбрасывая его со своих плеч, пока туда не поместили ещё какого-нибудь тяжелораненого. Впрочем, выбирать им особо не приходилось.

Оглянувшись по сторонам, они поняли, что доставить его в другую больницу у них вряд ли бы получилось: Циско мог скончаться по пути. Поэтому им пришлось делать ставку на то, что было под рукой, оставляя бойца на попечение медперсонала этой амбулатории. 

Она и в мирные времена была не в состоянии принять обычное количество пациентов, (расходы амбулатории не покрывал местный бюджет, вдоволь разворованный местными чиновниками и не только), что уже говорить о раненых, которыми кишели тамошние отделения, валяясь за неимением свободных коек, где попало в ожидании своей очереди к хирургу.

— Только не это! — взмолился Мефодий, поворачиваясь к Новаковскому, который в тот момент был занят изучением бланка истории болезни, не зная, с какой стороны к нему подступиться. — Мы будем заполнять его до самого вечера, а помощь Циско нужна уже сейчас!

Его мысль выглядела рациональной. И пытаясь хоть как-то ускорить события, дабы облегчить мучения бойца, Егор снова подошел к окошку регистратуры, где заседала старшая медсестра, рискуя быть в этот раз посланным ею навсегда и бесповоротно.

— Погодите, а без этого никак нельзя? — аккуратно поинтересовался он у этой пожилой особы на имя Галатея Потапкина, прекрасно отдавая себе отчет в том, что если они с Мефодием возьмутся за заполнение формуляра бланка, то Циско скорее всего, отдаст концы прямо здесь, так и не добравшись до травматологического отделения.

Поглощая обед с таким чувством, будто еле дождалась возможности утолить наконец-то свой голод, старшая медсестра не сразу поняла, что к ней обращаются. И принадлежа к той категории людей, которым было плевать, что происходило вокруг, лишь бы эти события не нарушали её жизненный график, она одарила Новаковского таким разъяренным взглядом, что решив больше не обращаться к ней за помощью, тот был вынужден вновь вернуться к Мефодию, пожав плечами в ответ на все его расспросы.

Делать было нечего. Пришлось взвалить на себя решение и этого дела. Таким образом, подхватив с пола рулон документации, Егор устроился на краю кушетки, и, вооружившись позже врученной ему ручкой, на глазах у изумленного напарника взялся заполнять пустой бланк, внося туда собственные данные.

— Нам дорога каждая минута жизни Циско, а ты занимаешься какой-то ерундой! — набросился на него Мефодий, вырывая у него из рук эту проклятую историю болезни.

— Серьёзно? Да без этого бланка его не будут лечить ни в одной больнице! — выругался Новаковский, отнимая у него документацию.

— А как ты будешь его заполнять? Сам подумай! — упрямствовал приятель Лисова. — Ведь ты даже не знаешь группу крови Циско!

— Ну и что! — пожал плечами Егор, не увидев в этом особой проблемы. — Я свои данные впишу, приукрасив слегка картину.

— А как ему будут потом переливать кровь? — раздраженно выдал Мефодий, поражаясь уровню его легкомысленности, когда на кону стояла жизнь человека. — По твоим данным и твоему резус-фактору?! Ты хочешь, чтобы Циско быстрее скопытился?

— Думаешь, кто-то на полном серьёзе будет изучать эту информацию? — саркастически отозвался Новаковский.

— Главное, чтобы она была! А что с ней сделают в дальнейшем, это уже не нашего с тобой ума дело, понятно?

Обескураженный таким ответом, Мефодий оставил его наконец в покое. И только им удалось получить регистрационный номер кабинета, где должны были провести обследование раненого после сдачи в регистратуру наспех заполненного бланка истории болезни, с воплем: «Надеюсь, ещё успеем прорваться!», они покатили вперед инвалидную коляску с бойцом, в чьем теле едва теплилась жизнь, расталкивая всех и все на своем пути.

Так они разминулись с выскочившем им навстречу горящим человеком, который тоже нуждался в оказании экстренной помощи со стороны квалифицированного хирурга.

А потом их тоже обязали сдать кровь. И не до конца понимая, к чему их готовят, Новаковский заметно насторожился, когда врач предложил им с Мефодием пройти обследование и провериться на ВИЧ и гепатит С. Поначалу он и вовсе увидел в этом намеке некое оскорбление для себя самого, словно местные врачи принимали их за каких-то забулдыг, которым запрещалось взаимодействовать с нормальными людьми, пока они не пройдут обследование. Но поскольку хирург продолжал на этом настаивать, им пришлось пойти на уступки и сделать все, что от них требовалось, не особо ропща и возмущаясь. И хотя сам Новаковский был уверен, что с его здоровьем все в порядке и ни в каких проверках он не нуждается, они с Мефодием только вздохнули с облегчением, узнав, что их результаты на неизлечимые болячки оказались отрицательными.

Немного позже их попросили пройти в пункт сдачи на крови. И по-прежнему продолжая пребывать в неведении относительно того, что с ними хотели сделать, Егор опомнился, когда его усадили в какое-то кресло, а одну из его рук перетянули жгутом, попросив перед этим пару раз её поднять вверх и опустить, чтобы спровоцировать прилив крови к венам. Так ему повезло стать ещё и донором крови, когда выяснилось, что он обладал редкой группой — четвертой отрицательной, чьи запасы в амбулатории истекли, и взять её было пока неоткуда. Сам того не осознавая, в тот момент Новаковский возможно спас жизнь какому-то бойцу, который срочно нуждался в переливании весьма редкой группы крови.

Таким образом, вместо пары часов, как рассчитывали они с Мефодием здесь задержаться, в итоге им пришлось провести там пару суток. А все из-за сдачи крови и её последующей обработки.

У самого Мефодия была первая группа, но такой крови в амбулатории пока хватало. 

Немало пережив за тот период времени, по возвращению обратно в часть, у Новаковского накопилось немало вопросов к командиру, которые он и хотел ему задать, будучи  не совсем уверен, что тот вообще изъявит желание его выслушать.

Собственно говоря, кто он был такой, чтобы учить жизни закаленного в бою человека, который и сам знал, как следовало поступить в том или ином случае, и какую тактику надо было принимать в случае отступления.

Но порядочно натерпевшись тогда, и все ещё находясь под впечатлением ситуации с раненым Циско, Егор дал себе слово найти свободную от тренировок минуту и поговорить с глазу на глаз с Бонифацием Варфоломеевичем, даже если после такого разговора тот укажет ему на дверь, либо вовсе вышвырнет его вон, намекая на наглость, которую не позволял себе ещё не один боец на его памяти. 

Книга 4. Глава 24

http://proza.ru/2023/12/11/815