Коды гениев ч. 5 Код Ван Гога. Сделка

Часть 5.
Код Ван Гога. Сделка.

   Трое, подражая кошачьей походке, придерживая мольберты с краской, зашли в кафе на первом этаже здания неподалёку от музея. В неярко освещенном зале тихая музыка. Постер Пикассо “4CATS” висит на том же месте, заслонённый новогодней ёлкой из фольги. Цветная иллюминация на всех окнах. После выставочных залов музея здесь уютно, соразмеренно твоему телу. Запах кофе согревает душу.
— Марина! – позвал кто-то из зала.
— Ой! Мне послышалось? Это мои девчонки. Я отойду на минутку?
— Конечно. Я возьму тебе кофе и пирожное.
   С полными подносиками парни устроились за ёлкой. Минут через пять Анатолий забеспокоился, что остывает кофе. Подошёл к столику девчат, поздоровался, поставил кофе с пирожным перед Мариной. Девчонки от неожиданности притихли.
— Я и не знала, что здесь такие красивые официанты! — приходя в себя произнесла Алла, тряхнув русым длинным хвостом.
— О, да, он обаятельный, — улыбнулась Марина.
— Да, ладно! – засмущался Анатолий, удивлённо глядя на Аллу.
— Давайте дальше! — спохватилась Катя.
   Анатолий вернулся за свой столик.
— Пётр, пусть поговорят. Много вопросов перед поездкой. Там и твоя Алла, из твоей старой группы худ-графического. Она тоже здесь по студенческому обмену.
— Да какая она моя? Просто пару раз в кино вместе сходили… Я её уже три года не видел и не слышал, как бросил пединститут!
— Ну, так ты может и не знаешь, что у неё сын родился?
— Я ж тебе сказал, что она не моя. И рисует никак! И маленького роста. И толстушка. И дурнушка! Какой сын?
— Я думал, что твой. И рисует она хорошо. И красивая! И вообще — третье место среди студенческих работ за просто так не дадут! Чем она тебя обидела?
— Ну, ты как скажешь…
   Темные брови Петра полезли вверх, построив домик с двумя удивлёнными круглыми окошками. Но Пётр быстро перестроил этот домик и направил разговор в другую тему:
— Женщины! Почему Ван Гог не писал женщин? Если бы я был Ван Гогом, я бы только и писал женские лица и формы! Как ты думаешь, почему?
— Да потому, что жил один. Ни детей, ни семьи. Только строчил письма Тео, неимоверное количество... Да ещё шизофрения и эпилепсия…
— Да, его болезни присутствуют на картинах — тёмная палитра и унылые пейзажи. Париж — исключение.
— Думаю, что у него не было душевной гармонии. Не умел строить отношения, любить. Вспомни о его влюблённостях. Первый раз Винсент влюбился и сделал предложение девушке, которая была уже обручена. И что? Это было для него сюрпризом или он ожидал, что она тут же разорвёт помолвку и бросится ему на шею только потому, что он её любит? Он даже не знал ничего об этой девушке!
Потом Винсенту понравилась двоюродная сестра, вдова, вся в чёрном! Он преследовал её даже после отказа, не обращая внимания на то, что человек в трауре. Он не видел её состояния?!
Потом встретил беременную проститутку и год жил с ней и её детьми. Но тут не выдержал сам, ушёл на радость своей верующей семье. А что такое? Почему? Что-то не так? — Анатолий посмотрел на Петра.
— Нет, говорят, что она сама не выдержала и вернулась в бордель.
— У него была вера — он сочувствовал бедным людям, как его учили по вере, и это заходило ему. И этой проститутке он сочувствовал, по-своему. Диссонанс, да? Его жизнь — это самоистязания, жертвоприношения и алкоголь! — размышлял Анатолий.
— И работа! Не знаю, воспринимал ли он свою жизнь так трагически, как ты описал, или он тащился от неё… может ему так нравилось?!
— И работа! Последний год жизни болезнь прогрессировала. Ван Гог написал пятнадцать оливковых рощ в психушке, в разном исполнении, и всё этими депрессивными мазками. Корявые стволы привлекали его, и он рисовал их снова и снова…
— Да! Тонкие длинные змеящиеся мазки — это черви, это змеи… признак сумасшествия. – Пётр поднял со стола руку и брезгливо тряхнул, как будто у него что-то висело на руке.
 
— Я теперь точно могу утверждать, что код Ван Гога — депрессия и гениальность! — произнёс Анатолий.
— Я сейчас, наверно, скажу что-то крамольное. Они оба, и Ван Гог и Гоген не верили ни во что и были свободны от всего! Это сразу не бросается в глаза! Но картины сильно воздействуют на зрителя, я бы даже сказал, что они воспринимается на каком-то интуитивном уровне, на подсознании, задевая само существо человеческой натуры. Люди открывают себя, глядя на их картины.
— Пётр, ну, не скажи! Винсент был проповедником и пастырем! Как он мог не верить ни во что?
— Да, был проповедником… на шахтах в Бельгии. Полгода! Но разочаровался в христианстве!
— В христианстве разочаровался, но не в Боге! Но я сам не понимаю, как можно верить в Бога без веры в Него?! — Анатолий потёр висок.
— А кому жертвоприношения то?
— Кому, кому – своему ненасытному гению! Пётр, мне приятно, что ты интересуешься искусством, биографиями художников…
— Я не отошёл от искусства! Интересуюсь, делаю выводы.
— Ну… до закрытия кафе поговорить о Гогене уже не успеем! А что ты там говорил про идею? Какие-то у тебя есть идеи…
— Хорошо, что ты спросил. Я ждал этого вопроса.
— Ну?
— А что если я вам оплачу дорогу в один конец, а вы…
— Как это в один конец? Это шутка такая? — прервал его Анатолий и криво усмехнулся.
— Ну, тебе до Барселоны, Марине до Парижа.
— Объясни!
— Я хочу быть вашим маршаном! Учиться в чужой стране даже по обмену тяжеловато. Хоть и стипендия нормальная.
— Ты хочешь стать финансовым гением, как Поль Дюран-Рюэль у импрессионистов?!
— Всё возможно. Зависит от вас.
— Вообще-то, я трепался насчёт поездки. Перед Мариной… никуда я не собираюсь ехать. Тут бы ноги не протянуть! Одни кисти и краски чего стоят! Не говоря уже о холстах!
— Я тебя прекрасно понимаю! Марине родители помогают?
Анатолий кивнул.
— А кто у неё родители?
— Да, помогают! Если я тебе скажу кто её родители, ты за голову возьмёшься! Анатолий помолчал немного.
— Но Пикассо мне нравится! Я бы действительно съездил, пока есть возможность! Когда вернёмся в Витебск, это будет сделать трудно… И Шагал! Насчёт Малевича не скажу. Ты хоть помнишь, что Шагал создал наш пединститут на базе худ училища, где сам учился?
— Конечно помню! Мне Шагал и Пикассо тоже импонируют как художники!

— Интересно, а что Марина скажет? Мне твоё предложение подходит. Пусть на меня работает гений-финансист, а я буду писать. Да и картины мне уже складывать некуда. Ну, а потом что? Как рассчитываться с тобой? Ведь билеты не дешёвые.
Пётр расслабленно потянулся, поняв, что Анатолия зацепило, и продолжил.
— Слушай, вариантов много. Я могу оплатить вам дорогу и в два конца…
— Марине в один конец, а мне в другой? — Анатолий даже подпрыгнул.
— Нет, каждому! Вы завтра в музее работаете? Или можем здесь встретиться.
Поговорим детальнее, раз есть интерес.
— О! Да ты действительно серьёзно?!
— Да дальше некуда как серьёзно! Вариант первый - я покупаю картины, которые у вас сейчас есть, и мы в расчёте.
— Пётр, откуда у тебя такие деньги? — Анатолий стукнул ребром ладони по столу.
— Ты до сих пор учишься, студент, штаны протираешь! А я бизнесом занимаюсь. Вот и приехал сюда, к тебе, с предложением.
— Что за бизнес?
— Продаю, покупаю… произведения искусства. Ну, расскажу как-нибудь.
— Что-нибудь, идущее в разрез с политикой партии и правительства?
— Нет. Нужны ваши таланты. Остальное будет за мной. Если не захотите возвращаться и здесь останетесь, я помогу! Подумай.
— Куда же без вас?! Подумаем! На сегодня всё?
— Всё!
— Тогда пойдём за Мариной! Девчонки засиделись!
— Извини. Ты уж сам как-нибудь. И до завтра!
   Пётр допил кофе, смял в кулаке пустой бумажный стаканчик и бросил его на стол. Посмотрел в сторону девчонок, встал и растворился в полумраке.
   Анатолий тоже допил кофе и помахал рукой Марине.
— Девчонки, вы не против, если мой друг посидит с нами? — спросила Марина и тоже махнула Анатолию.
   Увидев её жест, он подошёл.
— Присаживайтесь! Мы уже почти договорили, — сказала Алла, с интересом рассматривая “красивого официанта”, — просто поболтаем. Вы с Мариной на одном курсе, да?
— Да, на одном. Я Анатолий.
— Я Инна.
— Я Катя.
— А я Алла, мы с Мариной живём на одном этаже. Я на курс младше, — сказала Алла.
— А я знаю тебя. Мы с тобой сдавали вступительные. А в прошлом году ты взяла третье место. Мне понравились твои акварели ребёнка.
— Да, это мой сын. Модель! Благодаря ему я здесь. У меня один год академка была. Но я тебя не помню, извини.
— И сколько ему уже?
— В январе будет три года.
— С кем он сейчас? Как зовут?
— Пикассо, — прыснула Алла, — ну, рисует уже как Пикассо! Два глаза на одной щеке!
— С отцом, конечно… — Алла поняла, что Анатолий что-то знает, — папа и мама выручают. Если бы не они, я вообще не знаю, чтобы делала.
   Марина повернулась к Анатолию:
— О чём вы так оживлённо беседовали с Петром? О Ван Гоге?
   Алла насторожилась, услышав имя Петра.
— Да, о Ван Гоге, — буркнул Анатолий.
— Ну, что, подъём? — спросила Инна.
— Да, уже поздновато! — поддержала Катя с косичками.
   Все встали, собрали разовую посуду со стола и направились к выходу.

Депрессия и гениальность — код Ван Гога.

Конец части 5. (Код Ван Гога. Сделка.)