Часть 1. Евгений Лангрин

В пятнадцать лет у юных курсантов императорского Корпуса уже не бывало ни учителей, ни гувернеров, ни – Создатель упаси от такого позора! – нянек. Евгений очень гордился тем, что может самостоятельно соблюдать расписание даже дома. Мальчишка собирался быть военным, а для слуги Государя самое первое и самое важное – дисциплина. По крайней мере, это им втолковывали в Корпусе. С дисциплиной у Евгения всегда было туговато, но его сокурсник и близкий товарищ – Филипп Саковский – соблюдал распорядок без особенного труда, поэтому Евгений старался соответствовать. Их даже учителя в Корпусе знали, как «Лангрина и Саковского», ведь мальчишки все делали вместе: сидели вместе в классных комнатах, участвовали во всех шалостях и несли за них заслуженное наказание. Если бы не Филипп, Евгений не устоял бы – дал себе слабину.

Когда его раньше обыкновенного времени подъема растолкал слуга, Евгений перепугался не на шутку. Проспать он не мог! Дворяне, живущие в Шарте, за редким исключением ночевали дома – в основном, все курсанты жили в ученических казармах. Евгений, не любивший простого казарменного быта, уговорил отца позволять ему возвращаться на ночевку домой, а по утрам отправляться на занятия. Верхом не разрешали, но даже пешком было лучше, чем ночевать в казарме. Теперь же юноша испугался, что за нарушение распорядка его определят на постоянное место в Корпус, и прощайте мягкие перины и шелковые наволочки…

Евгений поплескал в лицо водой и наскоро оделся в темно-синюю форму с блестящими серебристыми пуговицами, которую обязаны были носить все курсанты, а затем спустился в гостиную, едва не скатившись по лестнице. На его расспросы Лавр ничего не отвечал, только вздыхал и хмурил кустистые брови:

– Господин князь скажут, зачем звали, – лаконично говорил он.

В гостиной собрались взрослые: спозаранку уже прибыли гости, что для размеренного дома Лангриных было необычно. Ни разговоров, ни музыки слышно не было, только прерывистые женский всхлипы. Остановившись в дверях, Евгений коротко по-военному отдал честь, но каблуками не щелкнул – у курсантов сапожки мягкие, звонкого стука все равно не получится. Отец, который давным-давно вышел в отставку, махнул сыну рукой, приглашая войти. Выглядел он обеспокоенным. Наспех причесанная и одетая матушка сидела на козетке, поддерживая за пояс покачивающуюся из стороны в сторону гостью, прикрывающую лицо кружевным платочком. У окна замер высокий сухой мужчина в светском платье. Его темные волосы, немного тронутые сединой, несколько всклокочены, будто бы он по-мальчишески растрепал их пятерней, но это единственны элемент небрежности в его образе. Когда он обернулся, на лацкане сюртука тускло блеснул значок казначейства. Аркадий, граф Саковский, отец Филиппа. Значит, матушкина подруга – его молодая супруга, графиня Мария.

– Евгений, граф Саковский с супругой хотели бы побеседовать с тобой, – грудным, немного хриплым со сна голосом сообщил отец.

– Доброе утро, молодой человек, – закладывая руки за спину, поздоровался граф Аркадий, колючим строгим голосом. – Вы могли бы еще немного соснуть, но в деле, по которому мы с женой явились в сей гостеприимный дом, помочь нам можете только вы.

– Я готов, – покосившись на отца, немного неуверенно отозвался Евгений.

По правде сказать, граф Саковский заставлял испытывать некоторую робость. Высокий, прямой и поджарый, он как будто не умел сгибаться. Все его движения были какими-то рваными и ломаными, а голос – холодным до мороза по коже, но злым или жестоким Филипп отца никогда не называл. Разве что строгим и придирчивым, каким, впрочем, и положено быть служащему казначейства.

– Вчера вечером из своей спальни загадочным образом пропал ваш сокурсник и товарищ, мой сын – Филипп. Вы знаете, где он может находиться?

Графиня Мария судорожно всхлипнула, но притихла, будто бы прислушиваясь к словам Евгения. Мальчишка потупился, пряча глаза под длинной светлой челкой. Знать не знал, но догадывался… Только вот он обещал Филиппу сохранить его тайну в секрете. Даже слово дал. И кем он будет, если нарушит слово чести?..

– Нет, сударь, – тихо отозвался Евгений, не зная, куда деть руки от неловкости. – Мне это неизвестно.

– Возможно, сын делился с вами своими планами? – предположил гость.

– Нет…

– Создатель милосердный! Куда же он мог подеваться? Бедный мальчик, ночью был такой ливень… Он промок, застыл, наверное, голоден!.. – жалостно воскликнула Мария и снова разразилась слезами.

– Ну-ну, дорогая, он найдется. Сыскные гвардейцы уже оповещены… – ободряюще проговорила матушка, поглаживая молодую женщину по плечу. – Он уже взрослый, и Шарт – не деревня. Отыщется.

Отец сделал несколько шагов к Евгению и взял сына за плечи, заставляя посмотреть себе в лицо. Юноша с трудом выдержал внимательный взгляд отца, а тот доверительным тоном проговорил:

– Евгений, это очень важно. Ты представляешь, какой переполох поднимется? Филиппа исключат из Корпуса, он не сможет служить в императорской гвардии. Это же скандал и конец карьеры! Если ты что-то знаешь, не нужно это скрывать.

Вот-вот, Евгений то же самое другу говорил. Сто раз, нет, наверное, тысячу! С того самого момента, когда Филипп впервые заикнулся о побеге. И всего-то пару лет потерпеть, а там и на службу. Филипп предпочитал сухопутной армии флот, а у моряков какие длинные походы. Дома можно совсем не бывать, если так не хочется. По правде сказать, Евгений совсем не понимал, почему Филипп невзлюбил мачеху. Сейчас, глядя на заливающуюся слезами молодую даму, в сердце шевелилась жалость к ее горю. Разумеется, графиня Мария не сможет заменить Филиппу почившую матушку, но она, вроде, и не собиралась. К Евгению, однажды оказавшемуся в гостях у товарища, молодая хозяйка дома была внимательна и добра: угостила вкусными десертами и чаем, а разговорами чересчур не докучала. Но Филипп был непреклонен. Тем более, что отец был категорически против его службы на флоте. Матушка бы обязательно вступилась за мечту сына, а Мария только тихонько вздыхала, но графу не перечила. Поэтому все остальные хлопоты графини Марии о пасынке ему были не милы.

– Нас уже почти всему выучили. Господин Штосс говорит, что морскому искусству нельзя научиться на суше.

– Наймешься юнгой? – без особого интереса спросил Евгений.

Он был уверен, что юный граф Саковский в очередной раз фантазирует на тему своего побега из отчего дома, поэтому должного внимания его рассуждениям не уделял. Ему и самому иногда казалось, что он может вместе с Филиппом отправиться куда глаза глядят. Они будут странствующими рыцарями, как в старинных легендах, ходить по городам и странам и совершать подвиги. Какие?.. Этого Евгению выдумать пока не удавалось, но он был уверен, что какие-нибудь в пути точно найдутся. Непременно, непеременно отправиться вместе с Филиппом в путь!.. Обычно в этот момент Евгений засыпал, ибо воображал себя путешествующим героем обыкновенно перед сном.

– Нельзя. Из Шартской бухты уходят только больше торговые суда или вовсе военные корабли, а там личный состав тщательно отбирают. И куда плыть? До Мириисских островов всего ничего, и оттуда дорога только в Иринор или обратно в Треоксию. Лаконийцы же почти не ходят на север. А оставаться в Андервинде – чушь несусветная.

– В Андервинде очень холодно. Поэтому на Мириисских островах придется совсем тяжко. Сейчас конец весны – не поедешь же ты в шубе, честное слово, – с сомнением проговорил Евгений, поддерживающий беседу с возрастающим любопытством. Ему самым трудным казалось покинуть сам особняк, которых охранялся и был наводнен прислугой, а оказалось, что это не самое важное.

– Поэтому я и думаю отправиться в Парну, – согласно кивнул Филипп. – Самый большой южный порт империи. Оттуда – хоть куда. А с Вольных островов не выдадут.
– А как ты поедешь? Лошадь возьмешь в конюшне?

– Лошади все клейменые. По коню сразу определят, кто и откуда всадник. Был бы я повыше и покрупнее, закутался поплотнее и можно сойти за взрослого, а так – обязательно рассекретят.

Филипп с досадой махнул рукой. Действительно, в свои неполные пятнадцать Саковский был невысок и худощав. Даже Евгений был выше товарища на полголовы, но управитель Корпуса, распределяющий форму курсантам, только хохотал в ответ на подобные вздохи подопечных:

– Вымахаете еще за лето, сударь, не будем знать, где столько материи вам на сюртучок выписать.

– Как же тогда?

– Пешком, – пожал плечами друг, словно речь шла о чем-то пустяковом. – А там напрошусь к кому-нибудь в попутчики.

Евгений скривил скептическую гримасу. Вероятно, друг не до конца представлял, как будет выбираться из столицы. Наверное, тоже засыпал, когда доходило до обдумывания самого путешествия.

– Далеко пешком не уйти. Тебя же бросятся искать.

– Я спрячусь. Мало ли постоялых дворов, при которых мальчишки ошиваются, а там и спутника отыщу.

– И не испугаешься? – изумился Евгений.

Лангрины всегда путешествовали со всеми возможными удобствами, поэтому как бывает в таких вот «постоялых дворах», Евгений представлял себе смутно. Останавливались только в хороших гостиницах, даже если для этого приходилось сделать порядочный крюк. Матушка не терпела дурной кухни и приходила в ужас от одной мысли, что в постелях могут быть клопы. Отец крякал и брюзжал, что можно и потерпеть ночку, они на маневрах и не такое терпели, но тут же соглашался с дражайшей супругой в том, что хрупкая слабая здоровьем женщина не должна терпеть мучения путешествий.

– Что я, по-твоему, трус и пустомеля? – оскорбился Филипп, недобро косясь на Лангрина.

– Нет, разумеется, но…

– Чего? – набычился друг. – Еще скажи, что побежишь к отцу меня обличать.

– А я, по-твоему, доносчик? – в свою очередь обиделся Евгений. – От меня никто о твоих планах не узнает. Я даже буду помогать тебе по мере сил. Слово чести.

Евгений с готовностью протянул Филиппу руку, которую тот по-мальчишески порывисто и крепко пожал.

Слово сказано – назад не воротить. Поэтому, выдержав отцовский доверительно-ласковый тон, в котором явно угадывалась попытка уличить сына в сговоре с беглецом, Евгений перевел глаза на графа Саковского, так и оставшегося стоять поодаль.

– Местонахождение Филиппа мне неизвестно, сударь. Может быть, он остался ночевать в казарме?

– Посылали, – всхлипнула Мария Саковская, отвечая то ли Евгению, то ли просто подстегивая себя безнадежностью положения. – Дежурный учитель проверил всех мальчиков курса. Постель Филиппа пуста, а в журнале указано, что вчера вечером он отправился домой. Он был дома. Мы расстались только после ужина.

Мария снова всхлипнула, причитая тихонько: «Создатель милосердный, это моя вина… Только моя вина».

Матушка тревожно обвела мужчин взглядом:

– Судари мои, у графини, очевидно, истерика. Роман, позови кого-нибудь, вели приготовить успокаивающие капли. Мы с графиней отправимся в будуар отдыхать.

Отец, чересчур проворно для человека его плотного телосложения, подошел к столику и зазвонил в колокольчик. На зов тут же явился Лавр.

– Приготовьте для гостьи успокоительные капли и накрывайте в столовой завтрак. Граф, – любезно обратился он к Саковскому, – предлагаю пока отправиться в мой кабинет. Тоже отведать успокоительных… Дети – одни тревоги с ними.

О Евгении тут же забыли, как всегда бывало, если родители оказывались заняты гостями, хотя Граф Саковский безукоризненно вежливо попрощался с «молодым человеком». В ответ Евгений что-то невразумительно промямлил, отчего сам себе стал противен. Юноше оставалось только напиться чаю и отправиться на занятия.

Он без привычной веселости перепрыгивал лужи, которые оставил за собой ночной дождь. Солнышко припекало уже с утра, Евгений чувствовал жар на плечах и загривке. Путь от Серебряной площади до здания Корпуса занимал немногим более четверти часа, но сегодняшний ранний подъем позволял прогуляться спокойно и без спешки. Евгений приостановился на углу дома, у Портного переулка: здесь они обыкновенно встречались с Филиппом по утрам, если тот ночевал дома, хотя друг предпочитал оставаться в ученических казармах.

В классных комнатах сегодня было относительно спокойно. Однокурсники, поднятые спозаранку, позевывали, лениво перекидывались короткими фразами, кто-то пытался доучить урок. Особенно трудно пришлось в танцевальном зале. Мальчишки всегда без увлечения разучивали па и танцевали с табуретками вместо дам, а теперь вдобавок зевали, сталкивались спинами и вообще двигались, как косолапые медведи. Обычное оживление весеннего утра, когда сами солнечные лучи с самого начала дня раззадоривают и прогоняют сонливость, кажется, коснулось только учителя танцев. Он суетливо, как канарейка, влетел в зал и сходу начал перекличку.

– Где курсант Саковский? – уточнил учитель, обладающий плавным южным говором: немного с придыханием.

Евгений, не привыкший прятаться от внимания, теперь старался затеряться среди сокурсников, чтобы этот вопрос снова ему не задавали. Уже который раз за это утро. Он и без этого мучительно отсидел утренние занятия в классе, ощущая рядом с собой пустое место, которое раньше занимал Филипп. Разумеется, такое случалось и раньше: порой друг оказывался болен и не посещал занятия. Но в эти редкие дни Евгений не чувствовал себя так одиноко. На пустой стул Лангрин старался не глядеть.

– Лангрин, что же вы молчите?

– Не могу знать, – кисло отозвался Евгений, ощущая не только удивление учителя, но и любопытные взгляды товарищей.

– Что ж, – немного озадаченно протянул преподаватель, – тогда мы немного изменим расстановку в зале. Начнем с простого, по счету. И!..

Через пару дней среди сокурсников начали перешептываться: Саковский сбежал воевать на Сашитинский перевал, Саковского сослал в деревню отец, Саковский таинственно пропал, Саковский тяжело болен… Евгений отмалчивался, и вскоре у него перестали пытаться выяснить, куда же подевался закадычный товарищ. Матушка тревожилась за Марию Саковскую, с которой от переживаний случилась нервная болезнь, и сетовала:

– Аркадий был с мальчиком слишком суров. Мужчины редко бывают близки с сыновьями. Он лишился матери, а тут эта скоропалительная женитьба…

– Эгоист! Какое неуважение к отцу! Что о доме теперь скажут в приличном обществе?! – стучал кулаком по столу отец и даже краснел от горячности. – И нечего с ними миндальничать! Уже и в Корпус отдали, и все равно дисциплины никакой! Уважения к старшим!..

– Ах, право, когда ты так шумишь, у меня начинает болеть голова, – матушка касалась пальцами висков, и отец тут же притихал.

Еще через месяц имя Филиппа Саковского осталось только в экзаменационном списке. Принимающие экзамен учителя поставили напротив фамилии прочерк. Несдача экзамена и неявка без уважительной причины означали исключение.

А следующей осенью, когда курсанты вернулись с летних каникул в Корпус, о Филиппе уже никто не вспоминал. За партой рядом с Евгением так и осталось пустое место. Теперь он разбрасывал тетради, книги и письменные принадлежности по всему столу. Лангрин остался таким же весельчаком и шалуном, каким его всегда знали, разве что стал более несобран и совсем отбился от дисциплины. Будто бы Филиппа Саковского никогда рядом с Евгением Лангриным и не существовало.

Когда пришло время распределяться по родам войск, оказалось, что во флот никто из сокурсников пойти не желает. Но Евгений был уверен, что Филипп добрался до Парны и сейчас где-то в южных морях. Не может быть, чтобы сгинул по дороге. А к концу года – на Новолетие – Евгений получил от друга первое письмо, которому радовался, как самому важному на свете подарку. Он вообще его получил случайно – от какого-то мальчишки-посыльного, поджидающего его на площади перед особняком.

Филипп коротко рассказывал о своем путешествии и теперешней жизни. Конечно, в письме много не расскажешь! Евгению казалось, что друг немного жалеет, немного тоскует, но все это казалось ерундой в сравнении с главным:

«Здесь у меня есть море».