Эпизод Первый Непридуманная История. Глава 3

Бердыш

 Оставляя наедине со стыдом своим героя нашего Григория Александровича, я собираюсь отойти от рассказа основного и поведать вам, дорогие мои, рассказ второстепенный, так же конфиденциально и полушёпотом. Несомненно, опять с надеждой, что сказанное останется между нами и не послужит поводом для дальнейших сплетен, коих и так бродит по устам предостаточно. Хотя сейчас уже поздно прикладывать указательный палец к губам и просить о молчании: история эта давно прорубила окошко в будущее, а мы с вами пока что на задворках её и всё никак не можем ступить на путь повествования. Но искренне прошу простить меня за эти вступительные слова, ибо без них не обойтись, и рассказ мой потеряет всякий смысл, а этого я не хотел бы. А потому начну я рассказывать об Александре Николаевиче Наволоцком и о супруге упомяну его – Арине Юрьевне, в девичестве Мелеховой, а ныне покойной уж давно, ровно как и муж её. Но обо всём по порядку.
 Наверное, не будет грехом сказать, что иметь таких родителей при себе – просто наказание божье. Правда, за какие такие грехи, одному Господу и известно, ибо детки приходят на свет чисты и непорочны, и вопрос, за что посланы с самого рождения на их голову страдания, остаётся без ответа. Александр Николаевич (Царствие ему Небесное, как перебили бы мой рассказ в этом месте некоторые престарелые женщины!), хоть и любил подвыпить частенько, однако же мужиком был работящим и даже в некотором роде хозяйственным. Хозяйством этим (делами домашними, я хочу сказать: гвоздь в стену заколотить, в табуретке болты подкрутить или заняться ещё какой мужицкой работёнкой) Наволоцкий занимался строго подвыпивши (причем норма «подвыпитости» у него из раза в раз варьировалась), а на трезвую голову он этим и вовсе не занимался. Он был человек настроения: будет настрой – так он полочку в кладовке приколотит или ещё что-нибудь полезное соорудит, а не будет настроя – так может и жену поколотить справедливости ради. Работал Александр Николаевич, сколько помнили соседи, на Домостроительном комбинате номер «два» и на работу свою никогда не жаловался. Да к тому же опять хозяйственность его проявлялась: всё время домой тащил то, что на комбинате запамятовали к полу болтами прикрутить или так оставили, заранее предполагая, что всё равно утащат. Поэтому в доме у Наволоцких всегда был относительный порядок, и уже с порога узнавалась твёрдая мужицкая ручища, которая держит всё это двухкомнатное помещение.
 Но греха не утаишь, потому и говорю открыто: Александр Николаевич выпивал, и выпивал часто. Раза два в день, если другой заботы не находилось. Но как бы сильно Наволоцкий не напивался, лежащим пьяненьким где-нибудь в неприличном месте, его никто и никогда не видывал. Если Александр Николаевич выпивал сверх меры – выпивал он исключительно у себя дома. На все остальные места попоек у мужика был беспрекословный мораторий.
 Жену свою, Арину Юрьевну, Наволоцкий любил, любил так, как умел, Бог тому судья. Врать не буду, я слышал, что бивать он её бивал, особенно когда был пьяненький, а пьяненький, как мы выяснили давеча, он бывал частенько. Сколько у них по этому поводу было скандалов! Арина Юрьевна не раз уходила от него «к маме», но после всё равно возвращалась, ибо стрезву Александр Николаевич сам к ней приезжал и слёзно умолял вернуться. Бывало, правда, что и Арина Юрьевна бивала Александра Николаевича, особливо когда тот находился в состоянии, далёком от полной трезвости, и если держался на ногах, – то уж было довольно-таки хорошо. Наволоцкая нападала на мужа не в отместку за снесённые до того побои, а по причине более очевидной: спирт употребляла она с ним вместе на небольшой их кухоньке. Частенько выходило так, что оба супруга «налакаются» до умопомрачения и доходят до той черты, до которой обычно лишь в таком виде и доходят: когда лишь злость и взаимные обвинения во всех смертных грехах сыплются друг на дружку, подобно снегу в январе. В пылу таких «семейных посиделок» обычно что-нибудь разбивалось, ломалось (нет, я подразумеваю предметы домашней утвари, да и только!), а на следующий день чинилось всей семьёй, правда, с криками и выражениями, которые и писать тут было бы неприлично.
 Стоит сказать, что пока Арина Юрьевна и Александр Николаевич были лишь одинокими супругами, их скандалы и непрекращающиеся выяснения «кто прав, а кому помолчать» не носили такого страшного характера, но когда родился Григорий, то вся эта картина маслом стала выглядеть просто ужасающе. Нет, не подумайте, что Арина Юрьевна была совсем никчёмной кормилицей, совсем наоборот, слава Богу, она лелеяла своего мальчика, не забывала пеленать в нужные моменты суток и проч. и проч. Но если та решала «отдохнуть» путём употребления внутрь «всего что горит», то тут уж мальчику не позавидуешь. Григорий ещё терпел эти скандалы и вечные драки долгие годы, пока отец не решил отойти в «лучший из миров», пресытившись местными утехами. Но до того, как Александр Николаевич одним утром, встав с кровати, рухнул на пол, хватаясь за сердце и прося о помощи (у него после диагностировали обширный инфаркт миокарда), он успел подсобить в появлении на свет еще одному существу – дочке своей, имя которой было дано в честь бабушки самого Наволоцкого – Елизаветы Семёновны Наволоцкой. Лизочка была девочкой, можно сказать, красивой: глазки светло-серые, как и у отца, бровки соболиные, а волос был густой и тёмный. «Когда она подрастёт, то женихов только веником отгонять от неё будут», – так всегда думал Александр Николаевич, смотря на свою прелестную дочурку, которую любил сердечно, но всё же поменьше сыночка Григория.
 Если уж залезать в любовные перипетии между родителями и их бесценными карапузами, то необходимо заметить, что тут всё сложилось по классическому сценарию: папка к сыночку, мамка к дочурке. Хотя Александр Николаевич был не столь многословен, как его Арина Юрьевна: говорил о своей любви редко, но все о ней знали. Как вспоминал после Григорий, и мать его любила лет до восьми, как раз до тех пор, пока не родилась Лизочка (к этим рассуждениям мы будем вынуждены вернуться несколько позже, ибо тут вопрос существует каверзный и просто так, двумя словами эту историю не распишешь, посему беру на себя право говорить терминами общими и понятными людям незнакомым). Но и Григория тут ни в чём не упрекнёшь: мальчик помогал заботиться о сестрёнке, сидел с ней, когда мать убегала на работу (мать работала швеёй у них, я об том не упомянул, так как к делу это отношения не имеет практически), укладывал спать и проч. и проч. Родители заботились о мальчике, спору нет совершенно, кормили, одевали, но, тем не менее, забыли дать самое главное – любовь в той мере, в которой хотелось бы Григорию. Но зато Лизочка любовью обделена не была. По крайней мере, так считал сам Григорий Александрович.  
 Когда отца не стало, всё словно рухнуло в их и до того некрепкой семье: мать «тащила» детей одна, от чего была излишне зла и не совсем довольна. Григорий был уже довольно взрослым, и доставалось лишь ему одному: начались постоянные ссоры с матерью, а та из раза в раз попрекала сына тем, что кормит и одевает его, ни в чем не отказывает и проч. и проч. В душе Григорий злился, что всё внимание забирает на себя Лизочка, и даже старался чем-нибудь глупышке досадить по возможности: то стукнет, пока мать не видит, то игрушку у малышки отберёт, то ещё сотворит что-то подобное.
 Одним словом, в семейке Наволоцких досталось всем и каждому по отдельности. Особенно принял на голову шишек Григорий Александрович, ибо настало такое время после смерти отца, когда мальчишка попросту оказался «крайним» в семье. Но нужно заметить, что прошли года, все подросли, а кто-то состарился, и взаимоотношения как-то между членами семьи поменялись, «горячая точка» остыла. Но об этом я расскажу потом, если представится такая возможность, а теперь мне было бы просто стыдно дальше мучить моих читателей скучными рассказами из жизни Наволоцких. Но придётся коснуться ещё одного события, без которого обойтись ну просто никак не получится. А дело в том, что не обо всех членах семьи Наволоцких было сказано.
 Вернее сказать, то был не совсем член их семьи, скорее тот, с чьим существованием приходилось мириться. То был Дмитрий Наволоцкий. Однако же никто его так не называл, все звали его «Димкой». Димка был практически единокровный братец Александру Николаевичу, с единственным различием в том, что истинный отец его так и не был никому известен по причине разгульной жизни Анастасии Петровны, их общей матери. Злые языки предполагали виновником Фёдора Тихонова «с пятого дома», но то так и осталось в статусе предположения. Да и Тихонов потом окончательно спился и загремел в дурдом (у его матери, кажется, нервы не выдержали, и она сдала сынка «кому следует») где, судя по всему, до сих и дислоцировался, так как на свободе его более никто и никогда не наблюдал. Что же до самого Димки, то был разгильдяй и праздношатающийся. Школу бросил в шестом классе, тут же загремел в колонию за какую-то мелкую кражу, потом оказался на свободе через несколько лет, но долго матушку-землю не топтал, ибо наступил на те же грабли, получил черенком по лбу и отправился ещё «отдыхать» на пару лет. Но когда своими прокуренными легкими он вдохнул запах свободы, в башку вновь ударила известная жидкость (упоминать которую на страницах я не буду в целях этических соображений), и Димку потянуло уж совсем в какие-то дурные дебри. И до сих пор неизвестно, что там на самом деле произошло: то ли ограбили кого-то неудачно, то ли ограбили как раз-таки удачно, да, неудачно разделили ворованное. Но истина в том, что неумелого домушника прижали к стенке какие-то господа и «поставили на деньги» с намерениями серьезными на случай чего и, можно сказать, для нашего общего знакомого прямо-таки фатальными. Димка перепугался до известной степени и сразу же побежал к брату искать помощи: братец его, Александр Николаевич, был единственным, к кому Наволоцкий-младший мог обратиться.
 Застал он Александра Николаевича, уже изрядно принявшего «на грудь», потому готового на любые крайности. Надо заметить, от самой природы Александр Николаевич обладал некоторой воодушевленностью, с которой он принимался решать дела семейные. Тот час же молодцы вызвонили некоего Салихова от рождения Юрия Ивановича, старого школьного товарища самого Александра Николаевича, и поставили пред ним задачу определённую. Надо заметить, что Юрия Ивановича замечали люди вездесущие в делах совершенно неприличных, а иногда и вовсе криминальных. Помимо увлечения препаратами запрещенными и девицами не лучшего своего вида, Юрий Иванович мог достать такое, что каждому встречному лучше не показывать. Вот и в тот день он приволок по зову старого школьного друга и, так сказать, «по старой памяти», вещь интересную, завёрнутую в выпуск «Вечерней Лаценны». Даром, конечно, не отдал, но скинул ощутимо и только ради Александра Николаевича, «школьного верного товарища». Вместе с интересной вещью был упакован коробок с девятимиллиметровыми патронами в количестве тридцати штук. «Интересной вещью», как после оказалось, был ворованный не скажу откуда, ибо сам не ведаю, ПСА «Бердыш» , он же ОЦ «двадцать семь». На вид агрегат потрёпанный, но всё ещё шустренько работающий.
 Пока тут все не разбежались, сообщу, что ни «интересная вещь», ни коробок братьям Наволоцким не пригодились: те господа, которые были с серьёзными намерениями в отношении Димки, в тот же день нашли крайнего меж собой и про Наволоцкого как-то совсем позабыли. Одним словом, всё решилось без насилия и как нельзя лучше. Правда, «интересную вещь» на другой день Александр Николаевич всё хотел снести обратно Салихову, но так и не дошёл до того, потому и оставил «огнестрел» у себя. Жене пригрозил кулаком и наказал помалкивать, что Арина Юрьевна беспрекословно и выполнила. Вещица была припрятана за «Собранием сочинений Ю.Ю. Гаюлова» в книжный шкаф, обёрнутая всё той же «Вечерней Лаценной». С тех пор никто более из Наволоцких не заговаривал про «огнестрел» под боком у Юрия Юрьевича, но все наверняка знали, что и первый Президент Единого Государства, и пистолет до сих пор там.