Капризы вдохновения

Малоизвестная еще в ту пору, не ахти какая молодая и уже не очень свежая писательница сидела в удобном плетеном кресле у самого берега океана и грустила.

Пред ее опечаленным взором то и дело проплывали озорные туристические теплоходики, вдали у горизонта белели круизные лайнеры, а почти у самого берега плескалась мелкая рыбешка, резвясь и подкидывая в воздух серебристые спинки. Океан вздымал свои ажурные волны и с неистовой страстью бросал их к ее ногам. Солнце играло лучами на водной поверхности, превращая ее в сотканное из золота покрывало.

Писательница маялась, перекладывала ногу с одной на другую и вдумчиво курила. Ее соломенная шляпа с непомерными полями и атласным зеленым бантом покачивалась в тихом негодовании. Вдохновение никак к ней не шло, несмотря на идиллическую южную картинку, рюмочку коньяку на столике и множество уютных красных подушечек, подоткнутых под нее буквально со всех сторон.

Она в очередной раз переложила ногу, отпила глоток из бокала и снова закурила. Белый лист бумаги оставался нетронутым, как свежевыпавший в России снег.

– Милая, как у тебя дела? – отозвался откуда-то снизу писательский муж, который с завидной последовательностью закапывал в песок и снова откапывал их трехлетнего отпрыска.
– Ах, что-то как-то… прямо даже не знаю, – удрученным тоном проговорила она и, закатив глаза к небу, уперлась взглядом в сетчатое поле собственной шляпы.

Она стала внимательно изучать хитросплетение соломинок в надежде, что ее сейчас вот-вот озарит, но единственное, что она там увидела – это крохотные кусочки просвечивающего сквозь поля голубого неба.

Не желая отчаиваться и предаваться унынию, писательница решительно и подробнейшим образом изучила все, что имелось на столике: коньячный бокал, тонкие длинные сигареты, перламутровую пепельницу-черепаху, ручку «Паркер» с золотым пером и даже сам девственно чистый лист бумаги. К сожалению, ее исследования не привели к желаемому результату, и потому она снова с надеждой воззрилась на морской пейзаж.

– Милая, ну что? Продвинулась? – откликнулся из песка писательский муж.
– Да… но… ах, кажется, сегодня слишком… душно! – внезапно сообразила она и несказанно обрадовалась. Стоит устранить досадную преграду, и все пойдет как по маслу!
– Давай я приведу мальчика с опахалом, – с энтузиазмом предложил муж, проворно закапываясь в песок.
– Мальчика? С опахалом? Но это как-то… неприлично. Какие-то барские замашки… Да и где ты его возьмешь?
– Ну, это не проблема! Заплачу любому, шатающемуся без дела, индусу двадцать рупий и он будет махать над тобой кокосовым листом как миленький!
– Ну, разве что за двадцать рупий… – с сомнением протянула писательница, но в ее взгляде забрезжила надежда.
– Я сейчас! – с готовностью сорвался с места муж и весь в песке с ног до головы помчался куда-то с повизгивающим чадом наперевес.

Через десять минут он вернулся с неимоверно худым, словно высохшим на солнце, индусом с совершенно беззубым ртом. Впереди себя индус нес огромный пальмовый лист, который развевался на ветру как знамя.

Индус пристроился слева от кресла и стал усердно махать. Вокруг разлилась отдохновенная прохлада, писательница удовлетворенно откинулась в кресле и закурила.

– А в девятнадцатом веке литераторам жилось не в пример лучше, не правда ли, дорогой? – с удовольствием заметила она и отпила из бокала немного коньяку.
– Несомненно, милая! – отозвался писательский муж, снова методично закапываясь в песок.
– Что ж… – писательница склонилась над листом бумаги, глубоко заглянула в него, как в омут и… в отчаянии откинулась на подушки.
– Да что это за напасть! – всплеснула она пухлыми руками, унизанными дорогими браслетами. – Наверное, слишком яркое солнце, – вслух подумала она и потянулась за очками.

Нацепив очки на нос, она вновь заглянула в лежащий перед собой лист бумаги. Теперь он показался ей темным и угрожающим, так что писательница даже в испуге отшатнулась.

– Милая, ну ты как? – голос мужа прозвучал словно из подземелья. Наверное, он там внизу окончательно окопался.
– Думаю, мне надо пройтись, – то ли мужу, то ли сама себе ответила она и, с трудом выкарабкавшись из красных подушек, направилась к морю.

Волны тут же принялись ласкать ее щиколотки, обволакивая мягкой пеной. Писательница громко пошлепала по воде ногами, затем прошлась вдоль моря туда, потом сюда, и снова туда и сюда, и так раз шесть или восемь.

– Наверное, уже пора, – сказала она себе и решительно двинулась к своему креслу.

Индус, до сей поры развлекавший себя ловлей мух, замахал пальмовым листом с остервенелой, неожиданной для такого тщедушного субъекта силой.

Писательница устроилась поудобнее, закопала ноги в теплый песок и с твердым намерением взяла в руку «Паркер». Поводив им над бумагой, словно самолетом над обледенелой Антарктидой, она приземлила наконец свое воздушное судно, поставив жирную точку в левом верхнем углу листа.

И тут ей срочно захотелось курить. Так нестерпимо, словно она была полярником на антарктической станции и осталась без сигарет как минимум на месяц, а то и на целый год.

Писательница пошарила по столу левой свободной рукой (правой она все еще удерживала точку на кончике золотого пера) и нащупала пачку. Увы, она была совершенно пуста!

– Боже, у меня закончились сигареты, – запричитала она, словно от них зависела судьба всех до одного ее гениальных творений.
– Так пошли за ними индуса! – воодушевленно посоветовал муж, выныривая из воды, где он уже почти час отмачивал сомлевшее от жары дитя.
– Но… – писательница рассеянно развела руками, – но если я его пошлю, то кто же будет махать? Сегодня так душно, – словно в оправдание себе добавила она и с твердой решимостью опрокинула рюмку коньяку.
– Я сейчас! – ни минуты не колеблясь, откликнулся муж и, на ходу тряся за ногу перевернутого вверх тормашками мокрого отпрыска, метнулся прочь.
– Вот, – радостно воскликнул он, выкладывая на столик пачку сигарет, а заодно еще шоколад, пару мандаринов и три ржаные галеты с тмином.
– Какой ты у меня… – с умилением в голосе произнесла писательница и нежно посмотрела на супруга: – что бы я без тебя делала! – она стала с аппетитом поглощать мужнины дары, перемежая еду продолжительными сигаретными затяжками.
– Мама, мама, посмотри, какой краб! – трехлетний отпрыск высунулся из-под столика, тряся над листом бумаги полупрозрачным растопыренным существом.
Писательница сморщила нос и взглянула на белый лист, сплошь покрывшийся каплями воды.
– Замечательный краб, – дипломатично ответила она и чмокнула малыша в лоб, – иди к папе, мамочка работает.

Она в задумчивости посмотрела на несколько растекшуюся от воды точку в верхнем левом углу листа и с грустной отрешенностью стала рисовать из нее большую неуклюжую ромашку.

– Милая, ты в порядке? Тебе кофе сварить? – крикнул писательский муж откуда-то из глубины коттеджа.
– Да, свари, пожалуй, раз уж больше… – она обреченно вздохнула и тут же в ярости скомкала листок, едва не запустив его в ни в чем не повинного индуса.
– Ма-ам! Смотри какой у меня… – отпрыск несся к писательнице, и его фатальное столкновение с отцом уже было совершенно неизбежным.
– А-ах! – вскрикнула писательница, отпрыгнув от брызнувшего на колени раскаленного кофе. Кресло повалилось назад, подушки рассыпались по песку, шляпа слетела с головы и поплыла вдоль берега.

Каштановый локон писательницы выбился из прически, лицо ее горело, ногу выше колена нестерпимо жгло. Она испуганно смотрела на большое кофейное пятно, которое расплывалось по светлым брюкам и прямо на глазах превращалось в огромную коричневую лужу.

– Баржа сталкивается с рыболовецким судном, бензин растекается по воде, и все сейчас взорвется и взлетит на воздух! А отважный капитан… – с ликованием воскликнула писательница и, неудобно сгорбившись над листом бумаги, принялась бешено строчить.
– Какая же ты у меня талантливая… – с обожанием прошептал писательский муж и, ласково погладив ее по руке, пошел в дом за тряпкой.

16 декабря 2009, Индия, Гоа