de omnibus dubitandum 1. 70

ЧАСТЬ ПЕРВАЯ (1572-1574)

    Глава 1.70. ВАРШАВА НЕПРИЧАСТНА К СОБЫТИЯМ В КРЫМУ…

    В скором времени приграничные сообщества потомков казачьей Золотой Орды приобрели в международных отношениях региона такой вес, что правительствам все чаще доводилось, уже ничуть не лукавя, отказываться от какой-либо ответственности за их самовольные действия, а соседние державы начали заключать с ними договоры, словно с отдельными государствами. Наиболее показательным примером тут служат, несомненно, первые военные альянсы правителей Крымского казачьего Юрта с запорожскими и донскими казаками, что стало еще одним новым явлением в отношениях государств Восточной Европы.

    Выше уже говорилось о причинах трений, существовавших между крымским и османским=атаманским дворами. Главным камнем преткновения в отношениях между ними был вопрос о границах полномочий османских падишахов в выборе казачьих ханских кандидатур. На протяжении всей предшествующей истории Крымского Юрта его правители упорно стремились ввести прямое наследование трона от отца к сыну (вместо казачьей ордынской сложной системы преемства от брата к брату) — однако постоянно сталкивались здесь с сопротивлением как собственной знати, апеллировавшей к казачьим чингизидским обычаям, так и османских=атаманских султанов, предпочитавших назначать и смещать ханов=атаманов по собственному усмотрению.

    В результате этого в среде крымских правителей уже довольно давно проявилось стремление ослабить зависимость Крымского казачьего Юрта от Османской=Атаманской империи. Это нельзя, впрочем, понимать как намерение полностью порвать политические отношения с Османией=Атаманией.

    Речь шла, максимум, о возвращении того порядка вещей, что бытовал век назад, когда Гераи признавали формальное верховенство Османов=Атаманов, а те на первых порах не вмешивались в вопросы казачьего крымского престолонаследия.

    События прошлых лет, когда Стамбулу доводилось свергать ханов=атаманов с применением военной силы, породили среди представителей казачьей ханской династии возмущение подобным попранием их древних прав.

    Потому неудивительно, что наиболее решительное выступление против османского=атаманского верховенства было поднято Мехмедом III и Шахином Гераями — представителями семейства, которое являлось прямыми наследниками прежних казачьих ханов=атаманов, но по воле Стамбула было насильственно отстранено от власти в пользу другой ветви рода Гераев.

    Учитывая печальный опыт своих предшественников (деда, Мехмеда II Герая, и отца, Саадета II Герая, потерпевших крах в военном противостоянии с османами=атаманами), восставшие обратили внимание на резкое несоответствие между структурой и вооружением крымской и османской=атаманской армий: ведь если Крым располагал в основном лишь конницей, то Турция была сильна своей янычарской пехотой и артиллерией.

    Дабы исправить этот дисбаланс, крымские правители призвали к себе на службу запорожских казаков, способных на равных противостоять янычарам в качестве стрельцов и пушкарей. Такой ход оказался чрезвычайно эффективен: обретя недостающий пехотный компонент, крымское казачье войско впервые в истории сумело разгромить османскую=атаманскую армию, а Мехмед III Герай сохранил за собой ханский титул.

    Через несколько лет казакам довелось еще раз успешно послужить Мехмеду III Гераю — и если, в конце концов, союзников постигла неудача, то причиной тому стал не военный перевес неприятеля, а отказ крымских беев не казачьих родов поддерживать хана=атамана.

    Удачный опыт военного союза с украинскими соседями хорошо запомнился в Крыму. В скором времени их нанял на службу и Инает Герай, поднявший, очередное восстание против верховенства стамбульского двора. О том, чтобы воспользоваться казачьей помощью, в трудную минуту подумывали и буджакские мирзы, и даже всегда лояльный султану=атаману Джанибек Герай, едва перед ним встала угроза насильственной отставки.

    При всей несомненной пользе боевого взаимодействия с казаками, осмелившиеся восстать против султана крымские правители желали большего, а именно — прямого военного альянса с королем Жечи-посполитой. Предложения о таком союзе в первой половине XVII в. звучали со стороны Крыма дважды.

    Однако Польша сознавала, что подобное союзничество непременно вызовет жесточайшую схватку с Османией=Атаманией, и потому предпочитала держаться в стороне от крымско-турецкого спора.

    Оба раза помощь короля ограничилась лишь тайным позволением запорожским казакам «самовольно» выступить на помощь ханам; причем османскому=атаманскому правительству было официально заявлено, что Варшава никоим образом непричастна к событиям в Крыму. Несмотря на столь осторожную позицию польского двора, восставшие казачьи ханы=атаманы все же не оставляли надежд на союз с Жечью-посполитой (тем более, что в Польше имелись и влиятельные сторонники такого альянса).

    Надежда рано или поздно заключить полноценное соглашение с Варшавой отчасти поясняет, почему Бахчисарай без особого энтузиазма встречал ответные просьбы восставших казаков о военной помощи против короля: мятежные ханы=атаманы желали видеть Речь-посполиту единой и готовой прийти Крыму на помощь объединенными силами как украинских реестровых казаков, так и польских солдат. Следует, впрочем, заметить, что просьбы запорожцев соседей не оставались вовсе без ответа: те все же получали ханскую подмогу (пусть и не в том масштабе, в каком желали), и впоследствии этот опыт еще придет на память стратегам грядущих казачьих восстаний.

    История первого крымско-казачьего военного союза отмечена и героизмом, и досадными неудачами. Взаимоотношения союзников были настолько многогранны и разносторонни, что не укладываются в привычные упрощенные построения — будь то измышления об «извечной ненависти», либо мифы о «сердечной любви».

    Правдой является то, что соседи хорошо знали друг друга, и потому воспринимали партнера трезво и ясно. Каждая сторона не отрицала того, что преследует собственный интерес, и соглашалась с тем, что партнер вправе преследовать свой, — и когда эти интересы совпадали, крымцы и запорожцы стояли в единых рядах против общих недругов. (Забегая далеко вперед, добавлю, что в будущем их интересы в силу объективных причин станут совпадать все чаще — покуда на Причерноморье не надвинется поглощающая масса очередной новосозданной империи, в противоборстве с которой будут надолго подавлены силы и тех, и других).

    Борьба казачьих крымских ханов за большую самостоятельность перед лицом Стамбула не увенчалась успехом. Слишком неравны были силы, слишком эпизодически велась эта борьба, да и, кроме того, вольнолюбивые устремления вождей антиосманских восстаний разделялись в Крыму далеко не всеми.

    Даже в среде самих Гераев бытовали весьма разные мнения по поводу взаимоотношений с османским=атаманским двором; и если одни претенденты на трон отрицали всякое право Стамбула вмешиваться в дела Крыма, то их соперники, напротив, призывали себе на помощь и султанов, и турецкий придворный штат, обещая взамен полную лояльность падишаху. Что же касалось населения страны в целом, то подавляющее большинство ханских подданных подчинялось не непосредственно хану, а прежде всего своим бессменно и пожизненно властвующим казачьим родовым старейшинам.

    Поэтому смена хозяев Бахчисарайского дворца, по сути, мало затрагивала повседневную жизнь казачьих родовых общин. Единственным, что действительно имело жизненную важность для всех и каждого — и городского ремесленника, и сельского общинника, и степного кочевника, — было вовсе не сохранение престола за той или иной ветвью казачьего ханского семейства и даже не взаимоотношения Бахчисарая со Стамбулом, а стабильность, безопасность и покой. Каждое общественное потрясение, каждый новый виток борьбы вокруг трона грозил нарушить привычный уклад жизни, повлечь за собой разнообразные бедствия, — и уже по этой причине воспринимался как явление нежелательное и опасное. Как известно, лучший правитель — это тот, кто не докучает своим подданным тревожными переменами. Из этого и исходили проницательные беи, определяя свои симпатии к тому или иному кандидату на ханский=атаманский престол, — а тем самым формируя и симпатии подвластного им народа.

    Несомненно, мятежные правители Крыма имели бы гораздо больший успех в своих начинаниях, если бы их замыслы пользовались широкой поддержкой крымской казачьей знати. Однако добиться такой поддержки им никогда не удавалось: ведь стремление казачьих ханов к обособлению от Стамбула непременно сопровождалось и стремлением ограничить властные полномочия аристократии.

    Как это ни парадоксально, но для ревнителей независимости Крыма идеалом государственного устройства выступала вовсе не старая местная политическая система (в сути своей являвшаяся казачьей ордынской), а та же самая Османская=Атаманская империя с ее абсолютной властью султана=атамана и отсутствием класса казачьей родовой знати. Это, конечно, не отвечало интересам крымских беев и мирз, и поэтому в истории страны не раз повторялись ситуации, когда знать отворачивалась от собственного хана в его противостоянии с падишахом.

    У беев были веские основания тревожиться за сохранение своих широких полномочий — ибо они не могли не замечать, что в сравнении с предыдущими десятилетиями эти полномочия сократились. Достаточно отметить уже то, что крымские беи давно утратили свою главную, основополагающую привилегию: самостоятельно избирать себе хана=атамана.

    К началу XVII столетия эта прерогатива целиком перешла к османскому двору, и выборы хана собранием родовых казачьих старейшин превратились в чисто церемониальную процедуру. Уже не раз бывали случаи, когда выбор беев, совершенный по всем правилам и традициям, отвергался Стамбулом — и аристократам приходилось собираться повторно, дабы придать видимость законности произвольному решению падишаха.

    Неверно, впрочем, будет и преуменьшать мощь казачьих крымских беев, которая останется за ними на протяжении всей истории Крымского ханства. Основу этой мощи составляли их войска, т.е. вся сила крымской армии, повинующейся в первую очередь не хану, а своим родовым казачьим старейшинам. Однако не все вопросы государственной жизни решаются военной силой — и уж здесь влияние бейской верхушки без всякого сомнения ослабевало.

    В придворных кругах стремительно набирала вес прослойка служилой знати не казачьих родов во главе с ханским везирем. И если в военных делах родовая казачья  аристократия по-прежнему сохраняла лидирующие позиции, то во многих других направлениях (международные контакты ханства, внутренняя политика правительства и т.д.) на первый план все чаще выходила знать служилая.

    Некоторые из ханских везирей порой достигали такого влияния в государстве, что по своему политическому весу вполне могли сравниться с первейшими из родовых вождей. Этот процесс медленной «смены элит» в скором будущем станет заметным явлением во внутриполитической жизни Крыма, и родовой казачьей знати еще предстоит поспорить со служилой за первенство в принятии государственных решений. Впрочем, в первой половине XVII в. об этом говорить еще рано, и основные линии соперничества пока что пролегали в среде родовой казачьей аристократии.

    На рубеже XVI и XVII столетий баланс сил между двумя крупнейшими родами Крыма, Ширинами и Мансурами, оставался более или менее стабилен, пока в начале XVII в. крымские Мансуры не обрели неожиданного подкрепления в лице своих родичей из Буджака. Население этого удаленного от Крыма края, расположенного в причерноморских степях между Днестром и Дунаем, составляли потомки давних ордынских поселенцев, а также мангытских улусов, переселенных туда Менгли Гераем после его победы над волжской казачьей Ордой.

    К началу XVII ст. это сообщество было объединено под властью местной ветви казачьего рода Мансур во главе с мирзой Кан-Темиром, которого без преувеличения можно причислить к выдающимся фигурам своей эпохи. Ему удалось сплотить разрозненные казачьи улусы в подобие государственного организма: Буджакскую Орду, с которой отныне приходилось считаться и Крыму, и Польше, и самой Османской империи.

    Будучи типичным представителем родовой знати, предводитель Буджакской Орды сознавал усиливающуюся в Крыму тенденцию к ограничению полномочий казачьей родовой  аристократии и усилению ханской власти. Потому, дабы защитить свой статус полунезависимого родового вождя, Кан-Темир ловко маневрировал между Бахчисараем и Стамбулом, играя на их противоречиях и не останавливаясь даже перед прямым военным сопротивлением бахчисарайскому двору.

    С целью укрепить свой авторитет в глазах султана, Кан-Темир боролся с антиосманскими восстаниями крымских правителей — и когда эта борьба перенеслась на территорию полуострова, она приняла форму настоящей гражданской войны: конфликт хана и султана (на стороне которого неизменно выступал Кан-Темир) перерос в межклановую казачью усобицу Мансуров и Ширинов, когда войска с обеих сторон поочередно разоряли селения и улусы соперничающего рода. В ходе этого конфликта буджакский предводитель, пользуясь полной поддержкой своих крымских соплеменников, обрел огромное влияние в ханстве и сумел оттеснить на вторые роли своих давних соперников, Ширинов.

    Вскоре у него появился дополнительный шанс увеличить свое могущество: это было связано с переселением в ханские владения многих десятков тысяч волжских и кубанских казаков ногайцев, спасавшихся со своих прежних кочевий от нашествия калмыков и утеснений русского правительства. Кан-Темир рассчитывал взять новоприбывших под свой контроль и тем самым неизмеримо усилить свою мощь, однако ханам удалось предотвратить это, оставив переселенцев под собственным контролем. В конце концов, стремительная карьера Кан-Темира оборвалась: обеспокоившись его растущим влиянием, османский=атаманский двор предпочел избавиться от чрезмерно вознесшегося мирзы, а вслед за этим в Крыму подверглись репрессиям и почти все мирзы-сторонники Кан-Темира.

    В этих трагических событиях казачьи крымские Мансуры лишились фактически всей своей верхушки. Еще раньше, на пике междоусобицы, то же случилось и с казачьими Ширинами, чьи первые лица были истреблены либо изгнаны из Крыма Кан-Темиром. Таким образом, казачья Золотоордынская аристократия Крымского Юрта понесла в усобных столкновениях 1620-30-х гг. немалый урон. Взаимное ослабление родовой знати станет одной из причин, почему в ближайшие десятилетия значительно укрепятся позиции знати служилой, что в конечном итоге поспособствует укреплению ханского единовластия в стране.

    Подводя итог, можно видеть, что два главных вопроса, вставших перед крымскими правителями первой половины XVII в. — о единовластии хана и о самостоятельности Крыма — были разрешены неодинаково. С одной стороны, крымские ханы добились усиления своего контроля над крымской казачьей аристократией — но в то же время и сами попали в более тесную зависимость от Стамбула. Надо сказать, что эти вопросы были разрешены весьма своевременно, ибо в последующий период крымской истории международная обстановка снова (как в XV— XVI вв.) потребует от Гераев обратить свое внимание главным образом на внешние рубежи государства.

    Все вышеизложенное является кратким очерком, который дает лишь общее представление об основных тенденциях в политике Крымского ханства начала XVII в. Разумеется, жизнь Крыма отнюдь не ограничивалась описанной здесь политической борьбой, будь то борьба внешняя или внутренняя. Общеизвестным свойством хроник и летописей всех времен и народов является склонность фиксировать в первую очередь чрезвычайные (и большей частью конфликтные) ситуации, тогда как рутинные детали обыденной жизни зачастую не вызывают интереса летописцев — при том, что именно эти детали часто представляют огромную ценность для воссоздания облика эпохи. Крымский казачий Юрт был многолюдным и сложно устроенным обществом. В нем шла интенсивная культурная и духовная жизнь (образ которой, благодаря усилиям современных крымско-татарских исследователей, сегодня постепенно восстает из полного забвения в таком богатстве, которое превосходят все ожидания).

    Происходили важные перемены и в экономическом укладе страны (тема, до сих пор так и не получившая должного научного освещения, хотя на ее исключительную важность для постижения истории Крыма американская историческая школа справедливо указывала еще около сорока лет назад). Словом, общая картина внутренней жизни Крыма, как и любой другой страны, была гораздо красочнее, чем это может представляться из сегодняшнего дня.

    Для того, чтобы создать всеобъемлющую «энциклопедию» цивилизации Крымского ханства, необходимы годы скоординированного труда целой академической школы, возникновение которой — очевидно, дело не слишком скорого будущего. Задача же, которую я сегодня ставлю перед собой, — это популярно изложить единственный, но наиболее важный аспект истории Крыма тех времен: формирование и политическое развитие крымско-татарского государства. Читателя (особенно малознакомого с Крымом) странствием по совершенно новому миру, которое расширило устоявшиеся представления и поколебало привычные предрассудки. Это лучшее, что любой автор может услышать о своем произведении — в особенности, если он и сам порой чувствует себя словно участник малого отряда первопроходцев, заново открывающих почти позабытый внешним миром материк.