Ссора

В большую бумажную сумку она бросала все, что можно было припрятать на ближайшие несколько дней, «а там видно будет». Макароны из твердых сортов пшеницы, пачку коричневого сахара, кофе в зернах, пакет пастеризованного молока, рыбные консервы, льняное масло и приправы, авоську с яблоками, зерновые батончики и даже красный лук — все пригодится. Наскоро запихав продукты в сумку, она достала из холодильника кастрюльку с отварным рисом, переложила его в баночку, туда же отправила маринованный имбирь и полила соевым соусом — это на ужин. Засунула контейнер с рисом в сумку и спрятала ее под столом у себя в комнате. Сверху прикрыла тонкой шерстяной шалью, некогда выходной, а теперь превратившейся в домашний плед.
Он должен был вскоре вернуться. Вчерашний скандал из-за таких мелочей, как остывший суп и пригоревшие спагетти, сулил ей дни, а может, и недели тягостного выживания. Денег у нее не было: выплаты за тексты задерживали, каждый раз присылая в ответ одно и то же: «Ждите, скоро поступят. У нас сбоит система. Приносим извинения». А откладывать она так и не научилась. Когда деньги были, она тратила их на себя, на него, на них. Она любила жить одним днем. Но когда наступали сложные времена, она жалела, что не отложила на черный день хоть какую-то копейку.
Уйти было некуда. Они перебрались сюда недавно, и она не успела завести друзей. Мама жила далеко, а с отцом они не общались уже лет десять. Братьев и сестер родители ей не подарили, так что помощи ждать неоткуда. Поэтому, когда они крепко ссорились (а ссорились они часто), она оставалась в доме, чувствуя себя некомфортно. Покупать продукты, платить за обучение, да просто жить приходилось самой.
Когда же становилось совсем невыносимо, она собирала вещи и уходила на улицу. Если стояла теплая, сухая погода, она расстилала спальник где-нибудь на скамеечке в парке, закутывалась в него с головой и ночевала так ночь-другую. В холодную пору она спала на вокзалах, в фойе гостиниц. Однажды даже в подъезде под крышей. В остальное время — в своей комнате, где помимо кровати с мягким изголовьем, расположенной таким образом, чтобы она могла видеть входящего в спальню мужа, стояли большой письменный стол и стул с высокой спинкой, находилась встроенная гардеробная, выполненная в современном стиле, а на подоконнике окна, огромном, как дверь, в ряд теснились около дюжины горшков с белыми орхидеями.
Она взглянула на часы: почти полночь. Прислушалась к звукам за входной дверью — тишина. Сегодня позже обычного. Но вот загудела кабина лифта, и спустя пару минут послышался скрежет замка. Неуловимой тенью она скользнула в свое уютное убежище и заперлась на щеколду.

Когда дверь за ним закрылась, он разулся, сбросил вещи на пол и сразу прошел в ванную, где тщательно вымыл руки. Затем направился в кухню. Там на чайном столике у окна горела восковая свеча. Он в нерешительности остановился перед тусклым пламенем, постоял мгновение, погасил его пальцами и убрал свечу в ящик кухонного стола. Тяжело вздохнул, словно раненое животное, которое не в силах больше обороняться. Он слишком устал. Ему хотелось есть и спать. В холодильнике, к своему изумлению, он не обнаружил рис, который сварил с утра. Поэтому пожарил яйца с беконом, а вместо чая налил стакан портвейна.
После ужина он прошел в гостиную, чтобы покормить рыбок. В ярком свете люминесцентной лампы он увидел, что в аквариуме плавал корм в таком огромном количестве, как будто кто-то неаккуратно или нарочно просыпал его. В мутной воде плавали сонные золотые рыбки с развевающимися кружевными хвостами. Его мысли плавали тоже, словно эти маленькие рыбки в круглом аквариуме. Он нервничал, и ему хотелось курить. Но сигарет тоже не оказалось там, где они должны были быть. «Что за черт!» — он зло выругался и направился в комнату жены. Опустил руку на тяжелую ручку двери, осторожно повернул ее и уже хотел было войти, но передумал и уныло побрел в кабинет. Не раздеваясь, улегся на широкий кожаный диван, который покоился перед бильярдным столом, положил на зеленое сукно большие ноги и тотчас уснул, утомленный бесконечной борьбой.
На следующее утро он проснулся рано, наскоро собрал чемодан и, не завтракая, уехал на вокзал. Там сел на скорый поезд и вернулся домой только через несколько суток. Еще с порога он почувствовал душный запах восковой свечи. Не заходя в кухню, он тут же направился в спальню жены.

Она полулежала в кровати, обложенная подушками из бархата, когда он вошел в комнату. Увидев его, она начала кричать, чтобы он немедленно оставил ее одну. «Зачем ты пришел? Я не хочу тебя видеть!» Она вскочила на ноги и стала кидать в него подушки, пока они не закончились. Тогда она села и заплакала.

Он застыл в дверях, размышляя над тем, как непредсказуема порой жизнь, как жестока по отношению к тем, кого любишь. Подумал, что хорошо бы полить цветы и стереть с мебели пыль. Он постоял еще недолго в дверях, не решаясь зайти, а потом ушел, тихо прикрыв за собой дверь.

Через какое-то время он снова наведался к ней. На этот раз он вошел, не раздумывая. Включил верхний свет и быстро прошел к письменному столу. Отодвинул стул и обнаружил там бумажный пакет, накрытый шалью. Сверху лежал пластиковый контейнер с неплотно закрытой крышкой. Он заглянул в него и отпрянул: рис, обтянутый плесенью, больше походил на зеленое болото, чем на пищу. Морща нос и холодея от ужаса, он схватил банку и бросился из комнаты.

Она умоляла его вернуть продукты, выкрикивала вслед какие-то ругательства, требовала, угрожала, но он не вернулся. «Это был мой ужин! Мой!» Она снова залилась слезами и зарылась в подушки.

— Алло, привет, мам! — он сидел за кухонным столом и жадно курил.
— Сынок, что случилось?
— Прости, мам, я не знаю, как быть. — Он сделал пару глубоких затяжек и продолжил: — Эта чертовщина сводит меня с ума. Я снова нашел сумку с продуктами в ее комнате, там же, где в прошлый раз, — он почти застонал.
— Ты ходил к батюшке? Нет? Я ведь просила. Обязательно надо сходить, слышишь? Батюшка поможет, обязательно поможет! — Голос матери звучал на том конце слишком громко в тишине глубокой ночи. — Сынок, пойми, не только тебе нужна помощь, но и ей тоже. Она мучается, бедняжка. Помоги же ей…
— Хорошо, мам. Может, ты и права.

Батюшка пришел на следующий день. Освятил квартиру, окропив святой водою все комнаты в доме, то и дело повторяя: «Во имя Отца, и Сына, и Святого Духа». Когда батюшка ушел, в доме как будто стало тише и светлее.

После он сразу уехал в командировку, а когда вернулся, долго не мог заставить себя зайти в ее комнату. Мысли о трагической смерти жены во время одной из их ссор — оторвался тромб — не покидали его на протяжении последних двух лет. Он почти не бывал дома, часто отлучался, много работал. Странные вещи, которые творились в доме, сначала казались ему кошмарным наваждением, от которого он пытался избавиться с помощью алкоголя. Потом понял, что это вовсе не игра его богатого воображения, и в доме действительно происходят не поддающиеся логическому объяснению вещи.
Он стоял перед дверью в ее комнату и страшился зайти. «Ну же, смелее». Дернул ручку резко, как будто боялся передумать, и вошел в темноту спальни. Нашарил выключатель — мягкий теплый свет озарил пространство вокруг. Здесь было все как всегда: аккуратно застеленная кровать, на которой геометрично были разложены маленькие подушки из малинового бархата; на большом письменном столе лежал золотистый ноутбук, рядом — тоненький телефон с черным экраном; на подоконнике в ряд стояли цветущие белым орхидеи; в ореховом шкафу висели изящные костюмы и платья на шелковых плечиках. Он ничего не трогал с тех пор, как она умерла. Лишь раз в две недели поливал цветы — живое напоминание о жене.
Он отодвинул стул и заглянул под стол — пусто. Только пыль лежала хрупким слоем на гладком паркете, не потревоженная вот уже несколько дней. Он выпрямился и облегченно вздохнул. Но тут же на глаза навернулись слезы, и его охватило лихорадочное чувство потери. Теперь уже окончательной. Она больше не придет. Не будет пытаться убить его рыбок, перестанет воровать сигареты, жечь свечи. Он погладил крышку ноутбука. «Я бы мог написать книгу. За нее. Для нее. Для каждого».

Она в последний раз взглянула на него, гладящего ноутбук так, словно это была не бездушная машина, а живой зверек; приложила пальцы к губам и отправила воздушный поцелуй. Затем поднялась с подушек и тихо растворилась.