Женские странности или далёкие берега

Нет, что ни говорите, а подремать под мерный стук колёс- святое. Закрываешь глаза и...мигом уносишься!
 
-Куда? -резонно заметите вы и будете абсолютно правы.
 
Тут уж у кого как выйдет. Ну, а я уплываю к тем, далёким и милым, истосковавшемуся сердцу берегам. Там всё ещё струится робкий ручеёк надежды. Надежды на встречу.

-С кем? -вновь встрянете вы в мои грёзы.

Но уж на этот раз я уверенно заявлю: с Ней! С моей нимфой.
Вновь возвращаюсь в те дальние и, вместе с тем, такие близкие года... Именно они то и заставляют мысли раненой птицей биться о безысходность давно свершившегося.

И горечь вины предательски сжимает горло мертвой петлёй. Сердце глухо бухает и "Валидол", извлекомый из внутреннего кармана пиджака, ему во спасение. 

Ну, а вина, с её тягучей оскоминой, делает своё мрачное дело: медленно ввергает меня в пучину уныния, смертного греха.

И всё ж, время неумолимо меняет наше мировоззрение. Гораздо чаще приходиться  уворачиваться от его щедрых оплеух...
А ведь и не секрет, что в молодости мы все бываем через чур самоуверенны и эгоистичны. Но это пока петух жареный не клюнет. Как говаривала моя бабка.

Что ж, на то она и молодость! А с какой жадностью хотелось познать неизведанное! Бывало, такие кульбиты нагородишь, что и теперь, когда тебе прилично за полтинник, не перестаешь поражаться своей молодецкой дерзости.

А нимфа что? Трепетная лань в моих руках. Таких ненадежных и переменчивых...

Равномерное покачивание поезда сладко баюкает, оставляя за окном мелькавшие обрывки станций, деревьев, заснеженных полей... Меня. Давно немолодого, с поседевшими и коротко выбритыми висками, глубокими следами пережитых невзгод на лице и слегка ироничной улыбкой на когда-то порочных губах.

Вот я уже высоко парю над всем мирским и таким вдруг ставшим лишним и ненужным. Отчетливо понимаю и даже принимаю тот факт, что в данный момент происходит трансформация временного пространства, моего сознания и тела...

И я сладко посапываю в краюшек шарфа, уютно расположившись в мягком кресле скоростного новомодного поезда. Я то всё ещё здесь. Это лишь моё сознание готово взмыть в астрал, пересекая все мыслимые и немыслимые преграды на пути.... к ней, моей Нимфе!

Не скрою: она, как никакая другая, (а их у меня, было дай бог вспомнить, сколько!) очень виртуозно умела выносить мне мозг. Была не предсказуема. Могла трещать без умолку обо всём подряд и, вместе с тем, ни о чём: где лучше всего в городе делают маникюр (на кой чорт он мне сдался?), где можно попыхтеть лучшим кальяном? Почему у Светки сломался каблук на новых сапогах (кто такая, я понятия не имею до сих пор!), почему, если смешивать зеленую краску с красной, получается черная?

И еще много всякой глупости я наслушался от неё.  Отмахивался как от назойливой мухи и старался не вникать в её бредни, лишь изредка удостаивая её одобрительным кивком. Мол: "Мели, Емеля, твоя неделя!" -вспоминал я , глядя в окно.

Но всё же, надо отдать должное, она умела и молчать, и быть упертой, хотя, со слов жены, это исключительно моя прерогатива.

-Ты –упёртый латыш! –бывало, частенько выкрикивала та в гневе.

А я и не спорил: почему бы и нет? Столько кровей во мне намешено!

Так вот, частой сменой настроения она меня немало удивляла. Особенно это ярко проявлялось, стоило мне заикнуться, хотя бы про одну из свих бывших пассий. На  тему их исключительных достоинствах в постели.

Я в самом деле частенько с удовольствием вспоминаю плотские утехи. Смакую! Что может быть слаще?

Но она, глупая, тут же замыкалась в себе! И мне стоило прилагать немало усилий, чтобы расшевелить её и склонить к интиму.

Ах, как она могла это всё делать! Губы мягкие, покорные и вместе с тем, жадные и упругие.
-Не надо меня жевать, я не тесто! –бывало, раздражался я.
-Я –мороженое! -уже шепотом продолжал, еле сдерживаясь, неотвратимо ощущая прилив сил.

Она чётко улавливала мой настрой и тут же меняла тактику. А я в прямом смысле тонул в её нежности и ласке. Но всё же, успевал подглядеть и за ней. В состоянии был уловить чувственную хрипотцу в голосе, её женскую истому и негу.

Сложена она была очень удачно: грудь крепкая, плотная (ладони и теперь, по происшествии стольких лет, начинают зудеть от этих воспоминаний). И ведь не сказать, что там 5-ый размер, а поди ж ты, она так умело могла её подать, всего лишь одним щелчком наманикюренных пальцев, выпуская их на свободу из тесного лифа в мои ненасытные объятия.

И я без труда сжимал их обеими руками… её глаза уже плыли, она извивалась и начинала часто-часто дышать…

-Мужчина! – неожиданно услышал я за собой, - Вы не могли бы мне помочь разложить сиденье?

 Кто это? Голос робкий, вкрадчивый. И...до боли знакомый. Обернулся. Нет, не Она! Показалось! Всего лишь хрупкая девчонка. Да и куда там, столько лет прошло…
Проваливаюсь дальше в свои, ставшими уже болезненными, воспоминания.

Точно такой же голос был и у неё той ночью, когда я с дуру брякнул, что сильно тоскую по своей единственной на свете женщине. Умерла. Ковид. Будь он не ладен!

Мы лежали, тесно прижавшись друг к другу, я привычно гладил её грудь, а её голова доверчиво лежала на моём плече. Она как- то сразу замерла и напряглась, потом отвернулась и, наконец, тихо поднялась и выскользнула за дверь.

 Вскоре я услыхал шум льющейся воды. Но меня, как назло так разморил сон, что, пока она мылась, я решил чуток вздремнуть. Вот дурак! Очнулся на рассвете, а её уже и след простыл!

Помню, как пришлось пить кофе в одиночестве. А, да ведь она приносила с собой свои любимые эклеры! Порывшись в недрах холодильника, я извлёк эти вкусные трубочки и тут же представил, с каким наслаждением она их поглощала!
 
-Вот же дурёха!- вяло разжевывая кусок уже невкусного теста, который к тому же, противно прилипал к нёбу, думал я, глядя в окно.
 
-И чего ушла? В чём я виноват: всё ж было так славно…

Это уж потом, от её верной подруги я узнал о загубленном ребенке. И о том, что Нимфа не выдержала моей нелюбви к ней, наелась таблеток, и врачи запретили ей рожать. А ведь мог бы быть сын...

Вина, говорите, вас гложет? Что еще вы о ней знаете...