После хрустальной ночи

После "хрустальной ночи" Михаэля 19-20.9.2015, пришло письмо из полиции от 6.10.2015: "Обсуждаемое – ваше обращение от 20.9.2015".
Да, я звонил полиции в "хрустальную ночь" 19-20.9.2015 несколько раз, сообщал о происшествии, говорил с приехавшими полицейскими, через несколько дней отвечал на вопросы Загавит из полиции.
Но обращения с приходом в полицию не было.
Далее в письме полиции: я утверждаю, что была попытка убить меня и преступники слышат все мои разговоры по телефону. Далее: я разговаривал с Загавит, и она предложила придти в отделение полиции и подать жалобу; я отказался придти, потому что полиция соучаствует с преступниками. Далее: из-за моего отказа подать жалобу, не возможно проверить мои утверждения; меня просят придти и подать жалобу, чтобы проверить мои утверждения. Конец письма.
Нет, я сам не приду в полицию.
Со дня покушения на меня 3 июля 2003 года были десятки моих жалоб, ни одну не приняли. Жалобу о покушении приняли только после вмешательства президента Кацава.
Полиция в отделении "Мория" 5.12.2002 украла у меня мой пистолет, который сдал при входе.
9.2.2003 я открыл суд "Михаэль Бабель против Государства Израиль (полиции Израиля)" с требованием вернуть украденный пистолет. Не вернули.
Покушение на меня было за десять дней до суда по пистолету и за три дня до передачи книги "Прощай, Израиль... или Последняя утопия" в печать – чтобы ни книги, ни суда!
Полиция открыла против меня суд, 2004-2006 годы, дело № 004726/04. До сих пор не закрыт.
Полиция в отделении "Цион" 23.2.2009 в 11:00 – 11:30 украла у меня мои пули, которые принёс сдать. А меня выгнали.
Список огромный. Обо всём этом в моих книгах.
Суд загнал меня в психушку на сутки 18-19.1.2006. За несколько минут до моего выхода из психушки, передо мной разыграли знаменитую немую сцену из спектакля «Ревизор» Гоголя:
"Большой увалень, не из душевных, развалился под столом, раскинул ноги, головой уткнулся в руки, сложенные кренделем на полу, пряча в них лицо. Вокруг стола суетились пузатый надзиратель и ещё трое недушевных в наклоне к лежащему под столом.
В это время открылась дверь, и меня пригласили на выход.
Мне отвели роль ревизора, который закончил свой визит, и я вздрогнул, но ещё не понял отведённой мне роли.
Мгновенно сцена вокруг стола стала знаменитой немой сценой Гоголя. Все артисты застыли при объявлении об отъезде ревизора. Сцена вокруг стола и под столом слилась с залом для еды и оказалась в центре. Вокруг стола шли душевные с опущенными головами. Шаркали ногами.
Это было выразительнее бурных аплодисментов в театре.
Мне отвели не только роль ревизора, но и другие роли, ещё не известные.
Объяснение я получил в тот же день в новостях по телевизору. Оказывается, в психушке издеваются над душевными, загоняя их под стол.
Эту новость подали раньше иранского атома и другого интересного. Подал не инспектор за психушками, не газетчик, переодевшийся молочницей из соседней деревни, не полицейский, который получил донос. Подавал главный ведущий новостей, зачитывая по бумажке, как во время убийства главы правительства.
После тюрем и психушек холодильник оказался пустым. Любимая сказала, что я как раз вернулся вовремя, и я отправился на мой любимый рынок и уже стоял с полными сумками, ожидая моего автобуса.
Из подошедшего не моего автобуса вышел один доктор из психушки. Там он с любопытством разглядывал меня, когда сталкивался со мной, когда я шатался, как и все, из угла в угол. Я же разглядывал его только раз, когда, в отходившей ко сну психушке, он вышел из какой-то подсобки и сразу опустил глаза, увидев меня. За ним вышла молодуха из персонала, закрыла дверь на ключ, обернувшись и увидев меня, повела от плеча к плечу своими телесами с достоинством нееврейской красавицы, которой есть чем похвастать.
И вот разглядываю его второй раз: его глаза не вниз, а смотрят на меня в упор – кого ему стыдиться? – засланного стукача под видом крикуна о кэгэбэ.
Об этом догадался многочисленный персонал психушки после передачи новостей.
Нашлись и такие, которые сразу же раскусили эту грязную подозрительную личность и без всяких новостей. 
А сколько ещё разных вариантов и заготовочек на будущее!
Например, после следующего, более удачного покушения, подкинуть слушок об агенте-провокаторе охранки, которую подтвердит многочисленный персонал психушки.
Но опровергнут слушок по телевизору:
– По нашему ведомству не числится. Это правда, предлагал себя, стучал на окружающих. Но нам такие не нужны.
– А как же понять его борьбу с кэгэбэ?
– Кто-то борется с кэгэбэ? Какое кэгэбэ?! С ума сошли?!
– Постойте, но книги...
– Это книги?! Графоман хотел печататься. Но мы с такими не работаем.
Браво режиссёру – товарищу кэгэбэ!
Если бы только представления без убийств!
Театр – это не то, что увидено и услышано из тёмного зала на освещённой сцене, а мысли, когда бесшумно расходятся после того, как стихли аплодисменты, пустеет зал и блекнет свет.
Это кратко про любимый с юности театр".
Кстати, страшилище-кэгэбэ может представить "хрустальную ночь", как проделки районных хулиганов.
Последний раз я пришёл в полицию 3.2.2015, в отделение "Цион" с очередной жалобой, там приготовили мне засаду, но я успел сбежать.
С помощью Всевышнего.
Ну, и хватит.
Это не моя полиция не моего государства кэгэбэ.
К большому сожалению, только одна моя книга "Мой Израиль" о моём Израиле.
Его нет, но он будет.