Я буду ждать на темной стороне. Книга 4. Глава 25

День обещал быть жарким. Не только в плане погоды, но по части насыщенности событий.

Момент разборок с командиром для Егора как-то быстро растворился в веренице будней, где практически ничего не менялось: те же ранние подъемы, тренировки, выезд на позиции и обратно, редкие вечерние звонки деду, как его дела и прочие, в противном случае старик начинал шантажировать своим повышенным давлением на фоне беспокойства о его судьбе. Брат звонил куда реже, да и самому Новаковскому рассказывать ему было особо нечего.

Таким образом, все чаще оставаясь предоставленным самому себе, Егор с новыми силами погружался в рутину и однообразие обязанностей, стараясь не отстать в плане исполнения от остальных. Он знал, что в армии тупеют. Но в такой армии, где был он, новобранцы тупели в пять раз быстрее.

Нельзя было сказать, что нынешний образ жизни его сильно раздражало. И в том же время в нем не было ничего такого, чтобы сильно его радовало. Однако первый боевой выезд запомнился ему на всю жизнь.

Чуть позже Егору повезло попасть в артиллерию. Ну, как повезло?! Предыдущего резервиста убило снарядом, так что его пришлось заменить новым бойцом. Не особо возражая против такого расклада, Новаковский согласился поработать в этой сфере, лишь бы чем-то занять свою голову и не думать о всякой ерунде. Тем более артиллерия считалась одной из основ эффективных боевых действий.

Недаром говорили, что пот артиллериста бережет кровь пехотинца. Егор гордился тем, что отныне он тоже состоял в этой касте крутых парней, которые в плену зачастую огребали за всех. Артиллеристу проще было сразу застрелиться, но ни в коем случае не сдаться в плен, ведь рано или поздно противник узнавал о специализации каждого.   

Новаковский был наводчиком. Ему приходилось наводить пушку по координатам, которые давал командир, и стрелять. Работа, в принципе, несложная. Как для него. Работать в магазине у Марка Исааковича, где от него как от работника склада требовалось правильно разложить по полкам запчасти, а также выдать их покупателю согласно накладной, было намного сложнее.

Попробуй выдать что-то не то — воплям и ругательствам директора не будет конца. По крайней мере, до окончания рабочего дня наслушаешься в свой адрес прилично. В артиллерии же он просто выполнял команды, периодически проверяя себя на правильность работы. Только коллектив при этом должен работать как единый организм, иначе толку не будет.
Порой прилетало и по ним. Причем пару раз было прямо очень четко по их позиции. Они находились буквально в двух шагах от смерти. Говорят, что в такие моменты перед человеком проплывает вся жизнь человека.

Новаковский мог на собственном опыте заявить, что это все бред, потому что ничего подобного перед ним не проплывало. Он только успел подумать об Эрике, мысленно попрощавшись с дедом, братом и отцом, а потом его накрыло чувство дичайшего страха. Ни разу в жизни ему не приходилось переживать что-то подобное. Вопли и отборные ругательства Марка Исааковича в сравнении с этим — ничто!

Порой страх охватывал его с такой силой, что провалявшись в жару в неподвижном состоянии на позиции, ему приходилось потом выкручивать футболку от пота. Опыт пришел не сразу. Потом все стало иначе. И едва снова начинались прилеты, подражая более опытным бойцам, он просто ложился на землю и ждал, когда все это закончится, стараясь не думать больше ни о чем. А в голове в тот момент у него действительно было пусто. Да и думать о чем-либо не хотелось от слова совсем.

Словом, если где-то и был ад на земле, то он попал по нужному направлению. 

Но слушая позже рассказы остальных, он понимал, что ему и некоторым пока что просто везло. Во время недавнего штурма многие, кто вместе с ним выдвигался тогда на позиции, погибли. Просто сгорели в БТР-Х у него на глазах. А когда вернулись обратно, кое-кто из его сослуживцев начал заикаться, а потом у них начались необратимые процессы с психикой.

Что-то похожее произошло и с Сукасяном Магиром. Общение с психиатром ни к чему не привело. Доктор смотрел на него как на пришельца, а его состояние, когда новобранец описывал свои ощущения, казалось чем-то диким, непонятным и чужим. Психиатр что-то ему говорил, о чем-то спрашивал, но Магир его не слышал. Его мысли по-прежнему был на фронте, где он навсегда застрял в том роковом дне, когда согрел его танковый экипаж. Полностью. А потом у него началась боязнь грозы, чьи звуки были сопоставимы со звуками разрывающегося снаряда. Советы по типу «Настройся на позитив и все будет хорошо», не работали. Помогало только медикаментозное лечение: эмоции стихали, но тело все равно продолжало реагировать на стрессовую ситуацию как раньше.

Прилично наслушавшись таких историй, Егор потом долго не мог заснуть, ворочаясь как курица на насесте. Его мучила бессонница. А когда все же удавалось заснуть, ему снились кошмары, от которых, вздрагивая, он моментально просыпался среди ночи, ловя себя на мысли, что все это время он просто дремал, прислушиваясь к окружающим звукам.

Полностью он «отключался» лишь под утро, просыпаясь потом разбитым и совершенно дезориентированным.
А когда услышал от сослуживца историю о том, как один мобилизированный с расстройством психики как-то застрелил утром в блиндаже пятерых своих товарищей, а потом застрелился сам, с той поры Егор старался укладываться ото всех как можно подальше, опасаясь повторения похожей ситуации.

Чуть позже он узнал, что похожие проблемы с ПТСР имели не только опытные бойцы, но даже некоторые командиры. Не обошла сия участь даже Джмыгу Бонифация Варфоломеевича. Просто кому-то требовалось больше времени для возвращения к норме, кому-то — меньше. А самым тяжелым помогали только мощные наркотики, купировавших сильные эмоции, но вызывавших впоследствии зависимость. А дальше как повезет и сколько хватит сил у самого организма выносить подобный перегруз.

Так что попав в лавы доблестной штурмовой бригады, Новаковский, по крайней мере, теперь знал, что ожидало его в будущем, если ему посчастливиться вернуться домой не в оцинкованном гробу и даже не инвалидом. Но радости ему это ничуть не прибавляло. 

Связь с внешним миром он поддерживал через одногруппников. В частности, основными его информаторами оставались Харитон и Зонтинов. Не на шутку увлекшись с Мельчуцкой волонтерством, последний стал настолько занятым, что едва находил свободную минуту для общения с ним, пропадая целыми днями на складах и в разъездах.

Чуть реже Егор созванивался, точнее переписывался в мессенджерах с Евангелиной, которая более красочней описывала происходящее в городе, в мельчайших подробностях рассказывая ему о том, что происходило в её жизни и жизни кузена.

Новаковский был в курсе, что Терехов добровольно записался в лапы отряда для обороны города, честно признаваясь, что у самого вряд ли бы хватило духу на совершение подобного поступка, даже если бы враг наступал ему на пятки. Но почему туда записался в последний момент и Сильвестр, этот загадочный и вечно себе на уме парень, не имевшей к тому никаких наклонностей, для него так и осталось загадкой.

Единственным объяснением для такого поступка он видел несчастную любовь, либо попытку уйти от неразрешимой проблемы с таким расчетом, чтобы точно погибнуть под пулями и больше не мучиться. Но насколько помнил его сам Егор, подобных предпосылок для подобного исхода у одногруппника не было.

Он знал, что Сильвестр был благополучно женат на кузине Зонтинова, и у них все вроде было хорошо. И между тем, их одногруппник принял почему-то именно такое решение, скрывая от окружающих истинную причину своего поступка. Либо он сам был не совсем в курсе его реалий на личном фронте, привыкнув во всем проводить параллели с собственной жизнью.

От кого подобных поступков можно было ожидать меньше всего, так это от Лисова. Уж кто-то, а этот тип, по мнению Новаковского, уж точно не пойдет воевать ни за какие ковриги и самые сладкие патриотические лозунги. А если на него и начнут наседать с повестками, он всегда найдет способ откупиться или просто послать работников военкомата подальше. Деньги у него были. Как и у его приятеля. Только последнему в этом плане повезло меньше.

В целом же, Лисова можно было причислить к разряду людей, для которых плохонькая, но мирная жизнь у себя дома была все же лучше хорошей казарменной, и уж тем более жизни в окопе, где не было никаких удобств, ни элементарных вещей, которые могли бы улучшить пребывание там бойцов. Впрочем, в походной жизни подобному не придавали зачастую значения.

Там на первое место выходило другое. И проводя больше времени на природе, чем в помещении, Егор вскоре начал проникаться подобным образом жизни, как-то недооценив его в самом начале, подозревая, что где-то в седьмом колене его рода были кочевники. Другого объяснения своей склонности мотаться туда-сюда по свежему воздуху он не находил.

Отцу он звонил редко, обсуждая с ним сугубо будние вопросы. А потом их связь и вовсе оборвалась. Чему Егор был только рад, потому что подобные действие в глазах заядлых патриотов выглядели предательством. Это было опасно для них обоих. В других семьях подобных родственников навсегда вычеркивали из своего круга.

Новаковский же поступить так со своим папашей не мог. Родной отец все-таки. Сам отправил его на заработки, зная заранее, чем все закончиться. Ему же и расхлебывать теперь последствия принятого в спешке недальновидного решения.

Так что, в очередной раз выдвигаясь с сослуживцами на выполнения боевого задания, Егор уже и не помнил, когда общался с ним в последний раз, расспрашивая друг друга об успехах. Но времени с той поры прошло немало. Где-то его папаша был сейчас и чем занимался? От всех этих мыслей его отвлек резервист, расспрашивая о чем. Чей-то дальний родственник, который должен был провести для них сегодня «мастер-класс».

Как выяснилось позже, они понимали друг друга с полуслова. По той причине, что один из них не знал, чего хотел он до службы в армии, а второй — не знал, чего хотел уже после неё, оказавшись против воли втянутым в эпицентр фронтовых событий.

Егор был уверен, что его недавнее общение с командиром как-то улучшит их положение, но все произошло с точностью до наоборот. И преследуя цель избавиться от столь инициативного бойца, чьи действия подрывали его авторитет, Бонифаций Варфоломеевич таки пошел ему на уступки, отправив его и некоторых его сослуживцев в качестве мобильной огневой группы в открытом поле, куда они держали путь, выехав с утра на внедорожниках с установленными сверху зенитными пулеметными установками с относительно недорогим боекомплектом для сбития БПЛА. Вот уже шел второй час их путешествия, но указанных на карте позиций до сих пор не было видно. А тут ещё и зной как по заказу.

Раньше Егор и подумать не мог, что август окажется настолько жарким и засушливым. Последний раз такое лето было, когда он заканчивал учиться в одиннадцатом классе. Это был выпускной учебный год. Знал ли он тогда, где окажется через пару лет, экипированный с ног до головы, и мечтавший только об одном: поскорее избавиться от униформы и забраться в озеро.

Одет он был сегодня по самой последней милитаристской форме. На его руках были тактические перчатки для стрельбы. Его торс прикрывал тактический жилет. На ногах красовались новенькие тактические ботинки. А голову украшал обернутый в чехол милитаристской расцветки шлем.

Одним словом, его внешний облик производил впечатление хорошо «упакованного» вояки. И все это обмундирование в такую жару казалось ему сейчас невыносимым грузом, который нельзя было снять, оставаясь в чем мать родила. И чем дольше длилось их путешествие, тем более навязчивыми становились у него мысли о водоеме.

Жаль, что за этот период времени ничего, что хотя бы приблизительно напоминало водную гладь, им так и не встретилось, кроме пересохшего ручья, о котором напоминал лишь выросший вдоль дороги камыш.

Ветра не было от слова совсем. Вокруг царил полный штиль. Так что если бы движение внедорожников, дававший хоть какой-то поток воздуха, они бы задохнулись в своей экипировке, под которой страдали их раскаленные до предела тела. И все же выбирая между порами годами, когда проще всего было воевать, Новаковский выбирал лето, так как зимой сложнее было проводить разведку местности, и возрастал риск получить обморожение с последующей ампутацией.

Помимо тепловизоров, им на всякий случай выдали парочку карабинов. Причем один из них достался Мефодию, а он сам как всегда остался в пролете. Так что если случится какая-то заваруха и в процессе разведки территории им «посчастливиться» наткнуться на вооруженную до зубов ДРГ, защищаться ему будет нечем. Оставалось идти на врага только врукопашную.

И все же это было лучше, чем выданные в прошлый раз на троих автоматы, которыми ещё надо было стрелять строго через определенный промежуток времени, чтобы за один раз не потратить все патроны, за которые командир отвечал головой, отчитываясь за их количество перед строгой бухгалтерией.

Неудивительно, что на этой почве у Джмыги Бонифация Варфоломеевича возникла нездоровая тяга к экономии буквально на всем. Особенно это стало заметно, когда он начал потихоньку выяснять у бойцов, где и в каком количестве лежит у них хлам в виде мелкого вооружения. У кого-то был в наличии охотничий карабин, кто-то хранил у себя автомат, у третьего было дома пару боевых гранат, четвертый — хвастался набором разнокалиберных пуль, которые натаскал к себе домой с какого-то военного склада. 

«Если постараешься и хорошенько поищешь у себя дома, то может тогда и табельное оружие там найдешь?» — предложил он однажды одному бойцу, обрадовавшись возможности сэкономить на вооружении.

Взглянув на него так, будто не до конца понимал, шутит ли так начальство или действительно предлагает проявить подобную инициативу, боец ничего не ответил на его тираду. Может ему ещё и гранатомет подогнать или танк?! Но пообещав порыскать по запасам, позже ушел к себе, будучи ранее лучшего мнения о своем командире.

— А вы что думаете о нашей разведке? Удастся ли нам наткнуться хотя бы на один квадрокоптер? Не боитесь, что один взорвется прямо над нашими головами? — донимал Драгомарецкий резервиста, лишь бы отвлечься от жары и чем-то занять свой язык.

— Мне вообще все пофиг, — бросил тот, равнодушно глядя в сторону горизонта.

Немногословный и мрачноватый тип, он даже не пытался развеять мрачные предчувствия бойцов. Победят — хорошо, нет — так нет. Он никогда ничего не принимал близко к сердцу, видев немало на своем веку. Такое же было у него отношение и к выполнению поставленной задачи в этот раз.

— Удивляюсь вашему хладнокровию, — скептически отозвался Мефодий, прислушиваясь к их болтовне.
 
— А зачем мне нервничать? — буркнул тип, поворачиваясь к нему. — Это привилегия начальства.

— Но разве вы не хотите победить и вернуть утраченные территории?

Тот лишь развел руками в ответ. В прошлом он командовал саперным подразделением, устанавливая мины перед вражескими позициями во время обстрелов. И судя по его выражению лица, в этом аду он продолжал жить по сей день.

— Тогда зачем вы боретесь, если это все равно ни на что не повлияет?! — вмешался Новаковский, поражаясь его спокойствию.

— Я просто это делаю, потому что не могу этого НЕ ДЕЛАТЬ и все... — кратко ответил он, объясняя им причину своего здесь нахождения.


— Но должен же быть какой-то план, по которому действует наш командир!

— План? —  удивился сапер. — Как зачесалась левая пятка, так и действует.

Егор с трудом сдержал неодобрительный возглас. В частности, эти слова только подтвердили его опасения относительно невнятной стратегии Джмыги Бонифация Варфоломеевича. Теперь ему стало все понятно. Их просто везли на убой.

— А что будет, если он провалится? — поинтересовался у сапера Мефодий.

Тот лишь пожал плечами в ответ. Такой исход дела интересовал его меньше всего. Ведь в конечном итоге им все равно приходилось подстраиваться под меняющиеся обстоятельства, буквально переобуваясь на ходу. Пофиг, всё получится. А не получится — пофиг. Такой была его жизненная позиция, выручавшая из самых безнадежных ситуаций.

Остальное его уже мало интересовало.
Принадлежа к той категории людей, которым надо было непременно все знать, Новаковский обращался к нему все с новыми и новыми вопросами, пока воздух не прорезал вопль  Драгомарецкого.

Согласно его словам он только что видел проезжавшую недалеко колонну. Выпучив глаза и ожесточенно размахивая руками, Драгомарецкий тщетно пытался донести до ведома своих сослуживцев эту информацию. Не шибко ему веря, те никак не отреагировали на его предупреждение. С тех пор, как он несколько раз упал во время тренировок сначала с танка, потом с БТР, ему везде мерещились вражеская техника, были ли это придорожные кусты, либо неудачно упавшая на асфальт тень от стены какого-то дома.

— Ну и что? — равнодушно бросил предводитель саперного подразделения. — Теперь мы должны будем остановиться, чтобы «накрыть» их из пулеметных установок?

Его вопрос сбил парня с толку, а ведь он, наоборот, хотел им подсобить, всецело доверяя собственной интуиции. Но тут, как назло, что-то не клеилось. С него теперь откровенно смеялись.

— Но я видел её собственными глазами! — взмолился Драгомарецкий, очень надеясь, что они не станут нигде останавливаться, а продолжат свой путь, если хотели жить. 

— У тебя галюцинации. Откуда им здесь взяться? — скептически отозвался Мефодий, принимая его за дурачка.

— Говорю же вам, я все видел и ничего не выдумываю! — напирал на него Драгомарецкий, доказывая обратное.

Резко высунувшись из внедорожника, сапер приказал водителю остановиться, но вместо того, чтобы приобщить ребят к подготовке обороны, он предложил им заняться поиском удобного места для запуска дронов. Им надо было убедиться, врет Драгомарецкий или у них действительно появился повод передать информацию об обнаруженном месте дислокации вражеской техники туда, откуда её было проще уничтожить.

Воодушевившись всеми этими приготовлениями, Новаковский первым соскочил с внедорожниками, наблюдая за распаковкой разведывательного дрона.

Предводитель саперного подразделения был из тех людей, кто не просто «десять раз отмеряют», но еще и сто раз подумают, прежде чем окончательно что-то «отрезать». В таком духе он принимал те или иные решения, взвешивал все «за» и «против», учитывая любую мелочь, что помогало бывшему саперу сохранить жизнь. По этой причине он старался лишний раз не рисковать, решив для начала запустить в небо коптер, а потом думать, что делать дальше, исходя из данных, полученных в результате разведки. 

Пока они обсуждали Драгомарецкого, коптер взвился вверх и полетел в сторону юга, а уже через пару минут в той стороне раздался оглушительный взрыв. Забыв о распрях, бойцы бросились туда, где исчез их коптер.

Как выяснилось позже, по нему вполне удачно отработало местное ПВО, своевременно обнаружив небе движущуюся цель. А они даже не подозревали, что в этих богом забытых местах могли находиться подобные установки. Скорее всего, это было старое и заржавевшее ПВО, но, несмотря, на свою давность, оно все же умудрилось отработать по их коптеру. Сбитый в воздухе, дрон развалился на части, упав куда-то в камыши. Переглянувшись между собой, бойцы пожали плечами. Этот дрон следовало найти, чтобы он не достался неприятелю.

Благо, на этом не совсем успешно начатую рекогносцировку местности можно было бы  закончить, если бы не завалявшийся в багажнике ещё один коптер. Не такой действенный, но с помощью можно было тоже добыть немало ведений о подлинном месте расположения техники неприятеля, если она вообще здесь была.

Долго колеблясь с принятием решения о его пуске, сапер все-таки согласился задействовать эту машину. И пока Мефодий с остальными лазили по плавням в надежде наткнуться на обломки предыдущего дрона, оставшиеся на месте бойцы попробовали запустить в небо ещё один, не боясь никаких оплошностей.

По крайней мере, одно ПВО уже отработало по цели, пусть и с небольшим запозданием. Теперь осечек быть не должно.

Потратив на поиски сбитого коптера минут пятнадцать, ребята вернулись назад ни с чем. Будь он оснащен неким подобие системы GPRS, им удалось бы его обнаружить, а сами поиски заняли от силы пару минут, избавив от необходимости лазить по камышам подобно заблудившимся рыбакам, опасаясь наступить на спящую гадюку, либо потревожить покой охотившейся неподалеку цапли.


Совещаясь между собой, как им поступить, они все же рискнули запустить в небо второй дрон, отдавая бразды управления им самому Драгомарецкому, когда прислушиваясь к чему-то, предводитель саперного подразделения неожиданно сделал всем знак заткнуться. Услышав его приказу, бойцы моментально затихли, за исключением Драгомарецкого. Запущенный дрон взвился в небо и этот процесс уже нельзя было остановить.

Взяв у одного из бойцов бинокль, резервист посмотрел на линию горизонта, словно специально намереваясь кого-то там выследить.
      
— У швабры, шагающей рядом со шкафом, знакомое лицо, — внезапно отозвался он, убирая его прочь, после чего быстро что-то сообразив, со словами: «Пойдем», толкнул кулаком в бок равнодушно глядевшего перед собой Новаковского.

Книга 4. Глава 26

http://proza.ru/2023/12/14/1288