Ключь от церкви

- Вот что парни, – сказал он. Я расскажу хороший анекдот. Сели звери играть в карты. Волк, лиса и медведь. Медведь сдал карты и говорит, – Будем играть честно, кто будет жульничать, того будем бить по хитрой рыжей морде.
- Так рыжая морда у тебя, товарищ капитан, – сказал Витамин.
- Но–но, – возмутился капитан, – у кого морда, а у кого лицо. Надо понимать к чему я это сказал. Работать надо честно. Если что украли, то надо делить поровну.
Позднее они сдружились очень крепко. Особенно когда приехала жена Витамина. Праздники, да и вообще свободное время проводили вместе. Как говорится, дружили семьями.  Сразу после приезда жены Витамин поменял квартиру. С территории части он переехал на так называемый хутор, состоящий из восьми серых двухэтажных домов, расположенных по обе стороны Банхофштрассе. Там жил командир части, начальник штаба и все начальники отделов. Там же поселился и Витамин. Здесь было очень удобно. Дом находился в том месте, где Банхофштрассе пересекалось с Лангевальштрассе. Железная дорога с переездом и шлагбаумом. Грюнд шулле (начальная школа), завод резино– технических изделий «Пноймонт», квартал пятиэтажных домов. Сразу за домами автобан Франкфурт–Берлин. За автобаном лес. Вдоль Банховштрассе располагались частные немецкие дома. Это место называлось Кичкиндорф. В любое время можно было уйти незамеченным куда угодно. Впоследствии Витамин, как и Зыскин, всегда прятал машину возле немецких домов. Фюрстенвальде в переводе на русский язык обозначало дубовый лес. Очевидно, когда - то здесь были дубовые рощи.  Между домами кое где до сих пор стояли могучие старые дубы. Витамин любил бродить по городу в свободное время. Весна закончилась и наступило лето. Кругом всё цвело и зеленело. Вдоль дорог, возле немецких домов, разноцветные заросли радовали глаза синим, белым, жёлтым, фиолетовым и красным цветением.
- «Опять весна на белом свете, бери шинель, пошли домой», - вспомнил Витамин старую военную песню. Он пытался представить, какая мясорубка была здесь сорок пять лет назад. Гремели взрывы, горели танки, гибли солдаты с обоих сторон. Незадолго перед отъездом в Германию он перечитал книгу Дитера Ноля «Приключения Вернера Хольта». Раньше он видел фильм с таким же названием, поставленный на киностудии «Дефа». Сейчас он смотрел на старые серые дома, и сравнивал с тем, что видел в фильме. Казалось, что события проходили где – то здесь рядом. Слишком похожие были дома, деревья и переплетение улиц. Витамин вырос на правдивых, нужных Советских фильмах и книгах про войну. В основном все они подчинялись одной идеологии. Той, что была отчеканена на медали с изображением Сталина: «Наше дело правое, мы победим». И это наверно было правильно. После миллионных потерь, зверств над пленными и мирным населением, эти фильмы учили патриотизму и ненависти к захватчикам. Но это произведение Дитера Ноля многое перевернуло в сознании Витамина. Взгляд с другой стороны на войну. Да, оболваненные и вымуштрованные немцы были вероломными захватчиками и оккупантами. Воспитанные в жестокости и беспощадности, убивали и уничтожали всех, на кого им указывали главные идеологи и вдохновители. Мощная была пропаганда. Но среди всеобщей вакханалии, опьянения своим превосходством, Дитер Ноль сумел показать человечность и способность рассуждать даже молодых неокрепших парней. Они тоже прошли через боль,  издевательства, лишения и страдания. Вчерашние мальчишки, воспитанные в духе верности своей стране и своему народу. У них были свои рубежи и навязанные им принципы. Здесь и сейчас Витамин не заметил ни каких признаков враждебности. Что это было? Историческая мудрость народа, осознавшего неправоту захватнической деятельности, или покорность победителям? Витамин этого не мог понять. Дружелюбность, приветливость, вежливость и аккуратность, - вот что удивило Витамина при первых контактах с населением города Фюрстенвальде.
С Зыскиным Витамин поработал очень плодотворно. Парень был редкостный пройдоха. Потомственный охотник из Новосибирской области. С виду неповоротливый увалень с неторопливыми движениями, он был быстр и точен, когда этого требовали обстоятельства. Все окрестности, дороги и проезды вокруг Фюрстенвальде, он знал, как тропинки своей сибирской тайги.  Бывало, поблескивая очками, он подходил, и глядя куда–то в сторону тихо говорил:
 – Дело есть.
 Витамин научился так же, как он говорить, почти не шевеля губами, и не меняя выражения лица. Много чего они прокрутили со столовой, продскладом, хоздвором и материально–техническим имуществом складов. Совместный творческий труд всегда объединяет людей, а о воровстве, которое постегивает творчество и говорить нечего. Как творческая натура, Витамин моментально просчитывал все ходы и комбинации, делал выводы и, не останавливаясь, шёл дальше. Может оно и к лучшему, что Вохмин перехватил его во Франкфурте, на пересылке. Неизвестно что было бы окажись Витамин в нужном месте, в нужное время. История могла бы пойти совсем другим путём. Витамин всё больше сближался с Зыскиным.
В ночных набегах на местные клубничные поля, они действовали настолько синхронно и слаженно, что им могли позавидовать диверсанты любой, самой элитной школы. Общаясь на телепатическом уровне, они выезжали на клубничное дело. Ехали без света. Как дельфины проверяют своим эхолотом путь в море, так они сканировали дорогу меж клубничных полей. Затем, умудрялись, собрав по два–три ведра клубники в полной темноте и тишине, вернуться обратно. Зыскин научил Витамина не только обирать немецкие сады и поля, но и сохранять заготовленные овощи и фрукты. В подвалах у них до конца февраля хранились яблоки и груши, банки с компотами и вареньем. Клубники было столько, что часть они пустили на переработку в слабоалкогольную продукцию. Вино получилось просто великолепное. Окружающие леса были полны грибов. Немцы грибы не собирали. Чтобы они не пропадали этим занимались оккупанты из воинских частей. В свободное время собранные трофеи солили, варили, жарили и сушили. Естественно, что друзья по продовольственному снабжению не были исключением. Жить с каждым днём становилось всё веселее и интереснее. Но один день оказался очень горьким. Пришло письмо из дома. В нём сообщалось, что убили одного из друзей. Владимира Гурова. Последний раз Витамин увиделся с ним за неделю до отъезда. Витамин встретил его недалеко от спортивного клуба. Вовка недавно освободился. После третьей, как это принято говорить, третьей ходки. Крепко пожав друг другу руки, они обнялись. Лицо у Вовки было в синяках и ссадинах.
- Кто тебя, - спросил Витамин, - нужна помощь?
- Ты что меня не знаешь, - ответил Вовка, - сам разберусь. Как твои дела?
Узнав, что Витамин едет в Германию, сказал: - Эх мне бы с тобой, да только здесь один вопрос решить надо. Будет возможность привези мне оттуда шмайстер, или парабеллум. Шучу конечно. Удачи тебе. Буду ждать. Ещё посудачим.               
                ГУРИК
Вовкин отец преподавал в музыкальной школе по классу баяна и аккордеона. Говорят, что он был виртуоз игры на клавишных инструментах.  Вовка не унаследовал его таланты. Да и как он мог это сделать. Отца застрелили во время охоты, когда Вовке был всего один год. Один из охотников по глупости выстрелил на шорох в кустах и попал в Вовкиного отца. Это была официальная версия. Что было на самом деле, никто не знает. Был пятый,  послевоенный год. Оружия на местах ожесточенных боев было более чем достаточно. В лесах, окружавших город, всё еще бродили партизаны. Были ли они из тех, кто боролся с немцами, или с Советской властью трудно сказать. Народ был лихой. В Бежице действовал комендантский час. После восьми часов вечера патруль, без суда и следствия, мог расстрелять любого, не остановившегося и не предъявившего документы. А что уж там говорить про партизанские леса.
 Самое ценное, что унаследовал Вовка от отца, - отчество. Григорьевич. Что может быть ценнее для мальчика, как отчество порядочного и уважаемого человека. Уже лет с пяти соседи и друзья отца обращались к Вовке, как к Владимиру Григорьевичу. Ещё у Вовки была сестра Аня, старше на три года.  Жили они недалеко от вокзала, в двухэтажном доме по улице Гвардейской, на втором этаже. Вера Афанасьевна, Вовкина мать работала медицинской сестрой в хирургическом отделении районной больницы. Первые послевоенные годы были очень тяжелые, а тут ещё пришлось остаться одной с двумя малолетними детьми на руках. Квартиру пришлось сменить. Переехали в однокомнатную, в соседнем подъезде, на первый этаж.  Доплата за неё разошлась менее чем за полгода. Мать с Аней расположились в комнате, а Вовка облюбовал себе кладовую. При входе в квартиру был небольшой аппендикс, в котором разместилась кровать, тумбочка и стул. Позднее Вовка прибил несколько самодельных полок, на которых разместились его школьные принадлежности и книги. Книги он любил всю свою жизнь. Окружающие поражались его начитанности и эрудированности.  Он рос худощавым и щуплым. Невысокого роста, не широкий в плечах. Единственное, что не вязалось с его пропорциями, так это крупные от природы кисти рук. На первый взгляд можно продумать, что над такими, как он, более высокорослые и сильные должны показывать своё превосходство. Но как бы не так. Характер выковывается между молотом и наковальней. В кузнеце жизни наковальней служишь ты сам, а молотом окружающие тебя условности и законы. А то, что куется между ними и называется духом. Бойцовский дух, крепость и стойкость характера часто зависят от твердости наковальни. Вовка понял это ещё в самом раннем детстве. И когда кисти сжимались в кулаки, противник сразу понимал, что будет не лёгкий бой, а тяжёлая битва.
  После войны большинство домов по улицам Почтовая, Карла Либкнехта, Вокзальная и Гвардейская были построены пленными немцами. Двухэтажные дома располагались за железнодорожным переездом и вокзалом. Небольшие дворики с деревянными сараями образовывали обусловленную замкнутую систему. Между ними детская площадка. На ней и собиралась малолетняя блатата. В домах помимо подвалов были обширные бомбоубежища с выходами в смежные дворы. В них ребята собирались зимой и в любую ненастную погоду. Сюда приходили парни из расположенных вокруг частных домов, но они редко приживались. Вокзальщики жили бок о бок в квартирах. Вместе ходили в школу, вместе возвращались и также сообща проводили всё свободное время. Дрались и хулиганили. В непрерывных схватках и стычках закалялись и самоутверждались характеры. Независимость, чувство стаи и гордость принадлежности к своей группировки делали их сплочённой командой. Но с возрастом время проверяло и меняло каждого.
Компания была многочисленная. Брандус, Чмыт, Короб, Огурец, Кружаля, Сека, Мыца. У многих судьба оказалась трагичной. Мыца отсидел по тюрьмам и зонам около тридцати лет. Юрка Кружалин вообще чуть не сгинул в дисциплинарном батальоне. Отслужив год срочной службы, он за драку попал в дисбат. Эта та же тюремная зона только с воинской муштрой, и дисциплинарными издевательствами. По выходе из дисбата, осужденный возвращается дослуживать к месту прежней службы. Кружаля мог попасть в книгу рекордов Гиннеса. Он возвращался дослуживать три раза. Ещё сложней и трагичней оказалась судьба Гурика.
Вовка притягивал к себе своими противоположными качествами. Рассудительный, тактичный, находчивый, верный слову и делу в своей среде. В тоже время абсолютно без башенный по отношению к тем, кого считал своим противником.  Неукротимый и безжалостный в любой драке. В шестнадцать лет он стал чемпионом области по боксу в полулёгком весе. В то время в Бежице было три основных тренера по боксу. Баранов тренировал в спортклубе «Десна». В спортзале камвольного комбината Миронов. В БИТМЕ был тренером Александр Глушаков. Вовку заметили. Один из тренеров отметил не только его бойцовые качества, но в первую очередь организационные и воспитательные. В семнадцать с половиной лет Вовка уже тренировал ребят в хмызне. Так называли профессионально техническое училище. Вполне возможно, что он стал бы со временем выдающимся тренером. К сожалению, тренерская карьера оказалась короткой.  Как - то вечером он вступился за знакомого парня, которого тащили в отделение милиции бригадмильцы. Были в то время такие юные помощники милиции. Парня он отбил, но его запомнили. Подкараулили и попытались тоже забрать в отделение милиции. Опять отчаянная схватка. Он один, а их трое. Разбитые носы и синяки под глазами у них, и поломанные ребра у него. Подлечившись немного, Вовка разобрался с каждым из них поодиночке. Подстерег и в этот раз так же, как они пустил в ход не только свои кулаки. Бил ногами, и бил так же жёстко, как и они его. Были сломанные ребра, носы и уши. Дали ему за это два года. Сидел он на двойке. Так называли зону общего режима в Фокинском районе города Брянска. Оттуда он вышел признанным авторитетом. По его просьбе, встречающие его друзья, привезли кеды и спортивный костюм. Первые слова, которые он сказал при выходе из зоны:
 - Грёбаные большевики.
Почему он так сказал, за что стал непримиримым противником советских законов и системы поддержания правопорядка осталось неизвестным.  Гурик всегда жил по своим принципам и убеждениям. После выхода из зоны он стал жить ещё и по понятиям. Точнее по воровским законам. Витамин вспомнил один в какой - то степени комичный случай, который довольно точно охарактеризовал Гурика в соблюдении принципов тюремных законов. Второй срок он заработал за то, что потренировался в стрельбе по - македонски. Однажды после сделанной ему операции, Гурик сидел на лавочке возле своего дома. Сделал замечание какому - то наглецу, проходящему мимо, за то, что тот бросил окурок. По болезни не смог дать сдачи. Заскочив домой, Гурик схватил обрез, самодельный мелкашник и открыл стрельбу с двух рук.  Убить не убил, но шкуру попортил хорошо. Выйдя из тюрьмы после окончания второго срока, Гурик посетовал, что перед подсаткой он оставил у одной крысы своё вальё. (Так он называл оружие). Всё пропало пока он сидел. Витамин сказал, что может дать ему старый наган, который можно привести в порядок. Когда пришли домой к Витамину, выяснилось, что наган исчез. Витамин спросил у брата, куда пропало оружие. Брат ответил, что вчера вечером у него были друзья и возможно кто - то взял. Гурик спросил у Витамина, можно ли взять брата с собой, чтобы выяснить, кто из его друзей прихватил наган.  Получив разрешение, он тут же вызвал такси. С помощью брата нашёл похитителя нагана. Похититель сказал, что щёлкал курком на площади и дружинники отобрали наган. Гурик поинтересовался женат ли похититель. Получив утвердительный ответ, сказал: - Через два часа вещь должна быть там, где ты её взял. Если нет, сначала поимею тебя в присутствии твоей жены, а потом в твоём присутствии твою жену. Через пятнадцать минут незадачливый похититель плакал и каялся перед Витамином. Витамин пришёл к Гурику и сказал: - Вовка не нагоняй жути. Не стоит ржавый наган такого шума. На это Гурик ответил: - Я решение вынес, и исполню чего бы мне это не стоило. Но это твоя вещь, поэтому пока ты не утвердишь приговор, не имею права. Вот за такое остроумное и справедливое правосудие его уважали и в блатном и обычном мире. Он никогда не был жадным. Не тянул одеяло на себя. Деньги у него не держались. Угощая друзей, прогуливая и раздавая их, на все вопросы, откель такое богатство, отвечал просто, - нашёл. Третий срок Гурик отбывал в Коми, на зоне особого режима. Там в глухом лесу под присмотром автоматчиков он пять лет валил лес. Для сжигания веток и сучьев на лесоповале была яма метров десять на десять. Круглые сутки горел огонь в этой яме. Какой глубины она, и сколько метров пылающей золы было неизвестно. Когда кого – то надо было убрать его просто невзначай скидывали в эту яму. Никто никогда никого не искал. Выбирался момент, когда рядом не было охранников и на кого выпадал жребий жертвы вечного огня, сталкивался в огнедышащую массу. Лагерная администрация знала, что происходит и просто списывала сгоревших по акту, как результат несчастного случая. Гурик сумел выжить там со своим непростым характером, но именно оттуда потянулась за ним ниточка, приведшая к страшному концу. В письме было написано, что убили его по приказу вора в законе Бори Брянского. В молодости этого блатного знали под кличкой «Барыга». В тюрьму он попал за то, что выстрелил из обреза в глаз участковому. Участковый не белка. Выжил, хоть и остался одноглазым на всю свою оставшуюся ментовскую жизнь, зато с непорченой шкурой. Барыге дали пятнадцать лет. Короноваться с такой кличкой было как - то неприлично. Вот он и вошёл в историю уголовного мира под псевдонимом «Боря Брянский». Приближённая братва ещё называла его по имени отца. Глебыч. Жёсткость, переходящая в жестокость, была одной из его отличительных черт. Никто не мог ему перечить даже в малости. В русском языке уважаемого человека обычно зовут по отчеству. Если надо было подчеркнуть неуважение к кличке неуважаемого добавлялись обидные названия животных. Ходили слухи, что где – то на стене, той зоны, где отбывал свой срок Гурик, возникла неуважительная надпись. Барыга козёл. Была ещё одна неподтверждённая версия, что Гурику за пять лет ни разу не было грева с воли. Приписывалась такая заслуга Барыге. Поэтому и надпись появилась. И якобы Гурик сделал предьяву Барыге.   
Позже Витамин узнает конкретнее, как и за что убили Гурика, но это уже совсем другая история.

– Командир части, Вохмин, убыл для дальнейшего прохождения службы в Советский Союз. Заменился, так сказать. На замену прибыл новый командир. Высокий, стройный тридцатичетырехлетний майор. Выправка военная, но походкой и повадками смахивал на блатного. Сходство усиливалось выпирающей нижней челюстью и полусогнутыми в локтях руками. С первого взгляда было видно, что он не только готов отразить любую агрессию, но и мгновенно перейти в контрнаступление. Витамин немало повидал таких парней, в спорте и в уличных, дворовых компаниях. Но ещё было видно, что он, как опытный боксёр, довольно осторожен, сам себе на уме. В зубы сразу не заедет. Должность не позволит, а в обычной жизни, кто его знает, как он себя поведет.

                Не  миши,  а Миши.

В одной воинской части начальником продовольственного склада был грузин. При ревизии обнаружилась большая недостача различных консервов. Выходец из Грузии сказал, что съели Миши. На вопрос комиссии, как мыши могли съесть тушенку в жестяных банках, кавказец тщательно пытаясь выправить акцент пояснил:
   –Не миши, а Миши.
      –Командир—Миша, начальник штаба — Миша, замполит—Миша.
Вот они и съели.
Есть хотели все, но иногда даже генералам доставались крохи со столов прапорщиков. В плане воровства конечно. Если главным генералам на вполне законных основаниях дарили мерседесы стоимостью 300 тысяч марок раз в полгода за определенные услуги, то прапорщики и офицеры, не щадя живота своего, отбивали и денно, и нощно такие же бабки, а то и покруче. Изобретательности и находчивости в этом нелегком труде им было не занимать. Витамин тоже активно участвовал во всех вариантах жизни ЗГВ. Начиналось время, когда создавались состояния. Мало кто мог предугадать развитие событий. Хватали всё, что только можно было хапнуть. Прапорщик Лисовский отхватил «Волгу –У–У». Отвалил за нее одиннадцать тысяч марок ГДР. На тот момент это была удачная покупка. Через два месяца оказалось, что он сделал глупость большую. При объединении Германии марки ГДР меняли на западные один к одному из расчета четыре тысячи марок на члена семьи. Потом и этот барьер был отодвинут. Немцы меняли без ограничения, и через знакомых можно было обменять любую сумму. Но это будет в начале июля, а на тот момент два бойца круглые сутки шидорасили (по выражению Лиса) автомашину. За месяц они сделали из нее конфетку. Ни дырочки, ни ржавчинки. Покрасили краской, используя кислородный баллон. Затем Лисовский еще неделю проводил физзарядку всему взводу с машиной. Выглядело это так. В 6.30 подъем, и двадцать солдат бархатными тряпками (теми, что начищали бляхи и пуговицы) вручную полировали машину своего командира.
Лисовский не жалел о том, что потратил такие деньги на машину. Он пятый год находился в Германии и за это время наворовал более чем достаточно. А тут ему еще подфартило за счет энергичной деятельности Витамина по наведению порядка на территории части.
Витамин несколько дней убеждал нового командира в том, что пора территорию привести в порядок. Для этого в первую очередь надо вывезти на свалку лопасти от вертолетов, вкопанные вокруг клуба. Наконец командир дал свое согласие. Витамин договорился с немцем о сдаче алюминия. И тут Лисовский подсуетился, опередив Витамина на один день. Выдернул краном и вывез все. Как ни бушевал Витамин, но поезд ушел. В следующий раз Лисовский утер нос Витамину с углем.
Каждый месяц Витамин заказывал в КЭЧ Франкфурта на Одере вагон угля. Пятьдесят пять тонн. Взявшись за наведение порядка на территории, он предложил командиру весь деревянный хлам, доски, бревна от разобранных складских помещений, а также спиленные деревья свезти к котельной и сжечь. Так чтобы не было никаких следов варварской деятельности. Для этого надо было только два бойца с бензопилой, чтобы пилить привезенные дрова. Какую бы аэрофотосъемку потом не проводило Люфтваффе, ничего доказать будет нельзя. Котельная топилась побочным сырьем, экономия была громадная. Уголь списывался. В результате у Витамина буквально через несколько месяцев на складе скопилось больше сто тонн излишков. Уголь был в брикетах. Бойцам очень удобно было набирать уголь не только в кузов машины, но и в бумажные мешки.
Заезжает как–то Витамин к своему доверенному лицу немецкой национальности, чтобы слить с водителем лишний бензин, а там прапорщик Лисовский, попыхивая сигаретой, руководит разгрузкой его угля. У Витамина от подобного свинства аж дыхание перехватило, но ум и выдержка ему не изменили. Он сделал паузу, чтоб прошел спазм и не случился сердечный приступ у Лисовского. Но тому было, похоже, глубоко начхать на заботу о его здоровье Витамина. Так как машина была почти разгружена, он бочком, как краб, протиснулся мимо и забрался в кабину. Полдня Витамин с ним не разговаривал, а вечером, когда пошёл проверять угольный склад, увидел улыбающуюся круглую физиономию, выглядывающую из–за угла казармы пожарного взвода. На свирепый взгляд Витамина Лисовский препротивно замяукал. Наглая кошачья морда скрылась, взамен появилась рука с бутылкой «Наполеона». Естественно, что одной бутылкой разбор не закончился.
За счет поставок угля немцам со склада Витамина, кормилось добрая половина численного состава части.  Солдаты набивали по ночам бумажные мешки и выносили за забор. Их, этих мелких воришек, Витамин никогда не обижал. Немцы платили за один мешок от двух до пяти марок. За ночь солдаты набирали и выносили до ста мешков, получая, соответственно, от двухсот до пятисот марок. Причем делалось это не за одну ночь. Сначала затоваривались мешки и прятались. В основном на хоздворе в соломе, а затем переносились за забор, куда подъезжали немцы на машинах с прицепами.
     Витамин помнил, как сам в далекой юности, ещё в школьные годы, разгружал рыбу на хладокомбинате. Картошку и помидоры на овощной базе, уголь и шпалы, когда отбывал воинскую повинность. Именно отбывал, а не служил. Из военкомата Витамина направляли в школу младших армейских специалистов Военно Воздушных Сил. За два дня до отправки в армию он вдвоём с приятелем подрался с подвыпившей компанией из семи человек. Двое из этой компании попали в больницу. До выяснения обстоятельств, Витамина оставили до особого распоряжения. Так в военкомате называлась пауза для тех, кто находился под следствием. Через две недели пострадавших выписали из больницы, а Витамина вместо ВВС отправили служить в железнодорожные войска. Служил он полтора года писарем в штабе, но первые четыре месяца пахал как папа Карло, таская шпалы, забивая костыли и укладывая рельсы. Как молодому бойцу ему приходилось совмещать эту работу с чисткой картошки до двух часов ночи, а в пять часов утра поднимали на мытье полов в палатке. Правда, мытьем это можно было назвать условно.
Армейская взводная палатка, в которую поселили Витамина после принятия присяги с десятком таких же количеством салаг, была капитальным сооружением с железной печкой и дощатым полом. На улице грязь непролазная, и всё тащилось в палатку. Поэтому каждое утро молодое пополнение проволочными терками, скребками, топорами и лопатами соскабливало эту грязь и сверху поливало водой до первозданной чистоты. Это напоминало мытье туши свиньи после термообработки огнем паяльной лампы.Чернота и грязь соскабливались, и сквозь пар и воду проступала желтизна и белизна. У Витамина были планы поднять восстание, но, во–первых, его никто не поддерживал из своего призыва, и он сам не видел никого, кто мог бы прикрыть ему спину, а во–вторых, он понимал, что силы неравны. На десять человек молодых, вечно голодных, измученных недосыпанием солдат, приходилось почти в два раза больше черпаков и стариков. Витамин за три месяца похудел на шесть килограмм. В армию он был призван при весе 74 кг, без грамма жира. Мышцы имеют особенность уменьшаться в размерах и терять в весе. Не помогали даже кратковременные поступления больших объемов питательных масс. Так однажды ему с двумя такими же разнорабочими выдали мешок третьесортной серо–коричневой муки для оклейки бумагой гипсокартонных панелей взводной палатки. Бригада из трех новобранцев в кратчайшее время смогла пол мешка израсходовать на блины, которые пекли тут же, на буржуйке. Заедали блины луковицами, как яблоками. За четыре месяца вес Витамина уменьшился до 68 килограммов, но не уменьшилась сила духа.
Однажды, будучи в наряде по кухне Витамин получил по физиономии. Повар армянин дал ему пощечину за нерасторопность. Витамин схватил длинный нож для разделки мяса и погнал всех, кто там находился на тот момент, к выходу. При разборе полетов он заявил заседавшей тройке; – командиру роты, старшине и замполиту, что вырежет ночью половину личного состава роты, если его ещё кто–нибудь тронет первым, или поступит с ним несправед¬ливо. Вот за эти слова замполит отвез его из палаточного городка близ деревни Зыколино в Красный Бор, на место постоянной дислокации батальона, в гарнизон. Там в штабе Витамин без утайки рассказал причину конфликта и заявил, что добровольно пошёл служить в ряды Советской Армии, чтобы овладеть воинскими навыками и до конца жизни служить великому многонациональному Союзу, а не затем, чтобы какая–то черно..опая скотина била его по лицу, унижая как защитника Родины. Попирав честь бойца и человеческое достоинство гражданина Союза Советских Социалистических Республик.
Командование части, пораженное пафосом и благородством выступления, сразу поняло, что такого бойца лучше иметь союзником, чем врагом. Протестировав его на умственные способности и убедившись, что он действительно, как говорит, так и думает, и думает, как говорит, а если думает не так, то значит хитрее, чем кажется, решило оставить поближе такого бойца, чтоб беды не было.
Как раз в это время писарь строевой части штаба вступил в бане в близкие отношения с одним прапорщиком–гомосексуалистом. Любовь была продажной за бутылку водки и килограмм конфет. Вот это–то больше всего возмутило начальника штаба. Как он сказал впоследствии: - «Я понимаю, если душа тянется, если к этому есть склонность, но продаваться за деньги и угощение, — это уж слишком. Так он, пожалуй, и Родину продаст и нас всех вслед за ней. Прапорщика уволили, чтоб другим неповадно было, а писаришку перевели кочегаром в баню. Туда, где и произошло грехопадение.
Витамин со своими моральными принципами как нельзя лучше подходил на освободившуюся должность. Вдобавок у него оказался красивый почерк и вообще много талантов, которые разовьются и будут очень полезны в армейской среде.
Почти полтора года он помогал увеличивать отпуска и командировки своим товарищам разнообразными приписками, снабжал липовыми увольнительными, телеграммами, справками, любыми документами всех, с кем честно делил тяготы и лишения армейской жизни. Научился подделывать любые подписи. Перерисовывать и переводить печати. Участвовал во всех мероприятиях и попойках любой роты, взвода, подразделения. Любили его не за то, что он делал махинации и покрывал любые опоздания и просчеты отпускников, а за размах души, бескорыстие и бесшабашность. Куда бы его ни приглашали, он никогда не шел на халяву. Всегда находилась бутылка водки или вина, пачка чая или флакон одеколона. Цель его была не напиться, а пообщаться, пошутить, подурачиться, найти приключений на свою... голову.
Он искал веселья и родственную душу. «Веселись, юноша, в дни юности твоей». Часто эта веселость своей чрезмерной бестолковой энергией ломает запретные барьеры и тогда надо идти долгими обходными тропинками, чтобы выйти опять на твердую надежную дорогу. Ему часто приходилось пробиваться сквозь непролазные дебри, чтобы опять обрести свой путь. Многое он испытал, многое испытывало и его. Время и расстояние, боль утрат и радость находок, искушения и стойкость духа, соблазны и запреты. Были двери, которые распахивались перед ним от одного его взгляда, достаточно было желания, чтобы войти, но не все барьеры он переступал. Почему он не заблудился в пути? Наверное, потому, что по большому счету не делал подлостей, не мстил, а старался всегда поступить по справедливости.
И сказал Экклезиаст: «Мужчину одного из тысячи я нашел, а женщины между всеми ими не нашел».
Шло время, друзья уходили другими дорогами, встречались новые. На то она и жизнь, чтобы не стоять на месте. То, что «горче смерти женщина» Витамину в будущем предстоит убедиться не один раз. Будет он попадать в хитросплетенные сети, выбираться из силков и пытаться разбить оковы. Много преград и препятствий запланировано на его пути, но, как нить Ариадны, альтруизм и жизнерадостность будут вести его верным путем.  Духовность, а не религия, подпитываемая эзотерическим понятием, что он всего лишь игрок на сцене жизни, делала его неуязвимым в любых передрягах.
Когда он в конце службы самовольно съездил к другу на свадьбу и попал за это в штрафную роту, он и там не пропал. Именно в штрафную роту, а не дисциплинарный батальон. Почти каждый день, три длинных месяца, двенадцать километров утром на машине, а чаще пешком на лесоповал и столько же вечером, с топором на плече.
Опять палатка, железная печка, вонючие портянки и штаны, развешанные вокруг печной трубы и по спинкам кроватей. Два месяца переслужил. Отпустили его тогда за три дня до Нового года, когда он уже всем надоел и в штрафной роте.

                РОДСТВЕННЫЕ ДУШИ.

Здесь, в Германии, он иногда, глядя на зарвавшихся и совсем уже обнаглевших солдат, думал.  Вот вас бы, волки тряпочные, закинуть в сорокаградусный мороз в лес погреться с топором, и с пачкой «Беломора» на десять человек. Но, понимая, что время не то, да и пацаны не те, он, следуя выражению, «кто ест один, тот давится», никогда не ел в одну харю и относился к происходящему по–философски. Может поэтому многие за глаза называли его пофигистом и даже в рифму покруче.
С таким же пофигистом Витамин столкнулся в первом городке. Они одновременно подошли с разных сторон к КПП. Так как оба считали себя интеллигентными людьми, каждый приостановился, желая пропустить встречного. Секунду замешкавшись, одновременно шагнули вперед, и тут в узком проходе, возле вертушки, сработал принцип двух баранов на одном мосту. Одна и та же мысль промелькнула в обоих, лбах: - «Проскочу». В следующую секунду с осознанием, что нахальный встречный тоже так думает, пришла другая мысль, как у того водителя «КамАЗа» перед заметавшимся «Запорожцем»: - «У меня не проскочишь». Эта мысль оказалась тоже неверная. Пофигист–прапорщик вспомнил чью–то мать, а Витамин гаркнул: «Куда прешь, как на буфет с пивом, толстый?». Прапорщик, хоть и был на тот момент в талии шире чем в плечах, гордился своей выправкой и бравым видом. Сначала он опешил от такой наглости. И от кого. От какого–то гражданского, причем на его же собственной территории. Выждал секунду, хотел ринуться в атаку, но что–то остановило его. Что? И тут до него дошло.
- Ты где этим словам научился, - задал он вопрос.      
- Тебе скажи, и ты туда захочешь, - прозвучало в ответ.
Слушай, – ещё больше изумился Чмарин, такова была фамилия пра¬порщика, –  что–то мне твой базар знакомый.  Так только у меня в кабаке выражались.
- Так выражались не в твоем кабаке, а в ресторане «Журавли», – проз¬вучало в ответ.
 - Так, ты что из Брянска?
- А что, разве есть ещё где–то ресторан с таким названием?
Бурное объяснение перешло в бурное братание. Анатолий Владимирович Чмарин был начальником гарнизонной столовой. Трудовую деятельность после кулинарного училища он вместе с братом–близнецом начинал в ресторане «Журавли». Какое - то время он был заведующим производством ресторана. Затем стал директором другого ресторана «Охотник». И уже оттуда ушел в армию на двадцать пять лет. Братья были старше Витамина на два года и по стечению обстоятельств не оказались в ресторане за одним столом. Зато здесь по случаю неожиданной долгожданной встречи был устроен торжественный обед, плавно перешедший в ужин.
Утром Витамин попробовал сбежать в свою часть. Не тут–то было. Чмарин вызвал дежурного по части и дал указание отправить телефонограмму на инженерные склады, что их начальник АХЧ задержан до выяснения личности, обмена опытом, ревизии и оказания помощи. В общем, жив–здоров и передает привет жене и сослуживцам. На третий день Витамин небритый и опухший в сопровождении хлебосольного земляка появился дома. Здесь ситуация повторилась с той лишь разницей, что Чмарин на ночь оставаться категорически отказался, объяснив, что у него строгая жена, он её очень любит и она запрещает ему ночевать где–либо кроме дома. Вот когда она уедет через месяц в отпуск, он будет посвободнее.
Посвободнее оказалось ящиком шампанского «Граф Люксембург». Ровно через месяц земляки–пофигисты праздновали отъезд строгой жены Чмарина и вспоминали ресторан «Журавли». Чтобы не беспокоить продавцов гарнизонного магазина каждые полчаса, взяли сразу ящик. Когда ящик закончился, они стали пить всё, что попадалось в квартире. На следующий день Чмарина отвезли в госпиталь города Франкфурт на Одере, так как в местном госпитале реанимации не было. Витамин приехал к нему через два дня.
Он внутренне похолодел и прослезился, когда попал в палату к Чмарину. Толя лежал желтый с синими кругами под глазами, опутанный какими–то проводами, трубками, склянками и мензурками. «Всё, – еле слышно прошептали его фиолетовые губы, – был там, по какой–то трубе вниз скатывался, светло, хорошо, спокойно, еле–еле выкарабкался обратно. Давай быстро отпрашивайся дома, скажи, что за мной надо ухаживать. Бери выпивки побольше, закуски хватает, медсестер хорошеньких тоже тьма. Палату тебе какую захочешь подберу.
Чмарин всегда подкупал своей добротой, готовностью выпить, в любой момент стащить что угодно и откуда угодно из своей части, или чужой, причем не всегда ради денег. Часто просто потому, что ему так хотелось. Пофигисты оказались родственными душами. Что один, что второй могли снять с себя последнюю рубашку. Эта черта — не жалеть ничего — оказалась подтверждением поговорки «простота хуже воровства». Впоследствии они сумели раздать, раздарить и разбазарить большую часть того, что заработали, сволокли и продали немцам из воинских частей. Чмарин продержался дольше не потому, что был прижимистей, а потому, что был более запасливый и зажиточный.
Из Германии он уедет на полтора года позже Витамина. Его часть прямым эшелоном с оставшимся имуществом будет отправлена на Дальний Восток. То, что не надо было немцам из армейского имущества, распродали дальневосточникам. Чмарин в Германии за пять лет насобирал пятитонный контейнер воинских трофеев. Этот контейнер с эшелоном проследовал к дальнейшему месту службы. В нём не было ничего скоропортящегося, поэтому Чмарин повесил на него второй замок, а ключ намеренно потерял. Чтобы не искушать себя и не отвлекаться на ревизии, вдобавок заварил контейнер электросваркой. Второй пятитонник он решил полностью загрузить образцами флоры и фауны Дальнего Востока. Изучив Красную Книгу, он понял, какая назрела проблема. В скором времени от многих редких животных и растений Дальнего Востока останутся лишь названия. От горечи будущих невосполнимых утрат он рьяно бросился запасать хоть что–нибудь на память. За два года он умудрился так набить второй контейнер, что в нём не только яблоку, зернышку негде было упасть. Тут были шкуры гималайских медведей, струя кабарги, барсучий жир, рога и копыта маралов, бочка с красной рыбой и папоротниками, икра и многое другое.
Чмарин был типичный представитель славного отряда прапорщиков. Все анекдоты, которые придумывали солдаты, наблюдая за их жизнедеятельностью, и которые прапорщики сами про себя с удовольствием рассказывали, в большей степени относились к нему. В обычной жизни он был умным мужиком, прекрасным семьянином, но стоило ему надеть форму и выйти на службу, как он тут же перевоплощался. Возникало какое–то раздвоение, как в повести Pоберта Льюиса Стивенсона «Странная история мистера Джекила и мистера Хайта». Этот психологический феномен не раз отмечался в мировой литературе, но в истории возникновения, становления развития прапоризма — это отдельная глава. Такие деятели как Фрейд, Кант, Ламброзо маму родную продали, только бы оказаться в наше время и исследовать хоть одного прапорщика. Ведь не поддается объяснению такой случай, которым гордятся все прапорщики, что при проверке рентгеном мозга среднестатистического прапора были обнаружены всего две извилины, да и те, как впоследствии оказалось, образовались от ношения фуражки. Не один ученый мог бы получить Государственную, да что там, даже Нобелевскую премию за фундаментальный вклад в развитие психоанализа и роли института прапорщиков в истории человечества. Если бы политологи, статисты, экономисты, психоаналитики всерьез занялись проблемами прапоризма, то не только Советская Армия, но и весь Советский Союз с семидесятых годов XX века вполне возможно пошел другим путем, соответственно и весь мир. Ведь большинство генералов вышло из прапорщиков. Чмарин часто с горечью говорил: «Эх, не повезло немного, будь я чуть–чуть тупее, уже давно был бы генералом».
Как правило, в генералы пробивались наиболее упертые, жуликоватые и хитрые особи, а хитрость никогда не говорила об уме. На языке военных академий это качество называется военно–тактическим учением. Во всех академиях ему придана особая роль. Куда там прапорщику среднего ума додуматься торговать действующими кораблями по цене черного металлолома, боевые самолеты сдавать как цветной металл. Заключать такие контракты, что никакая следственная комиссия десятилетиями не сможет разобраться, куда же ушло и растворилось имущество и вооружение из частей и со складов. А как ловко они умеют организовать теракты на своей же территории. Устроив сезонную распродажу на 99%, одним процентом устроить такой взрыв, что в округе все стекла повылетают, а комиссия признает, что всё имущество рвануло одновременно.
Это возможно только когда мозг вообще без извилин. По восточной философии — отсутствие разума как раз и есть высшая форма разума. В христианской трактовке словами Экклезиаста эта философия выражена еще проще: «И познал я, что нет никакого преимущества мудрости перед глупостью».
Вот это высказывание и взяли на вооружение прапорщики семидесятых, которые стали генералами девяностых. Это в равной степени относится к армии, экономике и политике. Они создали эпоху под названием «10 лет, которые потрясли (и перетрясли) весь (наш) мир».
Могучая, противоречивая страна со своей неповторимой историей. Самое страшное то, что сложившиеся с детства понятия «широка страна моя родная» и «непобедимая и легендарная, в боях познавшая радость побед» разваливались, как карточный домик, а на их месте возникал хаос. Витамин был вольнолюбивой и в чем–то неуправляемой личностью со своими прибамбасами и заскоками, но он был октябренком и гордился этим. Будучи пионером, читал хорошие нужные книги, а не триллеры и детективы. Смотрел классные правильные фильмы, а не эротику и боевики. Позже в комсомоле он столкнулся с лицемерием, показухой и очковтирательством. Но ведь в тех же самых книгах и кинофильмах он видел, что любую идею, любое движение можно испоганить. Люди разных уровней, вернее с душами, пришедшими из разных уровней, объединяются в одном времени, на одной земле, в одной стране. Нельзя судить по исключениям обо всех.  После одного случая, ещё в школьной комсомольской организации Витамин подумал, а как бы выкрутился, к примеру, Александр Македонский, если бы пропил и прогулял взносы своих товарищей по Македонской фаланге? Побежал бы клянчить у отца или подбил бы товарищей ограбить соседнюю область, чтобы погасить растрату. Как разбирали бы Таис Афинскую на комсомольском собрании за аморальное поведение? Такие мысли приходили в голову позже, В коммунистической партии ему было просто жалко тех дурачков, которые лезли туда в надежде пробиться наверх. Все ниши были заняты и давно распределены. Сам он позднее, в более зрелом возрасте, вступил в ряды КПСС  потому, что действительно на тот момент верил в то, что проповедовали. Думая о духовном, он столкнулся с бездушием и формализмом. Его отец, простой водитель, гордился, что его, человека с нелегким прошлым, приняли в партию. Поначалу и Витамин гордился, пока не побывал на скучнейших партийных собраниях, не стал изучать материалы съездов и смотреть выступления ЦКистов. Сидя на собраниях, он представлял, как бы Спартак, его любимый герой, возглавляя съезд восставших рабов, долго и нудно рассказывал об истории гладиаторских боев, докладчики Крис, Эномай, Борторикс, сменяя друг друга, говорили об интернациональной выручке и устранении межнациональной розни. Эвтибида выступала с вопросом о роли продажной женщины в антирабовладельческом движении. Красс и Помпей о статусе римского правосудия. Как, подытоживая все сказанное, Спартак в заключительном слове призвал бы к эффективности, сознательности и принятию воспитательно–профилактических мер против Рима. Затем открытым голосованием решать, каким курсом идти дальше. В общем, муть голубая. Вера, сплочённость духа, общая цель — вот что объединяет людей, а не какая–то партия с её вождями, всесоюзными дедушками и отцами народов. Про дедушку Витамин вспомнил вот почему. При поступлении в первый класс он обратил внимание на портрет лысого с небольшой бородкой человека, украшенного галстуком в горошек. На его вопрос, мама сказала, что это дедушка Ленин.  На второй вопрос Витамина, как заслужил такое почтение дед какой - то Лены, мама рассмеялась и сказала, что это общий дедушка всех детей нашей страны. Чуть позже, когда Витамина приняли в октябрята и прикололи на грудь красный значок с изображением кучерявого мальчика, он узнал, что этот дедушка в его возрасте каждое утро переплывал реку Волгу. Витамин начал плавать три года назад, когда ему было пять лет и на тот момент считался лучшим пловцом в своей возрастной категории на берегах реки Тургайки. Он твёрдо решил пойти по пути дедушки Ленина. Но дело было осенью, и вода в реке была холодная. Один раз он переплыл Тургайку и простудился. Зато не ходил в школу целых три дня. За это время он узнал какой ширины река Волга. Был поражен здоровьем дедушки Ленина. Переплыть Волгу это одно, но ещё не заболеть после этого, не отлынивать от школы и стать вождём мирового пролетариата совсем другое дело. Витамин частично пошёл по пути кучерявого мальчика. Первый класс закончил с отличием и получил за это похвальную грамоту. И это было хорошо, потому что хвалить его кроме как за выдающиеся знания, было не за что.

                ВИДЕНИЕ РОДНОЙ ЗЕМЛИ.

  Когда – то, в детстве, Витамину посчастливилось увидеть срез родной земли. Строители выкопали котлован. Дал ли указание начальник, чтобы стенки были идеально ровными или кто–то из копателей был раньше штукатуром, а может, просто имел дар видеть и раскрывать во всем красоту, Витамин не знал и не думал об этом. Когда он увидел огромную яму метров пяти глубиной с гладкими отвесными стенами, то просто застыл от восхищения. Он кубарем скатился по одной из лестниц и как в музее стал ходить вдоль стен. Наверняка основная работа была сделана экскаватором, но доводка была ручная. Как в любом ручном труде здесь присутствовала часть души творца. Недоступная обычному взгляду, но всегда ощущаемая душой того, кто наслаждается красотой сотворенного.
«Каждый труд благослови, удача!». Такую фразу в полной мере можно было применить к этому случаю. Отшлифованные дождями стены котлована переливались, мерцали и матово поблескивали в розовых лучах восходящего солнца. Как будто тяжелая разноцветная штора висела на окне родной матушки–земли.
Витамин видел в одном доме подобные шторы: темные снизу, постепенно светлеющие кверху, окаймленные золотыми полосками. Здесь всё было также, только в перевернутом виде. Зазеркалье. Золотистые лужицы у основания вертикального среза отражали светлые внизу породы песчанника, несущие на себе различные по цвету породы земли. Сначала коричневые. Затем темно–красные полосы глины становились оранжевыми, желтыми, светлели, чтобы смениться широким серым поясом суглинка, венчаемым в самом верху мощным пластом чернозема. А дальше желтела и зеленела в золоте солнца трава.
Редкая удача увидеть такое. На всю оставшуюся жизнь в память Витамина врезалось этот видение. Когда при нем начинали говорить о любви к Родине, о том, что надо прививать патриотизм, учить оценивать природу и дорожить своей Землей, он думал, не так, всё не так, ребята. Не надо этому учить. Надо это увидеть. Нам часто дается знание свыше. Также как умение дышать и плавать. Но человека учат ходить, бегать, а потом начинают учить как правильно дышать. Потом он учится убегать и затаивать дыхание. А нужно ли? Надо понять и осознать, что тебе дается? Через видение красоты, обрести мудрость поколений. Этот срез не просто Родная земля. Это история твоей земли, той страны, где ты родился и вырос. Пласты истории наслаиваются один на один и создают прочную основу. Необъятный фундамент для верхнего благодатного слоя. Может и есть где–то в мире подобное строение почвы, но нет такой земли, пропитанной кровью, потом, мыслями и чувствами древних ариев, скифов, сарматов, финно–угров и славян. Татары и башкиры, многочисленные племена русов, кавказцев и азиатов в тектонических битвах сближались и наслаивались в одну общность, одну землю. Имя этой Земле — Россия.
Вот только что сажают на этой земле. Зерна свободы всегда прорастали в вольные хлеба добра, красоты, мудрости и взаимопонимания. И так должно дальше быть. Но чей замысел? Чья злая воля, руководит теми руками, которые засевают нашу землю в последние годы? Десятилетия, которые потрясли наш мир? Что вырастет в будущем на этой земле? Золотые колосья или густой бурьян, сочная зеленая трава или верблюжья колючка, которую потом будет катать по выгоревшему песку залетный ветер, сцепившимися шарами перекати –поля. Все зависит от нас. Если мы сольемся в одном ростке, пусть он будет чем–то похож на американскую секвойю, на африканский баобаб, на азиатскую чинару или ливанский кедр, но это будет Россия. Только на такой земле, как Русь, это возможно.
Совсем другое впечатление осталось в памяти Витамина о земле Германии. Он не видел среза чужой земли. Другая картина привлекла его внимание. Желто–серое поле, чернеющее к центру. На свой вопрос почему?  Он услышал такой ответ. Во время последней войны, из России, эшелонами вывозили землю. Да и совсем недавно фурами и вагонами в Европу везли торф и чернозем. Сказать, что это торговля своими потрохами? Нет, конечно. Торговля потрохами — это торговля газом, нефтью, углем, металлом, минералами. А торговать землей все равно, что торговать своим телом. Если ты считаешь, что в твоем теле есть что–то лишнее или то, что ты можешь продать в трудную минуту, чтобы выжить, поддержать жизнедеятельность всего организма, можешь это сделать. Но не тело. Продашь тело, — будет ущербной душа, ущемленная корыстью и стяжательством. Продажа потрохов ради удовлетворения кратковременных животных инстинктов тоже не дело. Это называется - сработать на унитаз. Именно унитаз вдохновляет на подвиги многих генерал–прапорщиков. Они не понимают, что жизнь устроена так, что не только их дела, но даже память об их деятельности, и если не дети, так внуки тоже пойдут на алтарь этого унитаза. Так, о чем можно говорить? О каком воровстве имущества, которое все равно будет брошено и разграблено в оккупированной стране. О какой новой идеологии можно рассуждать. Если раньше за эту землю умирали. Брали с собой в дорогу ладанки с горстью родной земли. Где–то в горячих точках боевые части до сих пор защищают Родину. Офицеры и прапорщики, отстаивая честь мундира, не жалеют своих голов. Здесь же происходит совсем другое. Не то чтобы алчность завладела умами. Безверие в завтрашний день, в безнаказанность породили такой бардак. Понимание того, что возвращаются не в один общий крепкий дом, называемый Союз Советских Социалистических Республик, а в какие–то избушки и квартирки заставляло соревноваться друг с другом и с самим собой в воровстве и махинациях. Вот это и многое другое проходило на глазах Витамина. Перегон машин, рэкет и бандитизм на дорогах. Взятки и вымогательство полиции, пограничников, таможенников, гаишников, чиновников. Страна разлагалась. Строились пирамиды и прорабатывались кидальные варианты, разборки и политическое сутенерство. Во всем предстоит поучаствовать Витамину, кроме политики. На любые предложения вступить в какую–то партию, примкнуть к какому–либо движению он отвечал: «Мое время еще не пришло». Так же, как и представителям различных сект, вероисповеданий и бандформирований. Хотя он не всегда оказывался в центре событий, но имел самое непосредственное отношения ко всему происходящему вокруг него.
- А иначе, зачем на Земле ты живешь, – любил напевать Витамин в водовороте критических ситуаций.

                РЕЛИГИЯ – ОПИУМ ДЛЯ НАРОДА, ИЛИ ПРИХОТЬ ПРОДВИНУТЫХ.
Через открытую границу ринулись толпы желающих заработать. Восточная валюта деревенела, а западная быстро поднималась в цене. Известные эстрадные артисты сменяли друг друга в клубах и гарнизонных домах офицеров каждую не делю. Появлялись подозрительные личности, выдающие себя за экстрасенсов и народных целителей, всевозможные гадалки, прорицатели, представители религиозных сект, кружков и обществ. Вся эта пестрая смесь никак не могла проскользнуть мимо внимания Витамина. Сначала он обратил свой взор к официальной религии. На КПП устроилась жена какого–то прапорщика из соседней части. Высокая, стройная украинка с большими, черными глазами и тяжелой косой не могла не привлечь внимания. Офицеры и прапорщики заигрывали и пытались познакомиться с ней. Витамин увидел в руках у нее библию. Разговорились. Она оказалась верующая. Витамин тоже верил в Бога, но по–своему. Поклонов не бил, постами и молитвами себя не изводил, но Бога боялся и всегда каялся по - тихому, когда грешил. Витамин навел справки насчет Гали. Так звали хохлушку. Оказалось, что она дама высокой устойчивой морали, или моральной устойчивости. Командир взвода охраны ухаживал за ней целых две недели и по слухам куда–то даже уезжал с ней на дежурной машине. Витамин осторожно, как бы случайно, расспросил у него с какой целью был сделан внеплановый выезд на оккупированную территорию. На наводящие вопросы молодой лейтенант сказал, что раздевал её только до пояса. Дальше ни – ни. Не дала.
–Эх, ты, молодо – зелено,– сказал Витамин,– если даму раздеваешь до пояса, то начинать надо с ног, а не с головы.
 Так как в силу специфики своей деятельности ему приходилось по десять раз в день проходить через КПП туда и обратно, отношения с Галей всё больше теплели. Каждый раз он задерживался на проходной чуть больше, чем требовалось. Беседы о Боге, вопросах вероисповедания, о любви к ближнему всё больше сближали и объединяли их.
 Раз мы стали на путь духовного очищения, то удары ниже пояса ближним, а тем более своей сестре наносить нельзя., – подумал Витамин.
Ну и зря! – Подумала Галя. При встречах глаза у неё блестели, и на губах всегда играла приветливая улыбка. Однажды она сказала Витамину:
– Скоро Пасха. Вы везде бываете, у вас свободное передвижение по всему городу. Наверняка знаете, где у немцев поблизости находится церковь. Надо сходить на службу и посвятить куличи и яйца.
- Весьма резонно и правильно – согласился Витамин, - как с куличами не знаю, а яйца обязательно.
 Он знал, где в окрестностях находятся все богоугодные и богопротивные места. Съездил в Кирху, богоугодное место, и узнал, когда будет служба. Пасха у немцев была на неделю раньше православной. Витамин рассказал Гале об этом и назначил ей встречу в следующее воскресенье. В назначенное время Галя подошла к дому Витамина. Витамин посмотрел в её сияющие глаза, затем медленно перевел взгляд ниже. Белая рубашка, застегнутая темной брошью, черная кожаная куртка на блестящих молниях, черные джинсы на широких бедрах казались галифе военного покроя сороковых годов. Не хватало только высоких сапог, а так вылитая арийка второй мировой войны.
Немцы будут в отпаде,– только и мог вымолвить Витамин.
Немцы действительно онемели, когда возле костела остановились старые, потрёпанные Жигули и из них вышла высокая, стройная женщина, как будто сошедшая с экранов фильмов времен второй мировой войны, с лицом обложки рекламного журнала. Кольца в ушах. Макияж. Сопровождающий её мужчина выглядел современным солидным бюргером. В темно–сером костюме, светлой рубашке с расстегнутым воротником. Прихожане не отличались таким изысканным вкусом. Мужчины в одинаковых черных костюмах, белых рубашках с галстуком. Женская часть тоже почему–то в черно–белых тонах. Черные юбки и белые блузки. И всё. Даже прически были какие–то одинаковые. Гладко зачесанные, аккуратно уложенные волосы, не то, что у Гали. Толстая коса, уложенная, как корона вокруг головы, вызывала немое изумление. Ещё больше прихожане изумились, когда узнали, что пришельцы не говорят не то, что на местном диалекте, а вообще не разумеют по–немецки. Галя так и ответила на вопрос руководства кирхи: - Вас их волен?
 – Мы не разумеем.
Витамин молчанием подтвердил, что согласен с Галей. Быстро нашлась учительница русского языка из прихожанок, которая выяснила, что хотят русские. Все присутствующие очень обрадовались, когда уяснили, для чего нагрянули варяги. Гостей провели в зал и усадили вместе со всеми на простые деревянные скамьи. В немецкой церкви нет росписи, пышной резьбы и золота. Обычный зал, трибуна для выступления пастора, добротные широкие скамьи с мягкими спинками и сиденьями. Единственным украшением были витражи. Пастор взошел на трибуну и начал свою проповедь. Хотя Витамин почти ничего не понял, но выступление произвело на него приятное впечатление. Чувствовалось, пастор говорил о хорошем, немного с юмором, потому что прихожане иногда смеялись. Казалось ещё немного и раздадутся аплодисменты. Затем все встали и запели. Витамин с Галей тоже встали. Кто–то сзади и сбоку протянул им библию на немецком языке и показал псалом, который исполнялся. Витамин сказал:
–Давай, что ли хоть рот открывать.
 Галя приняла сказанное всерьёз и начала усиленно, как рыба, шлепать губами. Витамину пришлось подпевать ей на языке немых, очередной раз, убеждаясь, что инициатива всегда наказуема. Немцы давились от смеха. Пастор с грехом пополам закончил свое выступление. Роздал прихожанам по какой–то пресной печенюшке.  Пригласил Галю с Витамином в отдельный кабинет. Там цель визита была дополнена пикантными выражениями. Галя сказала:
- А когда вассер, воду, будем лить на яйки.
 На вопрос Пастора – Варум? Она сказала: – на пасху кулич и яйца надо святить, а не печенье есть. Пастор через училку–переводчицу наконец–то понял истинную цель визита. Он объяснил, что у них так не делают, а если уважаемые русские гости желают, то в следующее воскресенье, на русскую пасху он приглашает их, и всех желающих сюда. Здесь для них будет организован праздник. Витамин с Галей оповестили всех знакомых в частях гарнизона. Следующий воскресный день кирха была полна русскими жителями города Фюрстенвальде. Витамин с Галей на правах старожилов и организаторов представляли вновь прибывших пастору.
На этот раз немцы постарались. Они пригласили из Берлина русского пастора, который поприветствовал всех собравшихся и произнёс проповедь. Затем хозяева устроили концерт для русской паствы. Было спето много песен, в основном, русских, как на немецком, так и на русском языке. Закончилось выступление песнями -«Эх, калинка–малинка» и «Катюша». Если с режиссурой у них было неплохо, то подбор репертуара оставлял желать лучшего. Очевидно, немцы судили о загадочной русской душе по наиболее популярным в Германии песням.  Впрочем, вполне возможно, что Витамин в силу своего низкого песенного кругозора немецких песен, судил о духовности и моральных качествах немцев по наиболее распространенному переводу; - «Ах, мой милый Августин».
Так видно принято, что наиболее тонкие и талантливые песни, отвечающие душевной красоте народностей, не переводятся, оставаясь национальной загадкой и достоянием. В этом суть существования народностей и этнических различий. После проповеди, Витамина вместе с Галей пригласили в отдельную комнату. Там пастор через переводчика поблагодарил Витамина и Галю за организацию посещения костёла русскими прихожанами. Обращаясь конкретно к Витамину, он сказал, что хочет сравнить его с ключом от церкви, благодаря которому открылись двери для русских, верующих в Бога.

После этого похода Галя прониклась ещё большим интересом и уважением к Витамину. К тому же их сближало ещё одно совместное увлечение. Галя, как и Витамин, очень любила рисовать. Но если Витамину нравилось рисовать то, что ему приходило в голову, то есть эротику, спорт, сказочные, комические сюжеты и вообще всякую сюрреалистическую всячину, то Галя рисовала в основном на библейские темы. И выходило у неё очень даже хорошо. К несчастью, а может быть к счастью их знакомство, оказалось очень коротким. Заканчивался учебный год. Витамин собирался уезжать в отпуск домой. Вернувшись из отпуска, он её уже не застанет. Может её мужа куда–то перевели, и она уехала вслед за ним, может ещё что–то случилось, но она исчезла из поля зрения Витамина навсегда, оставив легкое сожаление в душе, что он не послушался того, что она подумала, и не набрался наглости ляпнуть:
Брат сестру прижал к кресту,
Отдайся мне ради Христа.
Ознакомившись с католической церковью, Витамин побывал ещё в некоторых местах скопления религиозных общин и обществ. В Берлине он однажды попал в общество буддистов. Познакомился  с кришнаитами. Просветления от этого не получил и по–прежнему шёл дорогой проб и ошибок. Слишком сильна в нём была жажда жизни, преобладали сильные чувства, чтобы отказаться от мирских радостей. Но с другой стороны, его тянуло к праведным речам, праведному поведению и размышлению. Праведное стремление к праведной жизни ещё ни о чем не говорит, надо заслужить своим поведением пропуск в тот мир, где ты действительно обретешь душевное спокойствие и счастье. Витамину пока было интересно в этом мире и менять родное и привычное на то, что не знаешь, на то, что обещают те, кто тоже только делают вид, что в этом разбираются, он был категорически не согласен.