Глава 41. Карнавальная ночь 1820

      Моё! – сказал Евгений грозно…

      А.С. Пушкин «Евгений Онегин»

      Да, я была противна сама себе, феминистка третьей волны во мне ругалась совсем не женскими выражениями, но… Оцепенение, блаженство, полное погружение и отчуждение от окружающего мира – вот краткий перечень эмоций, испытанных мною, когда Иэн Дарси, ещё секунду назад весь такой продуманный, просчитанный, уравновешенный и, вообще, не способный на африканский страсти иностранный засланец с буквой «р», впился мне в губы, смяв меня в своих медвежьих объятьях.
      И, продолжая медвежью же тематику, он, словно зверь, уже и не ласково вовсе прикусив мою нижнюю губу с тихим рыком, поглощал каждый мой выдох, перекрывая воздух. Я – твёрдо решившая послать шотландца ко всем шотландским чертям, – целовала в ответ и задыхалась в сладкой истоме.
      Но тут в усадебном парке, совсем рядом, послышался игривый смех, и меня словно ушатом ледяной воды облили – не удивлюсь даже, если это моя внутренняя феминистка, грозно ругаясь, смогла-таки воздействовать на разомлевшее тело физически.
      Изо всей силы оттолкнув Дарси, я, молниеносно вернув на место свою съехавшую маску и забив на улетевший в кусты берет «тэм-о-шентер», с низкого старта припустила через кусты пионов прямо к распахнутым настежь дверям дома.
      Почему-то казалось, что Дарси непременно погонится следом, схватит, перебросит через плечо и… что? Волоком утащит в свой шотландский замок где-нибудь посреди заросшей вереском пустоши? Звучит, конечно, м-м-м как… Но…
      Но я-то Демиюрга, в отличие от самонадеянного иностранца, знаю! А, значит, не будет никакого замка, вереска и «м-м-м».
      На пороге я, переведя дыхание, притормозила. Ощупала себя, проверяя целостность костюма. Скользнула руками по волосам, ужаснувшись образовавшемуся вороньему гнезду. Наспех вытянула пару шпилек, удерживавших волосы под безнадёжно утерянным беретом, расчесала их пальцами, растопыренными на манер гребня. И, три раза выдохнув и гордо задрав нос, вошла в гуляющий по случаю именин Ольги дом.
      Гости, отсутствия меня или Дарси не заметившие, веселились так, как умели веселиться только в доиндустриальную эпоху – заливаясь смехом от невинных, почти детских шалостей, радуясь свету свечей, цветам, элегантным кавалерам и нежным ручкам дам, а больше всего танцам, танцам, танцам! Нет, конечно, и в наш просвещённый XXI-й обе российский столицы по священному еженедельному празднику «пятница» балами гуляют в клубах – но разве ж эти унылые однообразные «па» можно сравнить с вальсами и мазурками, польками и кадрилями? Разве ж так смеётся, допустим, сын депутата N, разве ж припадает губами к ручке, скажем, тёлочки с… хм-м… низкой социальной ответственностью?
      Да, не хватает нам балов!
      Кстати, в этом – ещё одна причина популярности библиошифтинга.
      Эх, жаль, что мне в тот момент было вовсе не до танцевального веселья! Ведь танцевать я умею (не как Волочкова, конечно! Обхожусь без шпагатов) – без танцев в нашей профессии тестировщика никак. Но давешняя сцена в парке лирическое настроение свела на «нет». А мазурку, стоило мне только ступить в бальную залу, как назло, громогласно объявили.
      Отступать было поздно. Как в страшном сне, когда всё очень медленно, нужно бежать, а ноги будто налились свинцом, я увидела, что с двух противоположных концов залы ко мне, ледоколами разрезая толпу, одновременно двинулись Кот и Рыцарь, только что вошедший в двери. Для полноты мизансцены взгляд ещё выхватил заламывающую руки Ольгу, мимо которой проплыл ныне безразличный к нимфическим прелестям Владимир, и маман, краснеющую от гнева под цвет своего дьявольского наряда.
      Я же не придумала ничего лучше, как просто закрыть глаза, по-детски надеясь, что раз я беды не вижу – значит, и нет её. Понятно, что совершенно зря!
      То ли ноги у Ленского оказались длиннее, то ли шаг шире – но именно он первым, под носом у побледневшего от гнева Дарси, с поклоном предложил мне руку, лучезарно улыбнувшись под своей кошачьей полумаской.
      — Прошу Вас, мадемуазель Татьяна!
      Но и Дарси не собирался сдаваться, предложив с поклоном мне свою руку:
      — Вы обещали мне теперь!
      И тут я впервые заметила, что, оказывается, Ленский тоже мог быть жестоким, потому что, совершенно возмутительным образом оттерев шотландца вбок, он на голубом глазу соврал, крепко взяв меня за руку:
      — Ошибся, верно, ты! Сей танец – за мной!
      Я уже говорила, что отказывать на балах являлось по правилам хорошего тона невозможным? Итак, довольный Владимир, светясь своей обворожительной мальчишеской улыбкой и трепетно пожимая мне руку, вновь став таким же романтичным, стоило только оставить позади конкурента, повёл меня мимо прищурившегося, окаменевшего Иэна в центр залы.
      К несчастью, следующим танцем была мазурка.
      Позвольте мне объяснить вам, что такое мазурка на балу XIX века. «Мазурка – это душа бала, цель влюблённых, телеграф толков и пересудов, почти провозглашение о новых свадьбах»*, – так писала о мазурке Евдокия Петровна Ростопчина. А мемуаристка Екатерина Алексеевна Сабанеева ей вторила: «Мазурка имела искони особо интересное значение – она служила руководством для соображений насчёт сердечных склонностей – и сколько было сделано признаний под звуки её живой мелодии!»** Пожалуй, ни одному танцу не посвящали так много строк, как мазурке!
      Итак, оркестр грянул мазурку, и мы с Владимиром полетели. По-другому и не скажешь! Как там у Пушкина в первоисточнике?
      «Мазурка раздалась. Бывало,
      Когда гремел мазурки гром,
      В огромной зале всё дрожало,
      Паркет трещал под каблуком,
      Тряслися, дребезжали рамы».***
      Владимир, трепетно сжимая мне кончики пальцев, лепетал что-то о поэзии, музах и любви. Но я не слушала. Во-первых, мазурка была сложным танцем, и я, за малой практикой, боялась ошибиться в фигуре. Во-вторых, мысли мои занимали Демиюрг, выбор и сокрытое густым, почти Питерским, туманом моё будущее. И, в-третьих, раздражал с лёгкостью кружащий приглашённую заплаканную Ольгу Иэн Дарси, демонстративно даже не глядящий в нашу с Владимиром сторону!
      Сама мазурка, как по мне, научившейся более-менее правильно танцевать и этот хитровыдуманный танец, представляла собой метафорическую игру «в салочки» или, попросту, смотрины невест. Ведь был в этом «акробатическом этюде» и такой момент, когда к даме другие танцующие, образующие сложный рисунок, подводили двух кавалеров, из которых она должна была выбрать одного. Точно также и кавалеру предстояло сделать свой выбор, определяемый, прежде всего, «сердечным интересом».
      И вот настал этот самый злополучный момент. Иэн Дарси, на голове которого не растрепался ни единый волосок, подвёл к нам с Владимиром порозовевшую Ольгу. И тут состоялась самая первая «дуэль», конечно, не укрывшаяся от любопытных взглядов гостей, чующих скандал, и всё больше краснеющей от гнева и стыда перед будущим скандалом маман.
      Оба мужчины протянули мне руки. Брюнет, блондин. Очарование юности и уверенность благородной зрелости. Уверена, героиня романа XIX века разлетелась бы в клочья от сложности выбора! А я, никакая не героиня, а просто Женя Пушная, сама неожиданно для себя подала руку… Дарси. И побледневшему Ленскому уж ничего не оставалось, кроме как подхватить Ольгу, закружив ту в продолжении танца.   
      — Так что, ты обдумала моё предложение? – спросил Иэн, сверкая глазами из-под маски.
      — А ты мне что-то предлагал? – вопросом на вопрос ответила я, проделывая очередное «па».
      — Евгения, не играй со мной! – почти прорычал шотландец – однако внешнее хладнокровие сохранил прекрасно, танцуя так, словно делал это всю свою сознательную жизнь. Вот что значит частная британская школа, с завистью подумала я. А шотландский Цискаридзе продолжил: – Если ты ещё не поняла, то у тебя лишь два выхода…
      — Знаю-знаю: «У меня теперь только два выхода: или я её поведу в ЗАГС, или она поведёт меня к прокурору»!****
      Иностранец, видимо, с классикой советского кинематографа знаком не был, так как ответил с некоторым удивлением:
      — Думаю, об оформлении наших отношений говорить пока преждевременно, нужно сначала узнать друг друга поближе – мы же современные люди, XXI век на дворе!
      Ах, гад, то есть ты ещё и хочешь получить приданное и меня «к приданному в придачу», штамп в паспорте не ставя? Чтобы в британском суде я у тебя ни какой части «Цифрослова» (или как ты там говорил, «Digiwor(l)d»?) откусить не смогла? Ну, му… мужчина!
      Снова пришло время меняться парами. И тут уж я, вырвав руку из пальцев Дарси, демонстративно передала её Ленскому (ой, Ольга, прости!).
      — Ужель я заслужил от Вас насмешку эту? Ах, Татьяна, как жестоки Вы со мной! Что сделал я? – тут же принялся упрекать ветреную меня Владимир.
      Но меня хватило лишь на виноватую полуулыбку. А тут и мазурка, наконец, закончилась.
      — Прошу дорогих гостей к столу! – громогласно объявила Пашет, и, цепко ухватив Ленского под локоток, сама повела его в столовую, попутно второй рукой поддев ручку Оленьки, готовой вновь расплакаться.
      Ну, а что поделаешь? Бал – дело такое. Мне вот, знаете ли, тоже как-то не весело.

      _______________________________ 

      * Е.П. Ростопчина «Чины и деньги», 1838 г.
      ** Е.А. Сабанеева «Воспоминание о былом. 1770-1828 гг.»
      *** А.С. Пушкин «Евгений Онегин», XLII.
      **** к/ф «Кавказская пленница, или Новые приключения Шурика», 1966 г.