Седьмой

СЕДЬМОЙ

Посвящается моей няне,
Еве Юрьевне,
которая незримо была рядом
во время написания этого опуса

У нас со следователем, уполномоченным вести моё дело, сложились прекрасные отношения. Я ему вру, он знает, что я вру, а я знаю, что он знает. Эта уходящая в бесконечность цепочка знания порождает взаимное доверие и делает нас практически партнёрами. К тому же, он догадывается о том, что у меня имеются веские причины врать, не заботясь о последствиях. Ему я о них никогда не скажу (для его же пользы), и это, пожалуй, единственное, чего он обо мне не знает, иначе он не стал бы проявлять ко мне столь много терпения, надеясь, что в один прекрасный день я всё-таки посвящу его в свои тайны.
Моя правда хуже лжи, и я умею поставить себя мысленно на место другого, чтобы отдавать себе отчёт — мои откровения только навредят и мне, и следствию, заточенному лишь под линейное движение из пункта «а» в пункт «б», где каждый участок пути должен иметь обязательное объяснение в терминах и смыслах, доступных уму, воспитанному в традициях Римского Права.
Обвинения мне пока никакого не предъявили, благодаря многочисленным странностям, которые смутили даже людей в погонах и с полномочиями. Кирпичики не складываются, и если проигнорировать некоторые вопиющие детали, то дело в суде развалится и будет отправлено на доследование. Они этого не любят, потому что портится статистика, отражаясь на скорости продвижения по службе.
По моему мнению, хотя и не озвученному вслух, должна существовать некая золотая середина. Другими словами, такая ложь, которая устроила бы и меня, и следствие. Она пока не родилась, но мы прилагаем к этому совместные усилия: я осознанно и целенаправленно, они — слепо ведомые моей осознанностью и целенаправленностью. Что из этого получится, никто не знает, но ясно одно: из-за ограничений, накладываемых УПК, времени у нас не так уж и много.

Моя группа состояла из шести человек. Пять парней и одна девушка, по внешним признакам мало отличимая от мужских братьев по разуму. Все холостяки, хотя далеко уже не добрачного возраста. Все в хорошей физической форме — прочих мы отсеиваем на стадии формирования группы.
Девушку звали Люда. Она закончила что-то вроде университета для эффективных менеджеров, потом стажировалась в дальнем зарубежье и накопила таким образом некий начальный капитал. На родине дела её пошли несколько хуже, что вынудило её сменить тактику. Или, на мой непросвещённый взгляд, увело в сторону. Она начала исследовать себя в поисках разного рода причин. Как хорошо известно, все подобные поиски заканчиваются ещё большим погружением туда, откуда человек пытался выбраться. Вот она и оказалась в моей группе.
Руслан, могучий бородач и обладатель многочисленных чёрных поясов, попал ко мне по блату. За него ходатайствовало высшее начальство. Оно же, к чести его, и внесло необходимую плату из своего кармана. Я не возражал, потому что тупые и сильные всегда нужны в любом походе. Когда же выяснилось, что Руслан, вопреки моим ожиданиям, обнаружил в себе ещё и интеллект, то последние сомнения насчёт кандидатуры отпали.
Николай вписался к нам, как нож в масло. Дитя деревни и срочного призыва, он умел абсолютно всё делать руками. Взрывчатку из содержимого холодильника — пожалуйста. Сытный обед из того, что лежит и шевелится под ногами — нет проблем. Молчун, правда, но это тоже преимущество на дальних переходах. Когда потребуется, у него там, внутри, зажжётся красная лампочка, и он скажет, что надо. Не сомневайтесь.
Семён — единственный из всей группы, кто обладал опытом, полезным в нашей миссии. Он что-то уже где-то покорил и даже имел какой-то духовный сан, полученный от знающих больше, чем он. Словарный запас Семёна превосходил необходимый обывателю процентов на семьсот, а непонятными терминами он мог засыпать любого с головой в три секунды. В трудные моменты на таких обычно не полагаются, но они просто незаменимы, когда всё идёт по плану.
Юра являлся концептуальной копией Люды, с той лишь разницей, что воплотил всё то, к чему девушка только стремилась. Рюкзак его был доверху забит технологиями, а кошелёк — пластиком с логотипами всех на свете банков. На нас он смотрел как на предметы каталога, готовый в любую секунду продать в рабство, если подвернётся солидный покупатель. С другой стороны, такие, как он — залог коммерческого успеха нашей конторы. Платят вовремя и других за собой приводят, не брезгуя процентами.
И, наконец, Игорь. Симпатяга, но с придурью. Играл на всех подряд музыкальных инструментах, рисовал, танцевал, за деньги сочинял тосты и передовицы. В большой шоу-бизнес он не пробился из-за отсутствия понимания механизмов его функционирования. И нисколько от этого не страдал. Умел рассмешить собеседника и в следующую секунду довести его до белого каления. По таким скучаешь, когда их нет рядом, и хочешь от них избавиться, когда они мозолят глаза в течение долгого времени.
Все эти сведения я почерпнул не из досье, а из личного общения во время недельной подготовки перед выходом на маршрут. Для этого у нас имелась специальная база в горах, расположенная на высоте чуть более трёх километров над уровнем океана, где мы учились вязать узлы, разводить костёр с одной спички, охотиться голыми руками на мелкую дичь, оживлять недопокойников, беречься от обморожения. Мы подавали эти приготовления, как нечто сакральное, имеющее фундаментальное значения для успеха предприятия, тогда как на самом деле насущная необходимость имелась лишь в одном — хоть немного адаптировать лёгкие к дальнейшему переходу, нацеленному ещё выше. 
Бывало, что на данном этапе, хоть и редко, происходил отсев кандидата по причинам здоровья или в виду не полной его адекватности, а в мои прямые обязанности входило ещё  и «дуть в уши» — так мы ласково именовали процесс настройки их восприятия. По замыслу, неоднократно обдуманному нашими штатными маркетологами и психологами, свидетель чуда, пусть даже и в исполнении Иисуса, должен быть «немного на взводе», что гарантирует возникновение у него правильного ожидания и, что ещё более важно, правильного послевкусия. Собственно, по их мнению, на том Иисус и погорел, что не придавал значения маркетинговым мелочам и хитростям. Кому-то достаточно пронзительного холода, снега, ветра, ощущения собственной соразмерности миру и одновременно беспомощности перед ним, сказочных пейзажей и наркотического экстаза, порождаемого ими, чтобы не жалеть о разграбленной копилке, а кому-то необходимо дополнительно прошептать на ухо: вот оно, чудо, а вот — его сертифицированные признаки, заверенные подписью и печатью. 
Ну да ладно, им виднее. Мне не трудно надувать щёки и многозначительно молчать, нагоняя тумана. Хорошо уже то, что идея с бубном и варганом не пришла им в головы — такого моя натура, выпестованная диаматом, не вынесла бы точно.   
Игорь в первый же вечер познакомил нас со своей гитарой и песнями, рождёнными с её участием. Пел он неплохо, но смысл его рифм постоянно ускользал от меня, что я отнёс насчёт разницы в возрасте. Юра немедленно уточнил размеры гонораров исполнителя и, узнав, что они нулевые, очень удивился и предложил себя в качестве импрессарио под смешные проценты. Семён ядовито прокомментировал отдельные строки, разоблачив их стилистическую несостоятельность, чем спровоцировал горячий спор о вкусах, которым рулил Руслан с присущей ему офицерской простотой. Николай тяжело вздыхал, порываясь вставить свои пять копеек, да так и не вставил, а  Люда, кажется, просто влюбилась в исполнителя на время нашего путешествия.
К концу недели мы знали репертуар Игоря наизусть, а споры о его творчестве сошли на нет, во многом благодаря Виктору Цою, на которого благоразумно переключился певец. Нестройный хор наших голосов, освещаемый бликами костра, примирил вчерашних оппонентов и позволил дожить без увечий до дня выхода на маршрут. Гитару пришлось оставить, так как ей грозила неминуемая гибель в условиях, плохо совместимых с домашним теплом и нежностью футляра. Хозяин инструмента неизбежное принял и возражать не стал.
Два относительно лёгких дня заняло у нас, чтобы дойти до места, где имелась последняя возможность развести костёр и насладиться горячей едой, после чего начинался однодневный переход, ведущий нас к цели, благодаря которой, собственно, и существовала наша контора. Именно отсюда, с третьего дня, и начинается история, тщательно охраняемая мной от следствия. Да и от себя самого.

С утра я встал раньше всех на полчаса, чтобы сотворить кипяток и бросить в него импровизированный набор трав, попавшихся по дороге. Рассвет только организовывался где-то в недрах величественных гор, проявляя контуры наблюдаемого мира: последние на нашем пути деревья, три палатки, будто приклеенные к ним, ручей, кусты можжевельника и его многочисленных колючих собратьев, тропу, ведущую в обе стороны — вверх и вниз, вперёд и назад.
Я с удовлетворением отметил, что всю ночь продержалась плюсовая температура. Значит, с погодой нам тоже повезло. На перевале нас всё равно, конечно, побалует морозец, но это уже мелочи по сравнению с тем, когда он лютует с самого начала. Ветер есть всегда — от него никуда не скрыться, а солнце будет озорно скакать за облаками, играя с нами в прятки. Даже совершенно ясное с утра небо в любое мгновение может превратиться в источник новой порции снега. И вообще, прогнозы в горах — дело неблагодарное.
Когда в чайнике зашипела вода, я разбудил своих подопечных. Мы наскоро позавтракали последними бутербродами и инструкциями. Следующая нормальная еда — завтра, ближе к середине дня, когда нас встретит на той стороне перевала цивилизация в виде двух внедорожников, до отказа набитых провизией и теплом. А до тех пор нам полагается только сухой паёк: шоколад, орехи и прочие детские радости.
Тропинка забирала круто в гору, лишь изредка давая нам передышку. Обходились пока альпенштоками и силой трения подошв. Трос понадобится чуть позже, когда каменистая поверхность под ногами покроется сначала тонкой коркой льда, а затем и его вечным верным товарищем — снегом. Растительность практически исчезла. Последним её представителем оставался мох, да и тот выглядел так, будто его насильно заставили пожить здесь временно за солидное вознаграждение.
Замыкающим я поставил Руслана, дав ему одно-единственное задание: следить за моим темпом и свистеть, если он окажется кому-либо не по силам. Впрочем, и сам я периодически поворачивал голову назад, чтобы убедиться в боеспособности группы. Шагали бодро, а если и ощущали трудности с дыханием, то старались этого не показывать.
 Фотографировали мимоходом, так как останавливаться для полноценных сессий я не разрешал — всё рассчитано по часам, если не по минутам. К темноте мы должны добраться до места и поставить там палатки. Объяснения эти они понимали и вроде бы принимали, но в этом поколении фотографов снимок без участия автора таковым не считается. По канонам нового цифрового мира любой пейзаж является лишь фоном для чего-то более значительного. Человеческое тело в этом смысле — самый подходящий предмет, потому что всегда под рукой. А ещё оно является свидетелем, на которого потом можно сослаться в качестве авторитетного источника.
Впрочем, примерно на середине пути нас ожидал полноценный часовой привал со всеми сопутствующими ему вольностями. Относительно ровная площадка, огороженная скалами с трёх сторон, образующими таким образом что-то вроде полупещеры, хорошо защищала от ветра и создавала иллюзию уюта. Отсюда открывались и виды, достойные не то что снимка, но и картины маслом, если бы у кого хватило отваги дотащить сюда мольберт с набором красок.   
Сбросив рюкзаки, они с юношеским энтузиазмом принялись осуществлять намеченные планы фотосъёмок, я же лишь сел на камень, как бывалый человек, которому не слишком интересны подростковые забавы. Отхлебнув из фляги воды, я прополоскал рот и проглотил получившуюся в результате жидкость. В мыслях замелькали образы незавершённых земных дел: прежде всего, её величества ипотеки со своей свитой — автокредитом и долгами по карточкам; бесконечного процесса, называемого в народе ремонтом квартиры; любимых внуков и более дальних родственников, которые присутствуют в жизни, поскольку от них некуда скрыться. И особенно тогда, когда есть что скрывать.
- А что, командир, - спросил Юра, когда они наконец угомонились и присели кружком  дать передышку ногам, - непредвиденные ситуации случались в твоей практике?
- Смотря что считать непредвиденным, - уклончиво ответил я. - Если погоду, то она здесь всегда экспромт. А если сломанные  рёбра и прочие части тела, то до сих пор обходились без этого.
- Я ведь почему спрашиваю. В вашей конторе дали нам подмахнуть какую-то бумажку, типа если что, то я сам виноват.
- Стандартная юридическая процедура, - пояснил я. - Без неё страховку не дадут, а без страховки лицензию отнимут.
- Это называется «цивилизация», - вступил в разговор Игорь. - Всем нужно дать заработать. Нас там, кстати, на вершине не ждёт какой-нибудь контроллёр с билетами?
- В прошлый раз не было, - отшутился я.
- Это упущение! - продолжил паясничать Игорь. - Вот мы как-то отправились с отцом на рыбалку. Только закинули удочки, как подъезжает солидный такой внедорожник, выходят парни в камуфляже и давай собирать с нас членские взносы на корм рыбе. 
- Собрали? - уточнил Семён.
- А куда бы мы делись? Кулаки у них шире морд, да ещё с собаками.
- Солидно, - похвалил предприимчивых парней Юра.
Николай проворчал что-то в том смысле, что развелось, мол, этих собирающих больше, чем грибов в лесу. Люда же рассказала, что так принято во всех нормальных странах, и ничего плохого в том нет — закон и порядок. Руслан же слушал их, посмеиваясь в бороду и нежно поглаживая костяшки пальцев — уж он-то бы нашёл против ловкачей контраргументы, будьте уверены.
После этого успели обсудить ещё депутатов и надвигающие выборы, после чего я отдал команду трогаться дальше.
- Сейчас не отвлекайтесь, - сказал я. - Смотрите под ноги. Тропа сужается, а справа — обрыв.
Про «обрыв» я слегка преувеличил. Если кто и оступится, то солидные валуны, рассыпанные по всего лишь очень крутому склону, не дадут ему простора для свободного полёта. Но говорить им такое периодически нужно, чтобы не расслаблялись и действительно не попали в «непредвиденную ситуацию», которые, конечно же, случались, несмотря на мои клятвенные заверения.   
Остаток пути от привала до вершины, цели путешествия, преодолевался нами с первыми признаками настоящей усталости. Группа всё реже обменивалась репликами, сберегая дыхание, и даже самые ретивые перестали изображать из себя героев. Примерно после часа хода я достал страховочный трос, за который мы все должны были держаться на тот случай, если недружелюбный ветер собьёт кого-нибудь с ног и попытается утянуть в сторону от намеченной дороги. Но уже в момент появления троса из моего рюкзака я заметил одну маленькую странность: никакого снега на  полуободранной каменистой поверхности склона не лежало. И даже его остатков не наблюдалось. За всю мою долгую практику такую картину я видел впервые. Здесь всегда снега или много, или очень много, поэтому, собственно, и трос. Теперь же я посмотрел на него с сомнением, раздумывая, не сложить ли его обратно в рюкзак.
Мои терзания не ускользнули от наблюдательного Семёна.
- Размышляешь, нужен ли нам поводок? - спросил он, стягивая с себя шарф и вытирая испарину со лба.
- Именно так, - не стал отрицать я, подивившись, что и мне самому становится жарко.
Градусов десять выше нуля, как минимум. Это объясняло, куда девался снег, но сам факт аномального для данной местности тепла оставался загадкой и потому не радовал. Сюрпризы — это последнее, с чем я хотел бы иметь дело в горах.       
В конце концов, трос я всё-таки размотал и вручил каждому, убедившись на словах, что они понимают, как важно держаться за него. Повторил в десятый и сотый раз, что делать, если кого-нибудь вдруг снесёт со скользкой тропы, и как избежать обморожения, наблюдая при этом несуразную, противоречащую моим предостережениям картину: мои подопечные обмахивались чем попало и продолжали помаленьку разоблачаться.
Впоследствии вспоминая этот день, я не находил аргументов хоть в чём-то себя обвинить. Необъяснимое тепло — ещё не повод для паники. До оскомины знакомая дорога — вот она. До остановки на ночь — всего пара часов неспешного хода. Ни у меня, ни у кого-либо другого не было ни единого шанса заподозрить неладное лишь на том основании, что кто-то из ангелов на небе забыл выключить обогреватель.
Мы прибыли к месту даже раньше намеченного времени. Не спеша разбили лагерь, перекусили сухим пайком, а Люда так ещё и успела позаниматься медитацией, показав нам всем, что девушка она продвинутая. К проводам солнца в его ночное плавание по обратной стороне Земли я не только как следует отдохнул, но и сделал некоторые приготовления, какие обычно оставлял на утро. Затем дал отбой, проследив, чтобы мои туристы не вздумали остаться снаружи для ведения полуночных задушевных бесед.

- Раньше эту тропу многие знали, - поведал мне Ойдин. - А теперь только мы с тобой. Когда я умру, найдёшь и ты себе того, кому передашь знание.
- За что мне такая честь? - удивился я.
- Горы на тебя указали.
Спрашивать, как они это сделали, было сродни тому, чтобы спрашивать у самих гор. Он лишь поулыбается себе в бороду и предложит заварить чаю. Он всегда так говорил: горы помогут, горы не велят и всё в таком же духе. Он считал их живыми существами, и я не спорил, хотя мои собственные представления о мире имели более рациональную основу.
- А твои родичи или односельчане как же? Почему им не передашь?
Ойдин грустно улыбнулся.
- Им некогда. Они слишком заняты несущественными для жизни вещами.
Он приводил меня сюда раз десять, прежде чем убедился, что я всё хорошенько запомнил. Сама дорога, хотя и едва приметная, пролегающая мимо похожих друг на друга пиков вершин, трудность представляла наименьшую (к тому времени мой опыт уже умел различать мельчайшие детали на маршруте), а вот выбор места, с которого надлежало вести наблюдение, действительно являлся замочком с секретом. Чуть влево или вправо, чуть вперёд или назад, и нужная картинка пропадала. Восходящее над горным озером солнце — это в любом случае красиво, но волшебство появлялось лишь тогда, когда ты стоял в строго определённой точке пространства. К ней, кстати, ещё подойти нужно было сообразить: удавалось это лишь с одной стороны, петляя между рассыпанными в беспорядке (или упавшими с неба) огромными камнями, протискиваясь через узкие щели. Вероятность случайно попасть туда я бы оценил как чисто теоретическую.
Последним штрихом к тайне являлся единственный спутник Земли. Выходить на охоту надлежало на третий день после новой Луны, что гарантировало безоблачный восход и, значит, идеальную видимость. Без всякой астрологической мистики я понимал это так: если вооружиться знаниями по метеорологии и тому подобным наукам (Ойдин естественно думал иначе), то легко найдётся объяснение этому алгоритму, а мне лично объяснения были без надобности.
То, что происходило в те скоротечные десять или пятнадцать минут после выхода светила из-за линии горизонта, тоже, наверное, имело под собой какие-нибудь научные основания (и даже формулы), но думать о них получалось лишь некоторое время спустя.
Пар, поднимающийся от озера, наливался вдруг объёмом, превращаясь в вертикальные столбы разных цветов и оттенков. Они менялись местами или, лучше сказать, перетекали друг в друга. Искрясь и сверкая, солнце вонзало в них свои лучи, разрезало, рвало на части. Возникали произвольные геометрические фигуры, раздувались и лопались радужные пузыри. Осколки и брызги разлетались по небу, падая прямо в снег, лежащий на горных склонах, зажигали его. Дрожание и рябь периодически прокатывали по небу, и всё начиналось сначала. Под занавес представления тёмно-фиолетовое облако формировалось над поверхностью озера. Оно постепенно увеличивалось в размерах и становилось плотнее, поглощая собой и весь этот бешеный калейдоскоп, и само солнце. Затем оно так же медленно начинало светлеть, обретая прозрачность.
Подходить близко к озеру Ойдин не разрешал, говоря, что вода в нём и не вода вовсе, а «дьявольские испражнения». К тому же горячая, как кипяток. Те, кто осмеливался на этот рискованный шаг, возвращались домой хворыми. Их рвало и несло, голова раскалывалась на части, бросало в жар — стандартные признаки отравления (на мой слегка просвещённый взгляд), возникающего от ядовитых испарений чудесного озера. Ойдин, конечно же, интерпретировал это по-другому: как наказание за неуважение к духам. Как бы там ни было, желания ослушаться его у меня не возникало.
Ещё Ойдин утверждал, что это место в моменты своей активности способно исцелять и даже исполнять тайные желания, но чётких инструкций, что для этого делать, не давал. И даже наоборот: советовал не пытаться пользоваться неизвестной силой, чтобы ненароком не навлечь на себя беду. Я и не помышлял об этом. Мне хватало увиденного обычными человеческими глазами.
- Старики знали больше моего, - добавил он. - Теперь всё утеряно.   
Ойдин вскоре умер от старости, как и обещал, а я, подгоняемый финансовыми трудностями, изобрёл этот маршрут, найдя партнёров с деньгами и поручив им все хлопоты, связанные с поисками клиентуры. Сам я оставался в собственной фирме лишь проводником на зарплате, что меня в моём возрасте и с моими коммерческими талантами вполне устраивало. 
Хранить наше предприятие в секрете, мы естественно не могли, но спастись от конкурентов и учёных мужей, желающих попробовать на зуб (или микроскоп) удивительное место, нам помогало и то обстоятельство, о котором говорилось выше, и относительная сложность маршрута, и расстояние до ближайшего очага цивилизации в виде небольшого посёлка при полном отсутствии дорог. Желающие увидеть феномен собственными глазами находились через впечатления живых свидетелей, а рекламной компании мы никакой не вели.
Делая это, я вряд ли нарушал какие-либо запреты Ойдина. Во всяком случае, ничего такого он мне впрямую не говорил. Не находил я запретов и в иносказательных его историях о былых временах, о славных воинах, живших тогда, о целомудренных невестах и их верных, готовых к подвигам ради любимой, женихах. А о преемнике я не думал вообще, поскольку сам себе отвёл ещё лет несколько, в течение которых смогу собственными ногами преодолевать тропы, показанные Ойдином.

Моя следующая задача состояла в том, чтобы проснуться за полчаса до рассвета и разбудить остальных. Лагерь я, как обычно, расположил у подножия вершины, которую нам предстояло обогнуть слева. До конечной цели минут пятнадцать ходу — достаточно для того, чтобы не опоздать.
Налегке, оставив вещи в палатках, мы преодолели последний рубеж и стали ждать, пока солнце не проползёт считанные сантиметры для выхода на сцену.
Сказать, что я привык к действу и потому не обращал внимания на него, я не могу. К такому привыкнуть невозможно. Но меня, помимо моего желания, продолжал волновать факт отсутствия снега. Пока мои зрители вдохновенно охали и ахали, щелкая своими фотоаппаратами и обмениваясь впечатлениями, я с пристрастием осмотрел поверхность наблюдательной площадки. То, что я обнаружил, повергло меня в ещё большие недоумения: кое-где сквозь почву пробивались ростки зелени. Этого не могло быть в принципе, но оно было.
За этим занятием и застала меня группа, когда всё закончилось. Они вряд ли понимали мои затруднения и потому принялись задавать вопросы касательно объяснений только что увиденного феномена. Я пересказал им версию Ойдина, отдавая дань его памяти, а затем сообщил несколько собственных версий, содержащих различные «рефракции», «дисперсии» и прочие термины, почерпнутые из школьной физики. Никакого понимания они не прибавляли, но без них ни один гид не может считаться профессионалом своего дела. Как и без легенд, уходящих в глубину времён.
- Странно, что до сих пор сюда не нагрянул какой-нибудь «Мосфильм», - сказал Семён.
- Или «Газпром», - добавил Юра.
Я заверил их, что рано или поздно сие печальное событие произойдёт, но до тех пор нам не стоит об этом беспокоится.
- Потрясающе! - резюмировала Люда, всё ещё находясь под впечатлением увиденного.
Её фраза послужила для меня сигналом собираться в обратный путь, и мы тронулись не спеша вниз по склону, в том направлении, откуда пришли...
На месте оставленного нами лагеря мы увидели лишь пустую площадку. Ни палаток, ни каких-либо других признаков нашего пребывания здесь в виде брошенных рюкзаков или предметов одежды.
- Ловко! - сказал Игорь. - Кто-то умыкнул наши вещи, пока мы получали наше законное, охраняемое конституцией эстетическое наслаждение.
То есть и у него тоже, как и у меня, не возникало сомнений в том, что мы вернулись на прежнее место и никакое другое. Вот только с тем, что кто-то «умыкнул», выходила сущая нелепица. Воришка (или шутник), даже окажись он здесь, не имел достаточно времени для осуществления подобного замысла. Да и зачем?
Мы спустились к лагерю, всё ещё надеясь, что там сразу всё и объяснится. Тщетно. Никаких следов нашей недавней активности. Только зелёная, ничем не примятая трава, нагло торчащая из земли. 
- Командир, - произнёс Семён. - Это какая-то часть программы?
- Мы уже посмеялись, - поддержал его Игорь. - Давайте поаплодируем и продолжим наш путь.
Пока их реплики летали мимо моих ушей, я обшарил глазами окрестности, чтобы заметить изменения, произошедшие в них. Они касались не только излишней зелени, совсем не типичной и совершенно не объяснимой. Я мог поклясться, что вижу этот пейзаж впервые, и эта уверенность наводила на мысль о том, что мы каким-то чудесным образом спустились не в то место, однако понять, где и как это произошло, мне не удавалось.
Единственное, что пришло мне в голову, это вернуться чуть вверх, чтобы найти ошибку, если она имела место. Что я незамедлительно и выполнил, обнаружив лишь опровержение предположений. 
Группа ждала меня внизу с новостями, и по их виду я понял, что они уже не сомневались в моей причастности к инциденту. Их раздражало моё упрямство признать очевидное и прекратить розыгрыш, когда от него никому не весело. Устав пререкаться с ними, я опустился прямо на землю, потому что от неё больше не тянуло холодом, выкачивающим силу из тела. И даже наоборот: земля делилась излишками своего собственного тепла.
- Хватит трепаться, - произнёс я тихо. - Мы заблудились.

Миловидная барышня стучала наманикюренными пальцами по клавиатуре компьютера, записывая за нами наш разговор. Текст, надо полагать, потом распечатают и дадут мне на подпись. И называется он протоколом допроса. С вольностями и шалостями покончено — теперь всё будет казённо, сухо и запредельно законно.   
- Как вы убедились, что шансы найти потерянную группу исчерпаны?
- Не думаю, что этот вопрос отражает суть произошедшего. Дело было не в шансах, а в моих возможностях. У меня не оставалось ни сил, ни ресурсов продолжать поиски. И, если честно, веры.
- Выбрали вариант спасти себя?
- Если вам так больше нравится.
- Как вы объясните то, что ваших следов не найдено на месте трагедии?
- Тем и объясню, что мы с группой совершенно потеряли друг друга.
- Но прийти-то вы туда должны были вместе. Через перевал. Там нет другой дороги.
- А где тогда начинаются мои следы? И, кстати, этот факт случайно нельзя ли рассматривать как алиби?
- Увы, нет. И даже наоборот. Больше походит на сознательное уничтожение улик. А там, откуда вы якобы пришли, след просто обрывается.
- Примерное направление понять можно?
- Можно. Это горный массив, с вашим снаряжением, недоступный.
- То есть я замёл следов в общей сложности километров на пять? Или больше?
- Видимо, вам помогала непогода, на которую вы постоянно ссылаетесь. Или сообщники.
- Подтверждения чему вы не нашли.
- Нет.
- И что это значит?
- Значит, кто-то из нас двоих окончательно запутался в показаниях. Угадайте, кто?
- Тут и гадать нечего. Кого суд вруном определит, тот и понесёт это почётное звание.

Они не ругали меня, когда мне всё-таки удалось их убедить, что никаких розыгрышей с последующим их разоблачением не планировалось. Видимо, очевидность невозможности произошедшего настолько бросалась в глаза, что новую реальность оставалось только принять во всей её абсурдной простоте.
- Ну ты, командир, даёшь! - только покачал головой Семён. - Ты хоть примерно знаешь, где мы?
- Всё зависит от того, насколько примерно тебя устроит.
- Да уж хоть как-нибудь.
- Мы должны находиться на расстоянии одного дня хода от пункта встречи с представителя нашей фирмы.
- Должны, но не обязаны, - прокомментировал Игорь.
- В любом случае нас хватятся, если мы не прибудем к условленному месту сегодня вечером. Так что спасатели здесь будут максимум завтра.
- Звучит оптимистично, - продолжил сомневаться Юра. - Но только если их не постигнет та же печальная участь, что и нас. 
Мне пришлось устроить совет, чтобы обсудить наши дальнейшие действия. Оставаться здесь, у вершины, я не видел необходимости и потому предложил спуститься вниз, в долину, такую же незнакомую, как и всё остальное, находящуюся в стороне, противоположной той, откуда мы пришли. Внизу теплее, что в наших новых условиях, без палаток и спальников, являлось существенным аргументом. Они согласились с планом.
Мы достигли намеченного пятачка на зелёном склоне засветло, как и предполагали, разбив там стоянку под открытым небом. Развели костёр и напились сырой воды, которая нашлась неподалёку в ручье. Доели половину остатков пищи, рассованной по карманам, что стало, пожалуй, самым деликатным моментом вечера. Мы ведь теперь не знали, сколько ещё придётся бродить по этим просторам без пополнения запасов. Предлагалось и вовсе лечь голодными, но компромиссная половинная концепция в конце концов победила.
Усталости я не ощущал совсем — её переборола тревожность — и был в том не одинок. Поэтому мы угомонились далеко за полночь, ведя беседы на отвлечённые темы. Попытки обсуждения нашей ситуации очень быстро зашли в тупик. Кроме общих пожеланий выбраться поскорее отсюда ничего не придумывалось, а обвинения в мой адрес содержали в себе слов и того меньше: мол, это даже не в трёх соснах заблудиться, а в их отсутствии. Из полезного мы узнали лишь несколько фактов биографии Игоря: он рассказал, как однажды по скудости подросткового ума записался в секту, практикующую субботу.
- Представьте, - признался он. - Как бесились мои друганы, когда я отказывался в этот священный день от косяка или выпивки. Или моя девушка, лишённая дискотеки.
- Адвентисты, - с уверенностью специалиста заявил Семён.
- Они.
- Как же ты вырвался?
- Случайно. Накануне очередной субботы угостил меня один добрый человек кислотой. Обманул, что она действует два часа. Так бы я отказался. И вот я сижу такой, разглядываю цветные пузыри, разговариваю с бактериями. И тут заходит Бог.
- Сам?
- Да. Но не один. С ним целая толпа народа. Я сразу понял, что мне хана. Потому что они все (кроме Бога, конечно) — это не люди, а как бы субботы. Сущности такие. Ну, вы понимаете. Бог берёт их по одному и заталкивает мне в рот. Штук сто я съел, наверное, если не больше. Кричу ему: хватит! Но он и не думает останавливаться. Глотай, говорит, пока не узришь Истину.
- Блевал?
- Зверски. Дня два через каждые полчаса. Как вспомню, так снова готов вывернуться наизнанку. Короче, я потом долгое время само слово суббота слышать не мог, не то что к адвентистам на лекции ходить. Они пытались меня, конечно, вернуть, но я их пару раз обделал. На том и закончилось.
- А истина?
- Что истина?
- Узрел?
- Ты что, невнимательно слушал? В том она и заключалась, что всё на свете — это хрень собачья.
История Игоря пришлась нам по душе и вселила некоторый оптимизм. Семён выразился в том смысле, что в любой тупиковой ситуации есть шанс появления кого-то, кто всё исправит.  Меня же она подвигла на другую догадку: будто мне тоже кто-то вчера подмешал в чай кислоты или ещё какой гадости вроде грибочков. Завтра морок рассеется, и я начищу морду шутнику, если, конечно, вычислю, кто он такой. Засыпая, я эту мысль отмёл, и вместо упования на счастливый исход подумал о том, что мои подопечные не понимают на самом деле существа нашей проблемы. Они считают, что мы элементарно сбились с дороги, выбрав где-то не ту развилку, тогда как я точно знал, что мы идём там, где и должно. Изменился не маршрут, а то пространство, по которому он пролегал.
Свет нового дня ничего не изменил. Ни в окружавшей нас действительности, ни в наших планах относительно продвижения по ней. Набив животы бодрящей водичкой, мы решили спуститься ещё немного вниз. Пробираться теперь приходилось сквозь заросли колючих кустарников, никогда прежде не наблюдаемых мной в этих местах. Было в них что-то неоспоримо южное, подтверждаемое ещё и аномальным теплом, заставившем нас раздеться до футболок и окончательно принять легкомысленный вид городских туристов, вышедших прогуляться в охраняемый полицией парк.
Примерно через два часа тихого хода (на другой уже не хватало сил) мы наткнулись на тропу.
- Мы здесь точно не первые! - обрадовалась Люда.
- Да, дорожка утоптанная, - подтвердил я вслух, а мысленно про себя отметил, что, пожалуй, даже чересчур.
Она всем видом своим как бы приглашала на неё ступить, если не сказать больше — беспардонно навязывалась. Проигнорировать её не посмел бы ни один проводник и, тем более, такой, как я — с упавшим коэффициентом доверия. Для полной идиллии не хватало только одного: лубочной деревушки внизу с дымящимися печными трубами. Мои спутники наперебой выражали уверенность в том, что находка подобного рода — это вопрос одного-двух часов умеренно быстрой ходьбы.   
На удивление, их ожидания почти подтвердились. Нет, мы нашли не поселение гостеприимных крестьян, но нечто, неоспоримо свидетельствовавшее об их близком существовании: колесо от телеги. Странным выглядело однако его нахождение на горной тропе, непригодной для широких повозок, что не ускользнуло от дотошного Семёна:
- Какая-то бессмыслица, - пробормотал он. - Колесо есть, а дороги, по которой оно могло бы проехать, нет.
- Последний раз я видел такое изделие в краеведческом музее, - сообщил Юра, невольно указывая на другую очевидную несуразность.
Мы осмотрели диковинный предмет и потрогали его руками, чтобы убедиться в том, что он настоящий, а не сотворённый из картона на потеху заблудшим горе-альпинистам.
- Килограмм двадцать весит, - определил Руслан, после чего швырнул бесполезное колесо в заросли.
В самый низ долины мы спустились лишь к темноте. 

Следователь сообщил, что мне назначили адвоката. За счёт государства, как того требует процессуальный кодекс.
- Зачем он мне? - искренне удивился я.
- Вопрос не по адресу, - ухмыльнулся следователь. - Все мы люди подневольные, хотя и в различной степени.
Новость не обрадовала меня. Скорее всего, они решили приставить ко мне шпиона. Раз не получается добиться нужных им ответов напрямую, то почему бы не добыть их хитростью?
- Отказаться, значит, нельзя?
- Нельзя.
Следователь изучал меня, будто видел впервые.
- Это у вас религиозное что ли? Ваша вера не позволяет иметь дело с адвокатами?
Я пожал плечами.
- Ваше дело. Только зря время потеряете.
- Времени у нас достаточно. Особенно у вас.
Шутку я оценил.

Нам предстояло принять стратегическое решение: оставаться в долине в ожидании спасателей или двинуться дальше по тропе, рассчитывая самим найти живых людей. Мнения разделились, хотя с моей точки зрения между двумя этими способами действия не имелось принципиальной разницы. Оба варианта страдали одним и тем же недостатком: они базировались лишь на предположениях, что дало мне повод не участвовать в споре, надеясь, что какая-нибудь из стратегий возьмёт верх подавляющим большинством. Не сбылось. В конце дебатов они пришли к математической гармонии — трое на трое — и потому уставились на меня в ожидании вердикта.
Вместо него я достал коробок спичек.
- У нас нет научно обоснованного подхода, - пояснил я, извлекая на свет две спички и отламывая край одной из них. - Поэтому предлагаю поручить наш выбор судьбе. Короткая — мы остаёмся здесь. Длинная — продолжаем идти.
- Уклоняешься от принятия решения, - догадался Юра.
- Какое же это решение, когда в любом случае пальцем в небо, - возразил я. - Кто будет тянуть?
- Кто ещё, как не прекрасный пол? - мигом сообразил Игорь.
Люда вытянула длинную, что не могло не порадовать её — она выступала за поход.
Тропинка, ведущая нас к неизвестности, немедленно принялась вилять между холмов, ставших намного ниже ростом. Богатая растительностью местность радовала глаз разнообразием, но не спешила угостить нас чем-нибудь съедобным. Мы честно обследовали каждую подозрительную плешь и скопления кустарников в поисках грибов или ягод, но ничего похожего на еду, пригодную для человека, не нашли. Путников и следов обитания таковых тоже.
Меня в тот момент посетило стойкое ощущение, практически уверенность, что нашим ожиданиям на скорое вызволение не суждено сбыться. Тогда я, правда, думал, что просто устал сверх всякой меры и наполнился закономерным скептицизмом от череды неудач, но сейчас, глядя на те события с высоты воспоминаний, я полагаю, что причина была другая: во мне внезапно проснулся пророк. Не библейского, конечно, масштаба, а так, мелочь бытовая. Однако это не умаляло его способности видеть будущее.
Два дня нам потребовалось, чтобы окончательно отощать. Потребляя только воду, которой, слава богу, были полны многочисленные ручьи, мы устраивали привалы всё чаще, а оптимизм наш улетучивался ещё быстрее, чем силы. В одежде нашей, провонявшей от пота и грязи, мы всё меньше походили на покорителей гор. О былом статусе напоминали лишь вязанки тёплой одежды, торчавшие за спиной. Они теперь служили нам постелью.
Вечером второго дня я, наконец, осмелился озвучить близкие для всех соображения:
- Дальше идти не имеет смысла. Мы только уходим в сторону от поисковой операции.
- Предлагаешь просто сидеть и ждать? - уточнил Семён.
- Да.
- А калории?
- Поищем вокруг и покопаемся в земле. Должно же здесь быть хоть что-то съедобное.
Заняться охотой я не предлагал, потому что за всё время пути мы не увидели ни одной птицы, ни единого зверя или пресмыкающегося, а в ручьях не плескалась глупая, не пуганная разумом рыба. Странность эта бросалась в глаза, но объяснений ей не находилось. Впрочем, как и всему остальному.
С моими доводами согласились единогласно, и следующим утром мы парами (для надёжности) разбрелись по ближайшим холмам в поисках перемен к лучшему. У дымного костра осталась Люда, чтобы служить нам маяком для возврата к месту стоянки. К тому времени, выдохшись более других (не обязательно по причине пола), она перестала возражать против гендерного неравенства и безропотно принимала любые послабления от мужчин.
Мне в партнёры без всякого жребия достался молчаливый Николай. Взяв с собой ножи и верёвки, мы пошли с ним в южном направлении; Семён с Юрой – в западном; а Игорь и Руслан — в восточном, соответственно. Каждая группа клятвенно пообещала не уходить далее двух километров, но лишь с той целью, чтобы данное обещание нарушить. Предполагаю, что непосредственно в самый момент произнесения клятвы.
Понятное дело, что мы предпочитали уделять больше внимания далёким горизонтам, нежели смотреть себе под ноги. Нам казалось более вероятным обнаружить признаки жизни у безымянного холма, чем выкопать что-либо съедобное из земли.
- Не люблю я их, - признался после часа пустой ходьбы Коля.
- Кого? - не понял сразу я.
Фраза была произнесена без надлежащей увертюры и потому могла означать, что угодно.
- Да этих, которые мечутся по жизни. Деньги копят, женщин портят.
- То есть ты имеешь в виду людей вообще?
- Да нет, - ухмыльнулся он. - Ты вот, например, не такой.
- Откуда знаешь?
- Вижу. У тебя думка глубже. Голова не только хозяйственным хламом забита.
- Допустим. А сам ты?
- И я не такой. Мне важнее знать, что откуда берётся и как делается, чем покупать готовое в магазине. Человек должен своими глазами видеть, как из причины возникает следствие, только тогда он может быть полноценным. А эти, - он мотнул головой в направлении костра, охраняемого Людой. - На всё готовенькое только. Спроси их, как надо Родину любить — они сразу в Гугл.
- Солидная у тебя концепция, - похвалил искренне я. - Сам додумался?
- Что-то сам, что-то родители подсказали.
- Как же тебе удаётся среди «них» выживать?
- Ну как. Маскируюсь, конечно. В основном молчу. Так-то я болтливый по натуре. И тренируюсь жизнь вокруг себя замечать.
- Расшифруй.
- По-разному можно. Некоторые медитируют целыми днями или молятся, другим война для этого нужна. Что не всегда осуществимо. Шурин мой изобрёл свой оригинальный способ. Он каждый раз перед тем, как за руль сесть, выпивает водки. Немного. Ровно столько, чтобы милицейский прибор, если его остановят, показал превышение уровня алкоголя.
- Зачем?
- А вот смотри. Когда ты трезвый, и все документы у тебя в порядке, что ты делаешь на дороге? Отвлекаешься постоянно. То радио слушаешь, то с пассажирами болтаешь. Машину в это время, получается, не ты ведёшь, а кто-то другой. Жизнь катится мимо тебя без твоего участия. А когда в тебе лишние промилле, ты весь взведён, как пружина. Скорость не превышаешь, не подрезаешь никого, на красный свет перекрёсток не пересекаешь. Ты живёшь полноценной жизнью! Если отвлечёшься и нарушишь что-нибудь, тебе хана.
- Очень кардинальное решение, - заметил я.
- Безусловно, - согласился Николай. - Зато действенное. Сам проверял. И в этот поход я по той же причине записался. Думал опасно будет.
- Извини.
- Да ладно. Бог даст, мы ещё год отсюда не выберемся. Хлебнём приключений. Даже сейчас уже интересней стало. Мы превратились в ходячие желудки. Всё внимание на стоны в животе сосредоточено. Попробуй отвлекись на какой-нибудь пустяк.
После этой фразы он выдохся и молчал целый час, наверное, если не больше, а потом неожиданно произнёс:
- Командир, а в горах миражи бывают?
- Не знаю, - отмахнулся я, полагая, что мы стоим на пороге новой философской беседы.
- Ну, тогда знаю я. Бывают.
Николай остановился.
- Вижу банановый куст.
- Почему не хлебное дерево? - пошутил я и замер на полуслове.
Метрах в десяти от нас стояло то, что мой напарник назвал кустом, и на нём действительно висели банановые гроздья. Вспомнилось вдруг где-то прочитанное, что коллективные глюки от голода —  довольно-таки распространённое явление. 
Мы медленно, словно боясь спугнуть галлюцинацию, приблизились к ней вплотную, но только для того, чтобы сорвать по одному плоду и в то же мгновенье проглотить первую порцию.
- С детства ненавижу их! - признался Николай, уничтожая второй плод.
- Что так? - спросил я, следуя его примеру.
- Родители ими на рынке торговали, а я доедал излишки, чтобы не выбрасывать.
- Могло быть и хуже, - посочувствовал я.
На четвёртом банане организм мой начал протестовать, напоминая, что отвык от пищи, и попутно о том, что необходимо вспомнить о голодных товарищах. Как выяснилось чуть позже, забота наша была излишней.
Когда мы вернулись в лагерь, нас встретила довольная Люда, жующая банан. Ни слова не говоря, мы опустили принесённые с собой увесистые плети на землю рядом с уже лежавшими там такими же деликатесами. На нас смотрели хоть и насмешливо, но с изрядной долей сочувствия.
- Добытчики! - отметился словесно Игорь. - А под кустами не смотрели? Может, там ещё чего-нибудь вкусненького лежало?
- Лежало, но воняло, - ответил ему за нас двоих Николай и плюхнулся на землю.
- Ну что, обменяемся тогда информацией? - предложил Юра.
В его интонациях искрилась какая-то новость, жгущая его изнутри. Судя по всему, ещё не объявленная никому.
- Не томи, - буркнул Николай. - Если есть, что сказать, говори. А нет — я спать пойду.
Юру и это не обидело.
- Мы город нашли, - гордо сообщил он.
Семён только кивнул, подтверждая его слова.
- И я вам доложу, - продолжил Юра. - Вы такого ещё не видели.
- Мы тут много чего не видели, - отозвался Игорь. - Если не всё. Да ведь, проводник?
Я невозмутимо проглотил очередную заслуженную колкость по своему адресу и даже отметился ответной репликой:
- Вам виднее. Одно лишь могу утверждать наверняка: он окружён банановой рощей. Так?
- Точно! - поспешил заверить Юра. - А у вас что?
- Только бананы.
Все посмотрели на Игоря и Руслана, но те оба, как по команде, покачали головами.
- Бананы, - развёл руками Руслан.
- Это ещё не повод, чтобы делать такое страдальческое лицо, - произнесла Люда, демонстративно обмахиваясь кожурой съеденного деликатеса, будто веером. - С утра ходили опухшие от голода и потухшие, а теперь им, видите ли, разносолов подавай. Так что там с городом?
- Да, собственно, уже всё рассказали, - вставил своё слово Семён.
И добавил, что у них хватило рассудительности лишь посмотреть на него издалека и ретироваться, хотя очень хотелось наделать каких-нибудь разведывательных глупостей. Уберегло чудо: Юра ушиб ногу.
- Город либо пуст, - подхватил Юра, демонстрируя свежий синяк, - либо жители его прячутся от дракона. Не уверен, помогут ли им в этом высокие стены и сторожевые башни. Ни одной живой души нам лицезреть не удалось.
- Всё правильно сделали, - похвалил их Руслан. - Завтра все вместе наведаемся к ним. Да ведь, командир?
Как будто я мог что-то возразить.

Нетерпение увидеть находку помогло нам справиться с утренним сном легче и быстрее. Мы наспех упаковали остатки барахла и тронулись в путь, на ходу закусывая бананами. Тропа, служившая несколько дней единственным нашим ориентиром, осталась далеко позади, и, надо полагать, навсегда.
Разведчики не соврали. Сразу же после того, как мы взобрались на холм, пред нами предстал самый настоящий, праведный город. Не соврали они и в другом: в его причудливости. Чем ближе мы подходили к нему, тем несуразней он выглядел. Первые впечатления, вызывающие в памяти картинки из школьных учебников про средневековье и благословенный Восток, тоже рассеялись. То, что Юра окрестил сторожевыми башнями, походило скорее на бредовые храмовые изваяния Гауди в Барселоне, а стены действительно были столь высоки, что закрадывалась мысль не о драконе, а о великанах, могущих затеять штурм. Кстати, они же могли жить и внутри.
Мы остановились метрах в пятидесяти от стены, чтобы обсудить наши дальнейшие действия.
- Что-то этот городок не кажется мне гостеприимным, - озвучил общую мысль Руслан. - Я бы не спешил штурмовать его.
- Поддерживаю, - отозвался Семён. - Давайте разобьём лагерь снаружи и на приличном расстоянии, а в город пошлём лазутчиков.
По общему согласию, недостатка которого в последнее время не ощущалось, мы обосновались в банановой роще, росшей вдоль стены и, надо думать, опоясывавшей город кольцом. Она прекрасно скрывала нас от потенциальных любопытных взглядов. Костёр в ту ночь решили не разводить вообще. В виду этих ли предосторожностей или чего другого, но город на наше присутствие никак не отреагировал, и нас это обстоятельство ничуть не расстроило. 
Сбившись в тесную кучу, мы обменялись очередными историями, выдуманными и жизненными, которые помогли нам скоротать ночь.
Люда призналась в том, что одно время подрабатывала «коучем» в Ютубе. Темой своих консультаций она выбрала «нейроманипулирование мужчиной» и аудиторию потому имела женскую. Поначалу дела вроде бы пошли в гору, но потом её канал раз за разом стали блокировать на основании доносов конкурентов и обиженных клиентов. Она элементарно «запарилась» писать объяснительные и контр-доносы, на которые уходило всё свободное время. Бросила затею, когда получила повестку в прокуратуру за разжигание «межполовой вражды».      
Мне сначала показалось странным, что мужчины нашего отряда никак не отреагировали на «нейроманипулирование» и вместо обсуждения содержательной части «тренингов» принялись сочувственно охать и хаять Ютуб с его мерзкой ангажированной политикой, но потом меня осенило: они таким коварным образом вставали в очередь на манипулирование. Шесть мужчин и одна женщина в условиях длительного похода — это такой оголтелый матриархат, который и не снился самым отпетым феминисткам. Поэтому я вовремя воздержался от уже выстроенных в уме замечаний язвительного характера: мол, учить женщину манипулированию (хотя бы даже и нейро) — это всё равно что натаскивать рыб на метание икры.
Игорь, на животе которого покоилась голова Люды, занервничал, осознав то же, что и я, и потому перехватил инициативу, рассказав, как целую неделю бухал в каком-то престижном санатории с самим Макаревичем. Они пели друг другу песни, и мэтр хвалил Игоря за содержание и форму. Он даже предложил помощь в раскрутке, но у Игоря тогда протекал кризис юного возраста, и он отказался, в грубой форме послав Андрея Вадимовича в дальние странствия, где он до сих пор и прозябает.
Юра тоже распушил хвост и взялся переплюнуть историю Игоря. Он, оказывается, писал речь Путину для Давосского Форума. Ей аплодировали стоя, и за это от Администрации Президента Юра получил в подарок специальный правительственный смартфон, выпущенный в единственном экземпляре по госзаказу.
- В чемодан он хоть помещался? - спросил Игорь, но рассказчика тем не смутил.
- Да вот он, - небрежно проронил Юра, доставая из глубинных карманов уникальную вещь.
Все по очереди осмотрели аппарат, давно разряженный и бесполезный, и пришли к выводу о как минимум частичной правдивости услышанной истории. Возможно, речь Юра писал не один, а с коллективом, и лишь слегка преувеличил свой вклад в общее дело.
- Хорошая штука, - похвалил Руслан смартфон. - Жаль, что придётся его выбросить.
- Это ещё почему? - не согласился с ним Юра.
Руслан попытался развить аргументацию, но Семён сразил его следующими соображениями.
- Вы не понимаете, - сказал он, обращаясь сразу ко всем. - Мы сейчас находимся на обратной стороне «сделки со стеклянными бусами». Пять последних столетий белый человек выменивал у туземцев свои безделушки на золото и бриллианты, а теперь мы, наследники цивилизованной когда-то Европы, замкнём этот круг и отдадим наши смартфоны за те же бусы или какой-то их аналог. Так что, дорогой наш Руслан, я бы не спешил избавляться от гаджетов и прочих бесполезных теперь вещей.
- У меня ещё фотоаппарат остался, - сообщил Юра. - Даже если выгодного обмена не предвидится, им можно проломить туземному вождю череп.
Потом Руслан отметился историей о том, как в далёкой африканской стране их отряд, окружённый террористами, отбивался три дня и три ночи до прихода подмоги. Настреляли сотни три инсургентов, а своих потеряли лишь двоих. Да и то, не от пуль, а от местных бактерий.
- Они там злее любых вооружённых бородачей, - заверил Руслан.
- В Индии гораздо хуже, - не стерпел Семён, облазивший «всякие там тибеты» вдоль и поперёк. - Можно просветлиться от одного лишь поноса, не посещая ашрама. Бывало, всей нашей группой мы проводили по пять часов на толчке, в полном безмолвии и безмыслии. Такие виды открывались на внутреннее настоящее «Я», что залюбуешься.   
Николай и я не принимали участия в состязании жеребцов. Не знаю, какие у Николая имелись для этого причины. Возможно, он считал ниже своего достоинства соревноваться с «ними», но за себя скажу точно: меня спасал возраст, в котором созерцательная часть преобладала над активной. Да и вообще, Люда была не в моём вкусе. 

Добровольцами штурма города желали быть все, поэтому мы прибегли к старому испытанному способу — жребию. Не с помощью спичек на этот раз, которые следовало экономить и свято беречь, а используя солому. Выпало Руслану и мне, что выглядело предельно логичным: самый сильный и самый старший. Договорились так: если не вернёмся к вечеру, всем остальным уходить прочь от города. Прощальные церемонии я запретил, использовав остатки былого авторитета.
В поисках входа в город, мы тронулись вдоль стены по часовой стрелке, надеясь выйти к воротам, но то, что мы увидели, превзошло все наши ожидания: мы обнаружили пролом в стене. Всё выглядело так, будто её взорвали динамитом, причём не тем, которым глушат рыбу. Речь шла о многих тоннах в тротиловом эквиваленте. Гигантские обломки камней валялись и снаружи, и внутри, и нам не оставалось ничего другого, кроме как воспользоваться этим вариантом проникновения на городскую территорию. Что-то нам подсказывало, что распахнутых настежь ворот здесь может и не быть вовсе.
- А камешки-то зачётные, - отметил Руслан, и я поначалу истолковал его слова неверно.
- Крупные, что и говорить.
- Да нет, я не про размеры. Ты посмотри, как странно они разломаны. Это не камень, а пластмасса.
Он безусловно был прав. Материал стены являл собой не просто монолит, но нечто, не имеющее даже швов каменной кладки. Места, поражённые «динамитом», выглядели будто аккуратно разрезанные ножницами и затем отполированные до блеска.
- На 3Д-принтере это печатали, не иначе, - продолжил измышления Руслан.
«Как и всё то, что нас окружает с тех пор, как мы заблудились», - подумалось мне, и я впервые, казалось, поймал какую-то... нет, не догадку, а аналогию. Мы находимся внутри нарисованного (или слепленного из глины) мира. Но кем? И каким образом? Вслух я озвучивать свои мысли не стал, дав возможность Руслану самому заниматься выдвижением гипотез.
- И тёплая, зараза, - сказал мой спутник, проведя по камням рукой.
Он достал нож, чтобы проверить материал на прочность. Неглубокую царапину сотворить удалось, но не более того. После этих невнятных экспериментов, мы решились переступить наконец границу города.
Пролом вёл в круглое просторное помещение без крыши. В нём легко бы уместилось целое войско или торговый центр, но оно беспечно пустовало. Не было и следов какой-нибудь деятельности, могущей объяснить его назначение, словно кто-то сделал здесь недавно генеральную уборку перед приездом ревизора. Поверхность, по которой мы ступали, вымощенная красноватой плиткой, была идеально ровной и чистой — я не поленился провести по ней пальцами, совершенно их не запачкав.
Слева и справа чёрными силуэтами зияли две арки, явно сделанные разумной волей специально, а не каким-нибудь стихийным бедствием, судя по их ровной форме. Мы по очереди исследовали каждую из них, убедившись, что за обеими начинаются узкие коридоры и заканчиваются они в такой же круглой комнате, идентичной той, в которую мы проникли снаружи. Пройдя немного дальше, мы лишь обнаружили продолжение цепочки чередований: коридор, приводящий в следующую комнату с двумя арками. Похоже, что эта конструкция опоясывала (заполняла) весь город. Вопрос заключался лишь в том, существует ли в ней разрыв.
- Что будем делать? - спросил обескураженный Руслан.
- Будем делать отметки и двигаться дальше, - предложил я, вспомнив правила прохождения лабиринтов.
- Ну да, - буркнул Руслан.
Он снова достал из кармана нож. Проведя лезвием по стене, он убедился, что на ней остаётся царапина, и затем быстро накарябал стрелку, указывающую обратный путь, и цифру один, означавшую, как я догадался, начало отсчёта. В абсолютной стерильности странного города наше творчество выглядело верхом вандализма, но в данной ситуации нам вряд ли стоило об этом беспокоиться. Лишь бы за время экспедиции никому не пришло в голову сделать здесь ремонт.
Магическим числом для нас стало тридцать четыре.
В помещении, отмеченном нами этим номером, обнаружилось не две арки по бокам, а три — ещё одна впереди посередине. И она вывела нас на городскую улицу, усыпанную стройными рядами домов по обеим сторонам.
Дома не имели окон, а крыши у них были вогнуты, что угадывалось по лихим зигзагам, выступавшим за пределы зданий и устремлённым вверх. Либо местные архитекторы не имели представления об осадках и прочих капризах природы, либо кровельный материал являл собой такой же монолит, которому не страшны ни вода, падающая с неба, ни тяжёлый снег, ни срывающий покровы ветер.
Человеческая способность удивляться не беспредельна. Какие бы чудеса ни развёртывались перед нами, рано или поздно наступает пресыщение. Мы с Русланом достигли этого эффекта после обследования первого же помещения, которое несомненно предназначалось для жилья.
Тайна отсутствия окон пала первой в списке прочих: стены в доме оказались целиком прозрачными, хотя снаружи и не выглядели таковыми. Крыша тоже, однако этот факт всё равно не объяснял её вогнутой формы. Двери конструкцией дома не предусматривались — их заменяли элементарные проёмы, что наводило мысль о незнакомстве горожан с воровством и непрошенными гостями.
Планировка комнат выглядела примитивной, а убранство запредельно скудным. Сразу же за дверью начиналась просторная гостиная с деревянной мебелью: жёстким диваном и такими же стульями, двумя квадратными столиками, пустым горшком с засохшим в нём растением и игрушкой бегемотиком. Никаких электрических приборов, розеток или проводов, никаких декораций на стенах. Пол засыпан мелкой гравийной крошкой. Последнее обстоятельство особенно умиляло на фоне высокотехнологичного материала стен.
В следующей комнате оказалась кухня с дровяной печью, лавкой и обеденным столом, рассчитанным на многодетную семью. Всевозможная утварь, назначение которой не всегда удавалось определить, аккуратно располагалась на полках. В шкафу мы нашли даже ополовиненный мешок с неопознанной крупой, побитой в прах червями. На полу в углу покоился бочонок, откупорив который, я резюмировал:
- Чистейший уксус. Мы опоздали на праздник.
Руслан только усмехнулся.
- Ты ничего больше не заметил? - спросил ехидно он.
- Нет.
- Где по-твоему дымоход?
Действительно, я как-то пропустил этот интересный факт. Получалось, что «изба» топилась по-чёрному, что при отсутствии окон делало задачу вентиляции ещё труднее. Найдя нечто вроде кочерги, я пошерудил в печи, убедившись, что в ней когда-то сжигали дрова. Ничего другого не приходило на ум, кроме как предположить, что стены были не только прозрачными в одну сторону, но и дышащими в том же направлении.
Ещё в доме имелось две спальни. По одной кровати в каждой, без всякого постельного белья. Не нашлось его и в комодах. Между спальнями уместилась крохотная уборная, представлявшая из себя банальную дырку в полу. Никаких запахов, подтверждающих наши догадки насчёт назначения комнаты, не ощущалось. Возможно, за давностью сроков. На дальнейшее её обследование нас тянуло не слишком.
Второй дом, посещённый нами, являлся почти полной копией первого, за исключением незначительных деталей.
- Они были спартанцами, - подытожил наше исследование Руслан.
- Радикальной ветвью, - согласился я. - Поищем что-нибудь более информативное?
- Давай. Предлагаю пойти вон к той высотке.
Руслан показал рукой на здание, возвышающееся над другими.

Вернувшись в лагерь, мы застали там шалаш из высохших банановых листьев. Руслан одобрительно покивал головой и молча выложил нашу добычу: посуду, заимствованную в одном из жилищ, пригодную для огня. Теперь мы сможем готовить банановое варенье и заваривать банановый чай. Помыться горячей водой — тоже не лишнее.
Наш отчёт у вечернего костра был выслушан с интересом, но без излишнего энтузиазма, что свидетельствовало об усталости отряда от частых встреч с абсурдом.
- И все дома одинаковые? - спросила Люда.
- Только те, в которых мы побывали, - отмахнулся Руслан.
- Ну, а в башнях этих? - осведомился Юра.
- Пусто.
- Нужна ещё одна экспедиция, - сказал Семён. - Да и не одна, наверное.
И тут Люду прорвало.
- Вы что, придуриваетесь или реально не понимаете? - завизжала она. - Этого просто не может быть!
Она обвела вокруг руками.
- Продолжай, - подбодрил её Руслан.
- А мы тут ходим, важные такие. Прикидываем, удобно ли будет спать. Туалеты изучаем.
- Бананы едим, - съехидничал Игорь.
- А что мы по-твоему должны делать? - уточнил Семён.
- Думать. И вычислять, что всё это значит. Мы или наелись интересных грибов, или с нами ведут игры какие-нибудь шутники. А? Командир? Есть, что сказать?
Все повернули головы в мою сторону.
- Повторюсь: если это и розыгрыш, то меня о нём не предупредили, - промолвил я. - Да и технически мне трудно представить его осуществление. А вам?
- Остаются грибы, - подытожил Игорь.
- Остаётся что угодно, - улыбнулся Семён. - Но ты скажи нам, милая, что это даст?
- Стратегию.
- То есть ты утверждаешь, что существуют такие расклады, при которых человеку не требуется сон и пища?
- Существуют такие, при которых требуется что-то ещё, - не растерялась девушка.
- Семён, уймись, - вмешался Юра. - Во-первых, сейчас так учат: мыслить стратегически. Во-вторых, не будет ничего плохого, если в дополнение к сбору бананового урожая мы ещё выроем окопы. Это я к примеру.
- А если грибы, то окопы вряд ли помогут. Нужны психоаналитики!
Компания разразилась дружным хохотом.
- Ну, хорошо, - сдался Семён. - Выскажемся стратегически по очереди?
Различия в мнениях если и наметились, то незначительные. В общем и целом, все сходились в том, что бдительности терять нельзя. По ночам выставлять дозоры, по одному никуда ни в коем случае не ходить, искать альтернативу бананам. По поводу последнего пункта скептицизм превалировал над всеми остальными суждениями, но и самый ничтожный шанс использовать виделось обязательным.
- Давайте прогуляемся по городу, по крайней мере, ещё раз и оценим его размеры, - предложил Руслан.
- И делать это лучше, разбившись на группы по два человека, - прибавил Игорь. - Одного оставим здесь охранять нашу поклажу.
- Чур не я! - живо откликнулась Люда. - В прошлый раз я дежурным была.
- Не проблема, - откликнулся я. - Посторожу. Я уже достаточно сегодня видел.
Все посмотрели в мою сторону.
- Ой, хитришь, командир! - не смог не прокомментировать Игорь. - Пока нас нет, свяжешься с базой и доложишь им, что лохи повелись.
- Попроси их, чтобы привезли мяса, - поддержал его шутки Юра.
На этой весёлой ноте мы и закончили очередной день. А я опять поймал себя на мысли, что, пожалуй, никто из нас, кроме меня, до конца не верит в случившееся. Разве что и мне построить свою отдельную раковину, из которой я буду кричать в небо, сложив рупором ладони:
- Хватит! Уже все всё поняли! Завязывайте там!

Утром я остался в лагере один, как и было договорено накануне вечером. Однако просто сидеть и поддерживать огонь я не собирался. В мои планы входила дальнейшая разведка окрестностей. Пока они там копаются в городе, который окончательно затвердел в моём уме как призванный отвлечь наше внимание муляж, я лучше пройдусь по холмам. Авось что-нибудь да замечу интересное. Не исключено, впрочем, что такое же ненастоящее, как и город. Ну, и ладно.
Однако осуществил я свой замысел лишь наполовину. Или даже четверть. Взобравшись на первый холм и с его высоты оглядев всё, до чего дотягивалось моё зрение, я у видел над городом серебристую пыль, переливающуюся на солнце. А затем до моего слуха донеслись и звуки: то ли празднества какого-то, то ли торговой ярмарки. Это вынуждало меня немедленно вернуться и ждать скорого возращения отряда. Мне почему-то подумалось, что застав в городе, ещё только вчера до отвращения мёртвом, кипучую деятельность, они немедленно покинут его.
Я ошибся. И это могло означать, что угодно. Вплоть до пленения моего (всё ещё) отряда, вплоть до того, что мне почудились все эти звуки и искры. Сидел я у костра поэтому, как на иголках, пытаясь унять нервную дрожь, периодически порываясь предпринять какие-нибудь более активные действия. Например? Отправиться в город и учинить там небольшой дебош. Из имеющегося у меня оружия, правда, только мой свирепый вид да пара ножей. Но это не проблема. Если они не вернутся до темноты, у меня не останется другого выхода.
Они возвратились ровно тогда, когда я уже собирался исполнить свой самоубийственный план. 
По внешнему их виду я не смог сразу определить их настроения, но у меня сложилось стойкое ощущение, что оно у всех одинаковое. Потом, мысленно уточняя самому себе сделанный вывод, нелепый и ни на чём не основанный, я шагнул ещё дальше, резюмировав, что определить их настроение у меня не получается, потому что у меня нет для него нужного слова. Не больше, не меньше. Настроение вроде есть, а слова к нему нет.
И ещё бросалась в глаза одна общая для всех особенность: они не производили впечатление людей, у которых есть какие бы то ни было проблемы. Да что там проблемы — у них не имелось даже мельчайших неудобств. Они вернулись не из города, построенного из пластмассовых кубиков по инопланетным чертежам и технологиям, но с рутинной прогулки до ближайшего магазина. И в «большом мире» их никто и ничто не ждало: ни работа, ни друзья, ни обязательства, ни дивиденты. Появись сейчас здесь спасатели, их бы пригласили к огню и угостили бананами, вежливо поинтересовавшись, зачем они здесь.
- Ну как тут? - спросил меня Руслан. - Без происшествий?
- Думаю, ваша информация окажется гораздо любопытнее моей, - уклончиво ответил я.
- Это почему же? - встрял неугомонный Игорь. - Неужели не дозвонился до своих?
И опять я уловил разницу. Едва заметную, но она была. Версия о сговоре моём с моей фирмой для Игоря больше не являлась актуальной. Он мусолил её по инерции, для поддержания разговора. Что же на самом деле теперь происходило в его голове, стало для меня сокрытым.
- Трубку никто не берёт, - обречённо сказал я, вызвав дружный смех и чуть ли не аплодисменты.
Каждый из них отломил себе от валявшихся в беспорядке плетей по доброму десятку бананов и принялся их энергично употреблять. Про то, что я видел и слышал днём, я (пока?) не обмолвился ни словом, ожидая всё же каких-то новостей от них. И новости эти буквально посыпались.
- Мы с Николаем нашли ткацкую фабрику, - сообщил Руслан. - Со станками и складами сырья. Хоть завтра приступай к работе и обеспечивай нас модной и удобной одеждой.
- Там же нет электричества, - удивился я.
- И не надо. Оно там всё по-другому функционирует. Пока не понятно, как, но у нас имеются все необходимые кадры для выяснения этого момента.
- Будешь ткать?
- Не, не я. Семён возьмётся. А я себе другую игрушку выбрал.
- И какую же?
- Стрельбище. Что-то типа полигона. Даже казармы сохранились. Хотя хрен его знает, из чего они там стреляли. Гильз нет, стрел нет. Но в мишенях дыры. И завтра я это собираюсь прояснить.
- Арсенал пуст? - предположил я.
- Как после капитуляции.
- И техники никакой?
- Лошадьми они пользовались. Или слонами. Дерьмо там окаменевшее.
Люда и Юра совершили экскурсию по дворцу. Огромному, но такому же пустому и заброшенному, как и всё остальное. В нём сохранилась кое-какая мебель и узоры на керамическом полу.
- Да! - опомнилась Люда. - Трон ещё есть.
- Трон?
- Ну, или что-то вроде того. Сидеть во всяком случае на нём можно. Мягкий. Удобный.
Она как-то по-особенному улыбнулась при этих эпитетах. Будто мать, которая вспомнила своё дитя.
- Обнесли их, скорее всего, - выдвинул гипотезу Юра. - А население в рабство увели.
- Кто?
- Да не всё ли равно? Мы эту загадку если и разгадаем, то далеко не сразу, а вот попользоваться тем, что у нас под ногами, сам бог велел.
Имя бога он уточнять не стал, а вместо этого пустился в пространные рассуждения о том, как всё это богатство можно будет выгодно продать. Подмывало уточнить, кого он имел в виду в качестве покупателя, но я снова только набрал в лёгкие воздуху, чтобы заглушить речевые позывы. 
Игорь с Семёном наткнулись на библиотеку, лишённую книг, и театр без декораций и прочего сопутствующего инвентаря.
- Сцене позавидует любая провинциальная музкомедия, - сообщил Семён. - Вращающийся круг там, подъёмники, несколько рядов занавеса.
- А освещение? - спросил я.
- Факельное точно есть. И ещё какое-то, чему пока я названия не придумал.
- Да что там думать! - возразил Игорь. - Солнечные батареи.
- Ага. И где же ты увидел провода? Или аккумуляторы?
- Беспроводное.
Разгорелся спор, который, как я понял, начался у них ещё в городе или по дороге обратно. То есть они активно обменивались информацией всё это время, пока я наблюдал серебристую пыль. О ней они по-прежнему не проронили ни слова, и я молчал, понуждаемый к этому каким-то внутренним чутьём.
Никто не нашёл человеческих останков. И не единого текста, дающего представления о письменности и языке. На домах не имелось табличек с номерами и названиями улиц, здания, явно принадлежащие власти или бизнесу, не содержали и намёка на род подконтрольной им деятельности.
Уже перед самым отходом ко сну Николай украдкой приблизился ко мне.
- Видал? - спросил он, мотнув головой в сторону остального отряда. - Собрались штурмовать инопланетные технологии.
- А ты?
- А я что? Буду делать вид, что принимаю участие. И ещё вот что. - Он на секунду замялся. - Ты пока не противься их инициативам.
- И не собирался, - ответил я, что являлось чистой правдой.
- Сделай вид, что одобряешь.
- Кому-то всё ещё нужно моё одобрение? - В моей усмешке не предполагалось обиды, но всё равно получалось, будто я удручён потерей полномочий. - Ничего больше добавить не хочешь?
От этого вопроса Николай вздрогнул, чего я никак не ожидал, и отвёл глаза.
- Завтра, - пообещал он. - Пока у меня ещё мало сведений.
Возникали тайные от всех отношения между нами, но был ли он союзником моим на самом деле? Я бы за это не поручился.

Адвокат мой выглядел так, будто специально старался разрушить стереотипы о представителях своей профессии. На его мятом пиджаке не хватало верхней пуговицы, брюки были короче на два размера и тоже не первой свежести. Сам он был не брит и не чесан, по крайней мере, дня два. Перегаром от него разве что не несло.
Положив свой потёртый портфель на стол, он устроил мне проверку пятиминутным молчанием. Убедившись, что я не раскрою первым рта, он бодро произнёс:
- Итак, вас обвиняют в умышленном убийстве шестерых человек. Вы сидите здесь уже две недели, ни на что не жалуетесь, не сообщаете по делу достоверных сведений и вообще производите впечатление человека, которому всё равно. Это правда?
- Что правда? Весь ваш список?
- Последний пункт.
- Это всего лишь оптимальная форма поведения. Если от меня что-то и зависит в моём деле, то только это.
- А! - обрадовался адвокат. - Так вы практикующий философ! Буддист?
- Я обязан отвечать?
Он встал и прошёлся по комнате, сунув руки в карманы.
- И мне вы, конечно, не доверяете?
- Не больше, чем остальным.
- Ну, это нормально. У меня как-то был клиент, который вообще путал меня со следователем. Потом оказалось, что такое поведение являлось частью его психического расстройства. У вас, кстати, в детстве травмы случались?
- В пределах допустимого. Синяки, вывихи.
- По голове били?
- В первом классе. Портфелем.
- Родители не злоупотребляли?
Я тяжело вздохнул.
- Вы же, наверное, читали моё досье. Мне не светит закосить под дурака. Или у вас есть свой человек в здравоохранении?
- Да нет. Я просто уточнил вашу позицию. Значит, изображать психа вы не собираетесь. И в то же время ведёте себя, как последний дурак. Ну кто же в здравом уме будет рассказывать следователю, что он ничего не помнит, кроме того, что он, опытный альпинист, умудрился заблудиться в трёх соснах и потерять группу?
Дались им эти сосны.
- Сосны там не растут.
- Тем более! А между тем, - он сделал эффектную паузу. - Есть все основания полагать, что ни его история, ни, тем более, версия следствия не являются правдой.
- Какие же это основания?
- Ну, во-первых, выбор места преступления. Все трупы найдены на расстоянии не более трёх метров друг от друга. Если предположить, что прикончил их один человек, то становится непонятным, что делали остальные пятеро, когда он убивал первого. Молча смотрели? И далее по списку.
- Действительно непонятно. Вы уже поделились вашими соображениями со следствием?
- Пока нет. Берегу мои козыри напоследок.
Он мерзко захихикал.
- Есть во-вторых?
- Да. Во-вторых, вы не самый сильный и ловкий из группы. По крайней мере, двое из них могли бы вам легко накостылять.
- Может, они спали?
- Исключено. В обуви это делать не принято у туристов. Да и котелок был полон вкусной еды. К нему даже не притронулись. Но главное даже не это.
- А что?
- А то, что вы находились в тот момент в совершенно другом месте. Не скажете, в каком?
- Разве у вас самого нет версий?

Утром я проснулся позже остальных, разбуженный их гомоном вокруг кипящего чайника. Они явно пребывали в возбуждении от предстоящего похода. Много говорили, строили планы, и я надеялся, что вслух они произносят именно то, что думают. Через полчаса я остался один, но сегодня решил никаких действий не предпринимать, пока у меня не родится хоть каких-нибудь объяснений происходящему.
Вчерашние метаморфозы, так явно бросавшиеся в глаза, давали огромное количество пищи уму, но не более, чем вся наша ситуация в целом. Поэтому ответ стоило искать не в их поведении, а в попытках понять, где же мы оказались. Во всякую мистическую чушь я по-прежнему не верил, но принять версию о существовании иной, отличной от нашей человеческой жизни я вполне себе мог. Это не противоречило ни моим материалистическим убеждениям, ни даже теории старика Дарвина. Если природа нашла в себе творчески силы для сотворения земной цивилизации, она точно так же могла постараться и где-нибудь ещё. Могла она также и спрятать другой мир внутри нашего. Или снаружи его. А переход в него осуществлялся через «чёрную дыру», коей являлось чудесное озеро.   
Гоняя подобные мысли по кругу, я украдкой наблюдал за городом, надеясь снова увидеть что-нибудь интересное, поэтому не пропустил момент очередного запуска серебристой пыли в сопровождении звуков ярмарки. Будто вчерашнюю пластинку включили — так всё это было похоже. И в тот момент до меня вдруг дошло, что никакие люди не покидали этот город, а наоборот — город ждал прибытия своих жителей. Долго к этому готовился. Возможно тысячелетия. Аккуратно клеил декорации, раскладывал реквизит. И вот, наконец, его ожидания обрели плоть и кровь. Теперь есть кому заняться обустройством жизни. Его миссия выполнена, настал наш черёд.
Гипотеза мне понравилась, хотя и не добавляла ничего нового к пониманию сути. С другой стороны, я отчётливо понял направление своих дальнейших действий: я не буду искать ответов на свои вопросы в городе. Пусть этим занимаются они, раз уж им так этого хочется. Я же направлю все усилия на поиск выхода отсюда, и, если он в принципе существует, то я его обязательно найду. Мне следует подготовиться к длительным дневным вылазкам, которые при этом оставались бы незаметными для отряда. Это обстоятельство мне казалось особенно важным. Хотя, я ведь могу сослаться на необходимость поисков более калорийной пищи. Сколько человеческий организм может продержаться на одних бананах, науке ведь неизвестно.
Так. Вырисовывается что-то определённое.
Хорошо бы обзавестись для моих будущих упражнений транспортом, и благодаря новой тактической хитрости, я вполне могу попросить у них помощи. Вдруг им попадётся что-нибудь такое, что может быстро передвигаться. От той же солнечной энергии или вовсе без видимых причин.
Осторожности ради не стоит сообщать о моих якобы планах именно сегодня. Если поймут о моих настоящих намерениях, мне несдобровать. Вот даже как! Меня поразила та лёгкость, с которой я записал их в разряд людей, которых стоит опасаться. Непонятный город меня почему-то беспокоил гораздо меньше. Над этим обстоятельством я тоже как-нибудь поразмыслю на досуге.
Вечером, после возвращения отряда в лагерь, я сделал вид, что бесконечно рад их всех видеть живыми и здоровыми. Вроде бы не переиграл. Они ответили мне взаимностью. Ну, то есть в том смысле, что тоже обрадовались. Мы даже обнялись, чего никогда не делали прежде. 
Накормив отряд свежими бананами, я с неподдельным интересом выслушал новые истории. Обращены они были, конечно, не только и не столько ко мне. Участники масштабной разведки делились друг с другом важными сведениями для координации своих действий и для общей пользы дела.
Одно коренное отличие от вчерашней операции заключалось в том, что сегодня они не ходили парами, а сразу же принялись исследовать город по одному в выбранных каждым направлениях.
Руслан продолжил, как и обещал, копаться вокруг полигона, и ему удалось нарыть кое-что существенное. Сделал он это благодаря нетривиальному выводу: мы видим опустошённые склады и прочие помещения такими не потому, что они на самом деле пусты, но потому, что не умеем заметить наличие в них неизвестных нам вещей.
- Мы словно блондинка перед раскрытым капотом машины, - выдал метафору он и в качестве доказательства предъявил нам предмет, по виду напоминавший засохшую ветку дерева. - Меня прошиб пот, когда я понял, что это такое, - заявил он аудитории, оттягивая момент кульминации рассказа.
- И что же это? - спросила Люда, попавшись в сети опытного актёра.
- Оружие!
- У тебя получилось им воспользоваться? - подключился Юра.
- Пока нет.
- Откуда же ты знаешь, что это такое?
- Всё просто. Я нашёл целый склад таких вот штучек, аккуратно сложенных рядами в ящиках. Задавшись естественным вопросом, зачем это кому-то понадобилось, я обнаружил, что все эти палочки имеют абсолютно идентичные размеры. Их форма повторяется в мельчайших деталях. Каждый изгиб. И последнее. Помните, я рассказывал о продырявленных мишенях?
- Они продырявлены этими снарядами? - догадался Семён.
- Точно!
Все возбуждённо принялись обсуждать открытие Руслана, увещевая героя быть предельно осторожным в своих дальнейших экспериментах.
- Всё под контролем, - заверил тот. - Сначала попытаюсь найти какой-нибудь механизм, который запускает эти снаряды.
- А если его нет? - предположил я.
- Тогда мне придётся разобраться с тем, как оно активируется.
- Бросишь его в костёр? - съязвил Игорь.
- Не исключено, - ответил Руслан, и не совсем было понятно, шутит ли он.
- Ты только предупреди нас до начала испытаний, - попросил Игорь. - Минут за десять, чтобы мы успели скрыться в бомбоубежище.
Реплика привела присутствующих в восторг, судя по чему можно было догадаться: они не верят в возможность катастрофы. Город не причинит им вреда. Он здесь не для этого. Он их друг, и отношения их будут впредь строится исключительно на взаимном доверии.   
Люда обнаружила, что «трон» за ночь претерпел кое-какие изменения: будто бы он стал чуть ниже и уже.
- Под тебя подстраивается, - заметил Николай, вызвав очередную оживлённую дискуссию с шутками и прибаутками.
Кроме того, во дворце оказалось множество подвальных помещений, скрытых от посторонних глаз. Освещённые так же, как и всё остальное, через прозрачные изнутри потолки, они пустовали, но вдохновлённая опытом Руслана, Люда обещала наведаться завтра туда ещё раз, вооружившись свежим взглядом.
Семёну удалось зарядить «ткацкие станки» сырьём, но дальше этого дело пока не продвинулось. Он уповал на пусковую кнопку, которая привела бы механизм в рабочее состояние, но безуспешно. Она ведь могла выглядеть как что-то совершенно несовместимое с высоким званием кнопки. Естественно, бросать начатое он и не помышлял.
Игорь провёл весь день в библиотеке, ощупывая стены в поисках тайных рычагов, бродя по залам и любуясь их загадочной несуразностью. Из интересного стоило отметить одно обстоятельство: он ни разу не заблудился, хотя и не делал пометок на стенах. Само здание библиотеки всегда выводило его к выходу.
- Оно же намекало тебе: иди, займись чем-нибудь другим. Более полезным.
Снова посмеялись над этой репликой Юры. Сам же Юра ничего особенного не достиг, предприняв вылазку в дальние уголки города. Среди всего прочего, на его пути попался стадион на манер древнеримского колизея, и ещё парочка зданий для общественных польз типа больницы или санатория. Такой вывод он сделал на основании наличия там кроватей, выстроенных бесконечными рядами, кадушек для растений и бассейна, правда, не наполненного водой. Процедурных кабинетов не имелось, но это не означало, что под них не использовались те же общие залы.
- Совершенно точно могу сказать одно: никакого морга. Возможно, местные доктора — просто кудесники, не имеющие в своей практике летальных исходов.
- Либо пациенты прямиком отправляются на небеса, прихватив с собой и свои бренные тела. - Это Игорь опять отметился новой удачной остротой, вызвавшей смех.    
Николай по обыкновению своему отмалчивался до последнего, но на него насели всей компанией, и ему пришлось поведать, что ничего особенного он не достиг, и всё потому, наверное, что с самого начала не ставил перед собой никаких конкретных планов.
- Так уж и не ставил, - упрекнул его в неискренности Игорь. - Я видел, как ты копался в каком-то бункере.
- Ерунда! Мне показалось, что это помойка.
- А на самом деле?
- Возможно, мои догадки были верны.
Мне, понятное дело, отчитываться не пришлось, но я всё-таки решился на пробный шар относительно своих планов.
- Если найдёте что-то похожее на автомобиль или даже велосипед, дайте мне знать, - сообщил я как можно более беззаботно. - Буду искать нам дополнительного пропитания.
- А чем тебя бананы не устраивают? - удивился Юра.
- Я приверженец теории разнообразного меню.
- Не знаю, - пожала плечами Люда. - Меня мой рацион устраивает. Но раз тебе нужно, то, конечно, свистну, если что.
Николай опять пообщался со мной индивидуально, без свидетелей, когда все занялись своими последними на день делами.
- Хорошая идея насчёт еды, - похвалил он. - Я тоже гляну, есть ли там транспорт.
- Да, ты уж посмотри. Ничего против бананов не имею, но я человек старой закалки, воспитанный на бабушкином огороде в деревне.
- Понимаю, - закивал Николай и добавил вдруг шёпотом: - Это была не помойка.
- А что?
- Элеватор, похоже.
- Как раз по моей теме. Что же ты им не сказал?
- Обойдутся! Да и проверить надо сначала мою гипотезу. Завтра начну экспериментировать.
По сумасшедшему блеску в его глазах я определил, что и его город зацепил намертво, что бы он там ни говорил и как бы ни притворялся.

Благодаря тому, что каждый нашёл себе дело по душе, наша жизнь наполнилась рутиной, потекла размеренно, обрела все признаки наличия в ней смысла. Мне она напомнила первые пятилетки энтузиастов в СССР, подробно запротоколированные советскими писателями в многочисленных прославляющих труд книгах, где простое закручивание болта легко могло обернуться чьим-нибудь геройством.
Они возвращались усталые, но довольные. Некоторые по-настоящему чумазые, словно шахтёры, а кто и с лёгкими ранениями (до серьёзных травм слава богу дело не доходило). Усевшись вокруг костра, они жадно поглощали бананы и обсыпали друг друга невероятными историями, не пугавшими никого, кроме меня.
Пугал, прежде всего, этот самый энтузиазм, невесть откуда взявшийся и непонятно, куда направленный. Дружище Фрейд объяснил бы всё сублимацией, наверное, Стивен Кинг — злом, порабощающим сознание, упавшим на Землю из Космоса, мне же, простому смертному, оставалось только наблюдать, как вполне вменяемые люди нашли своё призвание в собирании конструктора «Lego» для взрослых.
Пугал также и прогресс, с которым они продвигались, постигая тонкости «легостроения». Каждый божий день случались новые открытия и пополнение инвентаря. Бывшие туристы все, как один, утверждали, что по мере их вовлечённости в процесс, помещения города «отзываются» и «выдавливают из себя» различные вещи. Механизмы этого оставались за кадром, словно дедушка Мороз по ночам раскладывал подарки и исчезал, не замеченный, не требуя благодарности.
Шестым местом я чувствовал, что это похвальное количество скоро перерастёт в качество. Так оно и вышло.
Первой ласточкой кардинальных изменений стала Люда.
- Сегодня я в городе переночую, - сообщила она. - Не вижу смысла тратить время на эти переходы туда и обратно.
Её заявление, хоть и вызвало некий переполох, но встретили его в общем-то с пониманием. Недели спокойной, ничем не омрачаемой жизни поисков оказалось достаточно для того, чтобы мы (они) уверовали в полную свою безопасность. О возращении на «большую землю» как-то уже и не вспоминали.
Я тоже возражать не стал, мысленно надеясь, что её примеру последуют и другие, а я обрету полную свободу для своих собственных изысканий. Забегая вперёд скажу, что мои чаяния сбылись.
Мы всё реже проводили вечернюю сверку. Только если у кого-то имелась ну прямо из ряда вон выходящая сенсация. Как, например, отрытие Игорем надписей на стенах библиотеки. В какой-то момент ему удалось вызвать их из небытия: то ли какими-то своими случайными действиями, то ли это библиотека в конце концов признала в нём своего. Теперь ему предстояла долгая и кропотливая работа по расшифровке текстов, поэтому не удивительно, что он стал вторым после Людмилы, испросившим разрешения на ночёвку в городе. У Семёна появилась необходимость контролировать круглосуточно какой-то технологический процесс, Руслан не смог бросить без присмотра снаряды, Николай поклялся, что на его грядках вот-вот что-то взойдёт, а Юра просто исчез на некоторое время из поля зрения.
В общем, я остался совершенно один в нашем лагере у шалаша, который стал моим постоянным жилищем. Они приходили теперь не чаще одного раза в неделю, давая мне возможность осуществлять вылазки далеко за пределы города. Вместе с этим исчез и смысл бояться их осуждения моих действий, не совпадающих с общими интересами. Я окончательно превратился для них в постороннего, которого они даже не то чтобы терпели, а просто не считали возможным принимать в расчёт, отвлекаясь тем самым от важных дел.
Только Николай продолжал делать вид, что находится со мной в некоем сговоре. Верил ли он в это сам, не берусь утверждать, однако по уровню секретности его новости, предназначавшиеся только для моих ушей, потеряли всякую привлекательность. Они скорее походили теперь на обыкновенный бубнёж, с помощью которого мизантропы дают о себе знать ненавидимому им миру. Эдакий маячок, пригодный для пеленга: я, мол, жив и здоров, чего и вам не желаю.
Похвастать какими-то особыми достижениями со своей стороны я не мог. Мои походы, становившиеся всё более длительными, приносили лишь новые загадки, да и то не всегда. В основном я находил признаки человеческой жизни в виде тех же колёс, брошенных повозок, утерянных безвозвратно ключей, поломанных детских игрушек, по поводу которых уже давно высохли у их владельцев слёзы. Я таскал их на своём горбу и складывал в кучу неподалёку от лагеря, рассчитывая когда-нибудь в будущем собрать из них летательный аппарат, чтобы он унёс меня отсюда к чёртовой матери.
Бананы оставались нашим единственным рационом, но Николай обещал, что близок к разгадке в своих исследованиях. Вот-вот он постигнет, как нужно правильно обращаться с семенами, и получит первый урожай. Кроме всего прочего, он утверждал, что принцип их культивации радикально отличается от привычных нам растений. Он и называл-то их семенами только по привычке, чтобы быть понятным, тогда как на самом деле они являлись чем-то вроде искусственных эмбрионов, способных в считанные часы начать и завершить свой полный жизненный цикл. Спрашивать его, как к нему пришли подобные догадки, было бесполезно — он и сам вряд ли знал ответ. Глядя на его целеустрёмленность и абсолютную уверенность в правильности своих поступков, я ловил себя на мысли: а не совершил ли я ошибку, став откровенным изгоем?

Следствие утверждало, что поиски нашей группы принесли плоды через две недели после начала спасательной операции. Первыми они обнаружили тела погибших, а затем и моё появление не заставило себя долго ждать: интервал между этими событиями составил всего один день.
По самым скромным подсчётам однако мои приключения в городе продолжались никак не меньше года. Я не сразу стал «делать зарубки», да и потом частенько их игнорировал, будучи скептически настроенным относительно пользы своих действий. Естественно, делиться этой информацией я не стал ни с адвокатом, ни тем более со следователем. Версия о потерянной памяти оставалось для меня основной.
Адвокат между тем шустрил, то и дело приносил мне новые доказательства своей порядочности и честности намерений — защищать меня любой ценой, как то предписывал ему закон. Это не меняло моей позиции и к откровениям не тянуло. Не имело значения, можно ли ему доверять — несмотря ни на что я оставался реалистом относительно перспектив моей возможной исповеди. Единственной моей аудиторией, которая бы не отвела меня немедленно к психиатру, мог быть только клуб анонимных жертв инопланетного похищения.
Адвокат же не терял надежд меня разговорить.
- Прокурору ничего не светит на этом процессе. И я не имею в виду многочисленные несостыковки, о которых я уже говорил. У вас отсутствует мотив!
- Ну, это вы преувеличиваете. Ваше незнание моих возможных мотивов не означает автоматически, что у меня их нет.
Мне нравилось его дразнить, выступая в роли собственного обвинителя. Он же полагал, что таким образом мы как бы репетируем прения, могущие возникнуть в суде, и поэтому не возражал.
- Это не наша проблема. С мотивом должен определиться прокурор.
- Подскажите ему порыться в моей биографии. Вдруг там найдутся факты неконтролируемой агрессии по отношению к людям, не умеющим без спичек развести в лесу огонь.
Адвокат почти с любовью смотрел на меня.
- А вы любопытный экземпляр. Вы как будто не хотите быть оправданным.
- Почему же не хочу? Хочу. Я только целиком и полностью отдался воле правосудия.
- А не боитесь ли вы навредить себе, если начнёте говорить правду? Может, вы действительно их всех положили, а?
Такой поворот меня несколько удивил.
- Играть в эти игры — слишком тонко для меня. Да и было бы самонадеянным. При наличии людей, чьей профессией является взаимное надувательство, мне лишь остаётся роль безнадёжного аутсайдера.
- Ого! - воскликнул адвокат. - Вы это понимаете! Не такой уж вы простак, каким пытаетесь казаться.
- С умом моим всё в порядке, - ответил я после паузы. - Именно поэтому я и понимаю, что опыт зачастую важнее способностей.

Наступил день, когда Людмила предстала перед нами в платье золотого покроя. Пышном и вычурном. Чуть ли не до колен, и явно не предназначенном для дальних походов в виду своего потрясающего неудобства. Комплименты со стороны присутствующих сопровождались целованием руки, и в той маленькой интермедии я не увидел неискренности на лицах участников. Они безусловно играли, но делали это с максимальным почтением, будто бы предписанным этикетом. 
Не остался без оваций и автор шедевра — Семён. Ему удалось запустить «ткацкие станки» и, более того, научиться корректировать их движение в нужном направлении. Начав с простейших изделий в виде штор и простыней, он очень быстро освоил и более сложные вещи. Венцом же его усилий и стало то самое платье, которое красовалось теперь на Людмиле.
Кстати, я заметил, что с некоторых пор называю её именно Людмила, а не Люда, как делал это раньше. И даже мысленно. То же самое относилось и к остальным. Логичным выглядело предположение, что в скором времени к имени может добавиться и какой-нибудь эпитет. Или титул.
- Заглянули бы вы к нам, командир, - сказала новоиспечённая царица, обратившись ко мне и заставив вздрогнуть. - А то сидите тут целыми днями, киснете.
Её поддержали и другие.
- Он не теряет надежды найти что-нибудь съедобное, - попытался оправдать моё отшельничество Игорь.
- И мы ценим его настойчивость, - сказала Людмила. - Но нельзя же думать только о желудке!
- А кто будет стеречь наш лагерь? - почти натурально удивился я, чем вызвал очередной приступ всеобщего веселья.
- Да от кого его стеречь? - веско произнёс Руслан. - Кто к нам с чем-нибудь огнестрельным придёт, тот гарантированно получит по своей неразумной башке.
Он намекал на свои последние успехи в деле рассекречивания инопланетных военных технологий. В подробностях мне они были неизвестны, я только слышал (больше от других), что у Руслана получилось произвести несколько удачных выстрелов по мишеням, и он даже освоил некоторые премудрости пополнения артиллерийских запасов. Если верить рассказам, использованные снаряды подлежали восстановлению с помощью каких-то несложных манипуляций с ними.
- А вы что скажете, маэстро? - обратилась Людмила к Игорю.
Момент, когда они стали называть друг друга на «вы», включая и своего бывшего проводника, ускользнул от меня. Игорь подбоченился, намереваясь ответить на поставленный вопрос.
- Мне думается, что всё не так просто и однозначно, - заявил он. -  С одной стороны, мы, конечно, будем рады гостям...
Вот как? Я теперь для них гость?
- Но необходимо учитывать и некоторые сложности, которые могут возникнуть в связи с этим. Вы понимаете, что я имею в виду?
Все закивали, и лишь один я не понимал.
- Давайте поступим следующим образом, - продолжил свою витиеватую речь Игорь. - Мы устроим большой праздник, и тогда у нас появится вполне себе законный повод пригласить его.
- Прелестно! - воскликнула Людмила и мелко захлопала в ладоши, словно боясь их повредить, подвергая столь серьёзным нагрузкам.
Моё воображение отказывалось представить, что же случилось бы, если бы я в эти дни решил без спроса самостоятельно заявиться в город. Не то чтобы я собирался, но теоретически такая возможность существовала. И что тогда? Меня подвергли бы какому-нибудь изощрённому наказанию?
Спрашивать об этом я, естественно, не стал, тем более что подходящей паузы для вопроса не получилось.
- А я против! - сказал Юра, чем несказанно удивил своих коллег.
- Но почему? - Брови Людмилы подскочили вверх до предела, физически возможного.
- Потому что мой объект ещё не готов.
- Вы считаете это необходимым условием? - вежливо осведомился Семён.
- Да! Непременным!
Они загалдели, обсуждая новые вводные. Мне лишь оставалось изображать из себя человека, который так же, как и они, всё прекрасно понимает, ни с чем не спорит, и готов принять любое их условие, которое бы помогло разрешить возникшее затруднение. Внутри же меня, за плотными шторами моей бессмертной души, происходило смятение, вызванное осознанием того, насколько я не в курсе их городских дел. Я даже не знаю, как какой-то «объект» может влиять на праздники в городе. Этот нелепый мир с каждым днём становился ещё более нелепым, а я бродил по холмам, думая, как они выразились, только о желудке.
Стоит признать, что доля правда в их упрёках была. Я слишком увлёкся привычной материальной стороной дела, упустив возможно что-то более важное и насущное.
- Не извольте беспокоиться! - сказал я, прижимая обе руки к сердцу. - Буду с почтением и благодарным смирением ждать вашего позволения.
Кажется, я попал в точку. Ничего тупее я в жизни не произносил, и теперь моей первоочередной задачей являлось не раскрыть своего истинного отношения к разыгрываемой пьесе. Судя по их одобрительным возгласам, мне это удалось.
- Что ж, - подытожила Людмила. - На том и порешим. Но вы, Юрий, поторопитесь с вашими усовершенствованиями.
- Непременно, - жеманно отозвался тот.

На следующее утро я заметил над городом одинокую фабричную трубу, щедро снабжавшую атмосферу густым чёрным дымом. Должно быть, Семён прибавил к своим увлечениям ткацким делом ещё и выплавку стали. Или Юра ускорялся в процессе подготовки «объекта» для визита важной персоны. Или Руслан приступил к выпуску более мощных снарядов, требующих в изготовлении не только смекалки, но и угля. А может, это Игорь сжигает запрещённую новыми правилами литературу?
Вчера вечером я принял решение (почти окончательное) отправиться в случайно выбранном направлении, чтобы никогда уже сюда не вернуться, не дожидаясь приглашения на обещанный праздник. Сложностей с осуществлением задуманного я не видел, кроме разве что погони, высланной за беглецом. Во всяком случае у меня будет минимум неделя на получение приличной форы. А то и больше, поскольку интервалы между нашими встречами постоянно увеличивались.
Взял я с собой только связку бананов, какую смог унести. Вода, как мне удалось неоднократно убедиться, имелась здесь везде. Бросив прощальный взгляд на дым, я потопал в сторону, противоположную городу. То есть туда, откуда мы изначально пришли. Рассчитывать на то, что меня вдруг вынесет к заснеженному перевалу, я не имел права, будучи знакомым со свойствами местности мимикрировать до полной неузнаваемости, но пару тёплых вещей с собой на всякий случай я прихватил.
Поначалу всё выглядело так, будто план бегства удался. Холмы услужливо подставляли мне свои спины, и вода  не забывала попадаться по дороге. Странности обнаружились на третий день хода. Наклонившись к земле, я заметил, что трава значительно поредела. Это могло означать, что я переместился в другую климатическую зону, но когда я попробовал вырвать пучок зелени из почвы, у меня ничего не вышло. От слова совсем. Трава, словно приклеенная к поверхности, на которой росла, проявила чудеса прочности — ни один стебелёк не покинул насиженного места. Не помогло и вмешательство ножа. Всё это напоминало мне стены города, вред которым можно было нанести только мощным взрывом. Почва, кстати, тоже сопротивлялась любому вмешательству извне.
Сторонники гипотезы виртуальности нашего мира сказали бы, что эта часть матричного пространства не прорисована, так как расположена за пределами игрового поля. Чем это грозило мне, блуждающему по миру, которого не должно быть, я решил экспериментально установить, продолжив путь в выбранном направлении. Ничего опасного для здоровья не случилось, но трава продолжила редеть. Мелькнула надежда, что вот-вот появится снег, но она исчезла вместе с последними участками, на которых хоть что-то росло. Теперь передо мной расстилалась пустыня, плоская и унылая, как пол, выстланный линолеумом. Совершенно точно, далее не будет воды, а бананы мои я прикончу завтра.
Возвращение не казалось мне чем-то постыдным, но я продолжал искать варианты другого развития моих приключений. Что если повернуть направо? Или налево? Поразмыслив недолго, я так и поступил, договорившись с самим собой, что потрачу на эксперимент лишь один день. А потом вернусь. Однако мне посчастливилось следовать новому плану и того меньше: через примерно час я взобрался на холм, с которого открывалась прекрасная панорама города. В тот момент, я не был уверен, того ли самого, но когда я приблизился к нему, никаких сомнений не осталось: меня вынесло аккурат к брошенному лагерю.
Думать о том, как такое возможно, не осталось сил. Я только успел затолкать в себя пару ненавистных бананов, после чего забылся то ли во сне, то ли в болезни.

Они не появлялись ещё что-то около недели. Иногда мне и вовсе думалось, что этого не произойдёт никогда. Но как-то ранним утром у границ моего лагеря обнаружился гонец. Одет он был в разноцветные дизайнерские лохмотья, образующие на нём что-то вроде дикарской шубы, сшитой из подручных материалов, а на голове он имел конусовидный колпак, чем-то напоминающий знаменитую будёновку. Его самого я видел впервые. Значит, мои бывшие товарищи достигли очередных побед в деле освоения городского хозяйства. Или это прежние обитатели вернулись? Скоро узнаем.
Гонец молчал, но в его руках оказалось письмо, напечатанное типографским способом на плотной бумаге с вензелями.
«Дорогой наш проводник! - говорилось в нём. - Мы рады сообщить Вам, что все необходимые приготовления к Вашему визиту закончены, и потому нижайше  просим Вас прибыть в Город незамедлительно».
- Ты по-русски говоришь? - спросил я гонца.
- Да, Ваша Честь! - ответил тот.
- Как тебя величать?
- Мне не положено.
- Не совсем уловил, чего. Разговаривать со мной или иметь имя?
- Второе, Ваша честь.
- Может, у тебя есть персональный номер.
- Нет, Ваша Честь, номера у меня тоже нет.
Особого толку от подобного разговора я не ожидал и хулиганить не собирался, просто меня несло словно по начерченной прямой.
- Как же тебя, брат, различают, когда кличут? Или ты один такой?
- Не один. Но мы всегда знаем, кого из нас зовут.
Или вам всё равно. Кто ближе к зовущему, того и служба.
- А моё имя ты знаешь?
- Да, Ваша Честь. Вы — Жрец.
Надо сказать, что ему удалось меня огорошить.
- Разве это имя?
- Так сказала Царица.
Эту компанию положительно нельзя оставлять без присмотра на долгое время. У них там что ни день, то организационные и концептуальные перестановки. Вселенского масштаба при том.    
- Что означает слово «незамедлительно» в приглашении?
Я махнул у гонца перед носом листком.
- Я должен вернуться в город вместе в Вами.
- А если я не пойду.
- Тогда я понесу Вас.
Сомнений в его искренности у меня не возникало. Баловства ради представлялось позволить ему «нести», но я испугался, что такой вид транспортировки может быть сопряжён с болезненными ощущениями.
- Ну, тогда пойдём, - сказал я, прекращая пустую болтовню.
Он развернулся, и тут я впервые обратил внимание на его обувь. Точнее, её отсутствие. Штаны, торчащие из-под шубы, плавно переходили в босые ступни. Ну конечно! Он тоже сделан из пластмассы! Вырублен из цельного куска! Как же я сразу не догадался.
Гонец тем временем зашагал в сторону города, и я поспешил за ним, дабы не быть заподозренным в желании увильнуть и потому быть «понесённым».

Наконец, определилась дата моего суда. Как сказал адвокат, все восемь томов моего дела уже доставлены надлежащим образом судье, а прокурор бьёт копытом, аки ретивый конь, в предвкушении лёгкой победы.
- Путь даже и не надеется! - Адвокат погрозил стене пальцем. - Мы его разделаем в пух и прах.
Глядя на его ужимки, я подумал, что, возможно, всё ещё нахожусь в Городе, а весь этот процесс — лишь новые декорации. С другой стороны, не всё ли равно? Мои ощущения остаются при мне. Я по-прежнему думаю, вижу, слышу и, главное, переживаю по поводу несовершенства окружающего мира. Это ли не есть подтверждение реальности происходящих событий? И какие, интересно, ещё подтверждения у меня могут быть?
- Скорее бы уже, - зевая, сказал я. - Эта неопределённость меня раздражает.
- Да? А по вам не заметно.
- Что же такого должно быть видно в раздражённом человеке?
- Когда злюсь я, то становится плохо не только мне, - сообщил о себе интимные подробности адвокат.
- У вас, наверное, более несдержанный темперамент, - высказал предположение я.
- Да, но что тогда делать со всей наукой под названием психология, если для двух разных людей существуют два разных набора реакций?
- Выкинуть на помойку, - предложил я. - Одной лженаукой станет в вашем арсенале меньше.
- Серьёзно? Мне будет не хватать общения с вами, когда вся эта канитель завершится.
- До такой степени необычно?
- До такой.

Во дворце собралось народу никак не меньше тысяч двух... человек. За неимением подходящего слова буду пока использовать это. Я ожидал чего-то подобного после встречи с гонцом, но одно дело предполагать и совсем другое увидеть. Напрашивались сравнения со сценами приёмов у монарха, почерпнутые мной из фильмов, но только в том, что касалось атмосферы. Одежды же публики не вызывали во мне никаких ассоциаций. Преобладали золотые оттенки, это правда, но во всём остальном облачения челяди (так их кажется называют) были оригинальными, в лучших традициях какого-нибудь парижского дома моды в разгар эпохи всеобщей терпимости. Некоторым персонажам явно не хватало материи, чтобы прикрыть те места, которые обычно показывать прилюдно не принято. Но никого здесь подобные мелочи не смущали.
Меня встретили со всеми полагающимися «Жрецу» почестями: раздались звуки фанфар и вздохи дам. Царица же, оставаясь сидеть на троне, ласково улыбнулась мне и сделала знак рукой, чтобы я приблизился к ней. Должен ли я ей поклониться? Не зная правил, можно попасть впросак. Или обидишь вельможную особу не полагающимися реверансами, или, что ещё хуже, прослывёшь невеждой, оставаясь стоять чурбаном. Я выбрал оптимальный вариант и приветствовал Людмилу едва заметным кивком.
Голова после этого оставалась на моих плечах, из чего следовало сделать вывод о правильности выбранной мной тактики арифметического среднего. Наверное, «Жрецу» дозволялись некоторые послабления в том, что касалось этикета.
Сразу вслед за этим без всякого предупреждения грянули танцы. Закружились по залу пары и, что ещё более интересно, тройки и четвёрки. Музыка показалась мне знакомой, но только в первое мгновение. Она постоянно норовила съехать куда-то с намеченного вроде бы пути, будто нарочно дразня слушателя. В каком-то смысле она напоминала плохие оперные арии, лишённые узнаваемых мелодий и потому понятные лишь очень тонким ценителям с дипломами престижных университетов.
От музыки у меня сразу же заныло в области висков, и захотелось на что-нибудь опереться. Не это ли имел в виду Юра, когда опасался за здоровье гостя? Но нет, вместо медицинской помощи ко мне подоспела другая: дама весьма просторных форм пригласила меня на тур. Отказаться я не посмел, и мы с ней сделали несколько умопомрачительных кругов, если брать во внимание мою полную неосведомлённость в вопросах хореографии. Любой, а не только этой, бесспорно оригинальной, как и всё прочее здесь.
К чести дамы, она вопросами мне не докучала и бережно вернула на место, когда музыка смолкла. Происходившее далее можно было назвать и продолжением бала, и чем-то другим, потому что появилось великое множество праздно шатающихся людей, которые мешали танцующим, сталкиваясь с ними и даже принуждая к падениям. Возможно, передо мной помимо танцев разыгрывалась ещё и какая-нибудь мистерия, такая же отрепетированная, следующая строгим канонам жанра.
С лица Царицы Людмилы не сходила улыбка, а трое фаворитов (откуда я откопал это слово?) за её спиной стояли, словно атланты, держащие небо.
Любой другой гражданин, взятый с улицы обычного человеческого города, потратил бы своё время, восхищаясь и трепеща перед убранством зала и роскошью одежд, но меня представление очень скоро утомило. Каждый день, словно масло на хлеб, на меня намазывали сюрпризы, и теперь я видимо очерствел к ним. Мне бы оказаться сейчас дома, в компании немытой посуды в раковине, грязных носков и трусов в тазу, ожидающих стирки, телевизора, который стоял выключенным уже лет десять, соседей, орудующих перфоратором, мобильника, оглашающего пространство звонками с неопознанных номеров, предлагающих счастье либо даром, либо за очень небольшие деньги.
Если мы что-то и знаем про время, то это то, что у его промежутков есть начало и конец. Поэтому я терпел, глядя, как разворачивающаяся передо мной бутафория меняет рисунок и накатывается волнами, то усиливаясь, то ослабляясь. Её конец неизбежен, убеждал я себя, но кто-то чужой, во мне или снаружи меня, шептал мне в оба уха, что на поверку всё может оказаться совсем по-другому. И время может длиться хоть и не бесконечно, но утомительно долго, миллиард лет, например, либо оно закольцуется в петлю, широко известную нам по произведениям научной фантастики.
Меня также беспокоило и то, что я не видел других своих товарищей по отряду. Спросить ли мне Царицу об этом или дождаться естественного хода событий? Я кинул на неё быстрый взгляд, опасаясь, как бы мысли мои не были ею прочитаны. Нет, вроде бы так далеко её полномочия не распространялись, иначе она бы уже успокоила меня заверением, что с ними всё в порядке. Они ждут где-нибудь за кулисами в ожидании своего выхода. Или она бы презрительно шикнула на меня за неподобающее моему высокому сану нетерпение.
Кстати, про свою неожиданную должность я никого спрашивать не намерен. Они могут назвать меня хоть пророком Ильёй, это не изменит моего представления о себе самом, как о человеке, знающем кое-что о горных походах и умеющем (иногда) водить группы любознательных туристов для блага своей фирмы и собственного материального благополучия. 
Время сжалилось надо мной. Людмила поднялась со своего трона, бережно подхваченная этими тремя, за её спиной. В её руке возник дуэльный мушкет девятнадцатого века, но в приличном состоянии, из которого она произвела единственный выстрел вверх. Музыка тут же смолкла, и танцующие вернулись на свои места.
- На сегодня хватит, - сказала она вполголоса, обращаясь непосредственно ко мне.
Логически вытекало, что будет и завтра, и послезавтра.
- Вы хотите что-нибудь сказать, Ваша Честь?
- Только то, что я ошеломлён, - не растерялся я.
- Честно?
Её глаза искрились добрым лукавством, за которым угадывались гильотины, дыбы и прочие прелести искусства принуждения к праведной любви.
- Конечно! Вы и сами об этом знаете, Ваше Величество.
- Ну и ладно, - согласилась она. - Вас проводят к Вашему шалашу.

Утром меня разбудили военные учения, начавшиеся непосредственно за стенами города, прямо в банановой роще. Командовал ристалищем сам Руслан, сидящий верхом на каком-то диковинном животном, напоминающем одновременно и коня, и слона. У животного имелся и хобот, и пышная грива, и буйные копыта, и хвост метёлкой. Будь я врагом этого войска, я немедленно упал бы в обморок и не поднимался до окончания битвы.
Что-то взрывалось у них, но видимого ущерба не наносило. Не стелился по земле жгущий обоняние дым, не валились пальмы, снесённые снарядами. Однако крики «ура» не давали возможность по-другому трактовать происходящее. Да и группы солдат, облачённых в униформу, не походили ни на что другое, кроме как успешно атакующее войско.
Пехоту сменила артиллерийская братия, выкатившая солидного вида пушки. Целились они куда-то вдаль, и я не беспокоился поэтому за сохранность угодий. Впрочем, интересно было бы взглянуть, нанесут ли пушки урон той траве, что я не смог выкорчевать из земли. Стреляли ядрами, по форме больше похожими на яйца или мячи для регби. Канонада не досаждала, будучи почти бесшумной, напоминавшей по звуку пробку, вылетевшую из бутылки охлаждённого до нужной кондиции шампанского под управлением опытной руки открывающего.
Для полноты картины не хватало авиационного шоу, выдержанного в стиле кремлёвских «стрижей», а также танкового биатлона. Мой невысказанный сарказм обрастал пикантными подробностями, которые отвлекали меня от того, чтобы злиться, распаляя себя беспомощностью перед лицом столь могущественной военной машины, глупой и напыщенной, как глухари в период брачных игр.
К обеду вояки угомонились и исчезли за стенами города. Я надеялся, что эти выступления были частью программы ознакомления меня с жизнью города, и мне не придётся опять переться куда-нибудь на площадь под конвоем робота, не имеющего ни имени, ни номера, чтобы принимать военный парад, желая при этом всем им провалиться сквозь землю.    
Руслан медленно и важно подъехал ко мне на своём внушающем ужас животном и спешился.
- Ну, как вам? - спросил он, вынуждая меня к сочинительству.
- Жизнеутверждающе, - нашёлся я. - Думаю, наша безопасность находится в надёжных руках.
Он покивал головой в знак согласия. Как мне его величать теперь? Ваше Благородие? Спросить не у кого, а можно только подслушать. До тех пор нужно остерегаться прямого обращения во избежание неловких ситуаций.
- Царица требует модернизации, - продолжил наше общение Руслан. - И развёртывания новых родов войск.
От этой фразы я внутренне подпрыгнул от радости.
- Авиация?
- Да, и её тоже. Но я пока не со всеми ещё кнопками разобрался.
Передо мной теперь стоял школьник, не выучивший урок.
- Ничего, - поспешил я успокоить его. - Вопрос только времени.
- Будем надеяться, что оно у нас есть.
Понятно, куда он клонит. Если завтра война, если снова в поход...
- Разведка докладывает о необычной активности на наших границах.
У нас и границы есть. И разведка. И тот, кто спит и видит, как напасть на нашу аппетитную землю. Стандартный набор, гарантирующий противостояние с неназванным врагом. Я рискнул уточнить.
- Кто они и чего хотят?
- По приблизительным сведениям, племена одичавших крестьян. А чего хотят, так известное дело: полакомиться за чужой счёт.
Ясно: бананы им наши покоя не дают. 
- Ну, с ними-то мы и без авиации разберёмся, - предположил я.
- Не скажите, Ваша Честь. Их много. Очень много. Они злые и голодные. В современной формулировке, мотивация у них запредельная. А мы прекрасно знаем, что даже один доведённый до отчаяния фанатик может много проблем доставить.
- Что же делать? - искренне обеспокоился я.
- Держать кулачки, - ответило «благородие».
Сталин бы за такую фразу его немедленно расстрелял. Я же только поднял обе руки на уровень груди, сжимая их в кулаки, и потряс ими в воздухе. Руслан мой жест оценил и одобрил. Боже, когда уже он уйдёт в свои казармы? На плац, муштровать солдат, разучивать с ними духоподъёмные строевые песни.
Но он не спешил.
- Как Вам понравилось инаугурация?
Я чуть было не переспросил, какая, но вовремя сообразил, о чём речь. Так вот что, оказывается, это было!
- Чудесно! Уровень высшей лиги. Вас там к сожалению не заметил. Вы были в маске?
Если бы после этих слов он дал мне по лицу своим натруженным кулаком, я бы не удивился, но он только кисло ухмыльнулся:
- Так не моя же юрисдикция. Это вам положено по штатному расписанию. А наше дело — всегда находиться в строю.
Из этих его слов я понял, что не всё гладко в королевстве датском, и кое у кого имеются претензии к верховной власти, указавшей ему на место, более низкое, чем он сам себе определил. Надо будет запомнить на случай чего. Не спрашивайте, на какой именно.
- А солдаты у вас живые или на батарейках?
Он рассмеялся. Добрый малый.
- Вам бы материальную часть немного подучить, Ваша Честь. А то от Ваших рассуждений веет мракобесием.
Пользуясь случаем, я упросил его просветить меня насчёт резко увеличившегося населения города, и он охотно рассказал мне, что все эти существа сами появились «из стен». По тому же принципу, что и всё остальное: город счёл необходимым начать их производство. Из стен во дворце возникают придворные, в казармах — солдаты, у Семёна в его цехах — рабочие и так далее. Многочисленных стражников и часовых плодят бесхозные стены, окружающие город. Назвать их живыми, строго говоря, нельзя, но и мёртвыми они ни в коей мере не являются. Подзарядки не требуют, жрут всё те же бананы. К лотку приучены.
- А русский язык у них откуда?
- Да всё оттуда же, - беспечно отмахнулся Руслан. - От благодати божьей.

После этой встречи в моих отношениях с «отрядом» снова наступил продолжительный перерыв, хвала нашим местным богам. Ко мне не присылали гонцов и сами не появлялись. Я знал, что это затишье перед бурей, и потому наслаждался одиночеством, пока оно имелось в моём распоряжении. Походы на холмы я прекратил в виду их бесперспективности, а новых проектов в голове не рождалось. Глупые и праздные мысли бродили в моём котелке вместо этого.
Например, полагаются ли мне наложницы, и если да, то почему их до сих пор не привели? Умеют ли «это» делать существа из стен? Выходят ли жрецы на пенсию, и можно ли их заменить, если они не справляются со своими обязанностями? Кстати, неплохо бы как-нибудь узнать, в чём они заключаются, эти обязанности. Полистать бы «штатное расписание». Где мой храм, в конце концов? Какой же это жрец без храма? Не является ли моё бездеятельное существование нарушением каких-нибудь религиозных запретов или моральных норм? Не точит ли на меня вилы озлобленная паства, не плетутся ли заговоры?
Когда у человека всё его время принадлежит только ему одному, он может поступить с ним совершенно по-разному. Может научиться вырабатывать из него пользу (чёрт знает, что это такое), а может просто сжигать его без всякой надобности. Я выбрал второй путь и с высоты моего сегодняшнего падения могу сказать, что поступил абсолютно правильно. Гораздо обиднее закончить свою жизнь на виселице, имея за плечами богатый опыт духовного роста и следующего за ним совершенства. А когда ты никто, и звать тебя никак, то виселица для тебя — это спасение из заколдованного круга.
Николай появился в моём лагере именно в тот момент, когда я потерял всякую надежду... Да нет же! Уже почти поверил, что оставлен в покое навсегда. Был он подозрительно бодр и словоохотлив. Похлопывал меня по плечу. Рассказывал анекдоты. Видимо, готовил к какой-нибудь малоприятной гадости.
- А я ведь к Вам по делу, - заявил он, насытившись ролью Николая потешника.
- Для этого я здесь и сижу, - ответил я, чтобы он подумал, будто мне и так всё известно.
Но он не подумал, а протянул мне тряпичный узелок.
- Что это?
- А вы разверните, Ваша Честь.
Я выполнил его просьбу. На моей ладони оказались серые шарики величиной с горох. Штук десять, наверное.
- Развернул, - подбодрил его я.
- Это семена.
- Чего?
- Да всего, что угодно. Могу только посоветовать не использовать стразу все, а втыкать в землю по одному. Вкладывая желания.
- Поливать?
- Не обязательно. А вот разговаривать с ними надо.
- Что говорить?
- Не имеет значения. Главное, быть искренним. Всё в ваших руках.
Мне представилось мясное дерево, и я захлебнулся слюной. То, что он говорил правду, я не сомневался. Но за что мне такой подарок? Я высказал свои опасения вслух, упомянув голодающих простолюдинов и государственные нужды, которые я, может быть, заторможу, воспользовавшись его предложением.
- Наши-то знают? - спросил я, наконец, шёпотом.
- Царица в курсе. Да что там, это она мне и приказала вас наделить семенами.
- Заботливая она у нас.
- Да уж, повезло нам.
- Вы сами-то уже что-нибудь вырастили, Ваша... Э-э...
Николай не попался в расставленную мной ловушку по определению его теперешнего сана.
- Да вы не бойтесь, Ваша Честь! Данных у меня пока немного, но результат верен.
- Так откуда же вам...
-  От Его Мудрейшества.
Боясь ошибиться, я уточнил.
- Семёна?
Николай посмотрел на меня, как на человека, забывшего от старости, с какой стороны у него сердце.
- Ну да.
- Тогда действительно волноваться не о чем.
- Именно!
Я угостил Николая чаем из воды, и мы ещё поболтали о том о сём в течение получаса. Из всех моих подопечных он казался мне наименее нудным и не вызывал у меня тошноты. Мы дружески распрощались, и я немедленно пошёл закапывать одно из семян, приказав ему мысленно превратиться в кустарник столичного сервелата.

Мой первый аграрный опыт завершился удачей лишь частично. Семя проросло уже на следующий день после посадки и стало быстро увеличиваться в размерах. Ствол его напоминал и по виду, и наощупь обёртку заветного сервелата. Но потом произошла беда. Под покровом ночи кто-то (возможно насекомые вредители) оборвали уже почти спелые, готовые к употреблению плоды, не оставив мне ни единого образца, пусть хотя бы и объеденного.
Я расстроился, но духом не пал, заложив второй кустарник. Правда, не с колбасой, а с сыром. Сорт не имел значения. Да хоть бы костромской, напутствовал я будущее растение. Памятуя о вредителях, я приготовил всё необходимое для ночных бдений. И всё равно проморгал тот волнующий момент, когда сырные головки налились спелостью. Сморил меня предательский утренний сон, враг всех часовых и дневальных. Сожрали они весь урожай прямо на ветвях или утащили к себе в обширные закрома, мне не известно.
Тогда я решил ради эксперимента вырастить банан. Мне стало интересно, знают ли вредители о сущности плода заранее, определяют ли его по каким-нибудь внешним признакам, либо они просто без разбора воруют, что выращено за счёт чужих трудов.
Бананы выросли и остались нетронутыми, из чего я сделал неутешительный вывод о том, что мне не видать колбасы, пока я не придумаю способа защитить её от вредителей. Или не получу соответствующих рекомендаций от кого-нибудь «мудрейшества». Как напроситься к нему на аудиенцию, я не имел представления, и даже допускал, что обладаю более высоким рангом в их иерархии, что автоматически означало другой способ взаимодействия. А Николай с тех самых пор больше не появлялся. Как отрезало. И результаты моих опытов его, получается, не интересовали. Хотя, ему могли доложить и шпионы.
Тогда я как-то поутру подошёл вплотную к стенам города и помахал рукой скучающему стражнику с алебардой. Тот сурово на меня посмотрел, а затем стал целиться, наведя на меня мушкет. Я решил усложнить ему задачу, спрятавшись в банановой роще, и он охладел ко мне.
Получалось, что по собственной воле я наведываться в город не могу. Жрец без храма и паствы, на птичьих правах, стерегущий никому не нужный шалаш. И уйти не могу. И выращивать растения, отличные от тех, что и так есть в количестве, превосходящем необходимость.
Траектория моего дальнейшего движения по оси времени вырисовывалась с предельной ясностью, что принуждало меня действовать вопреки здравому смыслу и соображениям личной безопасности. Именно тогда в моей голове впервые зародились мысли о государственном перевороте, который если и не решит задачу возвращения в нормальный человеческий мир, то хотя бы поменяет расклад сил и даст мне большую свободу. Зачем? А пусть будет.
Начинать следовало с понимания расклада сил на большой арене, и здесь у меня имелись кое-какие сведения. Мой отряд разделён по видам деятельности и зонам ответственности. С Людмилой яснее всего — она монаршая особа, не ограниченная никакими запретами. Николай — придворный садовник. Семён — что-то вроде алхимика и повелитель машин, производящих материальные блага. Руслан — воевода. И только роли Юры и Игоря мне оставались не до конца понятными. Помнилось, что Игорь очень красноречиво говорил и возился с библиотекой, но это ещё ничего не объясняло. А Юра и вовсе был тёмной лошадкой. Больница какая-то или санаторий. Полная чушь.
Руслан был недоволен тем, что его не пригласили на инаугурацию. Вот с этого и следовало бы начать. Нужно только подождать новых учений. Или войны, которая по его словам была весьма вероятна... А что если найти этих «дикарей» и ускорить процесс? Заманчиво, только слабо верится в их реальность. Генералы мастера изобретать несуществующих врагов для пополнения военного бюджета.
В любом случае мне оставалось только ждать и держать глаза и уши открытыми. Возможности всегда появляются у тех, кто готов их использовать. И не сидеть сложа руки. Граф Монтекристо, например, копал...
На этом месте мои мысли замерли. Я ещё не пробовал изучить, что находится в земле глубже двадцати сантиметров. Пожалуй, это хорошая идея. Займу себя каким-то трудом и, может быть, действительно откопаю что-нибудь интересное. Если сразу не начнут палить по мне из всех ружей стражники на стенах.
Я приступил к осуществлению замысла немедленно, придумав и официальную версию проекта, на случай возможных вопросов: типа, мне давеча был сон (у жрецов случаются пророческие сны), в котором ко мне явился некто с опущенным капюшоном и признался, что закопал клад на месте дислокации лагеря. Не знаю, правда или нет, но любопытно проверить. А что, нельзя? Я честно поделюсь найденным с государством. На ваших условиях.
Меня заметили и уже на следующий день ко мне явился сам «мудрейшество», облачённый в пурпурную мантию до пят и красные щёгольские сапоги, сверкающие ярче солнца.
- Бог помощь! - отрекомендовался он.
- Да сам справлюсь, - ответил я. - У бога полно других важных дел.
- Как-то не правоверно звучит, - упрекнул меня бывший Семён.
- Помилуйте, Ваше Мудрейшество! Без его полнейшего одобрения я нынче и шагу не ступлю.
Сошло ли мне с рук это невинное богохульство, я узнаю минуты через две, когда Семён проанализирует всю информацию.
Не ожидая понуканий кнутом, я сам рассказал историю моего углубления в почву, следя за изменениями на лице внимательного моего слушателя. Они показались мне вполне нейтральными, и я сымпровизировал, более детально описав этого «некто», сообщившего мне о кладе.
- Хм, - сказал Семён после долгого раздумья. - Вообще-то на подобные работы обычно требуется специальное разрешение, но учитывая обстоятельства и ваш сан...
- Да, именно это я и использовал в качестве оправданий моей поспешности. Дела божьи вершатся по законам, отличным от человеческих.
Мне показалось, что я отлично вписываюсь в роль, придуманную ими для меня.
- Что ж, - сказал Семён. - Вы можете копать дальше, но я вынужден буду поставить рядом с объектом часового.
- Да хоть два! - обрадовался я. - Лишь бы они ничего руками не трогали и не учили меня земляным работам.
-  Они у нас не такие, - улыбнулся Семён.
Чуть что — на переплавку, едва не сказал я, но удержался. На том мы в тот день и расстались.
       
Заседание суда, о котором говорил мой адвокат, состоялось ровно в назначенный день и час. Судья зачитал краткую суть претензий ко мне со стороны прокуратуры. Мне вменялось умышленное убийство шести человек с целью завладения их имуществом и дальнейшего использования их документов для совершения незаконных правовых сделок. Об имуществе и документах я слышал впервые, поэтому бросил красноречиво вопрошающий взгляд на моего защитника. Тот изобразил пальцами в воздухе какой-то жест, смысла которого я не понял, но мне пришлось прекратить дальнейшие выяснения, потому что дяденька в красивой униформе и с кобурой на поясе сделал жест, мне понятный, предлагающий немедленно угомониться. Во избежание.
Мне трудно давалось следить за происходившим после выступления судьи. Главным образом, по причине использования ораторами юридических терминов и отсылок к статьям законодательства. Иногда мне задавали вопросы, и я на них отвечал, что трудностей не представляло, так как основным моим аргументом служил тезис о потере памяти.
- Не помню, - грустно говорил я и садился, если допрашивающий не возражал.
Какие-то эксперты несли и вовсе заоблачную чушь, ссылаясь на мировой опыт, результаты вскрытий и собственное мнение. Злодеем я у них получался отменным, что было ожидаемо. Адвокат же мой хранил гордое молчание либо задавал уточняющие вопросы. Но настала и его очередь  вставить свои пять копеек, предусмотренные законом.
- Уважаемый суд! Ваша Честь!
При этих словах меня передёрнуло. Заметь это присутствующие в зале, они вряд ли бы догадались об истинной причине моей нелюбви к чести. Посчитали бы излишне нервным субъектом, в худшем случае.
- Слушая нашего досточтимого прокурора, я невольно ловил себя на мысли, что присутствую на деле, которое мне совершенно неизвестно. До сего дня меня забыли проинформировать о некоторых нюансах обвинения, что является прямым нарушением процессуального кодекса. В частности, про документы, по которым мой подзащитный собирался якобы оформить ипотеку или автокредит, я слышу впервые, а потому прошу исключить их из материалов дела.
- Вы протестуете?
- Да, Ваша Честь.
- Протест отклонён.
Адвоката моего не смутил такой поворот дела, и он принялся выпытывать у прокурора, откуда ему известно о моих намерениях относительно предполагаемых финансовых операций. Тот тоже оказался калачом тёртым, ответив что-то в том духе, что ничего другого предположить и нельзя, если человек убивает в лесу шестерых товарищей, при этом документы их исчезают.
- И где же они, эти документы? - спросил адвокат, наполнившись язвительностью.
- Умышленно выброшены или где-то спрятаны подсудимым. В случае оправдательного приговора, чего, я надеюсь, не произойдёт, у нас будет возможность схватить его с поличным во время опустошения тайника.
По залу пронёсся гул, наподобие того, какой бывает в телевизионных шоу после удачных реплик персонажей.
- Протест! - сказал адвокат. - Чистой воды домыслы.
- Протест отклонён.
Дальнейшее соревнование в некомпетентности между судьёй, прокурором и адвокатом длилось более часа, после чего заседание было перенесено на следующий день. Меня возвратили в камеру, куда тут же явился довольный адвокат. Чему он был доволен, я бы с уверенностью не сказал. Возможно, его дочка сдала вступительные экзамены в университет. Жена устроилась на солидно оплачиваемую работу. Да мало ли что.
- Мы в полушаге от нокдауна, - сказал адвокат, не уточняя, кого именно. - Завтра прения продолжатся, и я размажу его, как котёнка!
Нет, я не вернулся из Города. Я всё ещё там. Под маской адвоката скрывается Игорь, а в чёрную мантию судьи вырядился Николай. Массовка в зале — стражники со стены, свежеиспечённые и на скорую руку наделённые новой речевой функцией. Прокурор — дикарь, которого отговорили нападать на город, пообещав мешок бананов и должность.
- Слушайте, - вяло произнёс я. - Может, мне сознаться во всём? Мол, так и так, убил их всех. Бес попутал. Но каюсь и в дальнейшем обещаю такого больше не делать. Дадут мне лет сто строгача, потому что мораторий на смертную казнь, а лет через пять я выйду по амнистии за примерное поведение. Как вам такой план?
- Чушь! - вскричал адвокат, испугавшийся, что я не шучу. - Завтра вас выпустят из зала суда под аплодисменты восторженной публики!
- И я прямиком отправлюсь к тайнику.
- А? Что?
- Но не за документами, как предположил прокурор. За оружием. С ним я вернусь к зданию суда и положу длинными очередями: вас, прокурора, судью, секретаря, пристава и некоторых зрителей. Сколько успею. Последний патрон для меня самого.
- А! Вы шутите! - рассмеялся адвокат.
- Нет, - ответил я. - Но на ваше счастье у меня нет тайника.

Часовой мне достался молчаливый и бдительный. Сменщика ему не требовалось, поскольку его «батареек» хватало надолго. В дело он не вмешивался, позволяя мне копать любым стилем и инструментом. Он лишь периодически записывал что-то в тетрадку: наверное, глубину ямы.
Копалось легко, поскольку почва была песчаной, без примеси камней. За пару дней я углубился на высоту своего роста, а ещё через два дня моя лопата ударилась о что-то твёрдое, требующее дополнительных усилий. Сначала я решил, что поменялся вид материала грунта, но после нескольких дополнительных усилий понял, что ошибаюсь. Там что-то действительно есть. Если и не клад, то гроб чей-нибудь наверняка.
Когда же обозначились контуры предмета, то первой моей мыслью стала гипотеза о материализовавшейся мечте кладоискателя. Сработал принцип, похожий на тот, который лежал в основе Колиных «семян». Я создал этот клад усилием собственной воли, но никак не нашёл его, благодаря чистой случайности и сумасшедшему везению.
- Эй ты! - крикнул я часовому. - Подсоби.
Парень не стал ссылаться на инструкции и молча прыгнул ко мне в яму. Возможно, инструкции-то как раз у него были именно такие: помочь в случае удачи, вскрыть ящик и немедленно описать его содержимое в целях недопущения злоупотреблений. Так или иначе, мы совместными усилиями вытащили на свет божий классический пиратский сундук, и тут я остановился, призадумавшись. Мне совсем не хотелось посвящать моего невольного компаньона в секреты, хранящиеся внутри сундука. Что поделаешь, такой уж мы жадный народ, кладоискатели эти.
Я сказал ему:
- Ну-ка чеши к своему начальству и доложи по всей форме, что задание выполнено. И что ты ждёшь дальнейший распоряжений.
Тот без возражений покинул яму и умчался вдаль. По моим подсчётам в моём распоряжении имелось минут десять, не больше, чтобы самостоятельно осмотреть содержимое сундука и перепрятать то, что надлежит перепрятать.
Сундук открывался без замка. С самого верху в нём лежала общая тетрадь, имевшая полную опись вещей. Какой однако аккуратный попадется в наших краях пират! В моём распоряжении имелось следующее:

- сапоги мужские сорок второго размера, одна пара
- трусы женские, кружевные, тридцать шестого размера, один экземпляр
- войлок чёрный обивочный, дверной, три метра
- сборник стихов поэта Нестора Кукольника тиража 1847-го года, один экземпляр
- краги хоккейные с эмблемой клуба «Чикагские Ястребы», одна пара
- граната типа «лимонка», одна штука

Это уже кое-что. Но как её удалить из списка? Впрочем, сам список можно уничтожить. Сделаю через минуту.

- книга «Толкование сновидений» З. Фрейда, один экземпляр
- милицейский свисток ГОСТ-34782453, одна штука
- обломок бивня мамонта, одна штука
- ёршик для чистки нижних чакр, одна штука
- пальто демисезонное, юнисекс, на подкладке, одна штука
- сборник ребусов и кроссвордов, составитель В.П. Орехов, один экземпляр
- кирпич строительный, использованный, одна штука
- пособие для начинающих аквалангистов, десять экземпляров

Вот это да! Неслыханная щедрость!

- набор отмычек профессиональный, один экземпляр

Становится интереснее.

- коготь графа Дракулы от безымянного пальца левой руки, серт.

Ну ни хрена себе!

- жевательная резинка «Калев» с запасной челюстью

Здесь я понял, что нужно закругляться с чтением и начать выуживать из сундука наиболее полезные вещи. Каково же было моё удивление, когда я не обнаружил там ровным счётом никаких пересечений со списком. Ах, вы подлые шутники! Я безвозвратно потерял минуты три.
Компенсировать неудачу удалось с помощью выуженной наугад «сводной таблицы определения будущего» в замызганном от частого употребления переплёте и бутылкой греческого коньяка «Метакса». Едва я их перепрятал, как вернулся мой часовой в сопровождении Юры.
- Ну, что тут у нас? - бодро начал он. - Так. Список. Очень хорошо.
Сейчас мне придётся объяснять пропажу женских трусов и милицейского свистка. В ожидании неизбежного унижения я закрыл лицо руками.
- Что такое? - напрягся Юра.
- Список липовый.
- То есть как липовый?
Он лично проделал ту же работу, что и я минутой раньше.
- Ничего не понимаю.
- А что тут понимать. Список от другого сундука. Ошибка. Дальше копать надо.
Юра некоторое время соображал, стоит ли мне верить, а потом его взгляд упал на часового, застывшего в позе ожидания новых приказов.
- Болван неотёсанный! - закричал на него Юра. - Тебе что было сказано? Следить за выполнением работ, не отвлекаясь ни на секунду! А ты что, разява?!
Я вступился за бедолагу.
- Он всё правильно сделал. Работа же была выполнена. Точнее нужно машинам задачу формулировать.
- Ваша Честь! - закричал теперь Юра на меня. - Я попрошу вас не вмешиваться в воспитательный процесс!
- Да пожалуйста.
- А ты, сволочь такая, - продолжил укротитель андроидов, - будешь сидеть у меня на гауптвахте. Три дня!
Кормить они что ли его не будут? Или темнотой уморят? А может, они боятся сырости?
- Бери сундук!
Это меня моментально напрягло и я на несколько секунд потерял осторожность.
- Э! Ваша... Как его? Милость и Снисходительность? Мы так не договаривались. Мы вообще, если честно, никак не договаривались. Я сказал «мудрейшеству», что поделюсь, а как и чем, это не обсуждалось. Так что, вашество, зовите сюда Семёна, и будем разбираться.
- Это неслыханно! - завопил Юра. - Вы хотите оспорить мои действия?
И тут меня посетила идея.
- Ну, чего мы ругаемся? - шёпотом произнёс я. - Разделим содержимое пополам, и дело с концом, а?
Юра воровато огляделся по сторонам.
- А ну пошёл отсюда! - сказал он часовому уже более спокойно. - Скажешь начальнику караула, чтобы стёр твою память.
- Всю? - плачущим голосом уточнил провинившийся.
- Ладно, - тут же сжалился над ним Юра. - Только за сегодняшний день.
Едва радостный часовой исчез, мы приступили к дележу. Я не жлобился и не спорил, если какая-нибудь вещь приглядывалась Юре. Мне вообще перестало быть понятным, чего я в этот сундук вцепился, после того как спрятал коньяк и «таблицу». Осталась одна лишь бесполезная рухлядь. Наверное, из врождённого чувства справедливости.
Юра остался доволен результатом, и мне даже удалось его разговорить на интересовавшие меня темы. Я осмелел до того, что прямо спросил, как называется его должность.
- Да чего там секретного? По хозяйственной части я.
- Ваше что?
- Без всяких этих аристократических приблуд. Просто «герр интендант».
- Неравенство какое-то получается, - как можно более искренней удивился я. - Даже мне «ваша честь» положена, а я на полулегальном положении здесь.
- Что тут поделаешь? Зато у меня доступ ко всем складам.
Нет, его обидами не проймёшь. А вот то, что мы с ним теперь подельники, это хорошо. Можно ему и заговорщицки подмигнуть при встрече. У нас одна маленькая тайна на двоих, связывающая нас, как нить нефтепровода «Дружба».
- Так я могу копать дальше? - спросил я.
- Не можно, а нужно! - ответил он популярным афоризмом. - Но часового я опять сюда пришлю. Другого и с другими инструкциями.
- Да хоть двоих! - весело отозвался я, вспомнив давешнюю сделку с Семёном.
Я от бабушки ушёл и от дедушки ушёл, и от тебя, новый часовой, я точно так же уйду.

Коньяк я прикончил той же ночью, закусив бананом, от чего тот показался мне верхом гастрономического искусства. Давно я не испытывал таких приятных ощущений и их утренних последствий, другой степени приятности. Копание пришлось отложить до вечера, и мой новый часовой стал свидетелем странного поведения кладоискателя, не ищущего абсолютно ничего и дурно пахнущего.
Было бы верхом самонадеянности найти второй сундук, но меня вдруг стал увлекать сам процесс. К тому же я усовершенствовал его, в самой его основе.
- Эй ты! - сказал я часовому. - Что стоишь, как истукан? Давай, помогай мне!
Инструкции, понимаешь ли. Всего не предусмотришь. Я удобно улёгся на спину, наблюдая за чёткими движениями часового, орудовавшего лопатой.
Через час он доложил:
- Ваша Честь! Клад!
В следующий момент, не веря своим глазам, я стоял над очередным сундуком, выглядывавшим из-под земли. Оставалось только устранить одно препятствие. Зная, что новый часовой не оставит меня одного, но скорее вместе со мной проверит содержимое, я сделал так: ударил его лопатой по голове. В моём представлении даже андроиды имели уязвимые места.
- За что? - обиженно спросил часовой.
- Так надо, - ответил я. - Для порядка. Открывай сундук.
Эту команду он выполнил без колебаний. С самого верха по обыкновению лежал список, но я его забросил далеко в рощу. Часовой помчался его поднимать, а я тем временем осмотрел первую вещь — маникюрный набор с недостающими в нём ножницами.
- Хочешь, поделим это всё пополам? - предложил я часовому, когда тот вернулся, сжимая в руках тетрадь.
- А так можно? - недоверчиво уточнил он.
- Можно, - соврал я. - Нашедшему клад — половина. Ты ведь его откопал?
- Я.
- А о чём тебе докладывать велели?
- О содержимом сундука.
- Давай, вытряхивай всё сюда.
Он выполнил моё распоряжение.
- Что ты видишь внутри?
- Ничего.
- Значит, о чём нужно доложить?
- Что сундук был пуст.
- Правильно! Держись меня, жизни научишься.
Мы честно поделили найденное. Из полезного на этот раз для меня оказалась бутылка крымского портвейна, карта какого-то района в Красноярском крае с указанием охотничьих троп и зимовий, браслет из жемчуга и сдутый футбольный мяч.
- Ну всё, иди, докладывай. Вещи свои спрячь куда-нибудь и никому из них не рассказывай.
- Ясно, - заговорщицки прошептал часовой, и туповатое лицо его светилось неподдельным счастьем.
Нет, он не робот, а что-то другое. В такие короткие сроки подвергнуться коррупции сможет только человек или его полный аналог.
Через короткое время прибежал взволнованный Юра.
- Что это значит, сундук пустой?
- А то и значит, герр интендант, что в нём ничего не было.
- Странно, - произнёс он, рассматривая выпотрошенный клад. - И даже списка не было?
- Ну, почему же? Вот он. - Я протянул ему пухлую потрёпанную тетрадку. - Но вы же знаете, как обстоят здесь дела со всякими списками.
Юра смерил меня подозрительным взглядом — уж слишком непринуждённой показалась ему моя речь. Моё богатство, уже перепрятанное в роще, смеялось беззвучно вместе со мной.
- Копаем дальше? - невинно уточнил я.
- А что ещё остаётся?
- Можно не копать.
- Ну уж нет. Однажды начатое нужно закончить.
- Согласен, - кивнул я, не совсем, правда, понимая, как себя обозначит в нашем случае конец, какие у него имеются окончательные признаки.
- Дам тебе двух часовых, как ты и просил.
На троих делить придётся. Зато мы больше кладов накопаем. Однако тому, кто играл со мной в эти игры, видимо, наскучило, и в следующие дней десять мы не откопали ничего. Яма же получилась грандиозная — в ней поместился бы тот самый танк или самолёт, о котором мечтал Руслан. Нужно подумать, как использовать это спонтанно возникшее углубление. Не может же быть, чтобы для него не нашлось применения.
- Похоже, что больше мы ничего не найдём, - сказал я герру интенданту.
Юра со мной не согласился и отправил целый десяток часовых копать клады в различных местах самостоятельно, без моего присмотра. На словах я похвалил его сообразительность, а на деле засел дальше обдумывать своё положение и искать варианты мятежа.

Путь, который отрылся мне в конце концов, лежал на поверхности, но до него стоило додуматься. Наблюдая за слаженной работой часовых, я с улыбкой вспомнил, как мы с одним из них совершили незаконную сделку, которая до сих пор оставалась в тайне. И меня как током прошибло: ведь не только о делёжке клада можно договориться с часовыми. Судя по всему, они наделены обычными человеческими пороками, любопытство и жадность среди которых занимают не последнее место.
Успокоив сердцебиение, я стал соображать дальше, и у меня родился первый черновик плана. Я уговорю герра интенданта назначить меня руководителем поисковых работ и, пользуясь     служебным положением, перенаправлю их работу на рытьё фортификационных сооружений вокруг города. О подкопе я тоже подумал, но решил оставить это предприятие на закуску. Рвы и окопы мне мерещились заполненными часовыми, перекупленными мной за содержимое сундуков, рука об руку с одичавшими крестьянами — их я намеревался присоединить к восстанию идеологически. Мы возьмём город в осаду и потребуем смены монархии на демократическое правление, свободное от диктата одного человека. Без банановой подпитки они быстро согласятся на наши требования. Многого нам и не нужно: свободное перемещение по городу и за его пределами, право на еду и ночлег, право на поиск кладов, ну, и там ещё по мелочи. 
Я усматривал параллели между моим проектом и Октябрьской Революцией под руководством Ленина, поэтому считал себя теоретически подкованным ещё со школьной скамьи. Революционные матросы (часовые) в союзе с трудовым крестьянством — это безусловно авангард и гегемон. Они — моя опора. Передовая интеллигенция тоже будет с нами. А реакционные силы — придворные и их обслуга во главе с Царицей. Их можно пустить в расход после победы, но можно и оставить, если найдётся им достойное применение.
Мои замыслы, конечно, являлись нагромождением абсурда, помноженного на полнейший идиотизм. Это я отчётливо понимал. Но то в приложении к обычному человеческому миру, частью которого мы больше не являлись, а здесь я был волен городить бессмыслицу до небес, потому что большей бессмыслицы, чем сам город и наша в нём жизнь, я представить себе не мог.
Переходя к практическим действиям, я в первую очередь начал вести провокационные беседы с копающими. Заводил с ними разговоры как бы ни о чём, искал изъяны в их программной логике и всячески старался, чтобы они меня запомнили и прониклись ко мне доверием. Проблема заключалась лишь в том, что все они были похожи, как две капли воды, и я не мог быть уверен, что разговариваю сегодня с тем же индивидом, с которым общался вчера. Мне пришлось выдумать систему идентификации, которая по умолчанию отсутствовала у них — я стал давать им секретные «партийные клички». Так в моих рядах появились товарищ Щорс, товарищ Цюрупа и товарищ Менжинский. Потом и многие другие «товарищи». Этот момент, кстати, тоже был важен с точки зрения качества вербовки — они радовались своим новым прозвищам, как дети малые. Кличкой разрешалось пользоваться только в общении между мной и конкретным «товарищем», а друг друга по этим именам они не знали. То есть ленинские  азы конспирации я использовал на полную катушку.
Имена я заносил в опись последнего клада, которая осталась у меня, между строк, что тоже чудесным образом вписывалось в концепцию секретности. Не имея возможности различать их внешне, при встрече с каким-нибудь часовым я приказывал:
- Назовись!
Если он не понимал моей команды, то я вербовал его, а если идентифицировался, то получал от меня словесное одобрение и наставление быть всегда на чеку.
Моя подрывная деятельность идеально маскировалась тем обстоятельством, что часовые периодически продолжали находить клады. К ним сам я потерял интерес совершенно, чего нельзя сказать о Юре, который обожал рыться в пиратских сундуках, выуживая из них всякое чудное барахло. Иногда перепадало и мне с барского стола, но я к тому больше не стремился. Приходилось однако изображать алчность, чтобы герр интендант ничего не заподозрил.
Вёл я и другую работу. Встречаясь с Русланом, я неизменно жалил его в то самое слабое место, его тщеславие, как бы мимоходом интересуясь делами Царицы и всячески превознося её. Руслана это злило, хотя он и старался не подавать вида. Настанет подходящий момент, и я перейду от комплиментов Людмиле к возможности ей насолить. Если получится, то и осады города не понадобится — вся королевская рать в полном составе перейдёт на мою сторону, включая их отважного полководца.

Последней расшифрованной загадкой в придворном раскладе сил стал Игорь, который оказался чем-то вроде философа, на манер тех, которые жили в Древней Греции. Он заведовал интеллектуальными вопросами, интерпретацией бытия и искусствами. Стихи писал для Царицы, наверное, но за то я ручаться не могу. Он являл для меня образ «паршивой интеллигенции», путавшейся под ногами революционных масс, но могущей быть и полезной при умелом подходе. В продажности этой «прослойки» и умении приспосабливаться я не сомневался и вовсе.
Пока мы с моими часовыми уродовали городские окрестности окопами, Царица устроила ещё один бал. Поводом на этот раз стало открытие Семёном новой фабрики по изготовлению ювелирных украшений, а красивым дополнением — пуск цеха пиротехники. Посему предполагались и салют, и распродажа побрякушек, и награждение передовиков производства.
Среди всего прочего, ожидалось, что Николаю вручат какой-то почётный орден за вклад в развитие сельского хозяйства и отличную селекционную работу. Город по-прежнему питался одними лишь бананами, однако это не умаляло тот стремительный прогресс, который демонстрировали лаборатории Николая. Пробные образцы растений уже красовались за витринами музея, и вид они имели внушительный: нечто напоминавшее коленвалы, шатуны и кривошипы, шестерни и подшипники. Съедобность их упоминалась на соответствущих табличках как «условная», но условия эти держались в тайне. Что же касается моих личных опытов с семенами, то они так и остановились, уперевшись в проблему вредителей. Николай пообещал сделать для меня герметичную теплицу, но государственные дела не давали ему времени своё обещание выполнить.
Гонец от Царицы сообщил мне, что на этот раз от меня ожидают пламенной речи, посвящённой проблемам падения духовности в нашем славном городе. Для меня стало сюрпризом услышать, что такие проблемы у нас имеются, и что они появились в столь короткие сроки. Я засыпал гонца вопросами и даже на некоторые из них получил ответы. Оказалось, что не все придворные соблюдают предписанный им этикет. Например, утренние молитвы зачастую пропускаются в угоду красованию перед зеркалом, а обязательные интимные упражнения не всегда выполняются с соблюдением санитарных норм и правил целомудрия. Кто и как добывал информацию подобного рода, часовой сообщить затруднился.
Работа над тезисами будущей проповеди доставила мне истинное удовольствие. Ещё в школьные и студенческие годы я любил поиздеваться над читателями моих сочинений, излагая общепринятые истины так, чтобы, с одной стороны, к ним не могло быть цензурных претензий, а с другой стороны, чтобы они вызывали омерзение и оторопь. Технологию эту я многократно опробовал с переменным успехом, но с неизменным наслаждением.
Праздник начался с конного выезда Царицы за пределы города в сопровождении свиты, украшенной обычными перьями и золотом. Они сделали круг почёта и вернулись за стену, сопровождаемые приветственными возгласами толпы. За церемонией последовал и я, направляемый услужливыми подсказками.
А на главной площади города уже вовсю шли приготовления к салюту, и оркестр заканчивал натирать свои медные трубы, делая последние мазки. Едва Людмила появилась там, как грянула музыка, того самого свойства, вызывавшего у меня головную боль. К счастью, на этот раз она звучала не долго, но служила лишь прелюдией к предстоящему веселью.
Отрывать праздник поручили именно мне своей речью. На меня нацепили какой-то позолоченный балахон и колпак, вполне себе шутовской, под стать моей будущей проповеди. Сандалии на два размера больше моего, видимо, почерпнутые из очередного клада, дополняли мой торжественный наряд.
- Братья и сёстры! - крикнул я в поставленный микрофон в виде раструба, мимоходом дивясь, что уже и этих технологических вершин мы достигли в кратчайшие сроки. - Вознесём руки к небу и преклоним колени в благодарности к тому, кто всё это время заботился о нас, оберегал нас от бед и снабжал всем необходимым. Мы не знаем его имени, но всегда и повсеместно чувствуем его незримое присутствие. Когда мы пребываем в молитве и даже когда грешим, он внимает и делает пометки у себя в книге. Давайте все дружно откроем первое соборное послание апостола Феофана.
Я знал, что никакого такого послания нет и быть не может, разве что по причине случайного совпадения с моими грешными импровизациями, но другое знание о том, что никто не откроет никакого послания, делало меня неуязвимым.
- «Аз есмь любовь», учит нас апостол. «Аз воздам любящим». Нет слов, способных описать те чувства, которые возбуждаются в нас при чтении этих строк.
Несколько сосредоточенно жующих граждан остановились, видимо, найдя для себя что-то важное в моей безответственной речи.
- Сегодня мы имеем возможность свидетельствовать, как дитя человеческое, облачённое в плоть и одежды, сделало ещё один шаг к вершинам знания. Скоро, очень скоро с конвейера сойдут новые доказательства единства человека с богом, на этот раз в виде чудесных украшений, которые сделают наш внешний облик ещё прекраснее, чем даже задумывалось изначально. Фантазия буксует представить, на что ещё способны наши руки и головы. Но!
Мой поднятый вверх указательный палец заставил толпу вздрогнуть.
- Есть ещё среди нас и такие, которые в ленной праздности ковыряют в носу! Даже при детях! Не чтят постельный кодекс, моют руки менее трёх раз в день! Это ли в нас хотел видеть он?! Нет, он хотел в нас видеть не это.
Если бы у меня был носовой платок, я сейчас вытер им набежавшую слезу. В его отсутствие пришлось довольствоваться тыльной стороной ладони. Пассаж про детей я вставил по ошибке, позабыв, что в городе жили только взрослые. Прокатило, наверное, потому, что высказывание сочли литературной метафорой.
- Доходят слухи, что некоторые с позволения сказать граждане распоясались до того, что бросают где попало банановые шкурки, создавая угрозу пешеходам и гужевому транспорту. И это ещё не всё!
Здесь я сделал паузу. Я бы назвал её театральной, если бы целью её являлось произвести эффект на слушателей, однако она возникла совсем по другой причине: я просто не знал, что ещё такого, подлежащего осуждению, могли натворить жители города. Помог мне разрешить эту заминку Семён, хотя и не догадывался об этом. Стоявший в первых рядах, он хмурился и шевелил усами, как таракан при виде дихлофоса. Скорее всего, ему не нравились мои слова или способ подачи материала.
- Уныние — вот ещё один порок, одолевающий мою паству. Словно червоточина, он проникает в самое нутро, вынуждая его гнить и кровоточить. Посеянный на благодатную почву, он даёт всходы и, словно вирус, поражает в том числе и здоровых.
Поскольку я не отвёл взгляда от Семёна, тот насторожился и постарался придать своему лицу безразличный вид. Но меня уже было не остановить. Юра, стоявший тут же с надменной улыбкой, содержавшей бессловесную критику моей речи, подал мне другую идею.
- А теперь давайте упомянем гордыню — королеву греха. Спросите Люцифера, куда его завела гордыня, и он вам ответит: прямиком в ад! Минуя чистилище, святилище и овощехранилище. И, главное, было бы чем гордиться. Бог создал этот мир во всей его полноте, до мельчайших подробностей, а мы, делающие «открытия», подобны мышам, нашедшим зерно на элеваторе. Нет, хуже мышей. Они не поют самим себе за это дифирамбы, в отличие от нас.
Соображая, чем бы ещё уесть аудиторию, раз представился такой шанс, я перебрал заповеди, сколько вспомнил, а потом ещё прибавил кое-что из «кодекса строителя коммунизма» (тоже по памяти). Получившийся компот вылился на головы присутствующих, как кипящая смола со стен штурмуемой крепости. Кстати, о смоле...
- Покайтесь! - прокричал я воодушевлённо. - Ибо обрушится цунами гнева божьего на ваши пустые котелки! Горько восплачете тогда! Расплавленная сера польётся с неба, затопит ваши дома, сожжёт посевы!
Толпа взвыла. То ли от страха, то ли от экстаза, вызванного неаппетитными образами, извергаемыми мной.
- Так говорит он! Отец вечности и пустоты! Аминь!
Меня подхватили на руки и вынесли с трибуны. Со стороны могло показаться, что толпа религиозных фанатиков несёт своего кумира, но злое лицо Людмилы давало и другие трактовки происходящему. Меня, пожалуй, могли и в карцер какой-нибудь бросить, и я бы понял, за что. Но нет, они бережно отнесли меня к моему шалашу и аккуратно положили на землю. Среди носильщиков я узнал несколько своих «товарищей», но не по внешнему виду, конечно, а по блеску одобрения и восторга в их пластмассовых глазах.
Меня, получается, лишили фейерверков и танцев, чему я был бесконечно рад. Настал отличный повод прикончить бутылку крымского портвейна, лежавшую нетронутой со дня её обнаружения, что я немедленно и исполнил. За стенами города что-то грохотало, булькало и светилось, а у меня проистекало общение с прекраснейшим из напитков, когда-либо созданным человечеством.

Репрессии не заставили себя долго ждать. Уже на другой день после моего демарша явился ко мне Руслан, облачённый во все свои доспехи. Выглядел он настолько грозно, что смех я удерживал с трудом. Пощипывал себя за ляжки, стараясь причинить распоясавшемуся организму боль. Сопровождавшие Руслана солдаты под стать полководцу строили мне страшные рожи, но у них получалось не так смешно.
Не сказав ни слова, они учинили обыск, перерыв всё вверх дном в шалаше. Заглянули в яму, моего первенца в деле кладоискательства, обстучали её стены.
- Ищите запрещённую литературу?
Руслан молчал, насупившись, из чего я сделал вывод, что это не его инициатива и задание ему не по душе. Что ж, ещё один кирпичик в здание раскола. Но не сегодня я ему начну нашёптывать главные крамольные мысли. Мне с окопами закончить нужно, и дикарей я всё ещё не встретил.
- Как там на границе? Спокойно?
- Вам-то что, Ваша Честь? Сидите тут, как у Христа за пазухой, горя не знаете.
- Так ежели они на город пойдут, мне первому достанется, - возразил я. - Как мне не волноваться? Однако сколько ни смотрю за горизонт, сколько ни гуляю по нашим просторам, ни одной живой души не встретил. Только мусор.
- Прячутся они, - злобно, сквозь зубы выговорил Руслан. - Выжидают.
- А вы сами-то их видели, Ваше Благородие?
- Мне ни к чему. У меня вон, глаза и уши. - Он кивнул на своих солдат, вызывавших в моей памяти знаменитую историю про Урфина Джуса. - А вы, Ваша Честь, вольнодумство ваше держите при себе, - ни с того ни с сего рявкнул он наболевшее. - Переполох вчера в городе учинили вашей проповедью.
- Да ну? - искренне удивился я.
- Вот вам и ну! Сами-то спать, небось, отправились, а мы всю ночь усмиряли буйных.
- Чего они хотели?
- Будто не знаете! Второго пришествия требовали. Пришлось даже некоторых в расход.
Я чуть было не сказал «стены ещё нарожают», но мне более интересным показался сам факт «расхода».
- Значит, они смертные?
- Я бы употребил другое выражение, - ответил Руслан, явно смягчаясь. -  Они «загоняемые обратно в стену». Здесь буквально реализуется старая устоявшаяся фраза: «поставить к стенке». Ставишь их к ней, и она их затягивает.
- А потом?
- Что потом?
- Ну, выходят другие?
- А, это! Как всегда, по необходимости.
Обыск закончился ничем, но парочки полезных предметов я всё-таки не досчитался после их ухода. И тут я вспомнил про «сводную таблицу определения будущего». Рисковал ведь, пряча её, а потом забыл, дубина.
Откопав и раскрыв брошюру, я там действительно обнаружил таблицу на первой же  странице. Слева и сверху имелись короткие фразы, а на их пересечении — предложения подлиннее. Под таблицей находились пояснения о том, как ей пользоваться. К экземпляру прилагались линейка, карандаш и несколько пустых страниц, для записей результатов — набор юного футуролога, короче.
Надо сказать, что составитель таблицы, имя которого скромно умалчивалось (не Брадис ли?), был силён в пояснениях. Буквально с первых же слов мне стало ясно, что в левой колонке  расположены знамения, мелькающие у нас перед глазами, а в верхних столбцах — их продолжения. К примеру: сочетание «черный кот перешёл дорогу» с «купить квас» в перекрестии давало предсказание о том, что вы скоро наступите голой ногой на шишку. А «бег на месте» приводил к «проверке документов», если «выкинуть обертку от пиццы в мусорку возле второго подъезда незнакомого Вам дома».
Не откладывая дела в долгий ящик, я решил сразу что-нибудь напредсказывать. Загвоздка заключалась в том однако, что ничего вокруг меня не происходило (никаких чёрных котов), поэтому я сделал как бы черновик будущего. Или лучше назвать его «тренировочным».

Второй день заседания суда во многом напоминал первый и закончился так же — перенесением на следующий день. По существу мы продвинулись не слишком, но мой адвокат успел проявить себя в риторике. Он, как и обещал, в пух и прах разбил доводы прокурора о моей виновности на основании пропажи документов группы, используя прямо-таки логику Аристотеля, а когда прокурор, красный от злости, стал ему возражать, выдал последний, самый убийственный довод: документы нашлись! Оказывается, мои туристы сдали их на хранение на время похода секретарю нашей фирмы. Обычная наша практика, о которой я прекрасно знал. Меня сбили с толку заявления прокурора о пропаже, а вот адвоката — нет.
Прокурор долго мычал что-то себе под нос и сверялся с записями, но потом добровольно снял эти улики.
Была ещё «надежда» на судью, что он отметится своей знаменитой фразой «протест отклонён» или её аналогом и не примет к сведению вновь открывшиеся обстоятельства, но он смолчал, затаив обиду на адвоката.
Выступил и психиатр, рассказавший нам много интересного по поводу амнезии и её симуляции. Сомнения в моём случае у него вызывало то обстоятельство, что не существовало триггера, толкнувшего меня на путь забывчивости. Но мой адвокат опять проявил себя мастером дискуссии. Он спросил психиатра, а что если амнезия накрыла собой и «триггер» тоже? Доктор растерялся и пообещал полистать справочники к следующему заседанию. Его спровадили с трибуны чуть ли не с позором.
Прокурор же, отойдя от полученной ранее трёпки, предложил проверить меня на полиграфе. Зрители возбудились, но судья, будучи юристом ещё советской закалки, предложение с ходу отмёл. Ему явно не хотелось, чтобы какая-то машина, возможно даже дитя китайского ширпотреба (он так и сказал), определяла судьбу подсудимого, пускай и такого неприятного (снова цитата), завравшегося в конец индивида.
Солидарность с судьёй проявил и адвокат, и вопрос закрыли.

Николай, навестивший меня, поинтересовался, почему я перестал экспериментировать с семенами.
- Так вредители же всё жрут.
- Ну и что? Сельское хозяйство и вредители — две стороны одной медали. Щит и меч.
- А чего же вы, Ваше Земледелие, сами не пробуете?
- Да пробую я! - воскликнул в сердцах он, проигнорировав сан, пожалованный ему только что мной. - Но эти долбанные семена меня не слушаются. Вырастают одни лишь веники и венки.
Я этого не знал и, внутренне хихикая, посочувствовал ему на словах.
- А работникам вашим не поручали?
- Этим-то? - презрительно усмехнулся он. - Да у них ещё краше: рельсы и шпалы.
- Не может этого быть!
- Ещё как может!
- Так ведь это же золотое дно! Рельсы тоже в хозяйстве нужны.
- Они кривые, как турецкие сабли. И ржавые насквозь. Хоть и пластиковые. Не гнутся, не ломаются. Складываю их пока в штабеля.
Посему выходило, что я — единственный человек, у которого хоть что-то получилось. Я пообещал, что возобновлю посадки, но от него потребую круглосуточную охрану, вооружённую опрыскивателями. На том и порешили.
Привело это вот к чему. В ночь, когда не дереве должны были заколоситься балтийские шпроты, вредители покусали не только готовые консервы, уничтожив их содержимое, но и двух часовых. Отгрызли у них все конечности, съели глаза и уши. После такого зрелища у меня отпала всякая охота искать встречи с этими существами. Меня пробирала нервная дрожь от одной только мысли, что пока я спал, кто-то до такой степени кровожадный и сильный щёлкал своими мощными челюстями над моим беззащитным телом.
Николай больше не настаивал на продолжении. Ему тоже не понравилась идея выкармливать неизвестных науке тварей, рискуя при этом остаться без рук и ног. А вот Семёна заинтересовали именно они.
- Если бы их удалось приручить или хотя бы посадить в клетку, - сказал он, - это могло бы дать новый толчок развитию науки.
- В клетку — это мудро, - похвалил его я. - Только, пожалуйста, поставьте её подальше от моего шалаша. Или меня самого подальше.
- Первопроходцы должны быть бесстрашными, - укорил меня Семён. - Давайте вспомним, как наши физики на заре ядерной эпохи не жалели тела своего ради науки, получая ожоги и облучения.
- Иных уж нет,  - ответил я цитатой.
Семён согласился посадить следующую партию на отшибе, но потребовал от меня не филонить в том, что касалось мысленных форм саженцев. На сей раз мы совместными мозговыми усилиями выбрали атлантическую сёмгу. Наблюдательный пункт оборудовали чуть в сторонке под непосредственным руководством Руслана. И солдат своих он выделил, самых смышлёных, два взвода.
В живых под утро из них остался только один, но даже его показаний хватило понять, что мы имеем дело не с вредителями в виде крупных насекомых, а с явлением природы. По словам счастливого очевидца сначала дерево с форелью окутал густой красноватый туман, а затем из его недр образовалось пламя, наподобие газовой горелки для сварки. Оно стало метаться, уничтожая плоды и наблюдателей. Он выжил чудом, упав в обморок, что объясняло и моё спасение — пламя не трогало того, кто не мог его видеть. То есть оно элементарно избавлялось от свидетелей, как какой-нибудь беспринципный мафиозо.
- Да, - разочарованно произнёс Семён. - В клетку его не посадишь.
Эксперименты решили прекратить в виду невозможности сохранения результата.
- Может быть, - мечтательно сказал Николай, - когда-нибудь в будущем мы научимся нейтрализовывать это явление, но сегодня у нас просто нет технических возможностей с ним совладать.
 
Когда количество завербованных мной часовых перевалило за тысячу, а между траншеями стало опасно передвигаться, я мысленно сказал себе: пора! Оставалась лишь самая малость — провести давно назревший разговор с Русланом. Беседу стоило провести в лучших традициях Макиавелли, в чём я был не силён, но моя вера в правое дело должна была компенсировать недостаток умений и опыта.
То, что произошло потом, утвердило меня в одном глупейшем и в тоже время абсолютно трезвом выводе: этот бредовый мир каким-то образом взаимодействует с нашими мыслями и устремлениями, то потакая им, то убивая в самом зародыше.
В городе произошёл военный переворот.
То есть в то самое время, когда я ходил вокруг Руслана, словно кот вокруг миски с фаршем, этот мнимый полководец вынашивал планы гораздо круче моих. Что там конкретно произошло и с какими жертвами, мне не доложили. Сообщили только, что Царица — всё, не поясняя при этом, что именно «всё».
За стенами грохотало недолго. Ну, какие там у Царицы войска? Напомаженные жеребцы для любовных утех. Толстые фрейлины в розовых колготках. Дворцовая стража с игрушечными алебардами. А у Руслана — профессиональная армия, хоть и босиком. Мне бы радоваться, но теперь получалось, что я не при делах. Совершенно. Ещё неизвестно, чей режим окажется более гнусным: прежний или революционный. Я не имел представления, кто на самом деле дремлет под каской нашего полководца: Пиночет, генерал де Голь или ещё кто-нибудь.
Руслан явился ко мне на следующий день самолично, одетый во всё в те же цветные тряпки и перья, но взгляд его сделался более осмысленным и спокойным.
- Как поживаете, Ваша Честь? - спросил он на правах хозяина, усаживаясь на краешек ямы.
Судя по обращению, сословий революция не отменила. Пока или вообще, мы скоро выясним. Концепция поменялась, и у меня, конечно, и в мыслях не было откровенничать с ним насчёт моих собственных мятежных планов.
- Да вашими молитвами, - ответил я фразой, полагающейся моему сану.
- Слышали, что в городе произошло?
- Как же! Все только об этом и говорят.
- Одобряете или в оппозицию подадитесь?
Я развёл руки в стороны, словно гостеприимная хозяйка, зовущая на пироги.
- Мы, духовенство, к власти не стремимся.
- Ну да, ну да, - покивал головой он.
- Мы поддержим любую дееспособную власть. Молитвой и постом, а также делом, ежели оно будет востребовано. Какая нынче повестка?
- Да всё просто. Конституционная монархия, парламент, демократия.
- Значит, Людмила жива?
- А что с ней будет? Пусть и дальше балы проводит. Но только пусть не суётся в государственные дела! А то ишь, налоги ввела драконовские. На армии экономила. Заставляла туфли ей целовать.
Он брезгливо сплюнул. А я тут, в шалаше, и не знал, что у них там такое творилось. Может, раньше бы открылся. Хотя, что уж теперь...
- Кто глава парламента? - спросил я почти строго, как подобало моменту.
- Семён. У него стратегическое мышление.
- А правительством кто заведует?
- Ясное дело, Юра. Он самый деловой среди нас.
- А со мной что?
- А что с вами, Ваша Честь?
Действительно. У меня что ли какие-то проблемы? Жил себе в своё удовольствие, на вольном выпасе. Освобождён от любых повинностей.
- Значит, без изменений?
- Ну, если хотите, можно вам постоянный пропуск в город оформить. За моей личной подписью.
- Выписывайте!
Интересно, он знает хоть что-нибудь про мою агентурную сеть? Во всяком случае, распускать её рано. И даже полезно продолжить её развивать. Потому что, как нас учит история и диалектический материализм, вчерашние кумиры от чрезмерной власти имеют обыкновение превращаться в таких козлов, что залюбуешься. Не успеешь оглянуться, а тюрьмы уже переполнены, на фонарных столбах болтаются повешенные подозреваемые, на каждом доме — портрет благодетеля, и милиция беспардонно сличает тебя с твоим фото в паспорте. Время для властителя — всё равно что дождь для арматуры.
В общем, расслабляться пока не будем.
 
С пропуском моя жизнь не стала более насыщенной. В принципе я и сам всегда знал, что расширение физического пространства не ведёт автоматически к наполнению жизни чем-то другим. Всё ограничено размером помещённого в голову. Мой несостоявшийся мятеж я готовил скорее от безделья, чем ради какой-то пользы. Сам процесс меня увлекал. А тут принесли на блюдечке готовый результат, во многом похожий на предыдущий.
Людмилу я пару раз видел и могу подтвердить: поведение её стало более скромным и менее напыщенным. На меня она глянула мельком и отвернулась. Неужели та проповедь так уж её задела?
До Семёна или Юры добраться я не сумел. Два предельно занятых государственных мужа требовали изрядных усилий от тех, кто собрался к ним на аудиенцию. А вот Игорь допустил к своему телу беспрепятственно. Его библиотека разрослась и наполнилась настоящими книгами. Тексты в них, правда, никто так прочесть и не сумел, но эта беда с лихвой компенсировалась умением Игоря добывать знания из «воздуха», и артистической жилкой его природа не обделила.
На сцене его театра каждый день шли представления, собиравшие неизменные аншлаги. Классики репертуар не содержал, потому что где бы они взяли подлинники? А переписывать Шекспира по памяти — то ещё сомнительное удовольствие. На выходе получится невесть что. Поэтому пьесы для постановок брались исключительно доморощенные, за авторством самого Игоря или часовых из его ближайшего окружения. Естественно в соавторстве с мэтром.
Я долго стеснялся сходить хотя бы на один спектакль. Меня пугала перспектива увидеть там даже не продукт провинциального театра, а пародию на него. Но сделать это пришлось из вежливости и инстинкта самосохранения. Я выбрал комедию «Хрен редьки не» и не пожалел об этом.
При входе мне выдали программку, где сообщалось, что пьеса является сатирой на стиль жизни некоторых слоёв населения, а именно: деревенской аристократии. Далее прилагался список действующих лиц. Он меня позабавил.
Итак:

Князь — хозяин усадьбы, 50 лет, бодр, подтянут, высок ростом, широк в плечах, красив и благороден лицом.
Княгиня — его жена, 50 лет, миловидная женщина, в хорошей форме.
Петенька — их восьмилетний сын, талантливый ребенок: и поёт, и стихи рассказывает, и танцует. 
Графиня Яблонская — богатая и знатная вдова лет сорока, легкомысленная, вольнодумная.
Артур Степанович — её фаворит, 25 лет, щёголь, прохвост, шутник и нигилист.
Поручик Охлопков — герой войны, сердцеед, дуэлянт.
Помещик Воробьев — жертва поручика.
Жена помещика Воробьёва — тучная дама бальзаковского возраста.
Генерал в отставке Чубаков с супругой.
Мать с дочкой — дурочки, мелкие дворяне, которые приходят первыми.
Иван Николаевич Шпыняев — золотопромышленник из Чернигова с переводчиком, говорит на ужасном суржике.
Таинственный  Андрей Павлович, которого все ждут, но который так и не приехал.
Прочие гости из мелких дворян с семьями, в которых полно молодых девиц, офицеры, лакеи, мельник, крестьянские девки.

Сюжет отдавал чем-то гоголевским и ревизорским, но только поначалу.
Две назначенных автором дурочки, мать и дочь, приходят на бал в дом князя и княгини раньше всех. Слоняются бесцельно по пустым комнатам, ругают другу друга и спорят. Цель их прихода — найти для дочери жениха. Предприятие весьма сомнительное, если брать во внимание внешность дочурки. Но тут появляется поручик Охлопков, который сходу начинает клеится к ним обеим. Он на взводе по причине каких-то принятых накануне веществ психоделического свойства. К тому времени, как собираются все приглашённые, мать сидит у него на левом колене, а дочь, соответственно, на правом.
Князь торжественно объявляет вечеринку открытой. Появляются лакеи с мешками, наполненными мукой, высыпают её на пол в самом большом зале дома князя. Затем на сцену выбегают голые крестьянские девки. Они начинают валятся в муке, как бы подавая пример всем остальным. В конце концов, так оно и происходит: аристократия, соблазнённая весельем, тоже разоблачается и принимается валяться в муке. Некоторые, правда, остаются неглиже. Охлопков по ошибке находит в муке жену помещика Воробьёва, перепутав её со своими дурочками, и вульгарно лапает её. Это само собой не нравится помещику Воробьёву, и он вызывает поручика на дуэль.
Двое дуэлянтов уходят за пределы сцены в сопровождении выбранных тут же секундантов, но веселье продолжается и без них. Лакеи льют в муку шампанское, отчего оно, естественно, превращается в тесто. За сценой в это время раздаются выстрелы. Публика в нетерпении. Входит помещик Воробьёв с его секундантом. Охлопкова и его секунданта нет. Воробьёв плачет и рассказывает, что в наступающих сумерках и по причине близорукости он случайно убил секунданта поручика Охлопкова. Где же сам Охлопков, он не знает. Возможно его тоже убило или оглушило рикошетом.
Князь звонит по телефону в полицию и предлагает им приехать, чтобы увезти трупы. Лакей объявляет, что приехала графиня Яблонская, и эта новость будоражит гостей даже больше дуэли. А всё потому, что на слух фамилия графини звучит очень даже хулигански. Входит и сама графиня в сопровождении своего фаворита, и тот легко, словно пушинку, берёт её на руки, а затем бросает в муку.
Периодически один из лакеев громко сообщает о том, что Андрей Павлович задерживается, после чего каждый раз раздаётся стон разочарования.
Наконец, прибывает вызванная полиция, подтверждая, что действительно у стен усадьбы ими обнаружены два трупа, один из которых принадлежит поручику Охлопкову. Мать с дочкой принимаются громко рыдать и требовать адвокатов с целью обнародования завещания поручика, однако князь успокаивает их, информируя, что поручику завещать было решительно нечего. Кроме долгов, он обладал только солидной харизмой и многочисленными ранами на теле.      
Полиция тем временем производит визуальный и тактильный анализ муки на полу и приходит к выводу, что это кокаин. Князь не отрицает сего факта, но предлагает и самим полицейским присоединиться к празднику. Что они и делают, оставаясь в форме только выше пояса и при фуражках.
К этому моменту мы видим лишь двух персонажей на сцене, которые не обваляны порошком: это сын князя и княгини Петенька и золотопромышленник Шпыняев. Первому не разрешили родители по причине  малолетнего возраста, а второй не хочет валяться в одной куче с москалями.
В зал заходят серьёзно опоздавшие: генерал в отставке Чубаков с супругой. Генерал явно слеповат и глуховат. Впрочем, к чёрту эти смягчающие формулировки! Он слеп, как крот, и глух, как пень. Щурясь, он приближается вплотную к Шпыняеву и спрашивает у него, как ему найти князя. Переводчик Шпыняева собирается ему ответить, но тут с потолка на них обрушивается люстра, погребая под собой и Петеньку, и Шпыняева с переводчиком, и обоих Чубаковых. Падение люстры вызывает бурный смех у оставшихся в живых.
Лакей в последний раз говорит, что Андрей Павлович задерживается, но его уже никто не слышит.
Занавес.

Игоря раз десять требовали на бис. Забросали его пластмассовыми цветами. Актёры, измазанные чем-то белым (вряд ли мукой или кокаином) то и дело показывали на него руками: мол, мы-то что? Вот он, настоящий герой. Я не поленился подойти к нему после окончания оваций, чтобы пожать руку.
- Понравилось? - спросил он.
- Писк сезона! - доложил я вполне искренне.
Доведись ему такое поставить в Питере или Москве, он бы собрал к себе весь бомонд в сопровождении денежных мешков. Девки бы ему на шею вешались, а парни угощали пивом.

- Обвинение вызывает первого свидетеля! - объявил прокурор.
«Да неужели? - удивился кто-то в моей голове. - Кто бы это мог быть?»
В зал между тем вошёл сутулый человечек маленького роста, с залысинами и бегающими испуганными глазками.
- Назовите своё имя!
- Макаров Марк Маркович.
- Ваш род занятий?
- Главный бухгалтер в частной инвестиционной компании.
- Вы узнаёте этого человека?
Прокурор показал пальцем на меня.
- Да, это бывший муж моей жены, Наташи.
Судья воззрился на прокурора, как отец на сына, принёсшего из школы двойку.
- Зачем вы притащили этого бедолагу в суд, товарищ обвинитель?
- Ваша Честь! Дайте мне ещё только пять минут! Вам всё станет понятно! Сам по себе этот свидетель, конечно же, не представляет для дела интереса, но вот в совокупности...
- Какой ещё совокупности?
- Разрешите мне вызвать свидетеля номер два?
После некоторых препирательств и угроз в сторону обвинителя судья согласился выслушать ещё одного (только одного!) свидетеля.
Им оказался некто Богданов Пётр Сергеевич, муж моей бывшей жены, Ирины. Судья налился пурпурным цветом до самой шеи. Дальнейшее скрывала мантия.
- Вы что, не могли просто сказать, что подсудимый — язва на теле нашего морально сбалансированного общества, и не устраивать весь этот цирк? Сколько у него всего было жён?
- Восемь! - вскричал радостно прокурор.
- Подсудимый! Это правда?
Мне бы, чтобы не злить судью, следовало просто подтвердить, но я повёл себя, как честный человек.
- Видите ли, - сообщил я доверительно, - в моей жизни однажды настал такой момент, когда я перестал заморачиваться подобными подсчётами.
Адвокат обхватил голову руками.
- То есть вы хотите сказать, что не знаете, сколько точно у вас было жён?
- Не знаю, но готов поверить господину прокурору на слово.
Справедливости ради, цифра восемь меня тоже слегка напрягла, но гнев взбешённого судьи снова обрушился на обвинителя.
- Скольких из них он убил и спрятал в подвале своего дома?
- Ваша честь!
- Отвечайте!
- Ни одной.
- Объявляется перерыв!
Судья, не дожидаясь никаких церемоний, встал со своего места и покинул зал заседаний.
- Вам повезло, - прошептал мне на ухо адвокат. - Этот прохвост, наверное, находится с вами в одной упряжке. И потому его это так взбесило.
Я остался равнодушен к его откровениям.
- А что касается прокурора, то вы на него не обижайтесь. В нашем деле любые средства хороши. Никогда не знаешь заранее, что выстрелит, а что нет.
- А вы, случайно, не подготовили справку из школы о моей успеваемости?
Адвокат улыбнулся и виновато развёл руками.
- Как же мы тогда компенсируем наши потери в зачётных очках? - укорил я его.

В центре города поставили монумент. Он изображал коней, вставших на дыбы и рвущихся вдаль со всеми своими лошадиными силами. А точнее — шестью. Несмотря на очевидность аллегории, я не сразу догадался, что она символизирует мою группу. Ещё труднее было установить, кто есть кто. Никаких дополнительных опознавательных признаков кони не имели, поэтому мне пришлось угадывать их по линиям гривы, изгибам спины и прочим тонким нюансам. Людмилу естественно я опознал сразу по отсутствию сами знаете чего.
Решение головоломки так увлекло меня, что я не заметил, как ко мне подошёл Игорь.
- Ну что, Ваша Честь, уже разобрались? - шутливо спросил он.
- Пока только с одним... С одной.
- Не густо. Помочь?
- Да не, я сам, спасибо. Интересно будет сверить потом ответы.
- Тогда не буду вам мешать.
Он уже собрался оставить меня на съедение собственным версиям, как вдруг вспомнил об одном важном деле.
- Да, кстати! Вы бы зашли как-нибудь к Семёну. У него для вак кое-что есть.
- Непременно! - пообещал я.
А разгадка крылась совсем не в линиях и изгибах лошадиных спин. Она была в глазах. Странно, что я сразу этого не заметил. В них застыли отражения.
У коня, символизирующего Руслана, зрачки выглядели, как два скрещенных меча. Сила и воля. Напор и натиск. Железный кулак. Все вражеские атаки будут отбиты, а случись ему нападать, то тут уж никому не поздоровится — его пехота и танки сомнут и раздавят любого. Пройдут катком по окопам и прочим фортификационным сооружениям.
Зрачки у коня Семёна тоже являли собой перекрестия, но, понятное дело, не оружия, а инструментов с мирным, трудовым уклоном. В одном предмете угадывался царь строительства и ремонта, лом, а во втором — кувалда, приёмная мать всех пролетарских свершений.
Юру олицетворял зрачок в виде золотой монеты. Достоинство её определялось не цифрами, а символами, указующими на то, что величина это не постижима человеческим рассудком. Упрекать в нескромности Юру я не спешил, потому что автор скульптуры мне был неизвестен, и его мотивы оставались для меня скрытыми.
Игорь воплотился в зрачок постоянно изменяющейся формы. Он то становился простым многогранником, напоминающим алмаз, то округлялся, то сжимался в линию. Он как бы хотел сказать о себе: я тот, кому не нужны ограничения и условности, я сам есть форма и её неизбежное небытие.   
Николая я признал по орнаменту, напоминавшему герб СССР. Что-то там колосилось и вязалось в причудливые плети, предназначенные для закромов, овощехранилищ и частных погребов. О шпалах и рельсах, рождающихся на его грядках, он предусмотрительно умолчал.      
Людмилу я рассмотрел чисто из любопытства, поскольку её лошадка была и так мною опознана. Как ни странно, но ей, которой, что называется, сам бог велел быть напыщенной и безвкусной, досталось что-то вроде смиренно сложенных в молитве копыт. От них снисходила благодать и счастье в виде многочисленных лучей. С чего бы это? Аллегорию мне постичь не удалось.
Моё собственное отсутствие на подиуме меня не удивило, но заставило выслушать массу риторических вопросов от себя же самого, от которых я плавно перешёл к основному: зачем это всё? Мои туристы окончательно сошли с рельсов и без надлежащей критики со стороны отсутствующих физически низов свалились под откос. Или же они таким сомнительным способом развлекаются? Впрочем, если я копаю ямы и создаю агентурную сеть, значит, и им можно упражняться в остроумии за казённый счёт.
Да бог с ними! Главное, что теперь нам стало веселей и лучше жить, благодаря нашему доморощенному диктатору. И даже я, хоть всё ещё и не допущенный к власти, хожу тут без конвоя и не боюсь, что за мною приедет ночью чёрный воронок. А храм себе я как-нибудь выпрошу. Или заберу силой. Ведь есть же пустующие помещения!
 
Семён действительно ждал меня и вроде даже обрадовался, когда я возник на пороге цеха, где он что-то мастерил, одетый в ярко-жёлтый комбинезон, из-под которого выглядывала его волосатая с лёгкой проседью грудь.
- Не желаете ли небольшую экскурсию, Ваша Честь? - осведомился он перво-наперво.
- С удовольствием, - откликнулся я, действительно заинтересованный.
Уже от самого входа я узрел, что нахожусь на территории завода, не похожего ни на что из виденного мной ранее. Никакого конвейера, дышащих жаром печей, наковален или, на худой конец, токарных станков. Вместо них — свисающие с потолка плети чего-то напоминающего застывший сахарный сироп.
- Это поликристаллин, - пояснил Семён, проследив за моим взглядом. - Универсальный материал, из которого мы изготавливаем всё необходимое. Сейчас он в нейтральном состоянии. Потом мы его перенесём в формы, и он активируется, став чем-то другим.
- Ясно, - кивнул я. - Как вы ему даётё команду стать тем-то и тем-то?
- Никак. Всё зависит от формы. Оказываясь в ней, он сам понимает, что нужно делать.
- То есть у него есть осознание?
- Скорее, программа. Наподобие нашей ДНК. Или безусловных рефлексов. Но есть и определённые хитрости.
- Как раз хотел о них спросить, - обрадовался я. - Ведь, например, у мяча и глобуса форма одинаковая, а они такие разные по сути.
- Очень хороший вопрос!
Семёну явно нравилось выступать в роли гида и работу свою он обожал, вне всяких сомнений.
- Для глобуса мы нанесём на форме лёгкие риски, соответствующие меридианам и параллелям, а для мяча отпечатаем шестигранники.
Не могу похвастать, что я понимал все его пояснения, но общая тенденция проглядывала достаточно выпукло — Семён занимался выращиванием различных предметов материального мира из неких универсальных эмбрионов, принцип работы которых оставался за скобками. Собственно, ничего нового в том, как человечество использует окружающий его мир. Отличие подхода Семёна заключалось лишь в том, что он не строил теорий. Или держал их при себе.
Многочисленные работники несуетливо проходили мимо нас, что-то несли, упаковывали, уминали, резали и крошили, висли на сосульках поликристаллина. Офисный человек из обычного мира или даже представитель физического труда оттуда же, попав в этот цех без подготовки, решил бы, что присутствует на игровой площадке для половозрелых неопасных психов. А мы с Семёном — доктора или санитары. Хотя, нет. Семён — главврач, а я — из мэрии, прибыл сюда с ревизией.
Меня же, человека опытного, поражало лишь то, какими сумасшедшими темпами продвигался Семён в своём постижении премудростей этих «инопланетных» технологий. Свои похвалы на сей счёт я высказал вслух.   
- Значит, вы так ничего и не поняли, - вздохнул Семём, чем ввёл меня в полное недоумение. - В городе время бежит по-другому. Быстрее, если быть предельно точным.
- Что?!
- А если быть по-научному точным, то быстрее всего оно бежит в самом центре города, и чем дальше от центра, тем медленнее. Улавливаете?
- Не может этого быть! - сказал я, а сам мысленно уже прокручивал некоторые происшествия в голове.
Например, временный парадокс объяснял, почему моя группа в считанные дни понастроила тут всяких сооружений и наплодила невероятное количество особей типа часовых, солдат, рабочих и придворных, пока я дрых в своём шалаше, и почему дикари, по словам Руслана наблюдающие за гором в бинокли издалека, казались мне такими медлительными в своих действиях. Эйнштейн пришёл бы в восторг от такого.
Только теперь я в ужасе обратил внимание на то, что Семён постарел.
- Дошло, - улыбнулся он беззлобно. - Но это ещё не всё. Следуйте за мной, Ваша Честь.
Мы минули заводские цеха и углубились во внутренние помещения, в одном из которых обнаружилась винтовая лестница, ведущая куда-то вверх.
- Смелее! - подбодрил Семён. - К вершинам!
Минут за пять (локального времени) мы забрались с ним под купол башни, выйдя в просторный и светлый зал. Посередине его стоял прибор, выглядевший как телескоп.
- Это именно то, о чём я думаю? - спросил я.
- Не совсем. Я называю его «реализатор». Сейчас вы поймёте, почему. Для начала возьмём что-нибудь простенькое. Мою руку, например. Видите её?
Он покрутил у моего носа своей мозолистой дланью.
- А теперь проделаем то же самое с помощью «реализатора».
Он заставил меня припасть к окулярам. Через «оптику» рука Семёна превратилась в сучковатую палку, напоминающую оригинал лишь по форме. Потом он предложил посмотреть  через «реализатор» на некоторые неодушевлённые предметы. Все они претерпевали похожие метаморфозы, становясь чем-то другим. В конце концов, мы направили прицел в небо. Облака и солнце исчезли и вместо них я увидел... Обои!
- Ну как? - спросил довольный Семён. - Впечатляет?
Мне потребовалось некоторое время, чтобы прийти в себя.
- Послушайте, - сказал я. - Это ведь ничего не значит. Это дурацкий прибор может быть всего лишь каким-нибудь «исказителем». Откуда вам известен принцип его работы?
- Всё верно, - согласился Семён. - Поэтому у меня будет к вам предложение, Ваша Честь.
- Какое?
- Как вы смотрите насчёт воздушной прогулки?
- Воздушной?
- Именно так! Со дня на день мы отольём в наших формах вертолёт. В кабине два места. Не хотите присоединиться ко мне? Поднявшись на достаточную высоту, мы пощупаем эти славные обои руками. Или убедимся, что их на самом деле нет.
- Вы — настоящий учёный! - воскликнул я. 
Конечно же, я принял его предложение, и мы расстались, условившись, что он сообщит мне о дне вылета, когда все приготовления будут сделаны.
 
В ожидании этого часа я навестил Юру, правда без приглашения. Новые либеральные порядки позволяли мне быть более настойчивым, если не сказать наглым.
Юра не противился, но предупредил, что у него не так интересно, как во владениях Семёна, кивнув при этом на горы бухгалтерских книг. 
- Отчёты, приказы, сметы, справки и всё такое прочее, - сказал он.
- А смысл?
- Какой же ещё может быть смысл у подобных бумаг, кроме того, что они есть документы, свидетельствующие о существовании эпохи. Придут благодарные потомки и вместо того, чтобы строить догадки, откроют какой-нибудь фолиант и прочтут: в таком-то году городское население составляло столько-то душ. Ими было употреблено столько-то тонн бананов. Сшито столько-то тысяч платьев.
- А какой сейчас год? - спросил я.
- Тринадцатый, - без колебаний ответил Юра.
От чьего рождения вёлся отсчёт, я спрашивать не стал — и так всё было предельно ясно. Меня интересовало другое.
- Уважаемый герр интендант, - сказал я. - Не сочтите за грубость, но вы сами до этого додумались, или это коллективное решение? К тому же, за вами теперь ещё и парламент. Как вы только успеваете?
- Само как-то получилось, - не обиделся на вопрос Юра. - Это у меня на уровне рефлексов: чтобы порядок в делах всегда был. Забудем про помощь потомкам и представим на секундочку, что заявится к нам завтра ревизия. А у нас всё честь по чести. Комар носа не подточит.
- Какая ревизия?
- Ну, хотя бы от устроителей этого милого балагана.
- С рогами и копытами?
- Да мало ли с чем. Нет у вас отчётности, дорогие наши граждане? А мы вас за это электрошокером!
- На сковородки посадят.
- Именно! Так что лучше перебдеть. И да, вы не ошиблись: порешили мы это коллегиально. Что же касается моей чрезмерной занятости, то у меня есть заместители по государственным делам. Производительность у них бешеная, как у швейных машинок.
- Это да, - согласился я. - Они такие. Я тут, кстати, сейчас ничего не нарушаю? А то ведь незнание закона не освобождает.
- Не беспокойтесь, Ваша Честь. Вас мы отмажем в случае чего. Вы же один из отцов-основателей. Живая легенда.
Поддел он меня крепко этим последним замечанием.
- И не расстраивайтесь вы так из-за памятника! Коня всегда можно ещё одного приделать. Ну, запамятовали немного по запарке. Вы же тут в наших делах не крутитесь. У себя на выселках всё время проводите. А памятник срочно нужно было.
Я заверил его, что претензий не имею, но есть рационализаторское предложение, раз уж зашла об этом речь.
- Ну-ка, ну-ка...
- Поместить композицию перед символическим зеркалом, а за ним — такую же, с некоторыми изменениями.
- И что это должно означать?
- Время.
Юра задумался.
- Глубоко, - наконец вымолвил он. - Очень глубоко. Но нет ли в вашем предложении какой-нибудь насмешки?
- Помилуйте! - воскликнул я. - Про содержание отражения я и словом не обмолвился — лепите, что хотите.
- Ну ладно. Вынесу этот вопрос на следующее заседание парламента. И вашу кандидатуру заодно. Негоже вам оставаться за рамками истории. Вы не против?
- Делайте, что считаете необходимым, - дипломатично ответил я. - Не для себя же стараемся. Для потомков.
Я уже собирался избавить герра интенданта от своей назойливости, как вдруг вспомнил об одном мучившем меня вопросе: про «объект», из-за которого (вернее, из-за неготовности его) переносили инаугурацию и моё присутствие на балу.
- Вы больше не занимаетесь медициной? - спросил я.
- Медициной? Поясните.
- Ну, тот санаторий без процедурных кабинетов. Вы же его называли «объектом»? Или я что-то путаю.
Юра моментально погрустнел.
- Эта тема закрыта для обсуждения.
- Кем?
- Правительством.
Аргумент убийственный, но, кажется, я всё-таки кое-что интуитивно угадал.
- И даже благодарные потомки не узнают?
- О! Они тем более!
Я буду не я, если не выведаю эту тайну.

Над входом в хоромы Николая висела предупреждающая табличка: «Селекционная станция. Посторонним вход запрещён!»
Явно не хватало только одного: черепа с костями. Будь у меня кусочек угля, непременно бы нарисовал его из хулиганских побуждений.
Внутри царил кладбищенский порядок. Причём, в самом прямом смысле: перво-наперво я увидел ровные грядки, засеянные крестами с приколоченными к ним табличками. Как выяснилось чуть позднее, там имелись надписи, когда и что посажено. Всходов я не заметил, значит, Николай продолжал топтаться на месте в своих поисках. Что он и подтвердил.
- Бьюсь, как рыба об асфальт, а всё без толку. Тонны этих шариков извёл. Литературы перечитал тысячи томов...
- Какой ещё литературы?
- У Игоря в библиотеке.
- Он разве разгадал уже их иероглифы?
- Нет, но там полно картинок. Вот, сами можете убедиться, Ваша Честь.
Он протянул мне толстую книгу в металлическом (на вид) переплёте. Пролистав несколько страниц, я действительно увидел там роскошные иллюстрации. Но не только их. Ещё я обнаружил в этой книге сходство с другой, как-то попавшейся мне под руку. Называлась она «Codex Seraphinianus» и принадлежала авторству одного сумасшедшего то ли итальянца, то ли немца. Он знатно провёл время, назначенное лечащим психиатром, родив на свет текст несуществующего языка с картинками, призванными как бы пояснить, но своей бредовостью они превзошли даже сам текст. Неужели, подумалось мне, его планы каким-то образом материализовались? Кто-то из ангелов небесных сжалился над болезным и помог. А мы теперь мы, ни в чём не виноватые, ходим тут и гадаем, что за ерунда творится вокруг.
Возле грядок лежали кучи навоза, произведённые единственным нашим животным — слоноконём. Судя по всему, даже они не могли изменить ситуацию.
- Да, не позавидуешь вам, - посочувствовал я. - Человеческое не пробовали?
- Пробовали. Всё уже пробовали. И даже дерьмо этих. - Он сильно смутился. - Вы умеете хранить тайны?
Ой! Меня сейчас ожидает что-то умопомрачительное. Я кивнул.
Мы молча прошли куда-то вглубь Колиного хозяйства и оказались перед аркой, по контуру которой располагались красные буквы, образующие залихватскую надпись: «Лаборатория животноводства». С замирающим сердцем я последовал за хозяином внутрь. 
Как и положено, в колбах, под охраной прозрачной магической жидкости, плавали различные уродцы, ассортименту и степени ужасности которых позавидовал бы сам Пётр Первый.
- Вот, - пояснил Николай. - Ещё одно направление моей деятельности. Более успешное, если можно так выразиться, но всё такое же бесполезное.
Из банки с желеобразным существом, занявшим всё её пространство, на меня с ненавистью смотрели глаза. Не два, я целый десяток. Окажись оно на воле, нам бы точно несдобровать.
- Знакомьтесь, это Белиал. Как легко заметить, принимает форму сосуда, в котором находится. То есть выпускать его оттуда ни в коем случае нельзя, поскольку сосудом тогда станет весь наш уютный мир.
Белиал моргнул синхронно всеми глазами сразу, словно подтверждая сказанное Николаем.
- Это не слишком рискованно держать его здесь? Склянка ведь может и разбиться.
- Исключено, - коротко мотнул головой мой гид. - Это не стекло. А крышка запаяна так, что её ничем не откроешь.
Для доказательства своих слов он подобрал с пола внушительный камень и швырнул в банку. Камень отпружинил, упав обратно на пол, а на банке появилась вмятина. Белиал налился пунцовой краской.
- А это, - Николай указал на другой экспонат, - Касикандриэра.
Существо имело мечтательное выражение лица и, если бы не мерзкое чешуйчатое туловище и щупальца, сошло бы за доброжелательное.
- Если бы не эта тварь, в моей коллекции имелось бы гораздо больше экспонатов.
- Всех сожрала?
- Не успела. Держу её на случай нештатной ситуации. Если что, она подчистит мой зверинец в считанные мгновения.
- И даже Белиала?
- И его, родимого.
- А потом?
- От неё у меня имеется противоядие. Она обожает, когда ей чешут брюшко. Иди сюда, моя девочка.
Николай открыл сосуд и бесстрашно засунул туда руку.  Касикандриэра с готовностью перевернулась вверх животом и закатила от счастья глаза. Каждое прикосновение пальцев Николая сопровождалось короткими конвульсиями блаженства.
- Вот так, - наставительно произнёс хозяин животного. - К каждому нужен свой подход.
- А почему это именно она, а не он?
Николая охотно ответил и на этот вопрос.
- Она откладывает яйца, - сообщил он. - Их я скармливаю вот этому милому созданию.
Мы перешли к другой посудине, в виде куба. В нём сидело без всякой жидкости, насухо, нечто, чей облик взывал к картинам Босха. С первого взгляда напоминавшее черепашку, оно имело перископ, торчащий из панциря, который, к тому же, заканчивался пропеллером.
- Асмодей, - представил нас друг другу Николай. - Не так безобиден, как кажется.
Он ему казался безобидным?
- Обратите внимание на его двенадцать лапок: это вращающиеся диски с абразивной поверхностью. Если он сядет вам на голову, то вмиг сотрёт её до шеи. Фрезерный станок во плоти. Семён за него готов отдать мне тонну поликристаллина. Но, к сожалению, он не поддаётся дрессировке.
- А почему он без воды и в кубе?
- Вы тоже обратили внимание! - обрадовался Николай. - Это хитроумная уловка. Он здесь постоянно занят: рассматривает углы. Или, может быть даже, считает. В противном случае ведёт себя крайне агрессивно. А воду он категорически не выносит.
- Ну, и пусть не выносит. Сидел бы, как Белиал, и не дёргался.
Николай посмотрел на меня, как Ньютон на школьника, спросившего, нет ли у него ещё яблок.
- Он поднимет такой рёв, что будет слышно и у вас в шалаше, Ваша Честь.
Меня осенила другая мысль, которую я тут же и озвучил.
- Тогда почему бы вам не избавиться от этого опасного зверинца раз и навсегда?
- Нельзя. Правительство запрещает. И парламент тоже. Юра убеждён, что наш зоопарк при благоприятном стечении обстоятельств, принесёт нам кучу денег.
Знакомая, неоднократно озвученная логика. Что ж, им виднее.
- Мне показалось, или имена у ваших питомцев какие-то странные? Где вы их берёте?
- Не показалось, - кивнул Николай. - Из падших ангелов они, прямо по списку.
Вот оно что. Исчадия ада, значит. Логично.
- Так а цель-то у всего этого какая? Ведь не навоз же.
Николай почесал затылок в стиле крестьянских мужиков девятнадцатого века из советских кинофильмов и развёл руками.
- Теперь я уже и сам не знаю. А поначалу, конечно, мясом разжиться хотел. Но какое с них мясо, если они всё из той же пластмассы сотворены? Эх! Ну, и что греха таить, интереснее мне с моими зверушками возиться, чем с грядками бездушными. Ощущаю себя великим Франкенштейном.
- Мичурин вроде тоже крут.
- Да, только кто его знает за пределами Отечества?
Что верно, то верно.

В обычном человеческом мире вертолёт считается похожим на стрекозу, Семён же решил сделать их идентичными настолько, чтобы и самого слова «вертолёт» не требовалось. Вращающийся гигантский пропеллер сверху заменили, как и положено сдвоенные крылья, а в глазах разместились два удобных кресла для пилота и пассажира, могущих по необходимости меняться ролями. Тело машины, гофрированное и гибкое, снабжённое снизу ногами, завершало картину.
- Я вообще не понимаю, - сказал Семён, - как людям приходит в голову всё искажать, когда они пытаются скопировать нечто из существующего в природе.
- Они не искажают, а упрощают, - вступился за человечество я. - Не хватает знаний, чтобы взять готовое решение целиком. Потом когда-нибудь получится.
- Никогда не получится, - помотал головой Семён. - Тропинка изначально выбрана не та.  С неё не свернуть.
- А что если вернуться к исходной точке?
- Экономически не выгодно. Куда прикажете девать весь этот парк уродцев, заводы по их изготовлению, обученный персонал, всю инфраструктуру вообще, заточенную под конкретные виды технологий? Как и в случае с нефтью, кстати. Альтернативных вариантов хоть отбавляй, но реализованы они никогда не будут — это всё равно что Господу Богу взбредёт в голову заново создавать всех тварей по паре и кричать «да будет свет»!
В его логике я нашёл один изъян, но очень существенный: рассуждая о невозможности возврата, он стоял перед аппаратом именно такой конструкции, которая, по его мнению, была невозможна. Значит, этому своему новому миру он отказывал в праве называться таковым. Мы, собственно, и собирались отправиться на небеса с целью навечно заклеймить его каким-нибудь словом типа «мираж», «иллюзия», «бред» и т. п. Экспедиция, чтобы закрыть «америку».
- Когда вылетаем? - спросил я.
- Завтра с утра. Сразу после восхода.
- Постараюсь не опаздывать.
Вопросом, а полетит ли наша стрекоза вообще, я не задавался. С каких-то пор вопросы подобного типа перестали для меня существовать. И за свою жизнь я не боялся, потому что она не походила на то, что меня с детства научили называть жизнью.
Семён сделал для над обоих униформу: шорты и футболки, как у советских школьников на занятиях по физкультуре. На ногах — пружинящие дутые кеды. Ни шлема, ни гоночных перчаток, ни парашюта или катапульты.
- Ну, с Богом! - сказал Семён, и мы залезли в кабину.
Я сразу же отметил удобство кресла, которое обволокло моё тело с материнской нежностью. Приборная панель имела лишь две прорези для рук. Это был и штурвал, и газ, и тормоз, и все остальные функции стрекозы. 
- Сначала управлять буду я один, - провёл краткий инструктаж Семён. - А вы, Ваша Честь, расслабьтесь и просто наблюдайте. Принцип такой: подаётё мысленные команды через руки аппарату. Он их принимает и выполняет.   
Я кивнул, и Семён, ни секунды не колеблясь, вставил свои руки в прорези. Машина завелась. Такой вывод я сделал, исходя из мелкой дрожи, передавшейся ко мне от корпуса аппарата. Шума не было никакого абсолютно.
- На каком топливе она работает? - спросил я.
- Она пожирает саму себя.
- Дальность полёта без дозаправки?
- А хрен его знает, - беспечно сказал Семён, и мы взлетели.
Поначалу, чтобы попривыкнуть к управлению, он сделал несколько кругов над городом. С высоты птичьего полёта мы увидели, что он выполнен в виде спирали, раскручивающейся по часовой стрелке. Банановая роща вокруг являла собой широкую ленту, свёрнутую в кольцо. А далее шли лишь зелёные бескрайние холмы, цвет которых становился менее насыщенным по мере удаления от города.
- Красота! - воскликнул Семён.
Я кивнул в знак согласия.
- Какие планы?
- Всё те же: штурмовать пределы.
После этих слов он «включил» форсаж. Нас вдавило в кресла от возросшего ускорения, и стрекоза понеслась к горизонту.
Длилось это недолго. Постепенно скорость стала падать, будто встречая невидимое сопротивление ветра, пока мы не остановились совсем, повиснув в воздухе, не падая, как и положено обычному вертолёту.
Я посмотрел вниз: под нами теперь расстилалась чуть зелёная равнина, а впереди она и вовсе теряла всю свою цветовую окраску, становясь безжизненно серой.
- Понятно, - сказал Семён. - Застряли. По горизонтали пределы не штурмуются. Попробуем выбрать другое направление.
Стрекоза медленно и со скрипом развернулась, и мы полетели обратно к городу. Едва только его очертания снова стали доступны нашему зрению, Семён резко взмыл ввысь. От неожиданности я воткнул свои руки в прорези, чтобы хоть за что-то ухватиться, но это никак не сказалось на нашем курсе. Семён только с улыбкой бросил на меня взгляд.
С движением наверх относительно долгое время не происходило никаких сложностей. Показалось даже, что мы проделали расстояние, куда большее, чем по горизонтали. Ожидая с минуты на минуту, что мы снова увязнем в плотном воздухе, мы пропустили тот момент, когда перед нами возникли «обои», виденные нами ранее в телескоп, и наш вертолёт на всей скорости врезался в них.
В нарушение законов инерции столкновение получилось плавным и безболезненным. Мы лишь проделали огромную рваную дыру в поверхности, застряв в ней и зависнув над бездной, покачиваясь и мелко трясясь.
- Ну вот, - резюмировал Семён. - Что и требовалось доказать. Мы живём в картонной коробке у какого-нибудь фокусника на базарной ярмарке. По праздникам он нас демонстрирует восхищённой публике, а потом проходит со шляпой по кругу, собирая щедрый гонорар.
- Коробка теперь пришла в негодность. - Я показал рукой на проделанную нами дыру. - Ему придётся нас куда-нибудь переселять.
- Не обязательно. Залепит скотчем и всё.
- А с нами что?
- Стряхнёт наверное щелчком пальца.
- Было бы здорово. А то мы рискуем остаться здесь до следующей ярмарки.
- Нет! - решительно произнёс Семён. - Этого мы ему не позволим! Предвидя подобную ситуацию, я предусмотрел кое-какой механизм.
- Катапульту?
- Почти. Но сначала мы одним глазком заглянем за пределы.
С этими словами он выкарабкался из кабины и, цепляясь руками за многочисленные роговые выступе на корпусе вертолёта, свесился по ту сторону обоев.
- Ни хрена не видно, - сказал он примерно через минуту моего терпеливого ожидания.
- А фонарика у нас нет?
- Фонарика у нас нет, - повторил Семён за мной, словно молитву. - Эй, вы, там! - заорал он вдруг. - Не подскажете, как пройти к Смольному?
Никто не ответил. Даже эхо.
- Нет? Ну, и чёрт с вами!
Он вернулся в кабину тем же макаром и достал из-под сидения моток цветной верёвки.
- Вот. Это наш билет в обратный путь.
Я с сомнением взглянул на верёвку, которая не выдерживала никакой критики ни в отношении длины, ни в отношении прочности.
- Это всё тот же поликрасталлин, - пояснил Семён. - Материал не только прочный, но и обладающий одним незаменимым в нашей ситуации свойством: он растягивается до тех пор, пока у тянущего хватает сил и терпения. Этого добра у нас достаточно. Мы вот как сделаем, Ваша Честь: я буду спускаться первым, так как у меня есть опыт в обращении с ним, а вы аккуратненько за мной. И делайте всё, как я. Ясно?
Чего уж. Повиснем на этой верёвке, и она доставит нас к самой земле. Расстояние только никак не меньше километра. Город виделся в низу совсем игрушечным.
Не вступая в дальнейшие разговоры, Семён повис на верёвке, которая под его тяжестью действительно стала стремительно увеличиваться в длине.
- Уже можно, - крикнул Семён, мгновенно оказавшись ниже меня метров на двадцать. - И ногами тоже держитесь — так надёжнее.
  Я не заставил себя упрашивать, выполнив его рекомендации. Мы поплыли вниз на этой диковинной сопле со скоростью примерно чуть больше пешехода. Значит, всего лишь через какой-нибудь час (или около того), если позволят небеса, мы снова увидим наш родной город и его достопочтенных жителей.
Верёвка под руками, вцепившимися в неё, вела себя смирно: не выскальзывала и не дёргалась, что можно было предположить в виду её динамичного состояния. На ощупь она была мягкая, упругая и прохладная. От неё пахло чем-то сладким и ягодным, и мне в голову пришла мысль о том, что она поразительно напоминает жвачку, которую вытягивают пальцами изо рта, чтобы рассмотреть и затолкать обратно.       
Спускались мы ровно столько, сколько я и предполагал, и без всяких приключений. В городе нас уже встречала толпа, среди которой я сразу заметил всех остальных участников злополучного похода. Чепчики в воздух не бросали, но радостные лица кое у кого светились. Блестели золотые одежды придворных, сверкали перья стражников и солдат.
Я спрыгнул на землю сразу вслед за Семёном, машинально глянув на руки в поисках мозольных волдырей. Нет, поликристаллин проявил себя и с этой стороны восхитительно. Нужно будет его немного отщипнуть и унести к себе — зря я всё это время игнорировал такие шикарные возможности для моих собственных опытов.
- Всё! - закричал Семён толпе. - Расходимся! Не загораживаем проезд. Небесная твердь твёрдая, как и следует из названия. Нужно слушать родителей и попов, - он указал на меня рукой, - а не всяких там болтунов, верящих в бесконечную Вселенную и контакты с другими разумными существами. Я спать!
Он стал пробираться сквозь дружные ряды зевак, удаляясь прочь, а я крикнул ему вслед:
- Будут ещё идеи экспериментов, зовите, Ваше Мудрейшество!
- Непременно! - ответил он, не оборачиваясь.

Настал волнующий день объявления приговора. Все прения завершились, все аргументы закончились, все факты были изложены. Судья производил впечатление человека, которому не позвонили с утра сверху и не сказали, каким должен быть вердикт. Поэтому в процессе самостоятельного принятия решения он смотрел в одну точку и жевал что-то у себя во рту. Скорее всего, язык.
Наконец, он встал, выпрямился и принялся читать длинный текст, разом воскресивший в моей памяти Леонида Ильича. Я знал, что ничего интересного минут двадцать не будет, а следует ждать лишь концовки, где сформулирована мера наказания или же оправдание. Прокурор почему-то нервничал, адвокат затерялся в дебрях своих мыслей, и только судебный пристав являл собой нечто монументальное, невозмутимое, готовое в любое мгновение на любые действия, вплоть до насильственных.
Я рассматривал трещины в деревянном столе перед моими глазами. Они мне нравились своей наглостью и отвагой. Силой, способной преодолеть ненависть по отношению к ним. Умением быть там, где им хочется, когда хочется и сколько угодно долго хочется. Ни наждачная бумага, ни лак, ни воздействие локтей, покрытых иногда очень жёсткими тканями, не затёрли их, не заставили спрятаться в глубине материала. Философ бы тут произнёс: вот так и человек. Но поскольку я философом никоим образом не являлся, то подумал иначе: боже, что за мудак сидит в этой голове! Какие на хрен трещины! Тебе сейчас впаяют пожизненное, а ты стоишь тут, изобретая новые сочетания слов. Тебе в дурку надо, но даже в этом ты не сможешь убедить правосудие, потому что общепринятые критерии, позволяющие это сделать, написаны не для тебя и таких, как ты. Ты — упущение природы, замаскированное под нормальность и защищённое статистикой.
Судья закончил бубнить нераспознаваемые слухом фразы, и его речь вдруг сделалась абсолютно чёткой. Со всей очевидностью он приближался к тому месту в тексте, где чёрным по белому написаны выводы. Я заставил себя включить внимание.
- Признать подсудимого виновным и назначить ему наказание в виде лишения свободы сроком в одну секунду с отбыванием всего срока под домашним арестом.
Удивился не только я. Сам судья хмыкнул, посмотрел на листок и, обращаясь ко всем присутствующим в ошеломлённом зале, спросил:
- Что это за галиматья?
Кто ещё мог ему ответить, кроме меня?
- Приговор, - громко и внятно сказал я. - Суровый, но справедливый.
- А вас не спрашивают! Кто это написал?
Секретарь суда замер на своём стуле и перестал печатать стенограмму заседания. Пристав положил руку на кобуру. А я, внезапно осознав, что мне здесь больше нечего делать, отодвинул мешавшего мне адвоката и покинул помещение.

Мне приснился телевизор. Двое крупных мужиков в белых халатах (то ли ангелы, то ли санитары) поставили его передо мной, включили в розетку и ушли.
Нагревался он целую минуту. Ламповый, наверное. Возникшее на нём изображение, чёрно-белое, нечёткое, искажённое помехами, явило благообразного седовласого диктора, смотрящего на меня в упор. 
- Знаешь, кто я? - спросил он.
- Стесняюсь даже предположить.
- Я Седьмой! Как и ты.
Выдав это откровение, он вышел из телевизора и сел напротив меня, улыбаясь сдержанно мудрой улыбкой психоаналитика, получающего не менее тысячи рублей за сеанс. Его шикарный костюм говорил о том же. 
- Ты сможешь от меня получить ответ на любой вопрос.
- Прекрасно! - обрадовался я. - Но как я узнаю, что твои ответы имеют отношение к Истине? Ведь в принципе, я и сам могу выступить в твоей роли. Да и многие другие. Сидишь себе на сцене и с серьёзным лицом несёшь какую-нибудь пургу, а тебя все слушают, разинув рты.
- Ну, это ты загнул! Кого попало слушать не будут. У тебя точно нет такого резюме.
- А у тебя?
- Да сколько угодно! Уже одно только то, что я помогал Творцу создавать Вселенную, говорит обо мне как о существе с колоссальными возможностями.
- Чем докажешь?
«Покажи нам для начала что-нибудь простенькое», - прозвучал в моей голове голос булгаковского Воланда.
- Что ж, раз ты такой недоверчивый, - произнёс он с лёгкой печалью в голосе, - давай я тебе расскажу, как в точности пройдёт твой завтрашний день.
Я кивнул, хотя и сам знал, как. С утра проснусь в шалаше, съем банан, пойду в город в надежде встретить кого-либо из «отцов-основателей», чтобы потратить их драгоценное время на пустые разговоры. Если не получится, завербую ещё с десяток агентов. Вернусь к шалашу и пообедаю бананами. Проверю окопы.
- Нет, - перебил мои мысли он. - Всё будет не так. Во-первых, ты проснёшься со стойким ощущением, что сегодня должно произойти нечто важное, судьбоносное. Подчиняясь этому чувству, ты не станешь бесцельно бродить по городу, но отправишься сразу туда, куда тебя уже давно тянет.
- Что за место такое?
- Вот утром и поймёшь. И удивишься, как мог не догадаться об этом раньше без моей помощи. Во-вторых, по пути тебе не попадётся ни одной живой души. Ты не удивишься этому факту и не впадёшь в панику, но только потому что я тебя сейчас предупредил. В-третьих, придя на место и осмотрев его, ты мысленно обругаешь себя последними словами. За несообразительность. А потом сделаешь то, что должен.
- И всё?
- Достаточно. Хотя... Ты будешь жалеть, что отказался задать мне вопросы и получить на них ответы. Но это произойдёт много позже. Уже после суда.
- Какого ещё суда?
- Увидишь.
Он определённо обиделся на меня, а я всегда чувствовал себя неловко в такие моменты.   
- Ладно, - примирительным тоном сказал я. - Объясни мне, почему мы здесь.
Он сразу преобразился и воспрял духом.
- Совпала искомая комбинация. Это пароль, открывающий дорогу к Началу. Мы предусмотрели такую возможность в конструкции мира.
- Зачем?
- Из озорства.
Я кивнул в знак понимания. У меня есть один знакомый программист. Он мне как-то рассказывал, что в каждое своё новое творение добавляет вредоносный код, вероятность исполнения которого близка к нулю. И всё же, она существует.
- Он в курсе? - Я указал пальцем в небо.
- Конечно. Он сам ещё и не такие штуки проделывает.
Попрощаться мы не успели. Сновидение начало рассеиваться, трансформироваться в туман, а затем приняло очертания повседневного мира.

Первой моей мыслью после пробуждения стал всё-таки банан. Освободившись от неё с помощью  осуществления задуманного, я принялся искать в себе обещанное «стойкое ощущение чего-то важного». Оно не приходило минут пять, но потом меня прошибло. Я понял, чего действительно не сделал, хотя оно и лежало на самой поверхности. Дальнейшие мои движения совершались на автомате.
Не встретив никого по дороге, я прошёл к «объекту», найденному Юрой и названному им поначалу «санаторием». Никаких шлагбаумов, замков, табличек, запрещающих вход, или, на худой конец, солдата с ружьём не было, и я смело шагнул внутрь.
Странные представления Юры о санаториях сразу бросались в глаза. Помещение скорее напоминало колхозный дом культуры. И планировкой, и богатством оформления. Ряды кроватей, действительно стоявших там, могли означать не места для желающих поправить здоровье, а общежитие, например. Мне приходилось жить в подобных условиях, когда мы с нашим стройотрядом возводили на селе коровники. Пустой же бассейн мог оказаться на деле силосной ямой. Не имеет значения. Меня занимала совсем другая загадка: в какой момент и почему «санаторий» превратился в «объект», от завершения которого зависело посещение города Жрецом.
- Эй, Седьмой! - позвал я. - Где обещанное озарение?
Не особо надеясь на ответ, я оглянулся по сторонам, а затем посмотрел на потолок, уже готовый крикнуть язвительное «Ау!» да так и замер. Прямо надо мной располагался прозрачный купол сферической формы, украшенный витражами. Изображённые на них люди, одетые в неудобные длинные балахоны, взирали на меня свысока, заинтересованные в увиденном ничуть не меньше меня самого. Ё моё! Да это же храм!
Меня действительно прошиб пот от этой догадки, но я всё равно пока ещё не понимал главного. И тут меня осенило вторично. Под моими ногами находился круг, выполненный всё из того же местного строительного материала, гладкого и унылого, тогда как и стены, и потолок содержали в себе элементы искусства, пускай и не самого высокого. Юра ничего здесь не создавал к моему приезду, а наоборот — прятал. Заделывал нечто, вмонтированное в пол. Поэтому искать мне стоило не что-то, а отсутствие чего-то.
Не раздумывая далее, я поковырял ножом поверхность пола, убедившись, что она не такая уж и твёрдая, и осмотрелся в поисках чего-нибудь потяжелее. Прутья на спинках кроватей! Ну конечно. В том же благословенном СССР мы дрались общага на общагу, используя это оружие, всегда бывшее под рукой. Отломав без труда одну такую железяку, я вонзил её в трещину, проходившую как раз по границе круга. Что-то там щёлкнуло, и я удвоил усилия, сгорая от нетерпения.
Через полчаса кропотливой работы мне удалось снять большую часть поликристаллина, скрывавшего под собой колодец. Нисколько не сомневаясь в правильности своих действий, я нырнул в него, чтобы в следующее мгновение оказаться в круглой комнате относительно небольших размеров. Наполненная мягким светом, лившимся из ниоткуда, она представляла собой нечто, до боли знакомое, а именно: рубку космического корабля из «Звёздного пути». Приглушённо мерцали спящие мониторы, удобные кресла манили своим комфортом, многочисленные кнопки, рычажки и ползунки так и просили их нажать и передвинуть в другое положение.
Я плюхнулся в одно из кресел, и тут же монитор перед моими глазами ожил. Сначала на нём появилась надпись «идёт авторизация», а затем возникла симпатичная девушка, которая бодрым голосом произнесла:
- Добро пожаловать в модуль управления! Чем могу быть вам полезной?
- А вы действительно умеете быть полезной? - не нашёл ничего лучшего сказать я.
- Да, конечно, - не обиделась она.
- Тогда перечислите, пожалуйста, все опции вашего меню.
- С удовольствием!
В верхнем правом углу монитора тут же возникла типичная «раскладушка», и девушка стала бодро произносить названия каждого пункта из выпадающего списка, поясняя его назначение.
- Начать заново: вы вернётесь на вашу базу вместе с группой за один день до выхода на маршрут. Редактировать еду: вместо бананов вы можете выбрать манго, кокосы, папайю или китайскую грушу. Редактировать животное: кроме слоноконя, у нас есть бегемотоконь, жирафоконь и крокодилоконь. Редактировать участника программы...
Она продолжила говорить, но я больше не слушал её. Я понял, почему Юра не хотел, чтобы я обнаружил эту комнату: он боялся, что я заберу у них игрушку. Отредактирую участников или ещё какую пакость сотворю, типа замены нашей диеты на кокосовую. Мой взгляд при этих мыслях упал на звучавший и вовсе угрожающе пункт: «форматировать память».   
- Скажите, - перебил я девушку. - Где меню выхода? Оно вообще предусмотрено?
- В модуле управления — нет. Если участник желает завершения программы, он должен сделать это естественным способом. Вам распечатать инструкции?
Я отрицательно помотал головой и встал с кресла.
- Спасибо, что воспользовались нашими услугами! - тут же отреагировала вежливая девушка, и экран повалился обратно в спячку.
У выхода из храма меня ждали все шестеро моих товарищей по счастью. Видимо, уже сам факт моего появления при отсутствии каких-либо изменений, говорил им о том, что глупостей я пока никаких не наделал. В их глазах я не заметил мольбы или упрёка — лишь покорное ожидание неизбежного заполняло их.

Людмила пришла ко мне в шалаш тем же вечером.
- Привет! - сказала она. - Как поживаешь?
- Нормально. А сама?
- Да тоже ничего. Есть выпить?
У меня оставалось ещё немного портвейна, и я протянул бутылку ей. Она сделала мизерный глоток из горлышка и вздохнула.
- Хорошо!
Мы помолчали с минуту, а потом по её инициативе стали целоваться. Когда дело дошло до взаимного раздевания, я поразился, насколько её золотистая одежда была для этих целей приспособлена. Любые клёпки и застёжки отлетали с поразительной лёгкостью, а ткань сама сползала в нужном направлении, не отвлекая на себя внимания.
Сам акт любви, состоявшийся чуть позже, меня ничем не удивил, но был в меру приятен.
- Тебе понравилось? - спросила она, когда мы оба уже лежали на спинах, рассматривая звёзды.
- Да. А тебе?
- Мне тоже.    
- Нам нужно чаще этим заниматься.
Она заснула через некоторое время с головой на моём плече, а я всё никак не мог отключиться и о чём-то думал, думал, думал...
Потом я встал, аккуратно, чтобы не разбудить, положив её руку на землю, вытащил из рюкзака нож и медленно воткнул его где-то в районе левой груди моей внезапной любовницы. Она даже не вскрикнула — таким точным получился удар. 
Потом я оделся и пошёл в город.
Мой пропуск действовал и в ночное время тоже. Стража бегло осмотрела его, козырнула, и я двинулся по намеченному заранее маршруту. Сначала к Руслану. Он самый сильный и буйный. Если не убрать его первым могут появиться осложнения. Вторым в очереди стал Семён. Потом Игорь. Потом Юра. Николая я убил последним.
Когда со всеми эти формальностями было покончено, я вернулся к шалашу.
Людмила лежала на том же и месте и в той же позе. Я говорю так, потому что подумал именно так в тот момент. Не могла она перевернуться на бок или уйти в моё отсутствие.
Взяв в руки бутылку портвейна с остатками жидкости, я прикончил её одним затяжным глотком. Отбросил пустую тару. Она не разбилась, но лишь покатилась куда-то по своим стеклянным делам.
Вот и всё. Теперь нужно только поставить последнюю точку. Всё тем же ножом, который я сегодня пустил в ход ровно шесть раз, я полоснул по запястью левой руки, а затем то же самое проделал и с правым запястьем, переложив нож в левую руку. Лёг рядом с Людмилой, вернув её уже похолодевшую руку к себе на грудь. Освобождение медленно настигало меня, накатываясь тёплыми волнами. В ушах зазвучала какая-то приятная музыка, и я исчез.