Сонет 10. Миша маленький

Эля так и не поняла, почему они расстались, едва встретившись. Она не успела его полюбить, он не успел ее разлюбить. Что-то не совпало в мозаике их судеб, не выстроилось, не обрело реальных очертаний. Так, черновой набросок, этюд, неясный контур палочкой на песке.

После расставания он еще долгие годы звонил, ненароком проникая в ее судьбу, наполненную новыми встречами и разлуками, радостями и хлопотами, замужеством и рождением детей.

Что ему было нужно? Зачем он не оставлял ее? Зачем теснился, отгораживая себе в ее душе хотя бы крохотный уголок? Эля об этом не задумывалась. Ей были лестны его звонки, его робкое молчание, его молчаливое робение.

Звали его Миша Маленький. Он сам себя так называл. Звонил и, заикаясь и подхихикивая, говорил полудетским баском:

– Здравствуй. Это Миша Маленький.

Он и правда был щуплый, тщедушный, ниже статной Элины почти на целую голову. Выглядели они вместе странно-умильно, вызывая одновременно улыбку и сдержанное уважение. Мол, надо же, такие вот, а вместе: значит, любовь...

Они сами постоянно ощущали эту неловкость, несоразмерность: ни обняться, гуляя, ни толком поцеловаться. Все в их наружности было устроено словно в пару для кого-то другого.

И все же… и все же они были влюблены! Она – с легкой, бесшабашной увлеченностью, он – с подобострастием. Миша Маленький даже боялся ее касаться, словно от прикосновений его Галатея могла рассыпаться или исчезнуть.

Галатее же хотелось страсти! Порыва! Сумасшествия! Все ее существо бурлило, пенилось и жаждало огня! Ее забавляли его робкие объятия, нежный любовный трепет, с которым он гладил ее волосы и целовал глаза.

И все же… и все же они были влюблены!

Миша Маленький был гурман. Он водил ее по своим, заветным ресторанчикам, которые никто, казалось, кроме него не знал, и с наслаждением кормил. Французский луковый суп, страусиный омлет, клубника со сливками и коллекционные вина. Сидя за столом, он чувствовал себя с ней на равных, потому что их физическое различие практически стиралось, а денег у него было с избытком. Ах, если бы можно было кормить ее вечно!

Элина вкушала его любовь и уже мечтала о семейном счастье, но Миша Маленький до дрожи ее любил и также до дрожи боялся. Он боялся всего: ее физической крупности, ее личностной величины, ее почти мужской жизненной хватки, ее умения легко любить и легко разлюбить.

Наконец, Мише Маленькому стало так жутко, что он зажмурил глаза и… выпустил ее из рук, как выпускают синюю птицу счастья, не в силах с нею совладать. Он стал неохотно отвечать на звонки, избегать встреч, говорить невнятно и невпопад. Эля ничего не поняла, но приняла как данность и отступилась.

Она повздыхала, собрала свои мечты о семейном счастье в узелок и отложила до следующего раза. Жизнь продолжалась, манила новыми горизонтами. Вскоре Элина закрутила новый роман и о Мише почти позабыла. Почти!

Он настойчиво не давал себя забыть. Звонил и поздравлял ее со всеми мало-мальски значительными праздниками, скрупулезно сверяясь по календарю. День города, день Конституции, день Независимости – Эля уже знала, что где бы она ни была, раздастся звонок и хриплый басок, заикаясь, смущенно произнесет:

– Здравствуй. Это Миша Маленький.

Однажды Эля выбрала для отдыха греческий остров Родос. Она вспомнила, что Миша был наполовину грек, и решила с ним посоветоваться насчет маршрута. Первый раз за много лет она набрала его номер. Он ответил, запинаясь и делая длинные мучительные паузы. Он быстро свернул разговор, сославшись на неотложные дела. Эля послушала короткие гудки в трубке, пожала плечами и забыла о нем как всегда.

Но… все перевернулось в душе Миши Маленького. Весь его скромный, устроенный, холостяцкий мир тряхануло как при девятибалльном землетрясении. Словно уснувший вулкан извергся кипящей лавой страстей! Миша потерял покой, потерял сон, себя потерял. Он сотрясал свою квартиру шагами, стонами и даже рыданиями. Он корил себя и судьбу. Он бесился и метался. Бил посуду и матерился. Пил горькую, шумел и падал мертвецки пьяный. Он разметал все, что составляло его привычную жизнь: не ходил на работу, не отвечал друзьям, не ел и не спал.

А спустя несколько дней, очнувшись в своем разоренном, прокуренном и пропитом жилище, он сел на кровати, обхватил голову руками, качнулся из стороны в сторону и… вцепился в мобильный телефон.

Дрожащей рукой он стал набирать буквы и слать, слать, слать их туда, к родным берегам, на остров Родос, где беззаботно нежилась в Эгейском море его единственная любовь.

Он писал ей о своей любви, и о своей страсти, и о смерти, и о мечте. И что-то еще нелепое, и что-то самое важное, и что-то утерянное, и что-то обретенное. И самое сокровенное, что сознательно или бессознательно подавлял в себе столько лет и что не в силах больше терпеть и подавлять.

Ждал ли он ответа? Миша Маленький об этом не размышлял. Он вообще не мог больше
ни о чем размышлять, мог только любить. Только любить. Любить.

Эля снова пожала плечами и ничего не поняла. Поначалу она ему отвечала что-то нейтральное и мирное, но поток сообщений возрастал ежечасно, пока не хлынул лавиной. Эля испугалась и затаилась.

Через три дня все прекратилось, словно источник иссяк, отдав всего себя до последней капли.

Три года о Мише Маленьком ничего не было слышно. Жизнь Элины бурлила, перекатывалась волнами, скакала порожками. Изредка она вспоминала о Мише, недоуменно улыбалась и привычно забывала.

Ровно спустя три года он позвонил. Не было никакого праздника, даже самого завалящего. Это был тот самый день, когда он выпустил вхолостую свою любовь, как выпускают заряд из ординарного оружия.

Миша Маленький был пьян. Он говорил несуразности, неумело шутил, растерянно вздыхал. Элина слушала его с легким сожалением и едва приметной горечью. Она вспоминала, как косо шла ее личная жизнь, тогда, после расставания с Мишей. Вспоминала любовные разочарования, частое одиночество, недавний развод.

– Что же ты?! – вырвалось у нее, – почему?! Ведь мы были так влюблены!

Миша Маленький долго молчал.
– Но ты же стеснялась меня, я чувствовал, видел. Я не хотел, не мог…
– Вот дурак! А могли быть счастливы… – проговорила она срывающимся голосом.

В трубке раздалась тишина, следом короткие визгливые гудки. Эля опустилась на стул и заплакала.

Шло время. Он снова звонил ей по всем мало-мальски значительным праздникам. Смущался и говорил узнаваемым баском:

– Здравствуй. Это Миша Маленький.

Он и теперь еще звонит.