Ночь и туман. Акты веры

10 декабря 1941 года

Париж, оккупированная территория Франции

Вернувшись в свой кабинет, Колокольцев осведомился у инженер-майора: «Закончили?». Тот кивнул – и протянул полковнику СС несколько листков бумаги, соединённых стандартной канцелярской скрепкой.

Удивлённому взгляду Колокольцева предстал аккуратно напечатанный текст. Майор Фуше пожал плечами: «Мне постоянно приходится готовить пояснительные тексты к расчётам – так что мне легче печатать, чем от руки… да и машинка тут имеется…»

Он махнул рукой в сторону произведённой в рейхе Олимпии (кто бы сомневался) с французскими шрифтами.

Колокольцев внимательно ознакомился с исповедью инженер-майора; убедился, что ничего даже отдалённо подозрительного (в смысле интересов «капитана Алена») бойцы Кампфгруппы Жанна не совершили (как её командир, Франсуа Фуше знал обо всех акциях группы), затем оторвал первый лист исповеди, отложил в сторону, аккуратно разорвал на четыре части, поместил в неожиданно гигантского размера пепельницы, бросил сверху смятый первый лист…

Достал из кармана зажигалку, добыл огонь… и поджёг горючее содержимое пепельницы. Перехватил изумлённый взгляд инженер-майора и пожал плечами:

«Я же обещал, что вашей исповеди никто не увидит…»

И добавил: «У меня фотографическая память; понадобится – вспомню…»

Глубоко вздохнул – и махнул рукой в сторону двери: «Пойдём посмотрим, что там другие… накатали…»

В столовой Колокольцев первым делом посетил смежную кухню и вернулся с внушительного размера металлической миске. Бойцы Кампфгруппы Жанна изумленно посмотрели на него… все, кроме их командира. Который уже знал, что произойдёт дальше.

«Закончили?» – снова осведомился Колокольцев – теперь уже у всей честной компании… он очень хотел надеяться, что действительно честной…

Те синхронно кивнули – и протянули ему исписанные убористым почерком листки (в оборудование столовой печатная машинка не входила). Он тщательно ознакомился; убедился в том же, что и несколькими минутами ранее… и учинил в реквизированной миске уже существенного большего размера аутодафе (в чём-то действительно акт веры).

Когда письменные исповеди догорели, он снял телефонную трубку, позвонил комиссару Давиду и распорядился:

«Пришли, пожалуйста, вашего штатного художника в столовую. Наши… гости будут совместными усилиями составлять портрет этого капитана Алена…»

И повесил трубку. Доктор Шварцкопф весьма скептическим тоном осведомился: «Думаешь, портрет будет соответствовать оригиналу?»

Колокольцев пожал плечами: «Я бы на его месте каждый раз накладывал грим… но чем чёрт не шутит – может, он и прокололся…»

И ту же добавил, обращаясь к Кампфгруппе Жанна: «Да, я проверил – этот загадочный капитан Ален не имеет никакого отношения ни к компартии, и к Сопротивлению. Он самозванец, как мы с добрым доктором и предполагали…»

Глубоко вздохнул – и кивнул своему приятелю: «Присмотри за ними – а я пойду займусь… другими делами»

В коридоре он встретил художника… который оказался художницей. Миловидной француженкой лет тридцати по имени Мадлен Эбер. Она явно предпочла бы его компанию работе с коммунистами… но об этом не могло быть и речи.

Проходя мимо кабинета Николь Ру, он вспомнил разговор с Андре Толле – точнее, окончание этого разговора – и зашёл к ней «на огонёк».

Осведомился: «Священник тебе, я так понимаю, не помешает? Который кое-что понимает в демонологии?»

«Ещё как не помешает!» – усмехнулась великая княжна. И мягко упрекнула Колокольцева: «Ты на этот раз почему-то не взял с собой отца Роберта, а он бы ой как нам сейчас помог…»

Колокольцев пожал плечами: «Он заболел. Ты же знаешь – у него со здоровьем не ахти…». Она кивнула: «Знаю, конечно»

На самом деле, Колокольцев не взял с собой отца Роберта Фальке по совсем другой причине… впрочем, это было уже не важно. Важно было то, что, возможно, нашлась приемлемая замена…

Он вздохнул: «Ладно, попробую организовать тебе… местный эквивалент…»

И, проигнорировав изумлённый взгляд Ольги Николаевны, покинул её временное пристанище. Вышел на улицу, вошёл внутрь будки телефона автомата – буквально в паре десятков метров от входа в штаб-квартиру Специальных бригад, снят трубку, бросил монетку в щель монетоприёмника и набрал номер начальника тюрьмы Фреснес.

Когда тот ответил, Колокольцев распорядился: «Немедленно найдите отца Фабиана и передайте ему, что его очень ждут в штаб-квартире Специальных бригад по адресу…»

«Я знаю адрес» – неожиданно перебил его начальник тюрьмы. Для которого общение с высоким берлинским гостем явно было гораздо менее приятным, чем со стоматологом. В зубоврачебном кресле …

Колокольцев никак не отреагировал на этот крайне невежливый поступок – такие мелочи его не беспокоили. Просто продолжил:

«Передайте ему, что необходима его срочная консультация по вопросам демонологии и экзорцизма. И что никто, кроме него и вас, не должен знать про эту консультацию…»

«Это я уже понял» – вздохнул начальник тюрьмы. Колокольцев спокойно продолжал: «Поэтому пусть попросит водителя – ему нужно выделить машину…»

«Это я тоже понял» – усмехнулся собеседник Колокольцева.

«… остановить машину за пару кварталов до места назначения. Обратно его доставит автомобиль Специальных бригад. На вахте пусть представится – его проводят к тем, кому необходима его консультация…»

«Я понял» – грустно вздохнул начальник тюрьмы. «Будет сделано – прямо сейчас»

Колокольцев повесил трубку и посмотрел на часы. Шёл уже девятый час вечера – поэтому он решил, что на сегодня его рабочий день закончен. В первую очередь, потому, что он сделал всё возможное – теперь ему оставалось только ждать.

Ждать прибытия на аэродром Ле Бурже близ Парижа Ангелов Смерти, как он про себя окрестил бомбардировщики Дорнье-217 с подвешенными к ним смертоносными «птичками» Хеншель-293.

И результатов работы Зондеркоманды Н (в смысле, Николь Ру), которые должны были собрать, структурировать и представить информацию о Приюте Дьявола… и вообще обо всём этом… проклятом месте.

И то, и другое произойдёт только завтра – великая княжна обещала отчитаться к трём часам пополудни, а прибытие Дорнье ожидалось около шести вечера… поэтому у него было пятнадцать часов точно.

Которые он предсказуемо решил провести в компании очаровательное (и по-восточному умелой в постели) курдской принцессы из рода самого Саладина Жюли Сен-Пьер.

Просьбу которой об алго-сессии он воспринял совершенно серьёзно. И поэтому счёл необходимым заглянуть к командиру Специальных бригад на предмет дивайсов ударного действия, которых у него (по слухам) была весьма впечатляющая коллекция… тем более, что ему всё равно нужно было предупредить комиссара о прибытии священника «по заказу» Николь Ру.

Что он и сделал сразу же после того, как вошёл в кабинет дивизионного комиссара. Фернан Давид кивнул: «Сделаю, конечно. Прямо сейчас…»

Снял телефонную трубку, позвонил на вахту и отдал необходимые распоряжения. Когда он закончил, Колокольцев загадочно улыбнулся – и осведомился: «Говорят, у тебя в подвале такой донжон, что обзавидовалась бы и Святая Инквизиция…»

Командир Специальных бригад рассмеялся: «Издеваешься? Ты же прекрасно знаешь, что это всё сказки сочинителей анти-католических пасквилей…»

Колокольцев кивнул. Ибо ещё из школьного курса истории христианства знал, что у Святой Инквизиции не было ни своих пыточных камер, ни своих палачей – поэтому они их арендовали у светских… следственных органов.

Да и остальные вроде бы как «прописные истины» – изобретённые тем же агитпропом (сначала протестантским, затем атеистическим) – на самом деле были такими же сказками.

Для начала, смертными приговорами заканчивалось всего три процента (!!) дел, заведённых Святой Инквизицией (в светской судебно-следственной системе таких результатов было в десять, а то и в двадцать раз больше).

Чтобы подвергнуть обвиняемого пытке, инквизитор был обязан получить разрешение местного епископа. А для этого представить убедительные доказательства того, что обвиняемый лжёт во время допроса. В результате пытка использовалась лишь в каждом пятом случае – в светской системе куда как чаще.

Уголовно-процессуальный кодекс Инквизиции (которая, собственно, такой кодекс и изобрела) разрешал всего три вида пыток – дыбу-страппадо, пытку водой и пытку огнём.

Каждую можно было применять только один раз и лишь с согласия светского врача, не имевшего никакого отношения к Инквизиции и обязательно присутствовавшего при допросе. При этом врач имел право в любой момент прекратить пытку.

Ничего подобного ни у протестантов, ни у светских властей и близко не было… а методы физического воздействия зачастую были такими, что проходили скорее по категории смертной казни.

Что же касается пресловутой «охоты на ведьм» – весьма неоднозначного предприятия – то 80% преследований ведьм осуществлялось протестантами; половина оставшихся – светскими и епископскими судами.

За редкими исключениями, инквизиция занималась еретиками, а не ведьмами. А уже в первой половине XVII века католическая Церковь вообще практически прекратила преследование ведьм…

«Знаю, конечно» – улыбнулся Колокольцев. И распорядился: «Веди…»

Донжон был… впечатляющим. Оснащённым в полном соответствии со средневековыми пыточными традициями, так что… в общем, не зря знающие люди назвали подвал здания на Пляс Луи Лепин (где находилась префектура парижской полиции и обитали Специальные бригады) мечтой садомазохиста. Чёрного садомазохиста, если быть совсем точным. Совсем чёрного…

Андреевский крест для порки; крестьянская скамья (аналогично); блок под потолком и вделанные в пол кольца для порки стоя; дыба-страппадо; ложе для растягивания тела (горизонтальная дыба); испанский осёл; кресло иудеев; ведьмино кресло; ведьмина доска… и много чего ещё.

Колокольцев знал, что профессия палача была едва ли не самых закрытых и секретных – а те, кого подвергали пытку давали клятву о неразглашении (под страхом смертной казни) того, что с ними делали в пыточных.

Поэтому по больше части эти жуткие дивайсы были плодом воспалённого воображения авторов худлита времён Эпохи Просвещения. Но выглядело всё равно впечатляюще… и устрашающе. Что и было целью Специальных бригад.

«Где взял?» – заинтересованно осведомился он. Фернан Давид пожал плечами:

«Коллеги из отдела нравов подпольный клуб накрыли… любителей боли. Им всё это без надобности – разве что как музейный экспонат – так что они даже с удовольствием сбыли с рук всё это дело мне…»

На уличном языке это называлось отжал…, впрочем, Колокольцеву было на это наплевать абсолютно. А дивизионный комиссар почему-то поспешил вполне ответственно заявить: «Ты же знаешь, что всё это бутафория. Инструмент исключительно психологического воздействия…»

«Как хирургический поднос у тебя в кабинете?» – улыбнулся Колокольцев.

Став командиром Специальных бригад (строго говоря, начальником, ибо Бригады были гражданской, а не военной структурой), дивизионный комиссар Фернан Давид немедленно отжал в ближайшем гражданском госпитале поднос с хирургическими инструментами (тамошние эскулапы благоразумно решили с политической полицией не ссориться и отдали безропотно).

После чего каждый раз на допросах организовывал самое настоящее театральное шоу. Вызывал в кабинет гориллообразного персонажа (по слухам, арендованного у Carlingue) в кожаном фартуке в рубахе с закатанными рукавами… который якобы неловко задевал поднос и блестящие инструменты рассыпались по каменному полу допросной. Действовало практически безотказно – особенно на молодняк и на представительниц прекрасного пола.

И тут взгляд Колокольцева упал на… внушительного размера кадку с розгами. Самыми настоящими взрослыми розгами, ивовыми, метровой длины и в палец толщиной. Явно приготовленными для использования… в любой момент.

«А – это…» – комиссар махнул рукой и объяснил: «С мелкой рыбёшкой лень возиться – ты же знаешь, какая у нас судебно-следственная бюрократия…»

Легендарная даже по сравнению с немецкой – поэтому Колокольцев кивнул.

«… поэтому некоторым мы даём свободный выбор. Либо мы их раскручиваем по полной – и тогда вплоть до Мон-Валерена…»

Сиречь до расстрельного столба.

«… либо – на наше усмотрение – от двадцати до сотни розог по обнажённым мягким частям – и домой. У меня есть пара деревенских ребят – они дома своих благоверных лупцуют розгами почём зря…, впрочем, это не моё дело совсем…»

«Главное, что умеют?» – усмехнулся Колокольцев.

«Ещё как умеют…» – с нескрываемой гордостью подтвердил комиссар. И тут же удивлённо осведомился: «А что?»

«Можно, я у тебя заберу эту кадку на некоторое время?» – спросил Колокольцев.

«Завёл себе мазохисточку?» – улыбнулся Фернан Давид. «Или?»

«Или» – усмехнулся Колокольцев. «Про алго-терапию слышал?»

«Лечение болью?». Колокольцев кивнул.

«Слышал» – спокойно ответил дивизионный комиссар. «У меня знакомый психиатр этим делом лечит… да почти всё, что угодно. Алкоголизм, наркоманию, нервные расстройства, стресс любой снимает…»

Колокольцев почти не кривил душой, ибо у него было сильное подозрение, что Жюли на самом деле нужна не сексуальная алго-сессия, а именно что алготерапия. Что после услышанных ею откровений – да и вообще всех впечатлений всего-то за пару суток было совершенно неудивительно.

Фернан Давид вздохнул: «Ладно, это не моё дело». Набросил на кадку с розгами внушительного размера тряпку непонятного назначения и кивнул: «В конце коридора дверь в подземный гараж. Там найдёшь Renault AGS…»

Фургон грузоподъёмностью 400 килограмм на базе легковушки Primaquatre.  «… ключ в зажигании». Колокольцев поблагодарил комиссара, обхватил кадку, поднял как пушинку – и покинул донжон.