Одно утро, Одного дня

В Донской станице Цимлянской петухи были самые ранние и самые певчие, голос подавали ещё по темноте. Митрич просыпался всегда по первым петухам. Опустит культю с койки, разотрёт обрубок ладошкой.
- Вот турок проклятый, басурман, удружил, окаянный.
В углу стояло две "стуколки", дубовая, что потяжелей, нарядная, вскрытая лаком, и ольховая - лёгонькая, на каждый день.
- Возьму полегче, нынче беготной день будет.

Нашарив здоровой ногой чувяки, быстро наложил крест на горящий над образами огонёк лампадки, Митрич, проковыляв по горнице, стараясь никого не разбудить, спустился на крыльцо и, окинув взглядом базок, втянул ноздрёй духмяный камышовый  воздух.
- Любо.
- Здорово ночевали, - послышалось из-за тына.
- Ты что ли, Федот, чёрт рыжий, спужал мени.
- Я это, я, а кому быть, коли не мне.
- Славо Богу ночевали, и тебе здорово.

Тусклый огонёк цигарки то затухал, то разгорался в темноте.
- А ну сыпани мени твоей махры, дюжа дух вкусный сшибает.
- Дух смачный, словно сочна яблака, дык городской табачок, фактурный, держи кисет.
- Я-то ладно, ты-то что  спозаранку спохватился, али что сгондобить задумал?
- Да супружница моя баламутит, сватать нонче Клавку будут, вот она и наказала рыбки на стол добыть. Я с ночи невод посыпал, надо теперячя трусить, вот чутки забрезжит, досмолю и почёпаю на ерек.
- Вот те на, Клавка заневестила, поди, недавно под стол пешком ходила, дитё совсем, а уж на тябе, сватают, антиресно.
- А то, не абы как, уже с Покрова пожитки собирает, баску бахтовую справила, аж пять рублёв пришлось положить.
- Ну и с Богом, Клавка -  девка справная. А у меня нонче путь длинный, помнишь свата мого, Петра? помер надясь.
- Это тот, что с Тацинской?
- Он самый.
- Знавал я Петра, крепкий казак, да и крест имел не за просто так, не единожды с ним гутарили, варка работала, надо же, помер. А что приключилось-то?
- Да вот намедни, бугай, шоб вин сдох, к базку придавил, апосля ещё и потоптался по грудям, ирод. Юшка носом и пошла у свата, три дня промучился и преставился, сердечный.
- Царство небесное, новопреставившемуся Петру.

Федот с Митричем перекрестились, глядя на тонкий светлый овал, поднимающийся из-за горизонта.
Петухи дали голос одновременно, переливы пошли с разных сторон станицы.
- Вот и кочет мавой заголосил, знать пора дело делать, по холодку, пока жаркая сонца макушку не напекло.
- Там за базком, в куширях,  две цибарки стоят, бери, Федот, обеи, поделюсь с тобой рыбкой на помин души Петра твого, ноня тябе время дорого, кады сам-то наловишь, а мени уж не больно много-то и надо, чай,  сваты тоже не с пустыми руками прибудут, а помянуть  - дело святое, вон там, за плетнём, бери.
 Спустившись гуськом по извилистой тропинке, станичники взаброд подцепили невод и волоком вытащили на берег.
- Вот и любо, не зазря невод ставил, гляди, на славу взяли, - обрадовался Митрич.
- Давай цибарку, подставляй, вот сулок возьми пяток икоряных, да чебаков десяточек, вот налим, дюже гладкий, и круглячков парочку возьми, чай, уху варганить соберётесь - Петро уху любил, я помню.
- Ну будя, будя, Митрич, куда стильки, не дотащу.
- Нехай будет, угостишь кого, а мени хватит, вона глядь, Батюшка удружил.
- Благодарствую, выручил, брат.
- И вот ещё нака - развязав гаманец  покрытыми рыбьей чешуёй пальцами, Митрич достал алтын , - свечку поставишь, самую большую и кланяйся там от меня, чай помнят.
- А ты вот возьми жменю табачка, можа сватов угостишь для форсу.
- Благодарствую.

Первые лучи солнца заскользили по речной глади, тонкая стёжка белого тумана стелилась по студёной воде. Влажная трава скользила под ногами.

Два, тяжело гружённых рыбой казака поднимались по отлогому берегу в гору.
Потом тропинка разделилась, и каждый пошёл своей дорогой.

Впереди  был трудный день.