et la revolution s eteignent. часть 3

Оказавшись в приёмной, Мирабо прошёл в другой конец комнаты, примечая выложенные на стол листовки и газеты, несомненно, авторства Эбера. Что-то в тех абзацах было обведено, подчёркнуто самыми разными линиями, где-то над строками нависали выведенные мелким почерком приписки. Закрыв дверь, Робеспьер вернулся к рабочему столу. Взявшись за один из выпусков "Le Pere Duchene", он принялся просматривать собственные заметки, попутно спросив.

–Где Антуан?

Арман упёрся в заставленный бумагами и письмами комод, заинтересованно оглядывая каждый уголок приёмной. Бывал здесь крайне редко.

–Будет ждать нас на месте. – засмотрелся на потолок, такой же белый, как и в комнатах флигеля, поймав себя на мысли, что жилище Дюпле никогда ему не нравилось.

–Замечательно.

Максим прищурился, разглядывая собственные надписи, и потянулся к лежащим неподалеку очкам. Надевать их не стал, занося линзы над газетой, но это мало помогло. В глазах по-прежнему двоилось.

–Насчёт Эбера. Что нашли?

Мирабо переключился на выстроенные вокруг него бумажные башни и лениво ответил, перебирая пальцами стопку писем.

–Есть имена шпионов, нанятых эберистами. Их точки были и возле Отель-де-Виль, и у Тюильри. – выцепив несколько конвертов, поочередно их пересмотрел, – Сен-Жюст предоставит список сегодня на собрании. Комитет общественной безопасности выдаст нам арест. – констатировав, заметил, что некоторые из писем аккуратно вскрыты, и очевидно, не Робеспьером, – Так же установлен факт сговора Эбера с Шометтом и Пашем. У нас есть возможность обвинить сразу троих.

Он отложил вскрытые письма отдельно и принялся перебирать другие.

–Паш и Шометт? Интересно. – однако отстранённый тон, казалось, намекал об обратном.

–Какое бы решение ни приняли, полагаю с должностей их сместят в любом случае. – Робеспьер кивнул, перелистывая страницы, а Мирабо осторожно дополнил, – Сен-Жюст и Кутон планируют выдвинуть мою кандидатуру на пост мэра.

Мужчина вдруг вздрогнул и поднял настороженный взгляд на Армана.

–Вот как. – отложив газету в сторону, он склонил голову, с подозрением глядя на друга, – А ты что думаешь?

Не совсем понимая его настроение, Мирабо наклонился подобно Робеспьеру.

–Я уже был комиссаром исполнительной власти. Теперь – государственный обвинитель. Но одно дело быть депутатом Коммуны, другое же – её возглавлять. Ответ очевиден.

–Что ж, – Максимилиан сцепил пальцы, подпирая подбородок, – Рациональное решение. Паш и его взгляды за последние месяцы движутся в противоположном направлении от наших, – прервался, вероятно, потеряв мысль.

Головная боль усилилась, вызвав мерзкое ощущение как от сильного удара по затылку. Робеспьер прикрыл глаза, массируя пульсирующие виски.

–Ты уверен, что лучшее решение…?

Максим перебил.

–Верно, лучшее. И да, уверен.

Арман задумчиво покрутил очередной открытый конверт. Всё меньше и меньше походило на совпадение. Но он не стал поднимать эту тему. Не сейчас.

–У меня есть предложение, – сам того не заметив, машинально убрал мешающуюся бумажку в карман жюстокора и размеренным шагом прошёл к Робеспьеру. – Не хочешь переехать жить ко мне?

–Переехать? – озадаченный, обернулся к Мирабо.
 
–Птички всё чаще приносят вести о планируемом покушении. – руки опустились на натянутые плечи, бережно поглаживая. – Только одному Верховному Существу известно, говорят они о едином или же нескольких. – Арман наклонился, прижимаясь щекой к щеке, оценивая насколько высока температура чужого тела. – Мы вышли на Бонье, которому заказали твое убийство. – пальцы сползли вниз по предплечью, – Вчера арестовали, допросили. Заказчик неизвестен. К нему обращались через посредников. И таких наёмников может быть неопределенное количество.

–Скверно. – только и ответил Максим, думая о том, как так вышло?

С определенного момента вслед за болезнью вдруг навалилось слишком много проблем. Может, дело и в том, что не оказалось возможности решать их по мере поступления. Однако мужчине больше верилось во влияние извне. Но каковым являлся умысел Сил Высших: очередные испытания, предостережение, или предвещание о скорой смерти – он точно бы не сказал. Больше склонялся к последнему, и у него были на то основания. Что оставалось неизменным – Робеспьер терпеть не мог, когда что-то выходило из-под контроля.

Он плотнее прижался к Мирабо, позволив себе утонуть в объятиях. Сжимая его холодные ладони в своих, убеждал себя в том, что в их руках всё ещё оставалась хоть капля контроля над собственными жизнями.

–Покинуть Дюпле есть смысл. На первое время. Определенно.

Говорить удавалось с трудом, мысли не складывались. И Арман, это понимая, попросил.

–Отдохни. Собрание назначено на вечер. От твоей речи не будет толка, если не сможешь и двух слов связать.

–Ты останешься?

–Иначе быть не может.

Уговорить Максима лечь спать получилось не сразу. Он согласился лишь когда Арман заверил, что сам просмотрит его заметки и выпишет основные тезисы. Потому, отведя друга обратно в спальню, сразу приступил к делу, предугадывая часы нудной работы. Перетащив из приёмной газеты, заметки и прочее, не позабыв и об отложенных письмах, он устроился в комнатке, в которой до того с Антуаном и просидели ночь.

Вопреки опасениям, время пролетело незаметно. Сосредоточенный на статьях, Мирабо быстро вник в суть основных претензий Робеспьера. На самом деле, эта выписка была абсолютно условной. Он уверен, что Максим и половиной из этого не воспользуется, но так ему будет спокойней.

Через пару часов, закончив, отвлекся на не дающие покоя письма. Догадок о том, что происходит было несколько. Но когда подтвердилась самая очевидная – мужчина искренне удивился. Содержимое большинства вскрытых писем было ничем иным как любовными признаниями или фанатичными восхищениями к «светлому, прекрасному, с чистой душой» Робеспьеру. И при таком исходе не приходилось даже думать, кто устроил данную пакость. Арман был уверен – виновник скоро объявится сам.

Ведь на протяжении последних минут десяти слышал, как через звенящую тишину, прорывались осторожные шаги и шуршание сатиновой юбки. И примечал, что этот «некто» замирал у дверей, не решаясь войти. Уходил, но вновь возвращался.
Понимая, что долго эта маета не продолжится, мужчина устроился поудобнее. И принял непринужденный вид, читая очередное письмо. Ждать не пришлось.

Дверь в конечном итоге отворилась. Краем глаза он заметил силуэт старшей дочери Дюпле, проскальзывающей внутрь комнаты. Легкой поступью она прошла мимо, присаживаясь в кресло напротив, подобно провинившемуся щенку. Взгляд её с неприкрытым ужасом вцепился в сложенные на краю стола конверты. И без того тонкие губы сжались в линию. Не сказала ничего.

–«И всё же, такая предсказуемая», – улыбнувшись собственным мыслям, Мирабо начал диалог первым, – А вот и госпожа Робеспьер. Уж думал не дождусь.

Его тон девушке не понравился. Нахмурившись, она виновато опустила голову и сухо попросила.

–Арман, не нужно.

Но тот изогнул бровь, выказывая недовольство от сложившейся ситуации.

–Почему же? Раньше мне казалось тебе очень нравилось носить этот статус.

Элеонора вдруг выпрямилась, всеми силами сдерживая бушующее внутри возмущение. Натянула улыбку, цедя сквозь зубы.

–Это не имеет ничего общего с действительностью.

И Мирабо было известно, сколько боли скрывалось за этими словами. Потому он, едва сдерживая хитрую ухмылку, подпер ладонью лицо.

–И разве не печально? Робеспьеру приходит так много восхищенных писем, – он махнул в воздухе листком бумаги, что по-прежнему держал в руке, – Любовное послание от молодой вдовы, – и склонил кисть в сторону Дюпле, подстрекая прочесть содержимое, – Оно не было вскрыто.

Элеонора с опаской взглянула на зажатый между двух длинных пальцев лист. Но через миг в порыве выхватила его, без какого-либо чувства такта пробегая по строкам чужих откровений.

«Мой дорогой Робеспьер, с первого дня революции я была восхищена тобой. Необъяснимое благоговение сокрушало меня всякий раз, как стоило увидеть твой милый многим профиль. С твоими величием и благодетельностью не сравнится никто и никогда. Я благодарна Верховному Существу за то, что живу в единый временной промежуток с таким непревзойдённым человеком. Ты давно стал являлся мне во снах, и с тех самых пор я не могу боле выбросить из головы ни лика твоего, ни голоса, что так будоражит нутро. Я полюбила тебя всей душой, но узы, связывающие меня с другим, нестерпимо душили больше года. И теперь, когда мой муж погиб на войне, когда я свободна, пишу тебе и прошу услышь мою боль.

Моё сердечное влечение к тебе неоспоримо. И хоть мне едва успел минуть второй десяток, уверена наверняка, что не увижу ни в одном мужчине того, кому захочу отдать своё сердце. Никому, кроме тебя.

Могу только грезить и тешить себя мыслями, что ответишь мне на это послание. Не останься равнодушным к признанию. Не отвергай, не обдумав. Я очень обходительна и хозяйственна. Окружу любовью и заботой. Имею годовой доход в 35 000 франков.
Если сердце твоё никем не занято, дай мне шанс. Дай шанс нам…»

Мускулы на лице дрогнули. Элеонора дочитывать не стала, с презрением сжав письмо. Затем смутилась собственного гнева и отложила смятую бумагу на стол. Не зная куда деть руки, принялась разглаживать складки на платье. А Мирабо продолжил бередить рану.

–Признание в самых светлых и нежных чувствах столь трогательно. – он томно вздохнул, проводя пальцами по остальной стопке писем, – Боюсь представить, сколько подобных он прячет на своих полках. Робеспьер мог бы выбрать любую из тех до беспамятства одурманенных его персоной...

–Прекрати, Арман. – строго настояла девушка, не желая вестись на провокации. И не без довольства уверила, – Те несчастные дамы будут сгорать от своих ярких и мучительных чувств в ожидании ответа. Но Робеспьер не напишет ни одной из них. Кому как не нам знать, что он неприступней Валлетты.

Тот неопределенно пожал плечами.

–Троя будет более подходящим сравнением.

От сего замечания Дюпле сделала глубокий вдох, тая за ним утомляющее её саму раздражение. Мужчина же оставался невозмутим и явно напрашивался на пощёчину. Хотелось верить, что он не осознавал, как душит подобными речами. Но его лукавство говорило о многом. Она знала, какое превосходство за тем скрывается, и это низвергало в куда большее отчаяние.

Не желая уходить в долгое молчание, Мирабо поинтересовался:

–Зачем тогда читаешь эти письма?

Пришла очередь Элеоноры пожимать плечами. Она отвернулась, разглядывая окно. Видно, не была готова к более откровенным разговорам. Вот только Арман уже взбаламутил воду, подняв с тёмных глубин так упорно топимую тоску. Она теперь с нарастающей силой стискивала грудь, и девушка не представляла, чем можно её удержать, потому не подумав выпалила:

–Так мне легче принимать его равнодушие. Тешить себя тем, что страдаю не одна. Что есть те, кто где-то там далеко от Парижа сгорают в мучениях от любви к нему, даже не имея возможности когда-либо увидеться с ним. А я вижу Максима почти каждый день. Я могу находиться рядом, говорить с ним, касаться его. – и отрешенно добавила, – Так легче мириться с мыслью, что его сердце никогда не было и не станет моим.

Понимание того, сколь уязвимо её сердце, сводило с ума настолько, насколько это было возможно в данных обстоятельствах. Увы, недостижимы были даже небеса, отгороженные от неё незримыми стенами. Ей не стоило слишком уповать на них. Ибо возможно, Верховное Существо оставило за своей спиной великое множество иных путей, и в один прекрасный день все они стали недоступны. Так и выходит, что сидит она в Кносском лабиринте, запутанная чувствами и противоречивыми доводами разума. А что делать с этим не знает.

Элеонора, опомнившись, вздрогнула. Душеизлияния в планы не входили, да и Мирабо совсем не тот, кому стоило выворачивать душу. Может он и придерживается образа дурашливо-взбалмошного, но девушка уверена, за ним пряталось достаточно демонов, которые запросто сожрут и костью не подавятся.

Повернулась к собеседнику, обеспокоенная долгим молчанием. А он, словно ожидающий сигнала, с той же улыбкой уточнил.

–А был ли в мыслях вариант не страдать?

В его словах не слышалось обыденной иронии. Справедливости ради, Арман мог, воздержавшись от своих шуток, дать дельный совет. Зрит в корень он довольно часто, но также часто предпочитает это скрывать. Элеонора благодарно кивнула. Заметно задумалась, но вслух ничего не ответила. Да и не требовалось. Возник другой вопрос.

–Ты расскажешь Максиму?

–А зачем? Ты же не его тайные переписки читала. А до любовных посланий ему не особо есть дело.

–Что ж, резонно. – на ватных ногах она поднялась и осторожно подкралась к письмам, – Я заберу? – тот кивнул, и Дюпле взяла в охапку всю стопку сразу, – Лучше сожгу их. Ни к чему хранить вскрытые.

С этими словами направилась к выходу, с трудом сдерживаясь, чтобы не перейти на бег. Но у самых дверей Мирабо вдруг сообщил.

–Кстати, забыл сказать, сегодня Робеспьер останется у меня.

Та замерла, успев коснуться дверной ручки, и обернулась в смятении.

–Как?

Но мужчина обделил содержательным ответом.

–Вот так.

–Но он болен.

–Трис за ним присмотрит.

–Твоя аристократка разве умеет что-то кроме шитья?

–Ещё она прекрасно обращается с огнестрельным и холодным оружием.

Его миролюбивая улыбка вызвала у Дюпле холод по коже.

–Матушка не будет в восторге. – да и ей самой эта весть малоприятна.

Тем не менее, их мнение явно никого не интересовало.

–Тогда будь добра, не говори ей об этом, пока мы не покинем дом. – просьба ощущалась приказом.

Желание скорее покинуть комнату возросло, и девушка, молча кивнув, выскочила в коридор. Без промедлений направилась к лестнице, но тут же развернулась и ринулась в противоположную сторону. Мысли, как стая испуганных птиц, неслись в голове, нагоняя друг друга, сталкиваясь и вновь разлетаясь. Чувства после разговора остались смешанные. Она не понимала, как вышло так нелепо выдать этому человеку свои тревоги. Сейчас это виделось грубейшей ошибкой, хоть и не ясно к чему именно могло привести.

–«Максима забирает. Не просто так. Должна быть причина. Что-то случилось?». – пыталась убедить себя девушка. Но осознавала, что тревога, без сомнения, основана на чем-то другом. – «Вдруг, Максим сам того захотел? Он уже говорил о подобном когда-то. Вдруг он уедет, и не вернется? Вдруг…»





примечание: данный рассказ сугубо фантазия автора. здесь присутствуют вымышленные персонажи и события, не происходившие в реальности.