Сонет 6. Протягивая руку

В самые тяжкие дни, полные отчаяния, к нам протянута чья-то рука. Надо только ее увидеть и принять с благодарностью. И тогда горе станет вполовину меньше, а радость забрезжит предрассветным сиянием.

Сергей сошел с поезда, который Лида только что проводила.

Шел, ни о чем не думая, сглатывая горечь в горле, которая никак не отступала, разъедая гланды в кровь. Все человеческие чувства будто вымерли, обнажив вселенскую пустоту в том месте, где обычно обреталась душа. Перед глазами намертво врос длинный, грубо струганый стол, где сначала лежал недвижный остекленевший отец, а после стыла картошка и мутнел сирый бутыль поминальной горилки.

Лида никуда не шла. Она стояла на перроне, там, где еще минуту назад покачивался запыхавшийся пыльный вагон, и, не мигая, удивленно смотрела на оставшееся после него пустое место, словно там было что-то еще, кроме остывающих рельсов и растрескавшихся серых шпал.

Сергей остановился возле Лиды, закурил. Он тоже стал смотреть на это пустое место, примеряя его к зияющему отверстию внутри себя. Оно казалось слишком просторным и вольным, пахло прелой травой и ветром чужих стран. Нет, оно было совсем не похоже на перевернутое глухое дно, образовавшееся внутри него и сипевшее тупой тоской.

– Что стоишь? – спросил Сергей. – Иди домой! Уехал поезд, ту-ту!
– Ту-ту… – покорно повторила Лида, – ту-ту…

Она не шелохнулась, не повернула головы, все так же стояла, машинально изучая воздух.

– Провожала что ль, кого?

Лида кивнула.

– Кого? – спросил Сергей, прикуривая от первой сигареты.
– Мужа… – Лида закашлялась, – с любовницей.
– Опа-на! Это как же? И платочком вслед помахала? – усмехнулся Сергей.

Лида подняла голову, посмотрела с укоризной:

– Я украдкой. Они и не заметили.
– Что ж, надолго укатил благоверный?

Лида низко опустила голову, помолчала, вскинула на Сергея полные слез глаза:

– Насовсем! Бросил меня! На ту променял! Ту! Ту! – выкрикнула она ему в лицо и резко мотнула головой в сторону, куда умчался подлый вагон.

С ее головы слетел синий платок и нырнул вниз. Его поволокло по шпалам, закрутило. Концами он отчаянно цеплялся за ржавые рельсы, но его отдирало потоком ветра и уносило все дальше и дальше.

– Ну и дурак, – спокойно сказал Сергей. – Как тебя можно променять? Ты ж не шапка! – он ласково потрепал Лиду по затылку. – Пошли, хватит тут торчать, только сердце зря рвать.
– Зря! Много ты понимаешь! – вскинулась Лида и зло посмотрела на Сергея.
– Я теперь много понимаю, – спокойно отозвался Сергей. – Я вчера отца похоронил.
– Ой… – прошептала она и прижала ладони ко рту.

Лида послушно пошла следом за Сергеем, путаясь в рюшах широкой васильковой юбки.

Они молча шли, каждый со своей бедой, но в эту беду нечаянно закралась частичка чужого несчастья, и обоим стало легче.

– Проходи, – Сергей отпер дверь, бросил на пол рюкзак.

Лида вошла, осмотрелась. Чудн;я была квартира! Со всех стен на нее глядели маленькие и большие фотографии в нарядных рамках. На них были горы, море, смуглые девушки с виноградом, крупные тяжелые ветки деревьев с диковинными белыми цветами и много-много кораблей.

– Что это? – спросила Лида, не спуская глаз с картинок.
– Это Крым. Моя родина.
– Далеко, – покачала головой Лида. – Красиво.
– Да, очень красиво, – согласился Сергей. – Я фотограф, это мои работы.

Они помолчали.

– Нужно бы поесть, с утра ничего не ел, – Сергей зашел в кухню, – а кусок в горло не лезет.

Лида понимающе кивнула, прошла за ним, села на табурет.

– Выпьем, что ли? Мне мать горилки снарядила на помин души.

Не дожидаясь ответа, он сходил за рюкзаком, достал бутылку, налил из нее в две пыльные рюмки из буфета.

– Помянем батю моего и мужа твоего.
– Как помянем? – вытаращила глаза Лида. – Он ведь живой!
– Так, да не так! Вы ведь венчанные?
– Откуда ты знаешь?
– Да я вас помню, вы на соседней улице живете. Вас отец Михаил венчал, приятель мой. Так вот, если венчанный муж ушел, значит, умер, к праотцам отправился: больше ему уйти некуда! Надо помянуть.
– Значит, умер, – согласилась Лида и залпом опрокинула рюмку, зажала рукой рот.

Сергей опрокинул свою, ухнул.
– А теперь ложись! – Сергей встал, приподнял Лиду, отвел в мигающую разноцветными картинками комнату.

Лида, покачиваясь, прошла к кровати и рухнула. Сон накрыл ее и прибрал до утра.
Сергей пристроился рядом, в раскладном кресле, и тоже провалился.

Лида очнулась рано, только солнце взошло. Хотела потихоньку сбежать. Надо же, к чужому мужчине пришла, осталась… Совсем сбрендила с горя! А потом отчего-то ей стало совестно. Она оглядела комнату: неуютную, странную, всю в картинках, словно хозяин хотел ими закрыть все свои беды, заткнуть все свое одиночество холостяцкое.

Лида прокралась на кухню, намыла ее всю, начистила, пожарила яичницу с колбасой, кофе сварила в турке.

– Кофе пахнет, надо же! – Сергей вошел, чмокнул ее в щеку как родную, принялся уплетать яичницу. – В магазин сходить надо, а то в холодильнике – шаром покати, хорошо хоть яйца остались и мать на дорогу колбасы дала, – засмеялся он, прихлебывая кофе.

Лида хотела сказать, что ей надо идти, но смолчала. Она сидела и смотрела, как Сергей ест, и ей вдруг стало так тепло и уютно, в первый раз за много-много месяцев.

Они сходили в магазин, накупили продуктов. Лида наварила борща, пожарила котлет. Вместе сели за стол, вместе из-за стола вышли.

– Пошли за твоими вещами, у меня пока поживешь. А как затянется, – он похлопал себя по левой стороне груди, – сама решишь.

Лида внимательно на него посмотрела, кивнула, отвернулась.
– Я сама, у меня немного. Я скоро, – сказала она и вышла.

Она вернулась под вечер, волоча за собой огромный кожаный чемодан, и осталась.

Так прошло лето. Им было вместе тихо и покойно, словно в церкви под образами. Сергей уходил рано, навьючив на себя штатив и камеру, и целый день где-то пропадал. Лида провожала его, бежала в магазин, варила и жарила, мыла чудную квартиру. Справившись с делами, она брала мягкую, специально припасенную для этого ткань, и бережно обтирала картинку за картинкой, рассматривая величественные горы, далекое бескрайнее море, смуглянок с виноградом и большие корабли.

– Мне нужно уезжать. Насовсем. Мама без отца болеет.
– В Крым?
– В Крым.

Они помолчали.

– Поедешь со мной? – неуверенно спросил Сергей.

Лида замотала головой:
– Зачем тебе? Ты – фотограф, а я простая, деревенская.

Они еще помолчали.

– Я тебя так и не снял ни разу. Давай, а? На память!

Лида улыбнулась, кивнула.

Он усадил ее за стол, возле окна с пожелтевшим кленом, разбросал по белой скатерти яблоки и кленовые листья.
– Девочка с персиками! – весело объявил он.
– Какие ж это персики? – засмеялась Лида, – катая в руке круглое прохладное яблоко.
– А я говорю, с персиками, – подмигнул Сергей.

Лицо Лиды озарилось яркой вспышкой.

На Новый год ей пришла посылка. В ней были грецкие орехи, кизиловое варенье и большой Лидин фотопортрет в широкой раме, как у настоящих картин. Она сидела за накрытым белоснежной скатертью столом, в окно заглядывал золотой клен, а на столе отсвечивали южным теплом бархатистые крымские персики.

У всех бывают тяжелые времена, полные безнадежного отчаяния. Но рядом обязательно оказывается чья-то, обращенная к сердцу, рука: нужно только принять ее с благодарностью. И тогда горе понемногу отступит, и радость озарит светлую душу бархатным сиянием.