Белый шум

  Зимняя сессия  на четвертом курсе выдалась тяжкая. Мало того, что предметы один сложнее другого, так ещё и экзаменаторы не подарок. «Электрические аппараты и средства автоматизации» Боря Файбушкин сдал на "хор", но с большим напрягом. Экзамены принимал сам завкафедрой Нудель Давид Львович, фамилия которого характеризовала его с удивительной точностью. Если префразировать  знаменитую фразу Чехова о том, что «в человеке всё должно быть прекрасно…», заменив слово «прекрасно» на «нудно», то получится  точный портрет Давида Львовича; ему даже прозвище, как это обычно принято у студентов, придумывать не пришлось.  Фраза «Ну этот Нудель и зануда» всегда присутствовала в разговоре, если речь шла о нём.

  Боря  всё ответил по билету, но Давид Львович едва насмерть не замучил его, задавая дополнительные вопросы. Однако, причины такого сверхдотошного  допроса были не только в  занудстве преподавателя. Дело в том, что Боря, будучи весьма способным студентом, которому учёба давалась легко, имел при  этом, однако, патологическую склонность к списыванию. Нудель знал об этом, поэтому и гонял его по материалу, дабы подстраховаться, на случай, если Боре всё- таки удалось  списать.

    Списывание  было для Файбушкина своеобразным хобби, которое в свою очередь являлось,  как бы, производным от  дугой - более сильной  патологии – Боря был страстный картёжник. Во внутреннем кармане пиджака у него всегда была колода карт, и он постоянно виртуозно тасовал их одной рукой, чем приводил в восхищение своих однокашников. Он знал великое множество фокусов и гаданий; в общем, о картах и в картах он знал, наверное, всё, что было придумано человечеством. Боря постоянно где-то находил себе копанию таких же картёжников , как он  сам, и играл в карты ночи напролёт. Иногда он приходил не выспавшимся, пропустив первую пару, и если был в хорошем настроении, то говорил, что  играл с какими-то дилетантами, а если дела его были плохи, то объяснял, что играл с какими-то заезжими шулерами. Однокашники, обоснованно подозревали, однако, что Боря и сам был ближе к шулерам, чем к дилетантам.

   Экзамены Файбушкин воспринимал, видимо, тоже как азартную игру, где экзаменаторы были его партнёрами, у которых надо было выиграть. Просто выучить материал и сдать экзамен, как сдаёт большинство студентов,  Боре было не интересно. О его способностях  в искусстве списывания к четвёртому курсу сложились легенды.

   Некоторые классические трюки, которые при списывании проделывал Боря, были общеизвестны и если учесть, что преподы тоже были когда-то студентами,  то, казалось бы, провал неминуем, но у него они пролазили. Может быть, у Файбушкина было чрезвычайно развито какое-то особое чувство места, времени и обстоятельств, либо он тонко чувствовал психотип партнера то бишь преподавателя, либо его выручало мастерство исполнения. Например, один из его трюков: во время подготовки к ответу Боря вдруг начинал нервно чиркать авторучкой по листу, будто в авторучке закончилась паста, потом доставал из кармана запасную авторучку; преподаватели, хорошо знавшие этот трюк, злорадно улыбнувшись, отбирали её у Бори, полагая, что она заряжена шпорой.   Боря садился на место, расстроенно крутил в руках «закончившуюся», авторучку, в которой и содержалась шпора и не торопясь, но, не забывая морщить лоб, списывал. Либо трюк имел другое неожиданное и эффектное окончание: пока Боря садился на место, он успевал вытаскивать из галстука или из рукава шпору и также благополучно списывал. В его арсенале списывальщика был и такой приём: он записывал шпоры на гранях карандаша; взяв билет, Боря делал вид, что списывает с карандаша формулы, нацарапанные на его гранях, преподаватели, заметив это, требовали карандаш на досмотр. Подозреваемый в списывании показывал карандаш, а когда обескураженный преподаватель возвращал ему чистый карандаш, он, сидя за своим столом, протирал его специальным составом, и надпись становилась видимой.
 
    Боря неустанно совершенствовался в своём хобби, зная, что на него постоянно идёт охота во время экзаменов и  использовал этот момент с присущим ему артистизмом. Для этого он  должным образом готовился к сдаче, и, приходя на экзамен, своим поведением провоцировал экзаменатора, чтобы тот, пытаясь его разоблачить, тщательнейшим образом следил за ним. Результат слежки был отрицательным, ибо Боря, имея незаурядные умственные способности и выучивший надлежащим образом материал, великолепно рассказывал по билету и нагло предлагал задать ему дополнительный вопрос. Зачем он это делал? Этим он, как бы показывал, что исправился, стал добросовестным студентом, полагая справедливо, что слух об этом разойдётся среди преподавателей, и он тем самым  отделается от реноме списывальщика. Но, ни это было главной причиной такого преображения Бори. Дело в том, что пока за ним велось наблюдение, его однокашники, имея карт - бланш, успевали списать со своих шпор. То есть, Боря работал на группу. А в следующую сессию, он набирал себе помощников из числа своих должников, и с их помощью снова списывал талантливо и неординарно. Друзья диву давались его изобретениям  и охотно помогали ему в этом, ничем не рискуя. Например, Боря подходил к отличнику Морошкину и просил его о том, чтобы тот наколол иголкой на углу билета два малозаметных отверстия. Для этого он втыкала ему в лацкан пиджака с обратной стороны иголку, предварительно научив его, как именно надо делать проколы. Другого  своего ассистента он просил проколоть три дырки, а третьего одну. Потом Боря  предупреждал тех,  кто заходил после первой пятёрки, чтобы они внимательно смотрели на билеты при их выборе и не брали «краплёные карты». Как правило, Боре никто не отказывал;  согласных поучаствовать в этом азартном эксперименте было всегда достаточно, тем более, что в прошлый раз Боря, вызывая огонь на себя, старался для них, ну и к тому же, они ничем не рисковали,  зато на пирушке после сессии было что вспомнить.  Спросив номер краплёного билета, который преподаватель клал обратно на стол, хитрец быстренько читал материал и шёл сдавать. То, что наш герой списывал на экзаменах с подошв ботинок, с манжет на рубашке, со шпор, закреплённых на спинах однокашников, упоминать не стоит, ввиду банальности этих ухищрений.

    Группа,  в которой учился Боря, без особых трудностей сдала «Промэлектронику», и впереди   осталась только «Теория автоматического управления». Экзамены принимал доцент кафедры автоматики Абесгауз Михаил Абрамович. Свой предмет он знал досконально,  и считал своим долгом  преподать его максимально эффективно, так, чтобы студенты, изучавшие у него ТАУ, помнили и его  самого, и его предмет всю оставшуюся жизнь. Об  этом он сообщал студентам сразу же на первой лекции. Ещё Михаил Абрамович обладал  каким – то  своеобразным чувством юмора.  Он, видимо, сам понимал это и время от времени считал необходимым пояснить свою неординарность, если кто-то не понимал природу происхождения его штучного юмора.  Доцент Абесгауз  упоминал о своём детстве и юности, проведённых в Одессе-маме,  а, следовательно, как он объяснял, юмор у него  был врождённым в силу его места рождения и ещё благодаря   глубокому знанию им еврейского фольклора.  В своей речи он часто цитировал кого-нибудь из великих евреев,  иногда указывая имена цитируемых им личностей, а иногда нет, видимо, полагая, что оно и так всем известно. Ещё, иногда читая лекцию и то ли сам устав, то ли, жалея студентов, записывающих второй час лекцию ( Михаил Абрамович требовал изучать предмет именно в его интерпретации), он вдруг прерывался на полуслове и ни с того ни с сего начинал рассказывать какой-нибудь еврейский анекдот. Не понимающие на первых порах таких внезапных переходов студенты, ошарашено пялились на лектора, не понимая, что происходит; Михаил Абрамович останавливал  свой рассказ и объяснял свой внезапный пассаж. Дождавшись, нужной ему  ответной реакции слушателей, которая изъявлялась  ими вовне робкими смешками, он продолжал лекцию. Со временем все привыкли к этому и уже ждали этих внезапных отступлений. Смеяться нужно было как можно искренней и естественней, тогда настроение  лектора поднималось, и группа в глазах доцента становилась собранием адекватных, имеющих чувство юмора молодых людей, с которыми приятно было иметь дело; Михаил Абрамович полагал необходимым  довести это  до сведения студентов сразу же после окончания анекдота. Кроме того, этим достигалась ещё одна цель – он считал, что в нём пропал великий мастер разговорного жанра, и, рассказывая, студентам анекдоты и смешные истории он, таким образом, утолял свою жажду публичного выступления комика. Михаил Абрамович с некоторым сожалением говорил студентам, что  обладает  незаурядным талантом  юмориста, и если бы он не пошёл в науку, то непременно стал бы знаменитым артистом, способным составить конкуренцию таким мэтрам как  Геннадий Хазанов и Ефим Шифрин. Все, включая и преподавательский состав, знали эту чудаковатую  особенность Абесгауза, и потакали ему в этом. Сказать правду, комические способности Михаила Абрамовича, хотя и имели отношение к еврейскому юмору  и знанию одесского фольклора, но в его подаче сильно отдавали армейской дубоватостью  прапорщика.

  Понимали чудаковатость Абесгауза и потакали ему в этом  все, кроме Бори Файбушкина. Он либо совсем не улыбался шуткам доцента, либо хуже того – криво улыбался выступлениям самодеятельного комика, как он его называл в кругу студентов. Отношения между Борей и знатоком одесского юмора не заладились с самого начала. Как-то на практических занятиях, когда заядлый картёжник пришёл злым и не выспавшимся, видимо, после ночной игры  с заезжими шулерами,  и  пытался вздремнуть, спрятавшись за спиной стадвадцатикилограммового  отличника Морошкина. Абесгауз, заметил это и решил воспитать Файбушкина. Реализовал он это  в форме  прикола, чтобы попутно ещё, и блеснуть  в очередной раз своим  знанием одесского юмора.

 –Что-то я не вижу  среди тут студента Файбушкина? Кто - то его видел сегодня? – Спросил с улыбкой джокера доцент, заняв позицию у окна, с которой просматривался дремавший за Морошкиным Боря. 
  Группа уже приготовила свои улыбки, чтобы засвидетельствовать качество юмора  самодеятельного комика, но всё пошло не так как запланировал Михаил Абрамович.
 – Ну шо ви, я уже давно между здесь, - бодро в тон не состоявшемуся мэтру юмора сказал Боря, вставая с места.

  Преподаватель был ошарашен - какой-то студентик вздумал дерзить ему, да ещё на жаргоне, на котором, по его мнению, мог  и имел право изъясняться только он – Абесгауз Михали Абрамович, уроженец Одессы-мамы и  знаток еврейского фольклора.
 
  – Ви, шо приболели? – Склонив голову набок, прищурился преподаватель и снял очки.
 Не может быть, чтобы тонкий психолог Файбушкин не понял, что Абесгауз заводится и чем это грозит, но, видимо, что-то щёлкнуло в его голове, и он снова дерзко ответил.
 - Не хотелось бы вас расстраивать Михаил Абрамович, но у меня всё в порядке со здоровьем.

  В аудитории повисла токсичная тишина; физически ощущалось как между  Борей и его оппонентом, как между двумя проводниками скапливается статическое электричество и вот-вот случится взрыв. Но Михаил Абрамович, утерявший было на миг инициативу безусловного ниспровергателя невеж, перегруппировался и вполне резонно задал Боре  вопрос.

 – Ну, раз вы между здесь, тогда скажите - о чём я сейчас говорил?
– О фундаментальных  принципах автоматического управления, - ответил Боря.
 – Таак, и сколько вы знаете этих принципов?

 Боря пытался хоть что-нибудь наскрести в  сусеках своего головного мозга  относительно заданного вопроса, но ничего не мог вспомнить, так как лекцию, посвящённую этой теме, он слушал вполуха, полагая, что тратить внимания на такие пустяки, где нет формул, не стоит.
 
  Лепший друг Бори - Лёня Климочкин пытался, было, выручить товарища, показывая ему исподтишка три пальца, но Абесгауз заметил это,

 - Климочкин, замолчите свой рот  и перестаньте сказать этому молодому человеку за вопрос, который ему был задан.

    Боря был уничтожен.  Зафиксировав  торжествующим взглядом свою победу, Михаил Абрамович сменил гнев на милость и сказал, что прощает Боре  дерзость, но заставит  таки его знать теорию автоматического управления досконально.

   С тех пор  Боря находился под неустанным вниманием Абесгауза. На практических ли занятиях, на лекциях ли Михаил Абрамович  постоянно раза по три четыре поднимал его  и спрашивал всё ли понятно студенту Файбушкину в изучаемом материале.  Бедный Боря, привыкший жить, как и большинство студентов, весело от сессии до сессии, в те дни когда в расписании стояло ТАУ, чувствовал себя загнанным кроликом.

  Старания Абесгауза не пропали даром – его подопечный  стал одним из самых компетентных в предмете студентов; к нему стали обращаться за помощью однокашники, если  чего-то не записали на лекции или вовсе пропустили её, либо  что-то не поняли. Иногда Михаил Абрамович, прервав лекцию, поднимал Борю и спрашивал того, что он думает по тому или иному вопросу в связи с полученными ранее знаниями по предмету. Боря, вздохнув, вставал  и говорил,

   -За это я имею сказать следующие соображения,- и излагал своё мнение.

  Михаил Абрамович благосклонно и чуть ехидненько улыбался и комментировал ответ Бори,

- Файбушкин,  ви говОрите  как биндюжник с привоза, но таки всё правильно.

   К экзамену по  теории автоматического управления Боря, вышколенный Абесгаузом в течение семестра,  не готовился, полагая, что и так всё знает чуть ли не  наизусть.

  Настал день сдачи; Боря пришёл, когда большая половина группы уже сдала  экзамен.
 
 – А, вот и восходящее светило науки,
- многозначительно улыбаясь, произнёс Абесгауз вместо ответа на Борино: -  «Здрассте, Михаил Абрамович».  – Так, Боря, берите билет и садитесь вот за первый стол передо мной. Я знаю, что ви  таки мастер списывать, поэтому  чтоби не делать вам нервы, в профилактических целях я и сажу рядом с тут.
 
– Чего списывать, я всё и так знаю за предмет, едва не наизусть, - улыбнулся Файбушкин.
 – Ну, сейчас будем посмотреть, Боря.

Боря всё рассказал по билету и ответил на все дополнительные вопросы. Михаил Абрамович взял в руки Борину зачётку, потом положил её на стол и сказал, - помните, Боря, что я сказал, что ви будете знать мой предмет досконально.
 Боря кивнул.
– Так вот, дайте мне определение передаточной функции динамического элемента и приведите полностью  преобразование Лапласа.
   Боря написал  конечную формулу, - вот, Михаил Абрамович, - показал он  лист с формулой .
 Нет, Боря, полностью весь вывод. Я ведь весь вам давал на лекции, а ви всё записали,  таки да?
 Зачем вывод,  Михаил Абрамович я же знаю конечный результат, - попробовал вывернуться Боря.
 –Ну, мы же договорились -  досконально.  Идите, готовьтесь, пересдача завтра в девять здесь же.

 Потрясённый Боря взял свою зачётку и, молча,  вышел из аудитории.
 
  Экзамен по ТАУ был последним в зимней сессии и студенты не расходились в ожидании последних сдающих, чтобы отметить окончание сессии в кафешке.  Факт провала Бори потряс всю группу; высказывались различные предположения, но все в конце концов сошлись на том, что это иезуитская месть Абесгауза Боре за его выходку в начале семестра. Боря, к которому за консультацией по предмету обращались однокашники, был единственным не сдавшим  экзамен.

 – Что, Боря пойдёшь готовиться? – поинтересовался кто-то из студентов.
 -Сейчаз, разбежался, - криво усмехнулся Боря.
 – Тебе же завтра  Абесгауз пересдачу назначил, - напомнил  лепший друг Климочкин, - как ты думаешь сдавать?
 - Спишу, -  спокойно ответил Файбушкин.

  Группа отметила сдачу сессии в кафе, потом пошли в общежитие; закончили отмечать уже за полночь.  Климочкин всё время переживал как Боря будет сдавать, но, в конце концов напился  и  уснул.

   Утром,  ровно в девять Абесгауз появился в фойе института, где на скамье возле раздевалки для студентов уже сидел не выспавшийся Боря.
 –Вижу, вижу, Файбушкин, что ви всю ночь всухомятку гризли таки сухие формулы Лапласа.
 Боря устало кивнул и прикрыл рукой разверзнутый в зевке рот.
- Ну, пойдём голубчик, посмотрим, как ви подготовились.

 Михаил Абрамович уселся за свой стол, жестом показал Боре на стол перед собой.
 - Пятнадцать минут на подготовку вам хватит Боря? – Вежливо осведомился  мучитель.
  Туда и обратно, - ответил Боря.
 – Как это? – Удивился  Абесгауз.
 – Ну,  запишу ещё в обратном порядке.

  Экзаменатор сел за стол, достал из портфеля  «Институтский вестник» и стал листать его, не забывая  бдительно поглядывать за Борей.  Файбушкин принялся писать, время от времени то потирая виски, то задумчиво глядя в затянутое льдом окно, то рассматривая что-то в углах аудитории. Абесгауз отслеживл все движения Бори; тот медленно, но уверенно писал символы формул на тетрадном листе, который ему выдал экзаменатор.

 –Дай-ка мне твою авторучку, - вспомнил вдруг  о Бориных талантах Михаил Абрамович.

 Повертев в руках простецкую шариковую авторучку Бори,  Абесгауз  положил её
возле себя на стол и взамен дал ему  свою, которая заправлялась чернилами. Боря укоризненно посмотрел на тирана. Поймав его взгляд, Михаил Абрамович сказал, что это нужно для чистоты эксперимента.

  Ровно через пятнадцать минут Боря передал экспериментатору  листок, исписанный формулами с двух сторон.

 – Это вот сам вывод, а это, - Боря перевернул листок, - запись в обратном порядке.
 Абесгауз прочитал записи на обеих сторонах.
 – Как, как ты Боря  это сделал?
-  Таки вашим паркером, ребе, - устало пояснил студент, возведя экзаменатора в сан.
 
 Абесгауз понял Борин юмор, но даже не отреагировал; он с растерянным видом разводил руками перед собой и повторял,
- Как, как ты мог так досконально всё списать у меня на глазах?  Признайся, Боря,- переходя на панибратское «ты»,  чего  в обращении со студентами за  ним раньше не замечалось,  вопрошал экзаменатор.
 –Я не списывал, я всё выучил за ночь.
 – Боря я тебе поставлю оценку,  но признайся – как ты списал?
 
  Боря на провокацию не повёлся.
- Делайте что хотите, но я ничего не списал, вы же сами видели.

Абесгауз  ещё раз в недоумении вздохнул, взял Борину зачётку и  молча, поставил ему 4 (хор).

 – А сюдой, - показал  Боря пальцем на  бланк экзаменационной ведомости.
 Вот Боря, - Михаил Абрамович поставил четвёрку в ведомость, - ну теперь скажи мне, как еврей еврею - как таки ти это провернул?

 Боря, бросил уставший взгляд на удручённого Абесгауза, снисходительно улыбнулся и сказал с серьёзным видом, - научный подход к вопросу.
-Какой научный подход? Не смеши меня, Боря, где ты и где наука.
 – Ви, безусловно, слушали за белый шум, Михаил Абрамович, ну не в смысле частот звукового диапазона, а если рассматривать  этот феномен по аналогии с фоном отображаемым от белого листа бумаги.

 Абесгауз приоткрыл рот от удивления,
 - Как это?
 – Вон, - показал на доску за спиной экзаменатора Файбушкин.
Михаил Абрамович повернулся, бросил взгляд на доску,  - Что вон?   Ничего не вижу.
 –А доска?
 –Что доска? Ну  исписана вся, ну и что?
 – Так это и есть белый шум для всех, кто на неё смотрит. А я записал там то, что  нужно мне.
- Где? – Абесгауз подскочил со стула, протёр платочком очки и стал внимательно разглядывать доску.
 – Шо ти где тут написал?  Шо ти мне голову делаешь? – пряча  свою беспомощность   за еврейской шуткой, вопрошал ничего не понимающий Михаил Абрамович.
– Следите за руками, - Боря подошёл к доске и стал тыкать пальцем в разные места доски. Эль большое, квадратные скобки, в них икс,  в круглых скобках –пэ, закрываем квадратные скобки.

  Абесгауз жестом остановил Борю и принялся   сам искать символы формулы. Обнаружив следующий нужный символ в абракадабре цифр и латинских букв на исписанной доске, он произнёс восхищённо, - мерзавец, каков мерзавец, а!
 
  Михаил Абрамович цокал языком, качал головой, подтянул штаны, повздыхал и спросил наконец,
 -  Ну. а когда ты это успел написать?
 – Пришёл к половине девятого и написал, чего тут хитрого, - пояснил Боря, глядя честными глазами на Михаила Абрамовича.

 Абесгауз сидел за столом, подперев рукой голову, и что-то думая, смотрел  отрешённо на Борю.
 - Досконально, досконально, - повторял он толи восхищённо, то ли с досадой.
–Та не расстраивайтесь  Вы так,  - Боря взял тряпку, стёр всё с доски и стал писать, начиная с левого верхнего угла всё,  что пять минут записал на листке.
  Михаил Абрамович  совершенно ошалевший,  смотрел на то, как Боря, не торопясь, выводит мелом аккуратные цифры и буквы.
 – Это шо? Это ти таки выучил, знал и морочил мне голову! – Возмутился  преподаватель, - но когда ты успел, вы же наверняка отмечали всю ночь сессию.
 – Ну, таки  я ведь уже третий раз пишу  - пора бы и запомнить, - пояснил  Боря
-Третий раз? Всю эту этажерку всего третий раз, да ты вундеркинд Боря. Мне понадобилось на это три дня, - на волне удивления, признался Абесгауз.
Дед  мой тоже считает, что я вундеркинд, - улыбнулся Боря.
 – А как зовут твоего деда?
 – Моисей Львович Зингельшухер, - ответил Боря, ну это по матери дед, - заметив вопрос в глазах преподавателя, пояснил он.
   Ну, так бы сразу и сказал, - Михаил Абрамович утвердительно покачал головой, будто подтверждая какую-то свою мысль, и неожиданно сказал,
 - Знаешь что Боря, я приглашаю  тебя к себе в аспирантуру после пятого курса. У меня сейчас есть, конечно, очень умные ребята, но фантазии у них никакой. Подумай, а с распределением я всё улажу.
- Спасибо за предложение, я таки  внимательно подумаю, - Боря вежливо склонил голову.