Глава 22. Разные Боги

Рэннис добрался до своей комнаты, не встретив никого - Не Таори разбрелись каждый к себе, ушли просить благословения своих Богов на последний бой, и у выродка теперь тоже было с кем попрощаться. Он разложил амулеты на полу, сам сел на колени лицом к окну - его Боги уходили сейчас, но даже по ночам он ощущал их присутствие рядом, поэтому подбирающийся вечер ничего не значил. Рэннис подождал, пока сердце окончательно угомонится, выдохнул, отпуская сознание, и заговорил простыми словами, ведь молитв он так и не выучил:
-Я ухожу, я здесь, чтобы попрощаться с вами и за все попросить прощения, в первую очередь за то, что не верил вас всю жизнь от самого рождения, что пришел поздно и так, заскочил на пару дней. Но и после смерти моя вера не угаснет, я всегда буду помнить вас, - бормотал он вслух, а в душе отчаянно поднимался страх.
Он часто стоял на краю смерти, он всю жизнь шел по лезвию между гибелью и Небытием, такова была жизнь каждого колдуна и мага, но он никогда не ощущал настолько четко, что умрет. У него всегда была цель впереди, и вот настал день, когда выродок приблизился к ней настолько близко что уже мог пощупать мечту всей своей жизни, и от этого захватывало дух. Но в то же время было не по себе от осознания своей конечности, от осознания, что жить осталось всего-то пару часов.
-Помогите мне вынести все, что надо, мне так страшно… - пробормотал он и содрогнулся.
Говорить о смерти было куда проще, чем ждать ее, хотелось оборвать все раз и навсегда, но приходилось ждать.
-Ты все правильно делаешь, чего же бояться? - спросил голос внутри головы.
Рэннис вздрогнул, пытаюсь увидеть пришедших Близнецов, но сегодня у них даже не было облика, только голос в сознании.
-Ты всегда был уверен, что сейчас изменилось-то? - явно Мерлин, Артур не умел говорить так мягко.
-Не знаю, - прошептал выродок: он был готов рассыпаться в прах, настолько ему было тошно. - Тело сопротивляется, не хочет умирать.
-Ты хозяин своей оболочки или тряпка, вроде Аукори? - прикрикнул Артур. - Соберись, что сопли распустил? Либо делай, либо нет, только не ной!
Он говорил жестко, грубо, но странным образом его слова не отталкивали, а наоборот, притягивали к нему, давали надежду и веру, сильная рука Бога гнала прочь неуверенность и страх.
-В этом твоя цель, твой смысл, и нечего трясти, ты справишься, а если Синвирин все же выживет, ты умрешь, сделав все, что мог, - продолжал Артур, и в сердце Рэнниса зажглось пламя. Он забыл обо всем, в его сознании остались только слова грозного Бога.
-Скажите таму служителю, что спас меня, что я умер, а не ушел из веры, - попросил он и почувствовал две тяжелые руки, пригнувшие его непокорную, взлахмоченную голову.
-Он будет знать, - обещал Мерлин, - иди, наше благословение пребудет с тобой до конца.
И они растворились в тишине, но сердцем выродок чувствовал, что Боги остались рядом. Он еще посидел немного, затем поднялся и вышел, оставив свечу непогашенной, навсегда затворил дверь за собой - он не собирался больше возвращаться. Пламя дернулась и выровнялась, освещая амулеты со знаками, и как огонек свечи горело, умирая, сердце Рэнниса.
Дрэг никому не молился. Он сидел под дверью на полу и подбрасывал вверх шарик смолы, явно не зная, чем занять тебя в последние часы. Когда выродок приблизился, оборотень удивленно приподнял темные брови, заметив золотые линии, расползшиеся по лицу психа.
-Боги-Близнецы с тобой, - одобрительных хмыкнул дракон, и в его взгляде промелькнула зависть.
-Мне казалось, ты тоже верующий, - удивился Рэннис, и Дрэг кивнул, подтверждая его слова:
-Верующий, просто я не могу просить помощи у того на кого поднял руку. Есть Боги светлые, вроде Гарноувера, Бледноликого или Богов-Близнецов, а есть темные - Богиня Кровопролития, Богиня Смерти, Бог Хаоса. А еще есть Он, Синвирин, то есть. Он пришел с неба в сиянии Лун, уничтожил монстров и победил Большую Войну. Он спас мир, и я, как и многие другие, уверовал в Него. Но Он - темный Бог, жестокий, властный и, что хуже, живой, - смоляной шарик все летал: вверх и вниз, вверх и вниз, пока лились горькие слова оборотня, - у Него два храма, две Крепости, и фанатики-верующие, вы их зовете магами, но Он слеп и не дает силу, Он лишь приходит сам и решает все даром Обмана или катаной, когда Он умрет, он станет настоящим Богом, хоть и жестоким.
Рэннис кивнул, понимая слова оборотня: все в мире было подвязанно на смерти, она была рубежом очищения, через который всем следовало пройти. И Синвирину в том числе.
-Сезанна еще молится? – только и спросил он.
Дрэг кивнул:
-И к ней лучше не входить: ее Богиня жестока и не любит посторонних.
-Кровопролитие? – только и спросил выродок, взявшись за ручку: он и сам не знал, почему, но его отчаянно тянуло внутрь, тем более что Боги-Близнецы были с ним. Дракон снова кивнул, будто бы он экономил слова, но не стал останавливать, и тогда выродок вошел.
К своему удивлению, он попал не в спальню, а в огромное темное помещение, потолок которого терялся где-то во мраке. Гибкие, извилистые колонны поднимались ввысь, плавно переходя в кровлю, как стволы деревьев в крону, а в полу была выдолблена глубокая, квадратная купель, занявшая всю поверхность, лишь по краю, у самых стен, шла тонкая полоса бордюра. Вниз, в черную, непроглядную воду, вели скользкие ступени, и казалось, что в бассейне стоит не вода, и даже не смола, а слезы мертвеца или кровь. Внезапно, поверхность всколыхнулась, и откуда-то из темной глубины вышла Сезанна. Рэннис и не узнал бы ее, если бы не ожидал встречи с ней, и испугался бы, не стой за его спиной два светлых Бога: ведьма была в платье, полностью состоявшем из бус и монет, тяжелый кокошник из литого серебра, украшенный все теми же нитями, полностью скрывал волосы, на лице были нарисованы желтые и красные полосы, подведенные глаза казались еще более огромными, чем обычно, и кольцо из тонкой, потускневшей стали украшало нос.  Она вынырнула из воды, сурово, но без гнева, глядя на выродка, и стала подниматься по сточенным ступеням, бусы и монеты на ее платье позвякивали и звенели друг о друга, черные глаза неотрывно следили за выродком, и вода не приставал к телу ведьмы. Сезанна вышла совершенно сухая, хоть и находилась внутри купели полностью, из чего Рэннис сделал простой вывод: чаша была заполнена вовсе не водой. Оно и не удивительно – Кровопролитие была жестокой Богиней.
- Зачем ты пришел? – глухо спросила она, в упор глядя на него чуткими, внимательными глазами. – Не мог снаружи подождать?
В темноте ее зрачки сливались с радужкой, белки прорезались кровавыми следами лопнувших сосудов, но она не злилась против обыкновения: смертельное спокойствие окутало все ее сознание. Спокойствие и осознание правильности своего дела. На гнев всегда уходило слишком много сил, и ведьма, зная это, экономила каждую крупицу своей энергии, готовясь к решительному броску.
Выродок не ответил, разглядывая ее худое тело, облепленное разноцветными нитками бус. Тогда ведьма повернулась и по краю чаши пошла в темный угол, где неясной грудой лежала стопка ее боевой одежды – в ритуальном наряде она даже двигалась с трудом, ни о каком сражении и речи идти не могло. Рэннис отвернулся, и его сердце кольнуло иголочкой боли: он вспомнил о еще одной девочкой из Не Таори, которая тоже не имела ни капли стеснения.
«Скоро, скоро мы встретимся,» - подумал он, глуша в себе воспоминания о Чаирье.
- Ифрэ была недовольна твоим приходом, - заметила Сезанна, и платье звякнуло об пол, зашуршала поднимаемая ткань, и тихонько запела тоненькая нательная кольчуга: ведьма готовилась к бою со всей серьезностью.
- Зачем ты поклоняешься ей? – словно не услышав предыдущий фразы, спросил выродок, - она темная Богиня, она разжигает войну.
- Она обладает силой, схожей с моей, - пожала плечами ведьма.
- То есть, расчет?
Он думал, что она взорвется: оскорбление было кинуто прямо в лицо, но Сезанна только тихо и совершенно невозмутимо покачала головой.
- Вера – это сердце, а расчет – разум, они никак не связаны. Есть добрые силы, есть злые, но в человеке все смешивается, в нас все становится серым, вне зависимости от того, кому ты молишься, - она подошла к нему и поглядела в лицо, ее длинные, быстрые пальцы скользили между волос, сплетая их в тугие косы. – Боги не разжигают войну, они не могут влиять на физический мир, они лишь дают силу. Вопрос в том, как ты ее используешь. Война – дело наших рук, поэтому я поклоняюсь той Богине, которой верит мое сердце, хоть кто-то и говорит, что она темная.
Рэннис смотрел в поднятое к нему лицо и молчал: он даже не понимал, а сердцем чувствовал, что ведьма была права. В светлых праздниках, которые устраивали те же Боги-Близнецы, было много фальши, ко мраку темный Богов прикасались лишь те, кто верил истинно.
-Боги-Близнецы, - задумчиво проговорила Сезанна, коснувшись золотого узора на щеке Рэнниса. – Кто бы мог подумать, что ты поверишь в кого-то, ты, рожденный в Доме.
- В изменениях вся моя жизнь, - пожал плечами выродок.
- Боишься? – спросила ведьма, не отрывая взгляда.
Он улыбнулся: она стояла близко-близко, ее жуткие, худые пальцы лежали на его рукаве, в страшно жесте сжав ткань. И она боялась, боялась обрыва жизни, к которому все они подошли уже вплотную.
-А чего трястись-то? – мягко спросил он, повторяя слова своих Богов, и сжал ее за плечи, пытаясь поделиться своей энергией.
- Если мы не свернем Крепость, этого не сделает уже никто, - тихо, но тяжело проговорила она. – Такого состава, коим владеем мы, никто уже не будет обладать. Я боюсь поспешности, с которой мы вынуждены действовать, на нас лежит ответственность за весь будущий мир.
- Мы справимся, - Рэннис тряхнул ее за плечи и пошел к выходу, таща ведьму за собой, - а если не справимся, то сделаем все, что возможно. Страх – главнейший ступор, кому-то он отравляет жизнь, как Аукори, но ты сильнее всего этого.
Он говорил с такой уверенностью, что мало-помалу она передалась и Сезанне, ведьма схватила его за руку, чувствуя, как сквозь холодную, потную кожу льется тепло. Дрэг поднялся, когда они вышли, глянул искоса на их сплетенные пальцы, но его спокойствие не пошатнулось: в его мудром сердце не было места ревности, ведь он хорошо понимал, что выродок, рожденный в пробирке, не может любить. Рэннис просто не имел этого чувства, и оборотень, полностью доверяя Сезанне, не стал растрачиваться на гнев.
В комнате Урунье традиционно собрались все Не Таори – это стало уже традицией, негласно установившейся в последние дни. На всех лицах, сосредоточенных, тихих, едва заметно мерцали линии, и даже из-под чадры портальщика просачивался свет – он тоже кому-то молился.
- Разделимся на две группы, - решительно, хоть и без привычной грубости начала Сезанна, - Эрон, Веллес, Кайта и Рэннис, вы отправляетесь на Запад, к Дому на Летучих островах, Князь, Дрэг, вы со мной пойдете к Мертвым пустошам. Доктор Каратос, вы останетесь вместе с Урунье на подхвате, чтобы в случае чего успеть и туда, и в обратную сторону. Первыми атакуем мы, ваша группа ждет, в один момент появится Синвирин, где – рирья Его знает, как только Владыка будет занят Рэннисом, начнется вторая атака.
Она говорила очевидные вещи, уже давно всеми понятые, но оговорки было не избежать – сорвать план всей жизни, недосказав пары слов было бы… глупо.
- Если все ясно…
Рэннис не слушал. Он подошел к Урунье, крепко пожал его ладонь. Темные глаза портальщика смотрели ясно и здраво, полоса кожи, виднеющаяся из-под чадры, была темно-коричневой, как и его ладонь, лишенная бинтов – он полностью исправился от гнили своей души, Ненависть оставила его.
- Удачи тебе, друг, - тихо проговорил Урунье, и во вспыхнувших вокруг огоньках прощания его слова было едва слышно. – Встретимся ведь еще?
- На том свете, где уже не будет войн, - умиротворенно кивнул выродок. – Ты поборол своего демона души, как и Луна, тебе путь открыт. Помолись своим Богам, чтобы они осветили мне путь, а я помолюсь моим за тебя.
Портальщик тряхнул его руку и улыбнулся, шевельнув ткань на лице.
- Так жаль, что я не успел изучить тебя, - доктор Каратос навис над выродком, и его маленькие, серые глазки открыто сказали, что эндаргом больше не воспринимал выродка, как биологический эксперимент Крепости. Тот стал личностью в глазах доктора.
- Разрешаю ставить опыты над хладным трупом, если от него хоть что-то останется, - отшутился в ответ Рэннис, пожав огромную ладонь Каратоса.
Прощание затягивалось, и с каждым моментом становилось все нестерпимей и горше. Вот подошел Князь, стал что-то говорить, блестя воспаленными глазами, Дрэг с его некрасивым, рябым лицом что-то бормотал настолько невнятно и глухо, будто бы у него отнялся язык, Рэннис уже почти ничего не слышал, все поплыло перед глазами. Ему хотелось покончить со всем этим поскорее, выйти, начать действовать, но в то же время уйти было жутковато, ведь он знал, что больше не увидит их всех. А что ждало его там, за порогом Смерти, он не знал.
А потом внезапно подошла Сезанна. Подошла последней, и весь мир куда-то отступил – осталась только она и тишина. В боевом костюме, с убранными волосами ведьма казалась совсем маленькой, и не только по росту, но и по возрасту, но под одеждой была сталь кольчуги, а за милым, встревоженным лицом – жесткий стержень лидера. Она не была красивой, но в эти страшные мгновения Рэннису показалось, что роднее, чем она, у него в целом свете никого не сыскать. Сезанна обняла его, обхватила тонкими, жилистыми руками и прижалась щекой к груди, крепко-крепко, не желая отпускать его, и острый подбородок удобно уместился на ее макушке. Не то, что Дрэг – бедолаге оборотню приходилось кривиться и пополам складываться.
- Если тебя не пустят, я отправлюсь вместе с тобой в ад, - прошептала она. – Ты лучший псих, которого я встречала в своей жизни.
Слова вырвались у нее против воли – она и и сама знала, что не стоило ей такого говорить, но так велело ей сердце, а она всегда чутко прислушивалась к его приказаниям. Что-то поменялось в ее отношении к этому сумасшедшему, она знала, что лучше бы разойтись навсегда, но не хотела. Не хотела, чтобы он уходил.
- А Дрэг?
- Ему одна дорога - на небо, в Обитель Блаженных, - невесело усмехнулась ведьма. – Куда нам за ним? Я с тобой пойду.
Она помолчала, пытаясь оторваться от выродка, а потом резко оттолкнула его, отвернулась и рявкнула:
- Начинаем!
И вскинула руку, давая сигнал к атаке. Она не оборачивалась, боясь снова посмотреть на выродка, боясь остановиться, потерять решимость и остаться. Рэннис улыбнулся, все дрогнуло, и Логово осталось позади: Урунье работал стремительно, как и всегда.
Ледяной ветер несся с моря, волны мерно шумели, ударяясь о серый берег, наступали сумерки. Сухая, каменистая земля была покрыта крупным песком редкими кустиками прошлогодней травы, а летом здесь были прекрасные, альпийские луга, цветы и низкие травы. На голом песке лежали льдины, выброшенные волнами. А над серой, неспокойной водой висели острова, соединенные едва видимыми ниточками мостов и лестниц.
- Надо ближе, я не вижу Крепости, - проговорил Эрон.
Он сидел в своем кресле, серый плащ скрывал его лицо до самого подбородка, да и тот был замотан бинтами, безвольные руки лежали на коленях, такие слабые, что, казалось, ими даже шевельнуть невозможно, не то, что поднять в воздух целый остров с Крепостью на нем.
- Поднимемся повыше, - Веллес поднял брата на руки, как беспомощную куклу, - видимо, тут уже стоит блок, Урунье не сможет нас дальше переправить.
Кайта вытряхнул из-под плаща своих марионеток, выдал им по мечу, сам взял кресло, и они двинулись по холодной, непроснувшейся земле, подбираясь к Летучим островам. Лестницы и подвесные мосты качались под ногами, такие ненадежные, хлипкие на вид, но между перильцами висели нити магии: Владыка всегда заботился о своих солдатах, в том числе и о их безопасности.
Босые ступни выродка коснулись деревянных перекладин – они еще хранили дневное тепло, ветер налетел, качнул лестницу, круто уходящую вверх, и сгинул, спрятавшись между волн, и Рэннис покинул землю. Они шли по подвесным мостам, - выродок впереди, за ним Веллес с Эроном на руках, и Кайта в конце – но Крепость, показавшаяся на одном из островов, приветствовала своих врагов мрачным молчанием, словно бы Дом вымер, словно бы никого не осталось.
Это было странно. Рэннис-то думал, придется едва ли не с боем пробиваться, тем более что Синвирин был предупрежден о приходе нежданных гостей. Но нет, Дом спал в глубоких тенях, стоял, грозный, могучий, щурясь пустыми, темными окошками. Не Таори выбрались на последний из летучих островов, и Эрон тихонько сказал:
- Здесь остановился, Крепость хорошо видна, большего и не надо.
В гробовом молчании его усадили обратно в кресло, сами расселись около на белесые камни, не спеша заводить разговоры. Время словно замерло, ничего вокруг не менялось, и в мертвой тишине где-то там, далеко под ногами, шумело море.
Потянулись долгие, страшные минуты ожидания, нескончаемые, когда уже не было ни дел, ни забот, было только время и тревога: там, на другом конце мира, уже сейчас что-то происходило, шло сражение с самой Крепостью, но здесь стояла тишина, здесь было пусто.
Кайта ковырял носком сапога землю, набирал пыль в ладонь и кидал камушки за край небесного островка, Эрон едва заметно шевелил пальцами, то и дело касаясь склоненной головы – ему было больно даже притрагиваться к магии, не то, что совершить что-то серьезное. У него в голове гремели тысячи взрывов, одну за другой уничтожая его нейронные связи, и ему было больно, но он терпел. Терпел молча, а под опущенной ладонью лежал тусклый золотой ключик, что он сорвал со шляпы Чаирьи в день ее похорон. Рэннис смотрел на Крепость – на свой Дом, и его сердце тревожно ухало в груди, мыслей не было, он и не давал им появиться, потому что думать сейчас было бессмысленно. Битва с Синвирином не могла быть предугадана, там значение имела лишь реакция, подготовиться было невозможно.
Пальцы стали совсем негибкими от холода, поднимавшегося от босых ног, недовольный, злой ветер рвал одежду и волосы, упавшие на лицо – сюрикены уже давно покинули место на лбу и лежали в руках: вызвать могли в любой момент, и выродок всем сердцем желал отмучаться поскорее. Не было ничего хуже ожидания, оно давило на душу, и Уныние подбиралось к сердцу, ведь так хотелось жить, кто бы чего ни говорил! Рэннис закрыл глаза, коснувшись ментального поля: он должен был знать, что происходило в мире.
Далеко-далеко, на Востоке, у Мертвых пустошей, все было черным-черно от извергающейся энергии: атака началась, и душу защемило от волнения. А потом внезапно перед закрытыми глазами появилась картинка: Рэннис не знал, чье это колдовство, но отчетливо увидел все то, что происходило у Дома. Князь и Сезанна стояли на снежной вершине, вниз обрывались круто каменные стены, и видно было во все стороны на тысячи километров, но все взгляды были обращены в сторону громады Темной Крепости, возвышавшейся среди черных барханов. Солнца заходили, снег, гладкий, как сахарная глазурь, отражал их кровавый блеск, и казалось, что от ног Сезанны разлилась на все Пограничные горы кровь, но из долин поднимался голубой сумрак, поглощавший свет, облака выползали из ущелий и серыми клоками переваливали через хребты. Бердрь стоял, высокий, статный, одной рукой сжимая посох – тот, что он взял из рук своей погибшей матери, по крайней мере, как он сам сказал, и лунный кристалл, горевший на изящном древке, сиял нестерпимым светом. Другая рука Экктирьена, сведенная судорогой, выгнутая, дрожала на уровне груди. Дрэг вился в воздухе в облике синего дракона, сбивая подоспевших Летунов: у Мертвых пустошей уже давно кипело сражение, все маги Дома, казалось, перебрались туда, по троим Не Таори били огненные шары, водяные атаки сыпались, как град, но ни одна из них не достигала вершины – Урунье работал из Логова, перенаправляя несущеюся энергию.
Рэннис в своей жизни видел много сражений, и даже бой дракона с Летунами его не сильно интересовал. Его интересовало лишь то, что творил безумный Князь. Небо разорвалось над Домом, так ровно-ровно, будто натянутую ткань пронзили острым ножом, и чернота Космоса хлынула в мир, вытягивая воздух себе взамен, какие-то черные твари побежали по куполу, но сейчас их присутствие никого не волновало. Все, в том числе и маги из Дома, в немом ужасе глядели на то, что творил изгнанный Экктирьен. Крепость мелко задрожала, но так ощутимо, будто бы земля под ней заходила ходуном, одна из башен обломилась, как сломанная спичка, и к дрожанию добавился оглушительный звон – купол из стекла, оранжерея Дома, был разбит. Та мелкая рябь, что была видна с вершины Пограничных гор, на деле была страшным разрушением, и ужас охватил даже Рэнниса, что был на одной стороне с безумцем по имени Бердрь, а о других магах, тех, кто пришел из гибнущей Крепости, даже говорить было сложно.
Они растерялись, не понимая, то ли бросаться на врагов, то ли вернуться и защищать свой Дом, грохот из шепотка превратился в нестерпимый рев, и выродок рухнул на колени, зажимая уши руками, но вокруг было тихо – ад наступил только внутри его сознания, он не чувствовал ничего, только слепыми от ужаса глазами смотрел на все происходящее. Он знал, что надо отвернуться, хотя бы закрыть глаза и не смотреть, но не мог, его словно приковали, заставив неотрывно вглядываться в разрушения, творимые Князем. Вокруг Дома пробежала узенькая, но даже издали видимая полоска, и песок посыпался в образовавшуюся щель, а Крепость все дрожала, раскачивалась все сильнее с каждым мгновением. А потом внезапно оторвалась от своего привычного места и стала подниматься в воздух, ее подхватило волной из Космоса и потащило вверх, маги заметались, как перепуганные птицы…
- Не смотри, - сказал мягкий, едва слышимый голос, заглушивший звон земли, и Рэнниса выбросило прочь.
Он увидел землю – сухую, каменистую, покрытую мелкими камушками – услышал, что вокруг было тихо, лишь волны шумели далеко внизу, да ветер свистал между белесым и камнями. А на плече ощутил тяжелую ладонь Веллеса.
- Ты в порядке? – не изменяя своей привычной суровости, спросил тот.
Странно было видеть его без двух крыс: они ведь погибли тогда, во время путешествия в Одинокую Башню, казалось, это случилось так давно… так нет же, и недели не прошло.
- Они атаковали, - тихо отозвался выродок и сам удивился сухости своего голоса.
Ему было не передать того ужаса, что творился сейчас в Мертвых пустошах, где ломалось естество мира, где были попраны все законы привычной физики. Здесь же было тихо – пока что – потому понять это было невозможно, здесь Война еще не вступила в свои права. Рэннис, как был на коленях, так и отполз дальше от края поднятого над водой острова, сел на землю – его все еще потряхивало от увиденного.
Эрон обмяк в кресле – он был готов взорвать все свои снаряды в любую минуту, оставалось только ждать и снова потянулось бесконечное время. Молчание воцарилось над водами, Кайта все также кидал камушки да ковырял землю краешком сапога, его куклы лежали неподвижно и безжизненно, а вдалеке шел бой.
Рэннис знал, как каждый из его товарищей хочет оказаться там, рядом с Сезанной, чтобы сражаться плечом к плечу с ними и даже умереть, если понадобится, только бы рядом, но им надо было ждать, и это изматывало едва ли не сильнее самого сражения. Выродок сжал зубы, внутренне готовясь терпеть сколько потребуется, но внезапно почувствовал «лишнее» присутствие: кто-то еще был здесь, на этом острове, невидимый, практически неощущаемый. И это присутствие невозможно было спутать.
- Аукори? – изумленно позвал Рэннис, оглядываясь в поисках духа: тот точно был здесь, но его не было видно.
Не оживился только полумертвый Эрон, а вот другие двое едва не подскочили, принявшись глазами искать духа. И тот появился. Аукори стоял чуть поодаль, опустив свою лысую голову, словно не решаясь поднять глаз на товарищей, которых предал, но его никто не корил. Наоборот, его были безумно рады видеть. Рэннис подлетел к гэльфорду, тряхнул его за сутулые плечи и воскликнул с искренней радостью:
- Я знал, что ты придешь! Ты победил его, победил демона своей души, дружище! Ты справился!
Даже на лице недружелюбного Веллеса не было злобы: все Не Таори знали, как тяжело живется в чернотой, лезущей из собственного сердца, поэтому никто не винил духа, оказавшегося во власти тьмы. Гэльфорд как-то странно улыбнулся и ответил, не поднимая головы:
- Справился.
Рэннис словно ничего не заметил, и счастье на его лице не омрачилось: вот теперь он уходи спокойно.
- Скажи мне, что дал тебе Смерть в Одинокой Башне? – спросил Аукори.
Выродок криво усмехнулся и проговорил негромко:
- Он дал мне смерть.
Рэннис хорошо помнил тот день, когда его вытащили на свет – это был сложновато назвать рождением. Одна из стен куба, в котором, обвешенное датчиками и трубочками, плыло его тело, открылась, и он вместе с жидкостью выкатился на ледяной пол и забарахтался, пытаясь разорвать кокон, в который был завернут. Но то ли плоть, то ли ткань, имитировавшая утробу реальной женщины, не подалась, и он стал задыхаться, и тогда один из врачей пришел на помощь. Взял тоненький скальпель и чиркнул по шевелящемуся мешку, сделав всего один точный разрез. И выродок закричал от нестерпимой боли, охватившей все его существо, закричал, раскрывая легкие и начиная дышать своим телом. Мягкий, оранжевый свет жег глаза также, как каменный пол обнаженное тело, а у стены один на другом стояли кубы с толстыми, серыми мякишами на швах и углах, и в этих пробирках медленно дрейфовали между пузырьков другие Рэннисы, еще не рожденные, но все это он осознал позже.
Поначалу он ничего не мог понять, но и вопросов сформулировать тоже не получалось. Он хотел одного: чтобы его снова погрузили в блаженное забытье, в котором он провел большую часть своего существования. Там хотя бы было тепло. Но мучители были другого мнения. Рэнниса подхватили под руки и куда-то потащили, уложили на гладкий стол, и по глазам резанул больнично-белый свет, безжалостный, ослепляющий, в детскую, тоненькую кожу вонзились огненные иглы – его изучали. Руки и ноги обвили стальные кольца, блокировавшие движение, и ему только и оставалось, что дергаться от боли и отчаянно кричать. Врачи что-то говорили, но он не мог даже глаз открыть, он слеп от света, умирал от холода, ему что-то ввели, и по венам внутри тела побежала боль, он корчился, извивался, но не мог вырваться. А потом пришел Он.
Рэннис не помнил, как его потом учили ходить, говорить, колдовать, как изучали, экспериментируя над его телом так жестоко, что он всерьез думал, что умрет. Все воспоминания того периода слились во что-то неразличимое, что можно было описать всего одним словом: Боль. Но самую первую свою встречу с Синвирином он помнил кристально четко, помнил в деталях. Владыка вошел в больничный сектор настолько бесшумно, что Его появление ощутилось только в ауре, склонился над результатом своего эксперимента, разглядывая его внимательными, страшными глазами, в которых отражалась вся Его сложная, но не злая душа. Усталость, интерес, гнев, непрожитые эмоции – много всего было, и удлиненные зрачки то расширялись, то сужались, а радужки поворачивались то одной гранью, то другой, отчего казалось, что у Него постоянно меняется настроение. Рэннис настолько удивился, глядя не настоящими глазами, а как выяснилось позже, ментальным зрением, на это с виду хрупкое, а внутри стальное существо, что веки распахнулись сами собою, и в то же мгновение его поразило новой волной адской боли.
- Он такой странный, - заговорил Синвирин, и выродок, не имевший имени, весь превратился в слух, - похож по сущности на гэльфорда, но имеет тело. У него не будет смерти, как и у них, сворачивайте эксперимент, - Его голос зазвучал жестко и едва ли не зло, - этого оставьте, он уже личность, остальных – уничтожьте, пока они не стали ими. Это будет милосерднее.
Он помолчал, с тоской глядя на выродка, а затем заговорил тихо, с жалостью проводя длинными, тонкими пальцами по лицу, покрытому болезненной испариной:
- Бедный, бедный мой мальчик, мне так жаль тебя, по моему просчету ты не умрешь никогда…
Склоненное лицо с упавшими на него прядями волос дрогнуло и перекосилось слегка: Смерть даже внешне походил на Синвирина, хоть по сущности они различались настолько, что не перепутать было убийцу и Владыку Царства Мертвых.
- Про подарок… - задумчиво проговорил Смерть, - я возьму тебя с собой в Царство Мертвых, держи, это твой билет туда.
Рэннис вздрогнул и разжал ладонь: на коже темной полосой проявился символ смерти – круг, разрубленный вертикальной полосой. Они с Аукори были в равных положениях, только один боялся, а второй нет, за что и получил бесценный дар.
- Это подарок тебе за смелость, - сказал тогда Смерть, на его слова наложилась фраза Синвирина:
- Я назову тебя…
И они произнесли имя хором:
- Рэннис.
И в то же мгновение в сознании выродка возник резкий голос Сезанны:
- Он пришел. Синвирин здесь.
Время ожидания кончилось, время битвы, последней битвы, пришло.