Эпизод Второй Создатель. Глава 2

Новые враги и старые неприятели

 Удивительно, как к концу картина изнашивается и становится совершенно не похожей сама на себя. В конце всё настолько видоизменяется, что теряется нить связующая, протянутая от того, с чего всё началось, к тому, чем всё заканчивается. Вот и наш герой, Григорий Александрович, уже успел давно позабыть о том, как всё происходящее выглядело в миг своего зарождения, и лишь картина искажённого настоящего стоит у него перед глазами и щеголяет своими метаморфозами. Но, не забегая вперёд, постараемся придерживаться уже заданной хронологии событий и посему начнём повествование с того дня, с которого (по мнению Григория Александровича, разумеется), начались все последующие неприятности. А началось всё с того букета, который одним прекрасным вечером оказался в квартире у Наволоцких. Оказался он в том месте не случайно, по причине довольно очевидной и на первый взгляд, даже безобидной в определённой степени: принесла его сама Виктория Олеговна, сопровождая появление цветов в доме лучезарной улыбкой и рассказом о лице неопределённом, сделавшим такой вот презент. Когда вечером заявился Григорий Александрович, уставший и вдоволь наслушавшийся за пролетевший день нелицеприятных фраз от клиентов в свой адрес (некоторых фраз, надо заметить, чрезвычайно неприличных и в большей степени оскорбительных), и увидел на кухонном столике старую добрую хрустальную вазу (которую за ненужностью спихнула молодым Арина Юрьевна), а в вазе – внушительный красный букет, наш герой, мягко говоря, растерялся. Он сразу же начал тормошить своё сознание, пытаясь выведать у него, что за праздник явился давеча на их общий двор, но, так и не найдя, что можно отпраздновать в ноябре месяце, направился с расспросами к Виктории Олеговне, а в душе испытывал крайне неприятные ощущения. В качестве ответа на поставленный вопрос наш герой выслушал историю об одном новом работнике (имени его Виктория Олеговна не уточнила, вероятнее всего, не найдя в том крайней нужды), «очень милом и отзывчивом», сделавшим подобный презент его жене в качестве «одного лишь знака внимания» и единственной целью – «сделать что-то приятное в их такой тяжелой и изнурительной работе». Григорий немного растерялся во всех этих эпитетах, окрашивающих того незнакомца в золотые краски филантропа, но следом поинтересовался о том, одной ли Виктории выпало счастье получать такие подарки, на что ответ был дан уклончивый и ничего толком не проясняющий. В конце Виктория Олеговна по простому, только так, как умела она одна, улыбнулась и подвела черту под этим разговором, ещё раз напомнив, что «это всего лишь подарок». Григорий Александрович только плечами пожал в ответ, тоже улыбнулся, хоть и вымучено, и удалился на кухню, дабы поужинать, любуясь на кроваво-красные цветы.
 Всё это неожиданное обстоятельство случилось, как игла в сердце нашему герою, и, надо сказать, что кольнуло не просто единожды, а хаотично двигалось, то покидая сердечко, то пронзая его вновь. Всё это было до невозможного неприятно нашему Григорию Александровичу, моментами просто противно, и он, как мышь, загнанная веником в угол, метался из стороны в сторону, не зная, кого обвинить в инциденте: то ли любвеобильного гражданина инкогнито, имевшего под своими действиями явно корыстные цели, то ли Викторию Олеговну, до самых костей простую и добродушную, не в силах которой было заподозрить даже самую явную ложь.
 Наверное, об этом уже было говорено на страницах этого романа, но я повторюсь, что Виктория Олеговна была из тех людей, которых ввести в заблуждение не составило бы никакого труда. Она искренне верила всем и каждому, готова была отдать всё, что имела, ради помощи ближнему, и, даже если этот ближний был знаком с ней всего пару минут, она бы не сомневалась в решении помочь. Наверное, именно поэтому Виктория Олеговна в своей жизни натерпелась немало от людей, попадая в различные компрометирующие и её, и злодеев ситуации, которых она не могла разглядеть ни в начале, ни даже в конце, когда вся желчь и лживость всплывали на поверхность. Наверное, в своей светлой душе Виктории хотелось до конца верить в непорочность человечества, и то, что люди действуют единственно из своих лучших побуждений и не способны на обман или действия, скрытые под маской доброты. Виктория просто не могла обозначить тот момент, когда её намеренно вводили в заблуждение, когда ею пытались попросту воспользоваться, опираясь на её честность, доброту и веру лишь в хорошее. Она попросту не могла отличить добра от зла и очень от этого страдала.

Есть сила та, что разумом зовется.
И взвесить вы способны на весах
Добро и Зло.

 Возвращаясь к нашему Григорию Александровичу, мы увидим, как он в эти дни после неприятного возвращения домой уже не мог найти себе места, и надоедливая мысль, ревнивая, зигзагами виляющая по его сознанию, не давала покоя. Хотя сама Виктория Олеговна не высказывала по поводу принесённого ею букета никаких мыслей и, казалось, даже запамятовала, откуда он мог взяться. Наволоцкого это никак не успокаивало и даже наоборот, в его сознании порождало иллюзию того, что жена намеренно уклоняется от факта существования презента и причины его появления на кухне их квартиры.
 Вокруг Наволоцкого возник целый новый мир, искажённый происходившими в нём бедами, и наш герой перестал чувствовать то постоянство, что последние годы спасало его от полной потери ощущения реальности и оставляло болтаться на плаву в бескрайнем океане жизни. И когда Григорий Александрович стал ловить Викторию за разговором по мобильному телефону (в присутствии мужа разговор из богатого на фразы резко превращался в примитивное «угу» и «конечно») нашему герою стало, мягко говоря, не по себе. С одной стороны, звонить-то мог кто угодно, собеседников в окружении Виктории Олеговны хватало на целый вагон, но с другой стороны, в мозгу Григория пульсировала и громко визжала одна мыслишка, и визжала она о том, что на том конце провода тот самый «презентатор». В поведении жены ровным счётом ничего не менялось, да только голос в голове нашего героя твердил обратное и предупреждал о скором крахе уютного мирка, в котором Наволоцкий проживал уже давно. Григорий, в свою очередь, старался не думать о плохом и чем это плохое способно завершиться, а постоянно настраивал себя на лад хороший, когда бывал в одиночестве, твердил, что всё видимое – лишь фикция, порождённая его природным чувством ревности.
 И даже на этом зебра жизни нашего героя не заканчивалась, а только начинала преображаться в вороного коня, из раза в раз подшвыривая к ногам Григория всё новые и новые неприятности, как подарки детям на новогодние праздники. После короткого отсутствия Наволоцкий в том же самом магазинчике чуть ли не лоб в лоб столкнулся с Анной Гурьевой (надо же, какие совпадения случаются в нашем мире!), пытаясь расплатиться на кассе. Подняв от кошелька глаза, он заприметил на соседней кассе знакомый силуэт, который выкладывал на ленту провиант и пока что не видел нашего героя. Судорожными движениями Григорий вытащил стономинальную купюру и бросил её перед продавщицей, глядящей на покупателя взглядом, исполненным крайней степени терпимости. Когда убирал кошелек в карман, просыпал всю имевшуюся в кармашке мелочь, и монетки звонко и весело попадали на кафельный пол, привлекая к себе внимание покупателей. Покраснев, Григорий схватил свой батон хлеба, пробубнил что-то нечленораздельное по поводу сдачи и чуть ли не бегом покинул магазинчик. В пальто нараспашку, семимильными шагами улетел наш герой в сторону дома, чтобы поскорее оказаться за дверью убежища, защищающего от любого, кто пожелает вторгнуться и разрушить его маленький мир.
 С тех пор мобильный пару раз трещал, разрываясь от неизвестного номера, который намеревался всенепременно войти в контакт с Григорием Александровичем и который этот самый Григорий Александрович категорически игнорировал. Приходило несколько сообщений по поводу пропажи Наволоцкого в неизвестном направлении (от того же самого неизвестного номера) и одно сообщение с просьбой перезвонить. А в один день даже случился звонок на городской телефон. К трубке подошла Виктория Олеговна и после непродолжительной тишины положила трубку, так и не добившись и слова от звонившего. Григорий тогда подумал, что то была на проводе Гурьева, но, услышав в трубке голос Виктории, решила поиграть в «молчанку» (однако же, на счёт последнего Григорий Александрович не был до конца уверен, ибо не знал, могли бы случиться такие обстоятельства, которые позволили бы назойливой Анне Евгеньевне где-то заиметь его городской номер). И надо заметить, что эти беды и неурядицы, как с горы катившиеся, превратились в такой огромный снежный ком, что складывалось впечатление: ещё немного, и он массой своей придавит Григория Александровича к заснеженному спуску, раздавив попутно все его члены. И самое печальное в сложившихся обстоятельствах было именно то, что не представлялось возможным что-то поделать с чёрными пятнышками, испортившими их с Викторией Олеговной идеально белый холст.
 Но не одна лишь Анна Гурьева заимела привычку хвататься за трубку телефона в минуты, когда девушку начинала одолевать нестерпимая скука. В их жизни, прямо как гром среди ясного неба, появился ещё один человек, присутствие которого уже омрачало всё вокруг. Но обо всём по порядку.
 Олег Викторович Корнилов, персонаж в жизни супругов Наволоцких небезызвестный и, следует заметить, малоприятный, пропал бесследно несколько лет тому назад, не оставив напоследок ни записки, ни даже послания, нацарапанного на входной двери Наволоцких ржавым гвоздём, как делали в некоторых случаях граждане, подобные этому человеку. Вернее будет заметить, что следы его исчезновения всё-таки остались, и носил их на своём лице (и частично в печени) некто по имени Борис Васильевич Копылов, прославившийся тем, что мог пить водку и не закусывать в продолжение долгого и бурного застолья. Случилась вся эта беда как-то сумбурно, да так, что те, кто знал и Копылова, и Корнилова, пропустили произошедшее мимо себя. Одни по причине отсутствия на месте происшествия в тот день, другие же – по причине обильного употребления спиртных напитков и как следствия ретроградной амнезии и синдрома свидетеля. Кто-то, кто сумел сохранить ничтожные обрывки из общей ленты воспоминаний, утверждал, что спор между господами возник на почве разногласий, связанных с делами давно минувших дней, в частности, с прошлой и нынешней деятельностью Маргариты Аркадьевой, местной красавицы, не упускавшей случая как следует нализаться спиртного и, как продолжение всего этого действа, вступить в непосредственные половые отношения с выборочным господином на короткий срок. Так, по крайней мере (это рассказывали свидетели), утверждал дорогой Борис Васильевич и даже настаивал, что однажды бывал и он в шкуре «выборочного господина». На этот аргумент выпалил свой контраргумент Олег Викторович, назвав оппонента «лживым брехуном» и попытался уличить Копылова в деморализации облика их общей знакомой, к которой, как мне рассказывали, Корнилов в глубокой юности питал самые тёплые чувства и нынче просто не в состоянии был принять сей опорочивающий первую любовь факт. Одним словом, между ними завязался спор, вначале подкреплённый кое-какими аргументами и мнениями, а далее (после откровенных слов, порочащих имя и личность Аркадьевой), перешёл в самую настоящую вооруженную потасовку: сначала бывшие приятели помяли друг другу лица, поставив друг дружке внушительные синяки, а после Олег Викторович, решив, что помятого лица в наказание Копылову будет недостаточно, схватил со стола кухонный нож и, желая не то убить, не то просто заставить переменить позицию по поводу Маргариты, вонзил неприятелю в правый бок по самую рукоять. Борис Васильевич (как, говаривали очевидцы), завопил на всю небольшую кухоньку, схватился за торчащую из-под рёбер рукоять и упал ничком на грязный пол. Сначала все подумали, что Копылов помер, но спустя какое-то время раненный зашевелился, замотал головой, и его рот раскрылся, высыпая на окружающих тонны разнокалиберных ругательств, которые я здесь обозначать не стану, ибо всё то было до невозможной степени неприлично. Ну а дальше случилось так, что кто-то вызвал государственную полицию, приехали молодчики в чёрной униформе с обрезанными автоматами наперевес, распихали выпивох, заломили руки Корнилову, который после потасовки просто продолжил пить водку, совершенно забыв о проткнутом недруге, помутузили его резиновыми дубинками по бокам и увезли в каталажку «для дальнейшего расследования преступления». По крайней мере, так мне всё описывали одни из участников той попойки. Другие же утверждали, что объектом насмешек Копылова была вовсе не Аркадьева, а бывшая жена Олега Викторовича – Лариса Евгеньевна, нынче вернувшаяся после развода к фамилии Бантеева. Обозначена устами Копылова Лариса Евгеньевна была известным словом, которое Корнилову пришлось не по душе и которое отозвалось разбитой физиономией Бориса Васильевича и ножом в его печени. Хотя я слышал и такую историю, в которой в роли антагониста выступил сам Корнилов, озвучивая вслух нелицеприятные подробности касательно появления на свет дочери Бориса Васильевича, точнее сказать, ее первопричины. Но почему нож оказался под ребром у Копылова, а не наоборот, если придерживаться этой версии, так и вовсе было не понятно. Одним словом, разобрать, где правда, а где сущая ложь, уж не представляется возможным, и единственный факт, что оказался в нашем распоряжении, заключался в том, что Олег Викторович исчез с поля своей обыденности и переехал жить в места, о которых законопослушные граждане предпочитают вежливо умалчивать.
 Вот таков был Корнилов в своём истинном лице. Именно в таком виде и узнал его Григорий Александрович, когда возымел желание жениться на его дочери Виктории Олеговне. Первое знакомство было совершенно отвратным и окрасилось в краски войны – красный и чёрный, ибо то были те цвета, что символизируют кровь и самое настоящее разрушение. В данном случае кровь изливалась из окружающих, а разрушение было присуще уже самому Корнилову: в руках этого господина рассыпалось всё, что только можно, и совершенно ничего не создавалось. Всё, что представляло интерес для Олега Викторовича – употребление внутрь тяжелых спиртных напитков, праздное хранение собственного тела на диване перед телевизором и в некоторые дни, дабы получить денег на эти самые напитки и между делом закинуть в свой загнивающий желудок что-нибудь съестного – работа на местном предприятии. Работёнка Корнилова была непыльная – знай ящики в фуру, да и из неё кидай, лишних вопросов не задавай, даже если увидишь какие-то хитрые манипуляции, которые проворачивает начальник склада. Корнилов так и делал: ящики кидал, вопросов не задавал – тем и был уже довольно ценным кадром в организации.
 Что же до жены его, Ларисы Евгеньевны, так на этом фронте всё сложилось довольно неприятно для Корнилова: прожив вместе с супругом семнадцать долгих лет, в один прекрасный момент Корнилова осознала, что под боком у неё притаился настоящий монстр с опухшим лицом и примитивными желаниями. Когда она заявила в первый раз о своём намерении разъехаться, Корнилов поставил ей под глазом внушительный синяк и приложил по голове табуреткой, подвернувшейся под руку. Корнилова промолчала, хотя и не в первый раз была потрёпана мужем. После этого попытки сбежать от нависшего, как скала над ней чудовища были, конечно, предприняты, но снова и снова Лариса Евгеньевна возвращалась в надежде, что тот, за которого она когда-то выскочила замуж (хоть, и по причине негаданной беременности), преобразится в прекрасного принца на белом коне. Но принц в надлежащий вид не преображался, а вместо коня под ним оставался лишь продавленный диван. И лишь когда мать Ларисы Евгеньевны скоропостижно скончалась ввиду сильнейшего геморрагического инсульта, напавшего из тёмного угла неизвестности, Корнилова порешила для себя одно: теперь она точно уйдет. И ушла, прибрав к рукам Викторию. И оставшись один на один с собою, Олег Викторович предпринимал попытки воссоздать потерянную семью из ещё тёплого пепла, но когда удача отвернулась от него, и единственный, кто остался с ним, так это бутылка водки, Корнилов совершенно впал в отчаяние и с тех погрузился в такой сумрак, из которого не найти никогда выхода, если кто-то не удосужится протянуть тебе руку помощи.
 В тот момент, когда его знал Григорий Александрович, Корнилов совершенно потерял человеческий облик: пил беспробудно, часто терялся в дебрях собственного района по несколько дней, а пару раз случалось так, что его прямо на промятом диванчике начинала бить эпилепсия с судорогами и пеной изо рта. Так случалось в некоторые визиты к нему, и каждый раз «скорая» увозила бедолагу в стационар, и каждый раз Корнилова это не останавливало на пути к полному забвению, – этот человек попросту не желал жить и всеми своими делами намеревался доказать это.
 И в один из дней после такого приступа Олег Викторович как бы прозрел. Он пробудился с утра, выблевал содержимое желудка в тазик, что хронически поселился у него подле кровати, покурил сигарету и понял, что сможет всё изменить. С тех пор, как знал Григорий Александрович, Корнилов обвешал всю квартиру иконами с изображениями святых, стал регулярно читать Евангелие и в концовке прикупил лампадку, которую время от времени поджигал. В то малое количество раз, что бывали Наволоцкие у Корнилова дома, старик без умолку говорил то о Боге, то о своей никчёмной жизни, то о политике – ареал тем в его разговорной речи был широк, и вплотную стояли духовность, повседневность и неприкрытая злоба. А зачастую его монологи в подвыпившем виде более были похожи на шизофазию, чем на конструктивное мнение: он именовал всех «псами», гневаясь на всех сразу и на каждого в отдельности и утверждал, что их ждёт всенепременно «самая паскудная и собачья погибель». Наволоцкого он так же причислял к разряду «псов» обвиняя в том, что в жизни тот ничего не добился, что «кроме как тыкаться в свой компьютер», он более не способен ни на что (то было, видимо, штампованное мнение о выросшим после «корниловского» поколении), но, тем не менее, открыто заявлял о своём уважении по причине того, что Григорий Александрович не употреблял спиртного и не курил сигарет (по его собственному заключению, разумеется). А ещё он частенько приводил в пример вымышленные цитаты из книги Кудашова «Записки сумасшедшего» в молодости, как он утверждал, так удивившей его. Хотя книги такой в природе никогда не существовало, и цитаты все были придуманы самим же Корниловым, никто никогда ему в упрёк то не ставил, и Олег Викторович был, несомненно уверен в ценности такого произведения для всего общества.
 Такой был Олег Викторович, и, надо признать, Наволоцкий его на дух не переносил. Частенько бывало так, что Корнилов снимал трубку, набирал дочери и в динамик говорил всё, что придёт в пьяную башку: начинал несусветными бреднями (то говорил, что умирает и то есть его последние слова, то утверждал, что начинается война и под Лаценной уже стоят готовые к бою танки), и стабильно заканчивал личными оскорблениями, в не зависимости от того, кто с ним беседовал – у него на каждого обитальца было припасено оскорбленьице. Однако же Виктория из раза в раз прощала такое компрометирующее поведение, ездила к горе-отцу и всячески тешила себя надеждой на то, что в один день он образумится и станет совершенно иным человеком. Григорий же Александрович в такое чудо поверить не мог и тешил себя надеждой, что Корнилов отправится на тот свет раньше, нежели успеет натворить что-то истинно бедственное. И такое бедствие в какой-то мере произошло, как вы, мои дорогие читатели, могли лицезреть выше – потасовка и драка с ножеприкладством, и вот наш известный Олег Викторович поехал «отдыхать» от повседневности и ненавистных ему «псов» на долгие два года, подальше от людей, дабы не травмировать их психику своими речами и непосредственным присутствием.
 Теперь вы в полной мере можете осознать, что почувствовал герой наш Григорий Александрович, когда в один вечер снял телефонную трубку и услышал там хриплый голос Корнилова. Сначала Наволоцкий решил чётко и ясно обозначить свою позицию, попросив более не тревожить их семью подобными звонками, и конкретно обозначил то, что на возвращение Корнилова ему глубоко плевать. Но в ту минуту материализовалась как бы из ниоткуда Виктория Олеговна, а ей соврать Григорий не смог. С кислой миной на лице он передал жене трубку без объяснения личности звонившего, а Виктория, услышав в трубке голос отца, как раз наоборот, пришла в восторг, воодушевилась и пообещала непременно заглянуть на светящийся огонёк. И то было исполнено в надлежащем виде: пришлось повидать старика Корнилова во всей его красе. И вот что из этого вышло.