Сон 7или что общего между больным горлом и бананом

Как странно ощущать реальность со стороны. Казалось бы, ты - это ты и находишься в данный момент в своем теле, но при этом видишь всё со стороны, и тело уже становится не твоё. Реакции его притупляются, движения заторможенные и плавные, словно сквозь толщу воды, но при этом такие отчетливые и ясные для осознания, что невольно становится жутко от того, что вот-вот должно произойти. А оно ведь произойдет, и ты будешь смотреть, не в силах оторвать взгляд,  потому как человек просто-напросто так устроен. Его привлекает отвратительное, страдания и боль ему не нравятся, если испытывает их он сам, но чужие… это совсем другое дело. Чужие страдания погружают человека в уютную и прочную броню - он знает, что это не коснется его, но какая-то внутри засевшая мерзость будет сгорать от любопытства, чтобы увидеть - а где же предел этих страданий.

Так мало в этой комнате света. Сложно разглядеть, что происходит там, в углу. Какая знакомая комната. Боюсь, она когда-то была моей. Крохотный диван, а напротив громоздкий стол. За ним стул, но его не видно из-за вороха одежды.  В торец стола можно сказать упирается платяной шкаф. Пространства между ними хватит лишь чтобы открыть дверцу и ощупью извлечь содержимое - иначе не подлезть, слишком узко, а всё что узко, сковывает, пугает и отталкивает.

Темная ночь, слишком темная для спокойного сна и слишком ясная для кошмаров. Свет одинокого фонаря вползает сквозь молочные шторы и растекается мутным туманом по полу, колышет пыль. Шумными волнами бьется она о тело, сидящее под столом.
Страшно и страшно любопытно, а потому я, игнорируя жгучее чувство сидеть под одеялом, свешиваюсь с дивана, ставлю руки на пол, затем колени, да так и замираю на четвереньках. Пока мне нечего бояться - сверху надежно укрывает одеяло и я делаю вид, что стала невидимкой. Под столом влажно блестят два глаза. Они смотрят не на меня, а сквозь и роняют слёзы.

Не нравится, как же мне не нравится это, а потому я ползу ближе к телу, под стол. Слезы на его щеках искрятся и свет от них озаряет разбитые коленки на тонких, слишком худых ногах. Руки, неестественно длинные, с синеватыми жилками вен, обнимают их, и я вижу черные мазки на них. Теплый едкий запах непоправимой беды стоит там под столом, он бьет в ноздри, и на мгновение я замираю. Тело по прежнему не замечает меня, а я замечаю, зажатое в пальцах лезвие. Ползу еще ближе, а голова его запрокидывается, и мне открывается страшная тайна. Горло у тела разрезано длинными продольными разрезами, лоскуты плоти свисают, словно банановая кожура, а там, внутри, лежит что-то. Оно напоминает лягушачью икру. Плотно обложив все стенки горла, оно… живет там. Я вижу шевеление, переливы полупрозрачной оболочки каждой маленькой икринки, а в них крошечные зародыши чего-то очень страшного. Я не знаю что это, известно лишь, что я ни в коем случае не должна касаться этих икринок, это мне твердит разум, а вот сердце, не способное вынести страданий этого несчастного тела, говорит, что я должна помочь.

Туман становится всё гуще и гуще. Его молочные щупальцы ползут по мне, путают мысли, сковывают движения. Он холоден и руки мои с трудом повинуются. Осторожно вглядываясь в раны,я складываю ладошки горстью и извлекаю эти крошечные живые икринки, но они не собираются так легко покидать свой теплый и уютный дом. Злобно пища, они ползут по моим рукам - запястья, предплечья, плечи, ключицы…подбираются к горлу, норовя любыми способами завоевать новую территорию. Мне некогда церемониться, резкими, насколько вообще это возможно, движениями, я засовываю руки в разрезанное горло и извлекаю всё, что могу извлечь, отбрасывая в стороны куски плоти.

Всё это время тело молчало. А зачем говорить? Я выскребаю последнюю горсть и давлю ее в кулаке. Бледные полупрозрачные икринки растекаются черными буквами, которые складываются в слова. “Замолчи”, “не кричи”, “не плачь”, “будь хорошей девочкой”... слова полные яда, застрявшие в горле комками живой чужеродной плоти. Слова, не дающий сил жить и не позволяющие умереть. Слова, словно кляп.

Я смахиваю с себя остатки слов, крошечные буквы корчатся на полу в лужах слизи и затихают. Молчит и тело - оно слишком устало, и я ласково обнимаю его за плечи, укутывая одеялом. Так мы и сидим. Теплая кровь пропитывает тяжелое ватное одеяло, туман рассеивается и под стол проникает нежный розовый свет зари. Тело безвольно и благодарно уронило мне на плечо отяжелевшую голову. Всё хорошо. Ты уже не сможешь говорить, но теперь смогу я.

Открываю глаза. Утро. Розовый рассвет путается в желтой тюли, от чего комната наполняется теплым золотым светом. Мягкая подушка обнимает тяжелую голову, влажные волосы прилипли к вискам, а острые, словно лезвие бритвы тонкие ногти с силой впиваются в ладони. Разжимаю их и внимательно смотрю, как полумесяцы ногтей оставили свои незатейливые узоры. Горло болит нестерпимо, но что-то говорит мне, что это скоро пройдет, что всё теперь далеко и прошлое - это прошлое, а не клетка, в которой ты почему-то добровольно оставалась не в силах покинуть ее. Без прошлого нет будущего, не наступит настоящее, но вместе с тем, прошлое - это полотно, не преграда. Это часть дороги под названием жизнь и то, что было в прошлом останется там навсегда. Оно не вернется. Даже в кошмарах.

30.11.23