Два портрета

ВНИМАНИЕ родителей несовершеннолетних! Повествование совершенно не подходит детям до 12 лет, как минимум.


Летом 189* годa, когда я гостил в подмосковном N-ске у моей пожилой тетушки, мне посчастливилось насладиться разнообразными достоинствами окружающей природы и местным светским обществом, среди которого я особенно выделил адвоката Андрея Петровича B***, большого любителя охоты  и замечательного художника, певца лесных красот. Настоящую фамилию моего приятеля я не открываю по причинам, которые в свое время станут понятны читателю. Я был удостоен чести быть приглашенным к нему домой и даже провел много приятных послеобеденных  часов, наслаждаясь в обществе хозяина дома хорошими сигарами и приятной беседой. Жена его, Мария Павловна, прелестнейшее существо с короной белокурых волос, была прекрасной хозяйкой и потому обедать у них для меня было и честью, и просто удовольствием.

Дом супругов В*** был построен еще в прошлом веке и хранил отпечаток нескольких поколений, проживших спокойно и благочестиво на живописном берегу Клязьмы. Сад, видимо, разбитый еще при постройке дома, был очень ухожен и мне доставляло огромное удовольствие гулять по нему в сопровождении моих гостеприимных хозяев, слушая объяснения Марии Павловны относительно разницы в сроках обрезки плодовых деревьев, в частности, груш и черешен. К сожалению, я мало что усвоил из ее милых уроков.

Наслаждаясь послеобеденным покоем и душевными беседами с хозяином  дома в  имении, доставшемся ему от покойных родителей; наблюдая, как на лужайке супруга моего приятеля играет в теннис с их детьми и гувернаткой, я невольно ловил себя на легкой зависти к благополучию моего нового друга. Сам я тогда преждевременно записался в холостяки – ошибка, каковая теперь уже счастливо исправлена - и довольный вид B*** заставил меня поколебаться в моих убеждениях относительно опасностей, которые сулит нам Гименей.

Однажды, уединившись с Андреем Петровичем в его кабинете, мы предавались как всегда беседам на разные темы. Потому как оба мы имели юридическое образование и были заядлыми охотниками, то, конечно, часто обсуждали профессиональныe нюансы меняющейся судебной системы и различные приемы охоты, в частности, на вальдшнепа и куропатку, водившихся в местных краях в избытке. Затрагивали мы иногда и политику. Но все-таки чаще разговоры наши возвращались к искусству. Как я уже отметил, Андрей Петрович В*** прекрасно рисовал и в гостинной я с удовольствием разглядывал искусно написанные им пейзажи и портреты его домочадцев: жены, детей и покойных родителей хозяина дома.

Оказалось, что у нас много общих знакомых в Москве. Словo за слово, перебирая фамилии всех, кого мы оба знали, мы вспомнили о Кармылове.

« Он ведь подавал большие надежды, вы помните?  Художественное общество (1) eго поддерживало какое-то время. Я был на его персональной выставке в училище(2).  Характер у него уж очень... несговорчивый. Куда он исчез тогда, вы не знаете? » - спросил я Андрея Петровича.

Мой собеседник нахмурился и, казалось, погрузился в воспоминания. Наконец, отрезав кончик « Por Larranaga », закуривая и пригубив коньяку, он произнес:

« Это давняя история.  Я познакомился с Александром, когда  еще проживал в столице и учился на юридическом. Рисование было моей страстью с детства, но воспитан я был в семье со старыми традициями. После реформы положение наше изменилось, наступили новые времена и мне, как объяснил мой батюшка нашу новую ситуацию, пригодилось бы юридическое образование - решу ли я практиковать, как частный поверенный, или займусь политикой. 

Все же, желая хоть немного утолить свою страсть к живописи и пользуясь свободой и возможностями, которые давало проживание в Москве, я посещал ателье Никольского, старого мастера живописи, у которого дело было поставлено на широкую ногу. Я платил ему каждый месяц по двадцать рублей и мог приходить хоть каждый день. Обычные его студенты занимались один или два занятия в неделю за пять рублей в месяц. Он часто приглашал натурщиц и тогда все места в ателье были разобраны заранее. Именно там, делая зарисовки, работая углем и карандашом, осваивая технику аля прима, я и познакомилcя с Кармыловым.

 Мы быстро стали приятелями, хотя наши взгляды расходились принципиально почти во всем. Но мы были молоды, полны надежд, любили спорить...  Это было очень давно, - повторил мой собеседник, как-будто приоткрывая страницу своей жизни, о которой, казалось, совсем позабыл .  - Десять лет прошло. С ним случилась в то время странная история. »

Hевольно, видимо, он мельком бросил взгляд на бежевую парчовую занавеску, cкрывающую что-то на противоположной от письменного стола стене. Я заметил это быстрое движение глаз моего собеседника, тем более, что скрытый предмет уже не раз возбуждал мое любопытство, которое я, из деликатности, старался не выказывать.

« Я думаю, что не будет вреда в том, чтобы рассказать вам, что приключилось с Кармыловым, - продолжал он , - тем более что уже шесть лет, как Александра нет в живых и не осталось никого из его родных, кому это могло бы повредить. »

Из осторожного рассказа моего приятеля, а также основываясь на моем личном впечатлении от  общения с Александром Кармыловым и на дошедших до меня слухах от моих знакомых в Москве, я смог составить общую картину того, что произошло десять лет назад с этим талантливым художником.

********************

-Искусство не может быть важнее человека, - Андрей  всегда немного краснел, когда горячился. - Вот прерафаэлиты (3) замучили свою « бедную Лизу » ради искусства и что? Да, мы восхищаемся результатом. Но это же бесчеловечно! Ну не могу я себе представить, чтобы раскрашенные доски стоили дороже человеческой жизни. Дороже спасения души!

-Да ты опять со своим спасением… Сиддалл (4) пожертвовала собой ради искусства, потому что понимала его ценность. Это добровольная жертва. Это возвышенно.

Александр тщательно вытирал застиранной ветошью измазанные маслянными красками кисти. Опьяняющий запах скипидара бродил по комнате. Квартира, где происходил этот разговор между двумя молодыми людьми и куда недавно переехал Кармылов, находилась в доходном доме на Остоженке.  Большая светлая комната служила ему и гостинной, и ателье. Была у него еще спальня и маленькая кухонька, где хозяйничала по утрам приходящая старая кухарка. Кармылов называл свое новое обиталище царскими хоромами. Последние два года у него появились регулярные клиенты и заказы. Несколько его картин приобрел по хорошим ценам Солдатенков (5) для своей галлереи. Молодой амбициозный художник постепенно становился популярен в Москве.

- Завидую твоей работоспособности. Я так не могу. Ты настоящий фанатик, ты сжигаешь себя, - Андрей ходил по комнате из угла в угол. Он часто проигрывал в спорах с приятелем. Ему не хватало убедительности из-за того, как он сам считал, что его одолевали сомнения в своих выводах. Вопросов у него всегда было больше, чем ответов. Кармылов был старше, опытней и казался Андрею сильной личностью еще и потому, что всегда был так уверен в своем мнении, что одной этой уверенностью разбивал любые контраргументы.

- Ты в искусстве человек случайный, Андрюш, - ответил ему приятель, не отрываясь от своего занятия. - Ты всегда в спокойном довольстве жил. От хорошей жизни работоспособность не появится... Посмотрел бы ты на моего папашу, когда он напивался до смерти и избивал мою мать; помыкался бы без денег, как я, тогда бы и работоспособность появилась, и амбиции, и страсть.

-Ты хочешь сказать, что искусство может вырасти лишь из драмы, - усмехнулся Андрей.

-Настоящее - да, - Кармылов ответил, как отрезал.

-По-твоему, если дать людям довольство, так и искусство исчезнет, -  видно было, что В*** не согласен с утверждением своего собеседника, но не знает пока, что ему противопоставить.

-Выродится твое искусство в такую сладенькую кашицу, что лучше бы его и не было. Чтобы у художника забродили великие замыслы в душе, обязательно должна быть в его жизни драма со страстями и болью.

С какой болью столкнулся сам Кармылов, можно было только догадываться. Его мать, происходившая из обедневшего дворянского рода, против воли родителей вышла замуж за сына их приказчика, получившего образование достаточное, чтобы служить писарем в уездном городке. Скоропалительный брак юной и страстной девицы из благородного семейства с молодым красавцем не имеющим ни связей, ни происхождения, ни денег, ни большого ума, чтобы их заработать, вылился в драму для обоих супругов. Маленький Саша вырос наблюдая все перепетии этого неравного брака, где властолюбивый, но безвольный отец пытался подчинить себе сильную и страстную жену и, когда эта война была им проиграна, умер от беспробудного пьянства.

После смерти мужа, мать Александра, сумевшая сохранить большую часть не слишком значительного наследства, полученного после примирения с родителями, смогла распорядиться им в пользу сына, обеспечив ему кое-какое образование. Кармылов, амбициозный и гордый, как и его мать, не успокоился на полученном скудном обучении и со всей страстностью его натуры, углубился в самообразование.

Андрей В*** хоть и замечал бессистемность и промахи в познаниях своего приятеля, все же поражался с какой жадностью и скоростью тот учится.

Молодой человек уселся на потертую софу, стоявшую y окнa, и продолжал :

 -Опять мы возвращаемся к тому, о чем уже спорили. Ты говоришь, что ради искусства, нужно обеспечить человечеству трудности. А я утверждаю, что искусство не может быть важнее человека. Для тебя твое искусство важнее всего. Важнее людей. Важнее Марии.

-Оставь Машу в покое. Ты не понимаешь, - Александр заткнул пробкой бутылочку со скипидаром и начал намыливать кисти, промывая их в небольшой миске с водой. - Было и прошло... Она одноразовая модель. Так бывает.

-Одноразовая?! Это ты о ней так говоришь? О Марии? - глаза у Андрея округлились. Казалось, еще немного и он накинется на приятеля.

-Ну, да... Да ты видел ли ее сейчас? Похудела, осунулась вся. Блеск в глазах пропал. Что рисовать-то?

-Так ведь она же страдает! Она же из-за тебя страдает! Она же думала, что ты ...- Андрей запнулся и замолчал.

-Что? - Александр оторвался, наконец, от своего занятия и посмотрел на собеседника. На лице его былa злая усмешка. - Думала, что я женюсь на ней? Я? Не смеши, Андрей. Такие, как я если и женятся, то хороший куш за себя берут. Дешево свою свободу не продам.

-Так ты и не собирался жениться? С самого начала? Еще тогда, когда вы над « Лорелеей » (6) работали? Я думал у вас все решено.

-Смешной ты. Просто, старообрядец какой-то. Смотри на вещи шире. Я вырвал ее из бессмысленной убогой рутины, приоткрыл перед ней горизонты, разбудил ее самосознание. У нее мысли в голове появились, вопросы. Это уже много! Только не начинай эти проповеди про христианское милосердие. Знаю я тебя... Жизнь так устроена, не нами заметь, что eсть таланты и есть простецы. Простецов нужно ограничивать, держать в повиновении. Для них и законы придуманы, чтобы не сожрали друг друга. А талант, он свободен, как ветер. Его не уловишь в сети протухшей мещанской морали.

И, оживившись, как-будто решил, наконец, высказать  мысль, долго вертевшуюся в голове, он приблизился к софе, на которой сидел Андрей и, с глазами заблестевшими от возбуждения, продолжал:

-Ты заметь, как талантливый человек  привлекает к себе простецов. И почти всегда для них, несчастных, это оборачивается драмой и болью. А все оттого, что их спящее самосознание начинает просыпаться. Талант, он как-бы инициирует рост личности и этим достaвляет пользу своему ближнему. Ну, и боль одновременно. Без боли никак... Это, примерно, как мотылек, что летит к свече. На мгновение порадуется, a потом крылышки опалит. Но, если выживет, станет опытнее.

- Вот это ты точно подметил. Если выживет... А не боишься, что кто-нибудь и твоим духовным развитием займется так же бесцеремонно и бесжалостно? Или ты себя уже считаешь полностью сформированной личностью? - Андрей не знал, что еще добавить к своим аргументам. Размышляя над отношением приятеля к его бывшей возлюбленной, он уже давно пришел к выводу, что  пренебрежение, с которым Кармылов отзывался иногда о ней вызвано сравнением между сильным, волевым характером его матери и мягким, доверчивым и незлобливым нравом Маши.

Андрей видел, что совесть Кармылова вполне спокойна. Уже не раз он ловил себя на мысли, что поддавшись влиянию своего брызжущего самоуверенностью приятеля, начинает терять моральные ориентиры. То, что всегда было для него безусловно черным, начинает приобретать какие-то оттенки, как-будто во тьме еще можно что-либо разглядеть. И наоборот, то что с детства он считал достойным подражания, вдруг зашаталось и грозило рассыпаться. Иногда Андрей видел, как в кармыловской уверенности промелькивает что-то демоническое - угрожающее, опасное, но и притягательное, ведущее к познанию  через болезненный опыт, полный риска для души и тела.

Уже не надеясь воззвать к чувствам и совести приятеля, а скорее по инерции, Андрей спросил:

-Так что ж, по-твоему выходит, таланту все позволено? И невинную девушку, как спичку, сломать? И украсть? И убить? Где же границы, тогда?

Кармылов уже овладел собой. К нему вернулся его обычный спокойный тон с легкой ноткой цинизма :

-Во-первых, эту невинную девушку за косы никто не тащил. Взрослая, сама решeние принимала. Во-вторых, зачем талантливый человек будет унижать себя вульгарным преступлением? Он творит, ему не до земного… Ты ведь дилетант в искусстве, ты согласен со мной? От того тебе многое важнее, чем искусcтво, а значит ты к нему серьезно не относишься.

-Ну, наверное, ты прав, если брать приоритеты. Например, семья, дружба, любовь... - Андрей опять запнулся и покраснел. - Прости, но мне кажется, что в этом твоем фанатизме есть что-то от нечистого.

Александр скривился в снисходительной усмешке, брови его собрались на лбу домиком, а в голосе появилась легкая ядовитая слащавость :

-Как ты его боишься, что даже по имени назвать не хочешь. Все так же на воскресную службу бегаешь, исповедуешься-причащаешься?

-А что же в этом плохого? - лицо Андрея стало совсем красным.- Да, хожу и причащаюсь! И тебе советую от всей души хоть иногда в церковь заходить.

-Ну уж нет! Меня избавь от попов. Я во всю эту чушь не верю. К счастью, господин Дарвин освободил нас от всех этих сказочек. Есть материя, есть человек с его страстями и есть необходимость жить, питаться, спать и размножаться. А искусство и есть та самая сверхреальность, которую человек строит для себя и из себя… Для чего? Чтобы переработать негативный опыт в прекрасные цветы жизни… -  Кармылов сопроводил свою фразу широким жестом, видимо должным означать всеобщий  экстаз человечества, благополучно пришедшего к катарсису при посредстве искусства. И добавил резко, будто желая обидеть : « А больше ничего нет. Ни в бога, ни в черта я не верю. Уволь! »

-Какие страшные вещи ты говоришь, Саша, - видно было, что Андрей совсем расстроен. Он отвернулся к окну и, казалось, потерял интерес к разговору, Потом, словно вспомнив о чем-то важном, он заговорил возбужденно и таинственно, почти шепотом :

-Со мной странная вещь случилась недавно. Вот послушай. Начал я одну картину. Замахнулся на библейский сюжет. Впрочем, ничего особенного - молодая женщина, Ева, и змей-соблазнитель. Так вот, пока я занимался нашей прародительницей, все шло прекрасно. А как дошел до нечистого, уж прости я его не могу по имени, так плохо мне стало! Не поверишь, на душе такая темень откуда-то появилась. Ноги подкашиваются, слабость во всем теле... Даже страх какой-то непонятный. Остановился я и спрашиваю по своей старой детской привычке: « Господи, что не так? Скажи мне, что я неправильно делаю? »  И ты представляешь? В душе тут же ответ был: « Hе рисуй нечистого. » Я удивился и опять спрашиваю: « Почему, Господи? » И опять ответ: «  Для воплощения ему нужны тела. Своего тела у него нет. Не позволяй ему воплощаться ни в изображениях, ни в твоих действиях. » И ты знаешь, Саша, как ни горько мне было отказаться от задуманного сюжета, я уничтожил то полотно. Может для искусства это и потеря, а для моей души, как мне кажется, приобретение.

-Ну так это тебе только кажется! Ты у нас все время какие-то голоса слышишь, - циничный и насмешливый тон приятеля покоробил Андрея. - Никаким образом твои субъективные переживания не могут служить достаточными и обоснованными аргументами... « Что-то он услышал, что-то он увидел... » Это все кликушество.

И как-будто желая подразнить приятеля, добавил:

-Ты у нас просто пастушок аркадский. Завидую твоей невинности.

-Ты меня нарочно дразнишь, Саша? -  Андрей уже отчаялся найти понимание в своем приятеле.

-А что, на дуэль меня вызовешь? - Кармылов бывал иногда ядовит и несговорчив. - Давай! Это даже интересно. Литра три благородной крови у меня все-таки найдется...

-Перестань ерничать. Тебе не идет, - видно было,что Андрей обижен. Он достал платок и вытер вспотевший лоб. - Хорошо. Я вижу, что не переубедил тебя...Ну, давай, оставим это, а то опять поссоримся… Я что зашел-то к тебе? Ты ведь меня просил с Сахарской познакомить. Так она может хоть на этой неделе, если ты свободен.

-Для денег я всегда свободен. Говорят она и хороша тоже, а? - Александр многозначительно подмигнул приятелю.- Хороша, a?

-Не знаю, может быть, - Андрей рассеянно пожал плечами. – Должно быть, хороша, раз все так говорят.  Богата и покупает все подряд. Недавно овдовела. Сама она дочь горничной. Мать ее откуда-то с Балкан. Замуж выдали в пятнадцать лет. Муж удачливым купцом был, капитал ей оставил, дом каменный на Ордынке. Вот она и роскошествует. В хорошее общество ее, конечно, не пускают, но, говорят, ездила даже в Европу недавно.

-Ну так привези ее ко мне в среду. Сможешь?- Александр взглянул в лицо приятелю и тут же отвел глаза, будто испугался, что выдаст что-то тайное. Но Андрей был занят своими мыслями и ничего не зaметил.

-Хорошо, договорились. Тогда до среды, Саша, я пошел.

Они попрощались и Александр остался в своем ателье один. Наедине с самим собой он признавал, что раздражение против В*** было вызвано упоминанием о Марии. Ему не понравилось, что приятель напомнил о ней. Перед Андреем Кармылов мог выгораживать себя сколь угодно долго, но в душе он понимал, что многим обязан своей бывшей возлюбленной.

Мария осталась сиротой в двадцать лет. Родители ее были из купцов и имели достаток, дочери дали воспитание достаточное для ее круга. Hо после их смерти деловитые родственники, как стая волков, объели наследство сиротки, оставив ей двухэтажный дом недалеко от церкви Воскресения Словущего на Остоженке и небольшую сумму на проживание. Марии пришлось туго. Она выкручивалась, как могла. Сдавала две комнаты с пансионом, сама готовила своим жильцам, а из прислуги держала одну горничную Дунечку и кучера. Даже подрабатывала белошвейкой, брала заказы на дом.

Он вспомнил, как она напевала по утрам, готовя завтрак у растопленной плиты. Он несколько раз видел через полуоткрытую дверь кухни, как она пританцовывала, держа длинную деревянную ручку ухвата, как на балу с кавалером. Весела была, как птичка, не унывала. А теперь? Он даже не хотел заходить к ней, избегал встреч. В глазах ее все время был один и тот же вопрос: « За что? »

Ну не создан он для женитьбы! В конце концов ее никто не насиловал. Сама, по доброй воле отдалась. В чем же его вина? Есть такие создания, которые просят, чтобы их использовали. А потом изображают из себя мартиров. Пусть научится себя уважать.

Он мысленно отмахнулся от навязчивых воспоминаний, достал коробку с карандашами и углем, раскрыл альбом и начал свои ежедневные упражнения для разминки, постепенно переходя к натуре, изображая все, что попадалось на глаза.

************************************
В среду после полудня под его окнами остановился извозчик, из кабины которого выскочил Андрей. И тут же вслед за ним подъехала белая коляска, украшенная золоченой резьбой и запряженная орловскими рысаками. Кармылов yвидел, как из нее выходит крупная высокая дама, опираясь на руку своего слуги, одетого во все черное. Через несколько минут к нему зашел Андрей в сопровождении приехавшей посетительницы. Представив приятелю свою знакомую, он объявил, что у него какие-то неотложные дела и, извинившись, поспешно удалился.

На посетительницу, действительно, стоило посмотреть. Она оказалась на целую голову выше Кармылова, а сопровождающий ее слуга был двенадцати вершков, да к тому же страшно широк в плечах. В высоком зеркале, установленном в углу ателье, Александр заметил свое собственное отражение рядом с фигурами вошедших гигантов. На фоне такого телесного изобилия он вдруг сам себе показался худосочным заморышем. « Экая паровая махина! И зачем ей телохранитель? Кто ж посягнет на такую мамону?..  Нет, тут у меня никаких шансов. А жаль... Дама деньгами пахнет. »  Мельком он окинул мощную фигуру лакея. Тот остановился в дверях, бесцеремонно и пристально разглядывая Кармылова с недосягаемой для того высоты. « Да тут, смотрю, полная идиллия. Этот ее кучер, видно, в работе и днем, и ночью... » - злая усмешка едва коснулась губ Александра и тут же была стерта усилием воли.

Черты лица « веселой вдовы »  были довольно привлекательны, хотя и простоваты. Густые темные волосы, завитые крупными кольцами, спускались на бархатный зеленый воротник, обрамляя сильную высокую шею. Глаза, темные, со злыми искрами, смотрели прямо на собеседника. Иногда даже слишком прямо. Казалось, что она ищет противостояния.

Красавицей ее назвать было нельзя, но от нее разило такой животной чувственностью и здоровьем, что невольно хотелось ее рассматривать. Кожа у нее была очень гладкой и слегка смуглой, как от загара. Bидимо, это был натуральный оттенок. Mанера хищно раздувать ноздри и грубое выражение губ придавали ее лицу некоторую топорность. Голос у нее был низкий, грудной, даже трубный, и в нем сквозил простонародный выговор. Высокая пышная грудь бесстыдно упиралась  в глаза собеседнику, так что, куда бы тот ни смотрел и о чем бы ни говорил, а все должен был бы уткнуться в этот затянутый темно-зеленым муаром богатый бюст.

« Есть в ней что-то вульгарное, - подумал художник. - Хотя сложена прекрасно. Сильное здоровое тело - самая что ни на есть рубенсовская Гера. Эх, была бы прекрасная натура… »

Все же общее впечатление, сложившееся у Кармылова при виде великанши, было неприятным. К тому же, он был уверен, что их общение не затянется. «Она просто покупательница, денeжный мешок, - сказaл он сам себе. - Если выберет что-то - прекрасно, а нет - так и пусть катится восвояси.»

Милослава Борисовна, так звали пышнотелую посетительницу, расхаживала по завешанному картинами, эскизами и набросками ателье. « Как по рынку ходит, капусту выбирает », - промелькнуло у него в голове. Eму даже пришлось отвернуться к окну, так эта внутренняя картинка рассмешила его.

Ее наряд был сшит у хорошего портного и темно-зеленый цвет был ей к лицу. Oднако, когда она поворачивалась проходя по комнате, шелестящий муар отбрасывал ядовитые отблески, которые придавали даме сходство с каким-то опасным земноводным.

« А эта сколько? » - ткнула она пальцем в одну картину висящую в самом углу, отдельно от других.

« Надо же, именно « Лорелея »  ей понадобилась », - мысленно удивился Александр, а вслух твердо, но почтительно произнес: « К сожалению, эта картина не продается, мадам ».

Сахарская молча смерила его своим немигающим взглядом и опять уставилась на полотно. На картине была изображена молодая белокурая девушка в красном. В ее руке блестела золотая щетка для волос. Художник изобразил юную кокетку за утренним туалетом, сидящей посреди подернутых росой цветов. Не зря она так понравилась посетительнице - oн и сам считал « Лoрелею » своей удачей.

« Я вот эту возьму,  - ткнула она в лесной пейзаж. - Сколько за нее хотите? »

Он хотел сказать двести пятьдесят, но под взглядом немигающих темных глаз посетительницы язык его прилип к гортани и вышло двести. А поправиться он почему-то постеснялся. «Да ладно, пусть забирает,» - уговорил он себя, с удивлением замечая, как волна странного равнодушия накрывает его ватным одеялом.

-И вот эту тоже хочу, - Сахарская опять ткнула пальцем в белокурую красавицу в красном и уперлась взглядом в лицо художника.

 -Я... Нет... Простите, я не могу ее вам продать, - замямлил он, удивляясь тому, как неуверенно звучит его голос.

-А чего? Я же плачу. Сколько хотите? Двести пойдет? Что, мало? Ну, давайте триста и по рукам.

Она подошла к нему почти вплотную, как бы наезжая на него своей телесной мощью. В голосе ее появились интимные нотки, как у человека знающего все о своем собеседнике. Он почувствовал внутреннее сопротивление. Ему всегда претило вторжение в его личное пространство. А сейчас он с ужасом осознавал, что Сахарская бесцеремонно и легко входит в его тело и знает о нем все. Она нагло  сверлила его своими темными глазами с коровьими крупными ресницами. Под этим циничным парализующим взглядом Каpмылову стало неуютно.

« Насквозь тебя вижу, кобель ты похотливый,» - вдруг услышал он каким-то внутренним слухом. Лицо Сахарской оставалось неподвижным, а губы были сомкнуты, как у мраморной статуи. « Откуда это? - мысленно удивился он. – Я, что, ее мысль прочитал? Или мне это все мерещится?»

-Сударыня, я же вам объяснил уже. Эта картина...- он попытался собрать все свои силы, но почему-то вышло очень слабо. Язык его не слушался, голос  свой он не узнавал - настолько тот стал сиплым и в нем появились истерические нотки. « Что со мной ? » - лихорадочно пытался он мобилизовать ускользающую волю.

А в узком пространстве, отделявшем Сахарскую от Кармылова, продолжался странный бесхозный мыслепоток: « Ты что из себя мнишь тут, сморчок давленный? Ишь, приоделся-то как! Неужто меня своим нарядом разгорячить решил? Из грязи вылез! Талантом себя возомнил, а на деньги-то, смотри, как повелся! Да таких альфонсов возле меня тьма крутится. И чем ты их лучше-то?»

При этом глаза странной посетительницы продолжали бесцеремонно и немигая разглядывать Кармылова, а губы улыбались змеиной хитрой улыбкой. Тот факт, что вслух она ничего не произносила, а значит и отвечать ему было некому, совершенно сбил его с толку. Oн почувствовал смущение, потому что, действительно, этим утром потратил время и усилия на то, чтобы выглядеть как можно импозантнее в расчете на... На что именно он расcчитывал? Решил понравиться богатой вдове, закрутить роман? Он отвел глаза и почувствовал, как лицо его краснеет от досады, что планы его были разоблачены так легко.

Наконец, Сахарская освободила его от своего взгляда и он перевел дыхание. Но зато голова его заполнилaсь туманом и он с трудом соображал. Cтранная расслабленность  накрыла его мягкими волнами.

-Да ты себе еще нарисуешь, - услышал он, как сквозь сон, деловитый голос купчихи. Его даже не слишком удивило, что она начала ему «тыкать». - На вот триста  за эту блондинку и двести за лес.

Она разложила на столе деньги, вытащенные из расшитой изумрудным бисером сумочки подвешенной к ее поясу. В голосе ее звучал какой-то набор разных интонаций, сбивающих его с толку. Тут был и тон капризной барыни, не привыкшeй к возражениям, и, одновременно, убаюкивающие материнские нотки, a то вдруг вылезал пройдошливый, прожженый купец. И вся эта мешанина пропитана была флюидами разгоряченной вакханки. Он совершенно ошалел. Чувствуя, как его волю забирают и держат опытные руки, он испытывал одновременно и раздражение, и желание сдаться, пoдчиниться этому грубоватому низкому чувственному голосу.

Oбилие разнородных ощущений совершенно переполнило его и почти полностью отключило способность анализировать ситуацию. Он видел, что теряет контроль над собой, но сделать ничего не мог. Ноги стали ватными, бессильными, словно от угара. Oн стоял и молча смотрел на деньги. В голове крутился сумбур : cчета требуемые к оплате,  новые краски и холсты, огромный бюст Сахарской... 

Тут он заметил, что великанша делает из окна кому-то знаки. Через минуту в комнату вошeл еще один лакей. Кармылов, как во сне, наблюдал эту хозяйственную активность. По ее распоряжению, слуги сняли со стен купленные картины, завернули в принесенную с собой холщевую ткань и вынесли из комнаты вслед за своей повелительницей, важно прошествовавшей мимо застывшего, как соляной столб, хозяина ателье.

Он слышал, как коляска отъехала от дома, но продолжал стоять еще некоторое время, как вкопанный, боясь пошевелиться.

« Ве-едьма, - процедил он, наконец, сквозь зубы. - Ведьма! »  Его трясло мелкой дрожью.

Куда делась его уверенность? В нем опять ожил тот маленький запуганный мальчик, прятавшийся от пьяного отца в темный чулан… Вот родственники матери, сверлящие его изучающими взглядами. Вечно недовольная мать с ее нереализованными амбициями и страстями. Он снова почувствовал беспомощность и беззащитность, которые так ненавидел в себе. Они в самый неподходящий момент выскакивали, словно чертик из табакерки, и предавали его на всеобщее посмешище.

В глубине души Кармылов всегда знал, что уверенность, так удивлявшая Андрея, не была той спокойной естественной чертой характера, которая развивается в ребенке, с детства окруженного уважением и любовью. У Александра не было, да и не могло быть этой самой уверенности. Вместо нее он создал себе сложное построение из ума, амбиций и уязвленного самолюбия. И эта вавилонская башня, так долго вводившая в заблуждение даже его самого, рухнула в одим миг под немигающим змеиным взглядом Милославы Борисовны Сахарской. Он чувствовал себя так, как- будто личность его лишилась на время внутренней структуры. Кармылов был поражен даже не тем, что эта башня рухнула, а скоростью ее падения.

**************************

Вечером к нему прибежала запыхавшаяся Дунечка, горничная Марии, и сказала, что хозяйка ее в жару, очень плоха. Он рассеянно выслушал сбивчивый рассказ прислуги и пообещал зайти.

Мария... Он совсем забыл о ней. Надо будет прислать к ней лекаря. И лекарства нужны…  Но он все тянул и тянул с этой неприятной обязанностью, оправдывая себя мыслью, что скорее всего болезнь надумана и только повод, чтобы увидеться с ним. К вечеру следующего дня он все же зашел к Маше. Горничная, впустившая его в дом, сказала, что лекарь уже приходил. « Барин прислал, - так называла она Андрея В***. - И лекарства купил. Барышня спит. Вроде полегче ей стало. »

Он заглянул в ее спальню. Мария действительно была сильно больна. Когда он увидел ее лицо, бледное и осунувшееся, обрамленное спутанными белокурыми волосами, сердце его сжалось. Ему вспомнилось то короткое счастливое время, когда он работал над « Лорелеей ». Мария, веселая и здоровая, с тонкой кожей и едва заметным румянцем на щеках, позировала ему. На ней была  драпировка из алого шелка, который они вместе выбирали в соседней лавке. А потом долго примеривали и скрепляли струящийся между пальцами шелк нa обнаженных плечах Марии.

Она любила его и ему это нравилось. Ее покорность, доверчивость и детское восхищение проливали целительный бальзам на его израненное самолюбие. Она была одной из тех женщин, из любви которых он строил свою пирамиду уверенности.

Кармылов ушел, чувствуя на душе смесь облегчения и досады. Все разрешилось без его участия. Пришел барин-спаситель и все устроил. Как он ни хорохорился перед самим собой, но его раздражало, что Дуняша никогда не называла его барином, инстинктивно делая различие между двумя молодыми людьми. Кроме того, Кармылову никогда не удавалось имитировать кроткую непринужденную манеру Андрея обращаться с прислугой.

****************************************
Прошло два месяца. В ноябре по Москве прокатилась волна крупных краж. Грабители выбирали богатые дома, не разбирая  ни титулов, ни званий, и выносили все самые ценные вещи. Везде обходилось без убийств, однако, в доме Сахарской Милославы Борисовны сразу после ограбления случился пожар, а на остывшем пепелище был найден труп хозяйки дома. Нашелся свидетель случайно видевший, как грабители сносили вещи в крытый фургон, а вызванная им полиция нашла особняк на Малой Ордынской в огне.

Кармылов, узнав о пожаре из газет, только горько вздохнул : « Выудила у меня « Лорелею » и сгинула вместе с ней, ведьма. »

В то время он работал над поpтретом одной известной актрисы. Картина былa заказанa ее поклонником, графом Каменским, с которым Александра свел Андрей В***. Такого знатного заказчика у Кармылова еще не было. Седеющий импозантный граф был холостяком, к тому же, промотал большую часть средств на актрис и театры. Все же, приезжая на извозчике в Малознаменский переулок, Александр испытывал легкую робость входя в парадное доходного дома братьев Стуловых, украшенное скульптурами черных атлантов, росписями и лепниной.
 
Присутствие красивой талантливой женщины, умной собеседницы, придавало Александру  окрыленности, какой он не испытывал ранее. Ощущение счастья, даже эйфории, часто разливалось у него в душе от одного лишь воспоминания о предстоящем визите в Хамовники. Граф, развалясь в кресле и дымя дорогими папиросами,  угощал Кармылова кофе, поглядывая, как художник раскладывает на столике коробки с карандашами и красками, устанавливает мольберт.

Темноволосая и темноглазая Елизавета Ермольская покоряла с первого взгляда и красотой, и внутренней аристократичностью. В ее присутствии все становились, хотя бы на время, добры и благожелательны к друг другу. Качество редкое и видно было, что далось оно женщине большими страданиями. Кармылов с профессиональным интересом и удивлением разглядывал тонкие, еле заметные морщинки вокруг темных, обрамленных густыми длинными ресницами глаз уже не очень молодой женщины. Скoрбные складки у губ иногда появлялись в ее горькой усмешке и тут же исчезали, утонув в освещающей все лицо улыбке. Брови вразлет, высокий лоб и красивые руки с длинными тонкими пальцами; стройное, привыкшее к движению, тело, легкая  походка - от нее невозможно было отвести взгляд.

Вначале работа над портретом спорилась. Художнику удалось хорошо передать сходство с натурой, глубокий вдумчивый взгляд, едва заметную грустную улыбку актрисы. Кармылов делал много карандашных зарисовок, которые помогали ему продолжать работу и дома, в его ателье. Граф, из любопытства приезжавший иногда на Остоженку проверить, как идет работа над заказом, долго любовался почти законченной картиной.

Но вдруг что-то пошло не так. И началось это как раз после разговора с Андреем о пожаре в доме Сахарской. Кармылов тогда даже высказал предположение, что вдову убил ее гигант-телохранитель, воспользовавшись происшедшей в доме кражей, и даже устроил пожар, чтобы замести следы. « Видимо, знал, что грабители не все нашли, и решил воспользоваться случаем, чтобы отделаться от своей « махины », - выразил свою мысль Александр. - Я бы и сам на его месте сбежал. »  Андрей рассеянно согласился с приятелем, что версия вполне реальна.

Когда, наконец, приятель его ушел и Кармылов приступил к работе, то с удивлением заметил, что вдохновение и легкость, сопровождавшие его работу ранее, улетучились. Он утешал себя тем, что портрет почти закончен и остались лишь мелкие детали костюма и волос. Борясь с внезапно навалившейся сонливостью, Кармылов продолжал наносить на полотно еле заметные мазки, делая иногда и мелкие поправки в лице актрисы. Наконец, не выдержав, он решил прилечь и выспаться.

 Когда же среди ночи он проснулся и решил взглянуть на то, что пoлучилось, то с досадой заметил, что каким-то образом испортил уже почти готовое изображение. Одухотворенность исчезла. Что-то грубое проявилось в легкой усмешке актрисы. На мгновение ему показалось, что теперь Ермольская смутно напоминает кого-то, кого он знал раньше. Но это неясное ощущение быстро улетучилось.

Он решил, что сможет все исправить парой легких мазков. Кармылов быстро развел краски. Пoтребовалось совсем немного свинцовых белил и кармина с охрой. А вот здесь чуть-чуть синевы.  « Все получится! » - уверил он себя. Его опять окрылила надежда. Он взглянул на портрет и ему показалось, что сходство с оригиналом вернулось. Он сверился для верности со своими карандашными зарисовками. Вдруг ему захотелось пить, oн вышел из комнаты, чтобы поискать воды, и оставил картину в таком положении, чтобы портрет сразу был виден при входе в ателье. Он и раньше так всегда делал. Это помогало ему справиться с « замыленностью » зрения и разглядеть незамеченные прежде недостатки.

Теперь, вернувшись со стаканом воды в руке, он зажмурился на мгновение перед тем, как взглянуть на картину. Когда он, наконец, решился посмотреть на полотно, то не заметил как стакан выскользнул из руки. Звук разбитого стекла и брызги воды попавшие на одежду усугубили внезапный шок от увиденного. С портрета на него в упор смотрела Сахарская Милослава Борисовна. Тонкая одухотворенность лица актрисы и сходство с натурой, которую так похвалил граф, исчезли без следа.

Ему казалось, что он плохо видит. Перед глазами замелькали какие-то огненные  всполохи. Он принес больше свечей. Но нет. Все так и есть! Наглый взгляд, надменная улыбка, топорное выражение лица - купчиха глядела на него с полотна, хитро и самодовольно усмехаясь над его потерянностью.

Он вцепился себе в волосы и застонал, как раненое животное. Только теперь он понял насколько актриса и Сахарская похожи внешне. Но их натуры настолько разнились, что ему и в голову раньше не приходило их сравнивать. Там, где у одной были ум и одухотворенность в лице, у другой - властное самодовольство.

До самого рассвета измученный Кармылов не cмог сомкнуть глаз. Только часам к шести он опустил голову на диванные подушки и забылся тяжелым болезненным сном.

Когда после полудня к нему явился граф, то нашел его совершенно разбитым. Каменский c недоумением вертел портрет, подставлял его к свету, поворачивая так и сяк. « Что с вами? Что вы наделали, друг мой? Это черт знает что! Разве это Лизочка? Откуда вы взяли это вульгарное лицо? »

Граф недоуменно пожал плечами и вышел, оставив понуро сидящего на софе художника.

************************
Проснувшись ночью, Кармылов зажег свечу. Непонятный звук разбудил его. Он встал и, прихватив спрятанную под кроватью кочергу, накинул домашний халат и вышел из спальни. Какой-то смутный страх охватил его перед дверью в ателье. Он остановился и прислушался. Eму показалось, что внутри кто-то есть. Он заставил себя толкнуть двери и вошел. Свет свечи слабо осветил комнату. Портрет был повернут к стене. Лунный свет голубоватой дорожкой падал из окна на паркет. Вдруг пламя затухло.

Луна скрылась за тучами и Кармылову показалось, что наступившая темнота непроницаема. Он почувствовал, что в комнате кто-то есть, но глаза отказывались различать предметы. Вдруг он явственно услышал на софе какое-то шевеление. Ноги его налились свинцом и плохо слушались. Волосы на голове зашевелились, а сердце заколотилось бешенными отчаянными толчками. Крепко сжимая кочергу в руке и оглядываясь в темноте по сторонам он медленно приблизился к софе. « Кто здесь? » - дрожь в голосе выдала его страх. Он различил темный бесформенный силуэт.

Полная блестящая луна вышла из-за туч. По комнате пробежали голубоватые дорожки мертвенного света и упали на лицо с темными, как уголь, глазами. На софе полулежала Сахарская. Одна нога ее, была согнута в колене и обнажена до бедра. Он успел рассмотреть кружевное белье, блестящую гладкую кожу полного округлого колена и полуспушенный шелковый чулок. Другую ногу она вытянула по полу. Великанша улыбалась во весь рот, облокотившись одной рукой на спинку софы, а другой на цилиндрический бархатный валик. Платье ее было расстегнуто до пояса, корсет распущен и луна освещала холодным светом оголившиеся огромные груди, в полутьме казавшиеся голубыми.

Кармылов замер и сжался от ужаса. « Как она вошла сюда? - молнией промелькнуло в голове. - Она же... Так не бывает! Это ловушка… » Он лихорадочно оглянулся. Когда он снова перевел на нее взгляд, ноги его совсем подкосились. Над голой грудью Сахарской на высокой сильной шее зиял пустыми глазницами череп с кусками гниющей плоти. Голубоватый свет попадал внутрь пустой черепной коробки. Oн успел заметить на голых блестящих грудях какое-то шевеление. Она слегка повернулась к окну и он разглядел червей разъедающих ее пышный бюст. Тошнотворный трупный запах резко ударил в нос.

Кaрмылов отступил назад, но натолкнулся на что-то и упал, в темноте с грохотом уронив кочергу. Пытаясь подняться и нащупать свое оружие, он с ужасом обнаружил, что споткнулся о ногу Сахарской, которая почему-то выросла до невероятной длины. Разлагающаяся плоть, полная шевелящейся живности,  кусками отваливалась с берцовй кости на паркет, носок блестящей туфли кокетливо вертелся у него под руками, пока он лихорадочно искал кочергу, которая куда-то запропастилась бесследно.

Он вскочил на ноги и опять взглянул на развалившуюся на его софе Сахарскую. Ее лицо вернулось на место, но теперь нижняя челюсть отвисла до самой груди, а из открытого до невероятных размеров зева раздался хохот, от которого он сжался и отступил назад. Металл неприятным холодом скользнул по ноге и клацнул по паркету. Нагнувшись и схватив свое оружие, он кинулся вперед и со всей силы ударил по хохочущей безумной роже. Кочерга разорвала обшивку и с металлическим звоном проехалась по пружинам софы. На мгновение Кармылова ослепила вспышка, пошел отвратительный запах паленой плоти…

Все исчезло. B комнате кроме него никого не было.

*******************************
На следующее утро к Кармылову заехал Андрей В***. Ему открыла старая кухарка и молча поклонившись вернулась на кухню. Против обыкновения, Кармылов был в постели, совершенно разбитый и больнoй.  Андрея встревожилo то, как изменился внешний облик его товарища. Александр лежал, натянув на себя одеяло, сжавшись в комок. Лицо его сильно осунулось, а ввалившиеся глаза лихорадочно горели, взгляд испуганно метался по комнате. Но больше всего поразило пришедшего  то, что в темных густых волосах Кармылова появились пряди совершенно седых волос.

В ателье был беспорядок, из разорванной обивки софы поблескивали металлические пружины. На полу валялись осколки стекла и останки какой-то изуродованной картины. Подрамник был сломан, холст сорван и разрезан на куски. Судя по тому, что осталось от изображения, это был портрет Елизаветы Ермольской.

Андрей распорядился, чтобы вызвали доктора, и провел у своего приятеля несколько часов, пытаясь разговорить его. Но Кармылов как-будто ничего не слышал и продолжал тревожным вглядом осматривать комнату. Лекарь дал ему снотворного и больной, наконец, смог заснуть.

Он проспал почти шестнадцать часов кряду. За это время Андрей съездил к себе на квартиру и привез кое-какие личные вещи. Он решил временно поселиться у приятеля, чтобы не оставлять его одного.

На следующий день Александру стало лучше. Он узнал своего товарища, когда тот подошел к его постели, и ухватившись за его руку, попытался что-то возбужденно и смято рассказать Андрею. Но слова его звучали странно, как-будто он разучился владеть речью. Он начинал и не заканчивал фразы, путал буквы в словах. Приятель заставил его выпить свежего куриного бульонy, приготовленного кухаркой, и опять дал ему снотворного.

Усевшись в кресло рядом с больным другом, Андрей молча гладил его по голове. Эта простая ласка, видимо, благотворно подействовала на Кармылова, потому что он прекратил свое бессвязное бормотание и затих. Андрею показалось, что больной заснул. Но тот вдруг произнес спокойным и грустным тоном: « Какой же я дурак. Совсем дурак... » На глазах его были слезы.

Через несколько дней сознание полностью вернулось к Александру и он смог рассказать своему другу о том, что произошло с ним роковой ночью.

После того случая Кармылов совершенно потерял интерес к живописи. А через месяц он удивил Андрея тем, что приехал к нему попрощаться.

У него изменилась манера говорить. Фразы его стали очень короткими, изломанными : « Уезжаю, Андрюш. Спасибо тебе. Только тебе скажу и прошу в тайне оставить. Уезжаю в обитель. В Сергиев Посад. Меня послушником берут. Oбещали уже. »

****************************************
Я слушал рассказ Андрея Петровича и ловил себя на мысли о странностях судьбы. Вот был художник, талантливый, подающий надежды, полный амбиций и великих планов. И вдруг все пропало враз, как отрезало. А другой, для которого живопись была лишь запретной страстью, увлечением и отдохновением после трудов, продолжает заниматься ею и даже достиг определенных высот. Я сравнивал характеры приятелей и думаю, что именно здесь и кроется объяснение.

А мой гостеприимный хозяин так закончил свою историю: « В то время, когда Кармылов был уже в обители, со мной произошел интересный случай. Гуляя по городу, я оказался рядом с Полянским рынком. Среди снующих покупателей и торговцев, я выделил одного паренька, разгружавшего огромную телегу с астраханскими арбузами. Ловкий, как дикая кошка, он делал это с таким залихвацким задором, что невольно хотелось любоваться этим зрелищем.

Я подумал, что этот шалопай в своих живописных лохмотьях будет прекрасной натурой для ателье, где я брал уроки рисования; узнал, что он живет в доме примыкающем к рынку и дал ему адрес Никольского. Парень был рад легким деньгам и несколько сессий позировал начинающим дарованиям. Но однажды, когда стали пропадать из ателье деньги и вещи, я решил навестить его и поговорить серьезно, потому как все подозрения падали на него и я чувствовал себя за него в ответе перед моим мэтром.

Я отправился на рынок и быстро разыскал квартиру, где жил парень. Он был один и не ожидал меня увидеть. А я, воспользовaвшись его минутной растерянностью, вошел в открытую на мой стук дверь.

Передо мной предстала картина нищеты. Казалось, что здесь никто не живет постоянно, так все было запущено. Женская рука, видимо, никогда не касалась этой убогой обстановки. И среди такой удручающей грязи на стене висел предмет совершенно не вязавшийся с окружающей скудостью. Это была «Лорелея» Кармылова.

Парень сразу стал выгораживать себя. Из его сбивчивого рассказа я понял, что его дядька имеет отношение к ограблению Сахарской. Я пообещал ему не впутывать полицию, если он вернет вещи украденные у студентов ателье. Кое-что он уже сбыл и потому вернул не все. Мне пришлось поверить ему на слово. Я забрал картину, завернув ее в какое-то тряпье, и вышел на улицу. После спертого несвежего воздуха в грязной квартире, запахи рынка показались мне ароматной амброзией. Больше я этого парня не видел.

Я рассказал Кармылову, о том что его картина не погибла в пожаре, как мы думали раньше. Но он только равнодушно махнул рукой, как человек, которому все земное безнадежно опостылело.

Я приезжал к нему несколько раз, проживая некоторое время в гостинице для паломников. Казалось, что он нашел покой. Но, видимо, здоровье его было сильно подорвано. Он прожил там всего четыре года.»

*************************
Когда перед моим отъездом, я зашел к В*** в последний раз, его жены не было дома. Она уехала с детьми и гувернанткой за покупками. Андрей Петрович распорядился, чтобы нам подали холодные закуски в его кабинет.

« Мы сегодня по-походному, паштетами угощаться будем, - пояснил он. - Зато у меня припасен Hennessy. »  Он жестом пригласил меня пройти в кабинет, а сам вышел на минуту отдать  какие-то распоряжения слугам. Я остался один в комнате отделанной темным резным деревом и от нечего делать стал разглядывать подробности обстановки. И тут только я заметил, что парчевая занавеска отдернута, а передо мной на противоположной от стола стене висит небольшой портрет.

Картина изображала молодую девушку, расчесывающую  свои длинные светлые локоны. На ней был простой наряд алого цвета и сидела она посреди покрытых утренней росой цветов. Я сразу уловил сходство белокурой красавицы с хозяйкой дома. Kак мало я ни разбираюсь в живописи, я все же заметил и то, что картина написана не Андреем Петровичем. Что-то в стиле написания было ему не свойственное.

Когда хозяин дома вернулся в кабинет и увидел, что его тайное сокровище открыто чужим взорам, он, нахмурившись, быстро подошел к картине и задернул занавеску. Я из деликатности ничего не спросил у него. Он же, видимо, считая, что должен дать хоть какое-то объяснение, произнес:

« Вы по всей видимости уже догадались, что это и есть « Лорелея » Кармылова... Я храню ее здесь в воспоминание о моем приятеле... » Больше он ничего не прибавил, а закашлялся и отвернулся от меня, раскуривая сигару. Я смог только разглядеть сильный румянец заливший его щеки.

После недолгой беседы, мы распрощались по-дружески и я вернулся в Москву. Повествование, которое я надеюсь несет в себе зерно поучительности, я составил на основе фактов, расcказанных мне Андреем Петровичем, а также из некоторых слухов дошедших до меня и из моих собственных умозаключений. Надеюсь, читателю теперь вполне понятны причины, заставившие меня сохранить инкогнито супругов В***.

Размышляя над судьбами двух приятелей, я не перестаю удивляться, как по-разному, снова и снова, находит подтверждение старая евангельская истина о том, что «всякому имеющему дастся и приумножится, а у неимеющего отнимется и тo, что имеет. » (7).


Примечания:

1. Художественное общество – МХО, московское художественное общество основанное в 1843 году, в состав которого входили известные политики, деятели искусства, крупные промышленники-меценаты такие, как C.T.Морозов. Целью его было поддержание культурного развития России, в частности, образования молодых талантливых художников.

2. «… в училище »  - Московское училище живописи, ваяния и зодчества, материально поддерживаемое меценатами из МХО.


3. Прерафаэлиты (3) - направление в английской поэзии и живописи, появившееся в 1848 году, как протест против строгих канонов в искусстве викторианской эпохи. Название « прерафаэлиты » символизировало духовное родство этого течeния с художниками раннего Возрождения.

4. Сиддалл -  Элизабет Сиддалл, британская натурщица, поэтесса, живописец, первая муза прерафаэлитов. Для картины « Офелия »  Сиддалл позировала художнику Милле в ванне, подогреваемой лампами. Однажды лампы погасли, вода остыла, но видя, что Милле окрылен вдохновением, Элизабет Сиддалл продолжала позировать в холодной воде. Т.к. дело было зимой, она сильно простудилась. Врач прописал ей обычное для того времени средство - лауданум на основе опиума, что еще больше подорвало ее и без того хрупкое телесное и психическое здоровье. Отец Элизабет выставил художнику счет за лечение в 50 фунтов и грозил судебным преследованием. Теперь, когда мы смотрим на умирающую « Офелию », то видим предсмертный портрет этой талантливой женщины.

5.Солдатенков - Козьма Солдатенков (1818-1901), московский предприниматель, текстильный фабрикант, меценат, книгоиздатель. Имел свою собственную галлерею искусств.

6. « Лорелея » - стихотворение немецкого поэта Генриха Гейне, написанное в 1824 году и получившее большую полулярность в XIX веке. Гейне переработал сочиненную ранее поэтом Клеменсом Брентано легенду о деве, сидящей на скале у Рейна и завлекающей путников в погибель. Поэма вдохновила многих художников.

7. Евангелие от Матфея 25:29. Цитата из притчи о талантах.