Бусый бор послесловие

Заключение.


   Недели через две Пеструха с Чудином заканчивали крыть колотыми сосновыми плахами крышу теплого балагана. Оставалось сбить из глины и камней печь, и можно жить-зимовать, не хуже чем в селе.

Рядом суетился Вышата, тесал топором доски на стол и лавку. За прошедшие недели парнишка подрос, возмужал. Говорил ломким баском, с достоинством.
Работы было много: нужно срубить амбарчик под едовые припасы, под будущий мех. Наготовить на зиму ягоды морошки, клюквы. Иначе нападет черная цинга и кончится их охота.
Но время еще было. Заканчивался тихий месяц листопад, октябрь. Иногда в лесу вьюжило под ветром палым листом, сеяло мелким холодным дождем. Скоро, совсем скоро тепло уступит суровым ветрам с дальнего поморского моря и ляжет снег, предвестник долгой зимы.

Однажды Чудин с Пеструхой стояли у берега озера. Вода потемнела. От берега тянулась кромка ломкого льда. Тихо, морозно. Жесткое дыхание зимы чувствовалось все сильнее.

Тишину рванул протяжный волчий вой. Зверь кричал долго, заунывно, и в то тоже время тревожно. Словно кого то звал, настойчиво требовал к себе.
Зов затих, но через время послышался снова, уже ближе. Чудин всмотрелся в дальнюю песчаную косу и вздрогнул:

- Глянь, Пеструха! Ей богу, она! Та самая, которая с чудой была!

Пеструха проследил за его рукой: на песке светлым пятном белела вылинявшая на зиму волчица, смотрела на людей. Потом, подняла голову к холодному небу и завыла. Только не жалобно, а грозно, словно угрожая неведомому врагу. Умолкла, и медленно ушла в лес.

- Вроде как, грозила! – поежился Чудин, и сплюнул: - Чур меня, чур…

- Может и так! – ответил ему Пеструха, провожая глазами смелую волчицу.

- Гладкая! Разожралась. Вишь, брюхо волочит. Видать ночью лося или кабана завалили... Тьфу...

Чудин сплюнул. Весь день ходил молчаливый, мрачный. Поздним вечером вышел в лес, встал у рубленного из бревна бога. Долго и сердито выговаривал безмолвному изваянию.


…По первому снегу обошли всю округу. Но не нашли ни волчицы, ни вообще, никаких следов. Словно и не было той встречи.
Они не знали что волчица навсегда ушла от озера. Она долго ждала своего друга. Но вместо него вернулись люди. Волчица узнала их по запаху и следам: это были те, за кем ушел Лютый. А это означало только одно – его больше нет…
Осознав это, серая обезумела от горя и ярости. Ее сердце кипело гневом и требовало отмщения. Волчица была готова переступить через лесной закон и убить людей: она имела право на этот поступок.

Но поостыла: под ее сердцем все сильнее бились комочки плоти от любимого. И она не могла прервать зародившийся плод их чудесной любви. Серая долго плакала в небо, в лес. Ночью изливала свою боль крупным звездам и холодному ветру, и находила утешение в песнях жгучей боли о потерянном счастье…

Она вышла на берег озера, бросила гневный вызов убийцам своего друга и ушла, гордая, непокорная коварной судьбе, преклонившаяся только перед памятью о светлых днях, проведенных с могучим зверем, мечтавшим покорить лес.
Возможно, где то в самой глуши Бусого бора она родит детенышей, похожих на нее и на их отца, сильных и умных, почти как человек.

Но об этом знает только сам бор, который дремлет в синем мареве елей. Древний как мир, он умеет хранить свои тайны. Мудрость – всегда седая… Бусая…


А еще - зимой случилась хорошая новость: ожил Глазко. Стал подниматься, понемногу ходил. Радостно глядел на мир единственным глазом. Только язык, пока еще оставался непослушным.
Дьяку очень хотелось говорить, но получалось плохо. Он напрягал лицо, о чем-то страстно толковал не отходившему от него деду Балбошу, невнятно мычал, махал руками, дополнял косноязычную речь движениями пальцев и, как ни странно, друг детства, вроде как понимал его.

Дьяк удовлетворенно вздыхал, садился на лавку. Подолгу глядел на небо, на зеленые деревья, на Бусый бор.

- Ничё! Поправится! – говорил всем оживленный Балбош: - Зачем нам чужой поп? Мы к своему привычные. Так то…