Сонет 7. В безвременьи

Бывают такие невысказанные романы, которым не суждено воплотиться. Они случаются в самое странное время и в самом неподходящем месте. Там, где жизнь смыкается со смертью, где все зыбко и ненадежно. Но именно в этом безвременьи все оказывается так остро и осязаемо, как, может быть, нигде и никогда.

Ольга лежала на больничной койке с вытянутыми по швам тонкими бескровными руками. Операция осталась позади, но все тело было парализовано болью. Такой всепоглощающей, что даже ее гнойная душевная боль не смела с нею соперничать, с почтением отойдя в терпеливом ожидании.

Ольга открыла глаза. Белый потолок нависал устрашающе низко, словно хотел вдавить ее безвольное тело в железные пружины кровати всей своей могильной тяжестью. Дышать было больно, думать – больно, жить – мучительно больно. Сверлящая мозг тишина дребезжала в ушах и выворачивала глаза.

И в этой раздирающей боли и тишине вдруг открылась дверь. Она всегда открывается.


Дежурный врач вошел в палату. Он секунду помедлил и сделал шаг. Присел на край кровати, взял тонкую бледную руку в свою горячую, пульсирующую жизнью, живую ладонь.

Зачем он взял ее руку? Этого Ольга с уверенностью сказать не могла. Она ощущала лишь огромную жаркую ладонь. Словно вынутое из груди сердце, вложенное в ее бездыханное тело.

Доктор измерил давление, что-то спросил. Ольга непонимающим взглядом смотрела на его размытый туманный силуэт. «Белый ангел», – коснулось краешка ее сознания. Она медленно, с невероятным усилием стала смотреть туда, где у ангела могло быть лицо. Из тумана вынырнули мягкие губы с опущенными уголками и легкой затаенной усмешкой. Губы смыкались и размыкались, издавая отдаленные звуки, которые никак не складывались в слова. Ольгин взгляд поплыл дальше, огибая прямой тонкий нос с узкими безупречными ноздрями, и остановился у переносицы. У ангела оказались умные, немного усталые серые глаза с лукавым прищуром. Они смотрели внимательно и излучали мягкое рассеянное тепло.

Горячая ладонь легла Ольге на живот и плавно закачалась как лодочка на волнах. С каждым покачиванием она словно вливала в недвижимое тело оставившую его на время жизнь. Ольга закрыла глаза и ушла прогуляться по облакам.
Ночь сменилась утром, утро – днем, день – вечером и снова ночью и утром. Боль нехотя отступала, потолок понемногу приподнимался и уже не давил так беспощадно. В прежде вакуумной тишине стали различимы внятные звуки.

Тоненькая Ольгина жизнь теплилась как лучинка и мерцала в плывущем полузабытьи. Доктор приходил раз в день, иногда чаще, садился на край кровати, брал Ольгину руку в свою, потом клал жаркую ладонь на ее вогнутый, исполосованный скальпелем живот и вливал по капле в ее тело жизнь. Она уже слышала, что он говорит, но мягкие движения его губ и теплый свет глаз были много важнее, чем смысл произносимых слов.

Спустя семь сменивших друг друга дней и ночей Ольга уже могла поворачиваться на бок и знала, что белого ангела зовут Сергей Борисович. Доктор оказался молодым и неуместно красивым, с высоким лбом и мягкой волной темно-русых волос. Он уже не смотрел на нее так обреченно, лукавый прищур становился все глубже, а во взгляде то и дело мелькала неизвестно откуда взявшаяся нежность. Для Ольги же теперь вообще не существовало ничего, кроме его животворной руки и теплого света глаз.

Через две недели Ольге разрешили вставать, и она, держась за все, до чего можно достать рукой, с младенческим изумлением делала первые шаги. Ангел, проходя мимо палаты, приостанавливался и кивал, улыбаясь одними глазами.

Вскоре Ольга уже подолгу гуляла длинным больничным коридором. Иногда они встречались. Останавливались. Говорили. О чем-то. Смотрели друг другу в глаза. Робели, смущались. Неумело, как школьники. Отводили взгляд в сторону, но снова жадно смотрели и жадно говорили. О чем-то.

Ольга возвращалась в палату, закрывала глаза и шла прогуляться по облакам под руку с белым ангелом. Ее вогнутый живот покачивался, как лодочка на волнах, и ощущал тайный жар.

По окончании второго месяца Ольгу выписали. Накануне они случайно встретились в коридоре. Отвели взгляды, потупились. Тихо разошлись. Не попрощались, не посмотрели вслед. На выписку пришел чужой врач. У него тоже были усталые серые глаза, но они смотрели куда-то в сторону.

Ольга жила дальше, ходила на работу, растила сына, латала гнойную душевную боль, вновь заслонившую собой боль физическую. Иногда по ночам ей снился белый ангел. Лицо его был размыто, но свет исходил неземной.

После Нового года Ольга зашла в больницу за какими-то документами. В ординаторской было пусто. Лишь за дальним столом у самого окна, опустив голову, сидел Сергей Борисович и торопливо писал в толстую тетрадь.

Она подошла, робко протянула ему руку. Он оторвался, поднял голову и не удивился. Из его серых глаз плеснуло нежностью.

– Только у меня руки холодные, – засмеялся он, протягивая ей навстречу большую ладонь. – Плохо топят!

Ольга тихо улыбнулась и вложила в его руку свои горячие пальцы:

– Это ничего. Мне уже тепло.

Больше Ольга в больницу не приходила.

В жизни все утряслось. Боль душевная ушла, прихватив с собой боль физическую, и уступив место простому счастью. Ольге было кого любить и кому себя отдавать. Но порой в толпе вдруг мелькал знакомый взгляд серых глаз. Тогда она поднимала голову, улыбалась проплывающим мимо белым облакам, и сердце наполнялось несказанной нежностью.