Мемуары Арамиса Часть 199

Глава 199

Соединение двух высочайших государственных должностей – генерального прокурора и суперинтенданта финансов – приносили Никола Фуке фантастические доходы, порядка двухсот тысяч ливров в год. К этому следует прибавить доходы от земель и строений на них, прибыль от морских операций, легальных и не очень, а также от участия в кредитовании государства под несоразмерные проценты, признание которых соразмерными зависело опять-таки от него одного. Это в совокупности давало полмиллиона ливров в год. Но ещё более важным было то, что все вокруг полагали, что его доходы значительно выше, в разы превышают эти суммы, что позволяло ему с лёгкостью получать кредиты и тратить их столь же легко, как если бы они были его собственными свободными оборотными средствами, то есть средствами, свободными от каких-либо необходимостей оплаты чего-то приоритетного, обязательного, не терпящего отлагательств.
Разумеется, для Фуке имелись неотложные платежи, и это были оплаты по требованию кардинала и Короля. Он не смел отказать им в требовании средств, поскольку это показало бы его несостоятельным, не соответствующим занимаемым им высоким должностям, после чего неотвратимо последовала бы отставка, а затем разорение, поскольку, как я уже говорил, большую часть займов он делал от собственного имени, и, следовательно, отвечал за возвраты этих займов личным имуществом и состоянием.
Итак, доходы Фуке были сопоставимы с доходами семьи Конде, но он делал всё от него зависящее, чтобы поддерживать убеждение, что они намного превосходят их. В особенности он старался делать вид, что королевская казна фактически неисчерпаема, и что Королю незачем ограничивать себя в расходах. Король, разумеется, так не считал, но все придворные наивно полагали, что дела обстоят именно так, и что Король уже по этой причине сделался всемогущим, что заставляло их признавать его безусловное право повелевать ими. Так что дела обстояли именно так, как предрекал я, и на что надеялся Мазарини.
Для поддержания этого мифа Фуке стремился, чтобы образ его жизни соответствовал его статусу и даже кое в чём его превышал. Он занимал одновременно несколько резиденций, в каждой из которых всё было обставлено по наивысшему разряду, в каждой резиденции имелся штат слуг, везде ожидал его роскошный обед. Он окружил себя поэтами, писателями, музыкантами, философами, художниками и даже просто болтунами, которые имели наглость выдавать себя за людей искусства, не имеющими на самом деле никаких талантов, кроме талантов приживал и нахлебников. Но и эти клиенты были ему полезны, поскольку приносили слухи, часть из которых оказывались впоследствии вполне верными. А информированность в этой турбулентной среде была важнейшим фактором выживания, так что я, пожалуй, даже напрасно назвал их болтунами, поскольку их следовало бы назвать добровольными шпионами. Каждый такой клиент мечтал первым раздобыть важнейшие сведения, которые мог бы сначала на ушко сообщить Фуке, а на следующий день или через два дня оповестить всех, что это именно он первым узнал эту новость. Определённая польза в этих людях, разумеется, была, так что они не напрасно кормились у этого величайшего мецената своего времени.
Следует отметить, что столы в Фуке всегда были накрыты чрезвычайно щедро, и за этим следит Франсуа Ватель, метрдотель, обладающий исключительными талантами в вопросах того, как организовать роскошное застолье. Впоследствии Конде был счастлив заполучить его к себе, но в те времена, о которых я пишу, Ватель в ранге домоправителя отвечал за все многочисленные приёмы и праздники, и делал это он исключительно великолепно. Немало этому способствовало распоряжение Фуке не жалеть расходов на эти застолья, и приобретать всегда только самые лучшие продукты и вина, и набирать в штат только самых искусных поваров. Так оно и делалось. Стоимость любого блюда у Фуке была такова, что за эти деньги можно было бы накормить до отвала не менее пяти десятков обычных людей.
Особо следует отметить покровительство, которое Фуке оказывал литераторам. Он создал свой собственный салон, выплачивал огромные пенсионы, не всегда заслуженно. Мадам Фуке поддерживала супруга в этом деле.
В числе клиентов и получателей пенсиона от Никола Фуке были: герцог де Ларошфуко, мадам де Лафайет, мадам де Севинье и Мадлен де Скюдери, наряду с такими высокими профессионалами литературного ремесла, как Жан де Лафонтен, Томас Корнель, Пьер Корнель, Жан-Батист Мольер, Шарль Перро, Исаак де Бенсерад и Валантэн Конрар, основатель и бессменный секретарь Французской академии, которую когда-то взял под крыло Ришельё. В кругу людей, которые расходовали свои литературные таланты на благую цель поддержания престижа Фуке, был и я, однако я предпочитал писать под вымышленным именем, так что даже пронырливый Ларошфуко не догадывался, что я составлял ему конкуренцию. Читателей у меня было немного, но это сплошь были избранные люди, а произведения мои были таковыми, что публиковать их было бы решительно невозможно вследствие их чрезвычайной смелости и откровенности. Сравнить их по пикантности можно было бы лишь, пожалуй, с трудами Бурдейля, Королевы Марго старшей и Пьетро Аретино. По серьёзности выводов я сравнил бы их с заметками Ришельё и Макиавелли. Иными словами, если бы мои писательские опусы дошли до Мазарини или до Короля, и если бы авторство этих трудов было бы раскрыто, то я не отделался бы даже заключением в Бастилии, Гревская площадь была бы моим уделом. Но я был осторожен. Даже Фуке не знал о том, что является автором этих опусов, ему передавал их один глухонемой, который был приучен складывать конверты, содержащие новые произведения, в определённое место в нужное время, забирая небольшой гонорар за них себе. Для меня наградой служило лишь то, что я давал себе удовольствие знать, что мои дерзкие, острые и подчас даже ядовитые мысли находили своих читателей и поклонников. Иной раз мне хотелось признаться в авторстве, но я всегда сдерживал эти порывы, понимая, что подобное признание чрезвычайно опасно. Даже Базен не знал об этом моём увлечении, да он и не одобрил бы его, ведь во мне он видел чуть ли не будущего Папу. Смешно, но он был не так уж далёк от истины, как мне тогда казалось!
Но это в сторону! Вернусь к описанию тех событий. С помощью своего доверенного ценителя словесных искусств Поля Пелиссона, Фуке собрал целую плеяду талантливых авторов. Они, разумеется, не только занимались литературой в полном смысле этого слова, но также считали своим долгом отблагодарить своего благодетеля. Лафонтен посвятил ему длиннейшую лирическую поэму «Адонис», которую я сократил бы втрое, и добавил бы к ней красок так, чтобы она заиграла совсем по-новому. Пьер Корнель посвятил ему свою пьесу «Эдип», в предисловии к которой всячески восхвалил своего благодетеля. Мадлен де Скюдери взахлёб восхищённо описывала великолепие его усадьбы в Во, а также изобразила его «портрет» под именем Клеоним в невыносимо длинном любовном романе «Клелия», который я активно рекомендовал бы как стремительно действующее снотворное. Фуке сдружился с мадам де Севиньё настолько, что лишь исключительная скромность моя, когда я пишу не под псевдонимом, а под собственным именем, заставляет меня назвать эти отношения тем словом, которое я употребил, «сдружился». Впрочем, Фуке «сдружился» таким образом с очень многими знатными дамами. Я бы даже сказал, что он вёл себя при дворе словно единственные петух в курятнике, и если никто не вызвал его на дуэль, то объяснить эту странность можно лишь двумя соображениями: каждый видел в нём источник денег, который не хотелось уничтожать, и каждый понимал, что как генеральный прокурор, он может любого отправить в Бастилию, а то и похуже, за одну только мысль о дуэли.
Как суперинтенданту, Фуке полагались служебные апартаменты в Лувре, но он построил себе в Париже одну резиденцию за другой, остановившись после многочисленных переездов в своём выборе на бывшем доме своего предшественника Мишеля Партичелли д’Эмери, на rue Croix-des-Petits-Champs, в двух шагах от Пале-Рояля, с великолепными садами, разбитыми по его распоряжению.
Кроме того, Фуке проводил очень много времени в своем поместье в Сен-Манде на окраине Парижа, где ему предоставлялась возможность чаще встречаться с Его Величеством, поскольку сады Фуке граничили с садами королевской резиденции в Венсене. Мазарини также очень любил Венсен и часто бывал там, даже не дожидаясь завершения строительства великолепных павильонов Королевы и Короля, спроектированных архитектором Лево. В 1654 году Фуке купил имение в Сен-Манде и чтобы ещё больше усовершенствовать их и придать им такое великолепие, о котором никто и помыслить не мог. Он обогатил их редкими растениями и построил оранжерею. Кроме того, он расширил здание, в том числе и для того, чтобы разместить в нем свою библиотеку, насчитывавшую более тридцати тысяч томов. В этом был весь Фуке – ему доставляло удовольствие покупать недвижимость у Короля или у принцев крови и придавать им такой блеск, которого ранее не было и не предвиделось. Он достигал того, что гранды, продавшие ему эту недвижимость, начинали жалеть об этой сделке, не принимая в расчёт того, что его вложения в эту недвижимость были порой несоразмерны расходам на приобретения её. Он обставлял свои резиденции драгоценными произведениями искусства: картинами, скульптурами, гобеленами, которые на правах знатока отбирал для него его брат Луи, будущий епископ Агдский, во время поездки в Италию.
Но Фуке не удовольствовался этой роскошью. Он приобрёл себе имение, где построил самый величественный свой дворец, шато Во-ле-Виконт. Здесь он собрал вокруг себя все литературные и художественные дарования, поручил им придумать сценарий будущего торжественного представления, чтобы летом 1661 года устроить знаменитый праздник в честь Людовика XIV. Впрочем, я, пожалуй, забегаю вперёд, ведь это произошло лишь после смерти кардинала Мазарини, о которой я ещё ничего не рассказал. До праздника было ещё далеко, дело пока было лишь в том, чтобы создать это сказочное место.
Территория Во находится к востоку от Мелёна, в пятнадцати льё от королевского замка Фонтенбло. Фуке купил Во в 1641 году и присоединил к нему прилегающую часть виконтства Мелён. На момент покупки имение Во представляло собой полуразрушенный замок и несколько заброшенных деревень вокруг. Пятнадцать лет Фуке вкладывал деньги в восстановление старых зданий и территорий, но в 1656 году, осознав, что это имение лежит на пути Короля от Парижа до Фонтенбло, Фуке решил снести все существующие здания, преобразовать ландшафт и создать величественную сельскую резиденцию, которая бы обессмертила его имя и закрепила бы за ним статус крупнейшего высокорангового землевладельца. Его вдохновил на это знаменитый замок Ришельё. Но замок великого кардинала находился в далеком Анжу, пребывал в неизвестности и редко посещался даже его хозяином, тогда как Во изначально предназначался для того, чтобы оказать гостеприимство Королю со всем его двором, поскольку он непременно попался бы ему на глаза во время любого путешествия от Парижа до Фонтенбло.
С этого времени Фуке стал с безумной щедростью вкладывать в этот безумный проект не только несусветные деньги, но и все таланты всех известных ему величайших художников и мастеров своего времени. Весь естественный ландшафт был уничтожен, всё было создано заново по проекту величайших ландшафтных дизайнеров после одобрения этих проектов им лично. Фуке действовал с неистовостью, словно джин, вырвавшийся, наконец, из кувшина, в котором пребывал несколько столетий. Он не признавал препятствий, никакая цена не была для него чрезмерной, когда дело шло об удовлетворении его прихотей.
Великолепию замка соответствовали столь же впечатляющие сады. Сети аллей чередовались с геометрическими идеальными клумбами, регулярные сады чередовались с нерегулярными, словно бы сотворёнными Природой ландшафтами. Великолепно продуманные по расположению гроты, словно бы сотворённые самой Природой, кое-где были украшены статуями, словно бы сохранившимся с античных времён, водяные каскады и фонтаны делали это место неповторимым и чрезвычайно фантастическим, но вместе с тем и уютным, величественность этим местам придавали гранд-канал и пруд. Во все эти водные сооружения вода подавалась по чрезвычайно изощренной системе свинцовых подземных труб из местных ручьев и рек, каналы, неотличимые от естественных, окружали замок со всех сторон. Всё это великолепие обошлось Фуке в четыре миллиона триста тысяч ливров.
Строительство великолепного замка и парка в Во не было секретом. Гранды ревниво наблюдали за тем, как во Франции появляется чуть ли не на пустом месте ещё одно влиятельнейшее семейство, которое может поспорить не только по доходам, но и по имеющимся в её распоряжении землям и имениям с самыми знатными домами королевства. Сооружение же замка явным образом высказывало намерение Фуке занять положение среди высшей знати не только по влиятельности, но и по знатности. Очевидно, что Фуке будет претендовать на то, чтобы поместье в Во получило статус герцогства. Тем больше любопытства высказывали все, кого это задевало, то есть фактически все дворяне Франции, и прежде всего – многочисленные родственники Короля и даже он сам.
 Летом 1659 года Мазарини остановился там на ночь, и ему, разумеется, были предоставлены лучшие покои, его вниманию были представлены все уже созданные здания, а также весь проект в целом. Как подлинный знаток архитектуры и искусства, кардинал высоко оценил ход работ и дал несколько дельных советов, которые были с благодарностью приняты. Мазарини внимательнейшим образом изучил только что законченные планы Ленотра по разбивке садов и предметы искусства, собранные для Фуке его братом. Его похвальный отзыв побудил молодого Короля, его брата Филиппа Орлеанского и Королеву-мать посетить поместье, хотя посещение это было коротким и неформальным. Фуке обуревали противоположные чувства. С одной стороны, он был рад такому вниманию, но с другой стороны, он был почти в отчаянии от того, что показал замок и сады в незавершённом виде, а также его огорчало и то, что полностью сделать замок сюрпризом уже не получится. Всё же он решил, что ещё сможет обставить и отделать замок так, что он будет полностью неузнаваемым, а на предстоящем празднике череда концертов, фейерверков, банкетов и иных развлечений будет столь идеально продуманной, что Король совершенно забудет об этом первом посещении, в сравнении с тем впечатлением, которое намеревался произвести на Его Величество Фуке, намеревающийся стать ни больше ни меньше как вторым человеком в государстве, лучшим другом Короля.
Почти ровно через год, возвращаясь со своей испанской невестой инфантой Марией Терезией, Людовик с двором остановился в Во – по пути из Фонтенбло в Париж – с визитом и на обед. Кузина Короля, герцогиня де Монпансье, которая сама неплохо разбиралась в строительных проектах, поскольку и сама многократно затевала аналогичные преобразования, назвала Во «волшебным местом». В июле 1661 года брат короля Филипп Орлеанский и его жена Генриетта Английская посетили Во с отрядом придворных. Их приняли с исключительным блеском, великолепно угощали и развлекали премьерой новой пьесы одного из протеже Фуке – Мольера, которая называлась «Школа мужей».
Интенсивное строительство в Во шло параллельно укреплению Бель-Иля.
Прибыв вместе с Портосом в Ванн, я встретился там с Фуке и представил ему нашего друга. Портос произвёл неизгладимое впечатление на Никола Фуке.
— Я и не подозревал, что во Франции существуют такие великаны, напоминающие мифического Геракла! — воскликнул восхищённые Фуке.
— Во мне нет ровным счётом ничего мистического, — добродушно ответил Портос. — Я человек открытый, ни с какими тайнами не связываюсь, но если мне будет что-то доверено по секрету, я буду держать рот на запоре.
Мне иной раз казалось, что Портос попросту дурачится. Я убедился в его глубоком уме и начитанности, так что он, скорее всего, пошутил, изобразив, что не отличает слово «мифический» от слова «мистический». Впрочем, я не уверен, быть может, он, действительно, иногда путал некоторые слова, так же точно, как это делал почти всегда всеми обожаемый герцог де Бофор, у которого подчас это порождало чрезвычайно комический эффект, что уже даже вошло в поговорки.

 (Продолжение следует)