Прекрасный неудачник

Рейнджерс разгромили Анахайм (5:1), пусть и пропустив гол первыми, у Артемия Панарина два голевых паса и статус самых узнаваемых людей в Нью-Йорке, но мой отклик на лидерство команды в канун Рождества связан… с людьми, из чьей жизни изъять космополитичную столицу мира уже невозможно.

Иосиф Бродский и Сергей Довлатов. Они ещё более несхожи, чем мы могли предположить. Это – наперёд литераторства – высвечивает их отношение к профессиональному спорту. При том, что у Бродского (низкий рост, слабая от рождения сердечно-сосудистая система) таланты атлета отсутствуют в принципе, а в Довлатове (рост 1,96, крепкое телосложение), как внешне кажется, есть всё для карьеры боксёра, баскетболиста или пятиборца.

В реальности всё совсем иначе.


I
Бродский

Алексей Герман-мл. в картине «Довлатов» наделяет Бродского уместной репликой. «Хоккей – вот где всё подлинное». Иосиф не произносит, что – в отличие от литературы. Но понятно, что подлинность требует от литератора любого дара суммы усилий – слог, сюжет, конфликт, восприятие. В спорте это происходит как бы само собой: вот мы и вот они, гарантий никаких.

Интерес Бродского к соревновательной стороне бытия уходит корнями в греческие Олимпиады и римские бои гладиаторов. Прекрасно понимающий античность, он легко проводит аналогию с профессиональным спортом ХХ века. В большей степени, это интерес литератора к драматургии конфликта, нежели боление за «наших» против «чужих». Эстетика игры первичней результата. Не реализованное в матче насущней статистики. Или, как был убеждён он сам, литераторство невозможно вне страсти. Её источник он черпает не в Шекспире или русской классике, а в спортивных битвах онлайн, говоря современным языком.

Бродский не пропускает ни одного матча чемпионата мира по футболу в США (1994 год). Друзья вспоминают, что, отказываясь от оценок для СМИ, он разбирается в тонкостях игры не хуже специалистов, посвятивших ей всю жизнь. Различает бразильскую самбу с аргентинской аритмией. Немецкую основательность со скандинавской выдержкой. Африканскую пластичность с русским «авось», свойственным любым талантам. И вообще, не устаёт наблюдать и замечать.

Бродский, вне прямой речи, выносит приговор эстетскому «фи» из глубин библиотек в адрес гладиаторских боёв. Если вы хотите постичь нечто в литераторстве – не пренебрегайте драматургией конфликта. Не только Чацкого и окружающего мира, но и условного Детройта с Чикаго.

По крайней мере, не воротите нос от «плебейских игрищ». Иначе так и будете вещать для пяти процентов эстетов в отрыве от реальности за окном уютной кафедры.

При всём этом, Бродский благодатно избегает комплекса, тонко подмеченного Довлатовым. Сергей говорил, что «человек охотнее признается в воровстве, не говоря уж о прелюбодеянии, чем в привычке поспать после обеда. Если вы встретите в книге «негодяй рухнул, как подкошенный» или «она застонала в моих объятиях», будьте уверены, что автор не вышел ростом».

В спорте Бродского интересует не победа «наших» и «рухнувшие негодяи», как единственная ценность, а постижение конфликта ради искусства. Вдохновляясь вещами, способствующими взаимной интеграции, он ищет точки сборки в изначальных различиях, связанных с языком, географией и внешней культурой.

Надо ли задавать риторический вопрос, интересовал бы его сегодняшний хоккей мирового уровня в Нью-Йорке, доживи он до наших дней. Где играют и канадцы, и американцы, и русские, и шведы – чехи – финны, обнаруживая в лучших играх полное взаимопонимание на льду.


II
Довлатов

«С физкультурой было покончено, и я написал рассказ». Так, в одну твиттеровскую фразу, Сергей вложил свою жизнь. Являя собой внешний контраст с окружающим миром на уровне роста и 47-го размера обуви, и внутренний – полным несоответствием внешней брутальности с таинством личности.

Прежде всего, Довлатов не ценил динамику, тот самый нерв любого спортивного состязания. Его сравнивали с Чеховым именно за это – повествование вне тяги к катарсису, обязательному для произведения, будь то внезапное прозрение героев или гол на последних секундах. Он был лишён как здоровой агрессии внешне слабого Бродского, так и той интенсивности, что отличает спортсмена от обывателя.

Разумеется, физическая одарённость Довлатова не могла остаться незамеченной. Его сватали в бокс и баскетбол. Романы были короткими и с вердиктом «никогда больше», причём не только из уст Довлатова, но и самих сватов.

Как и Чехов, Сергей не мог ударить человека и даже спорил, всегда оставляя пространство для контраргументов. В армейском чемпионате лагерной охраны, где его заставили участвовать по разнарядке в спортивной борьбе, он просто заваливал соперников массой тела, позже извиняясь и предлагая дружески выпить. На тренерском сленге «спортивная биография» Довлатова исчерпывается характеристикой «он не игровик». Вне подлинной страсти бесполезна любая физическая одарённость.

Довлатов не прошёл даже путь внешне схожего с ним физической одарённостью Хемингуэя – тот по молодости наивно считал войну аналогом спортивного матча и лишь позже прозрел, считая силу самой ненадёжной формой литературного миссионерства или земной власти. Сергей был благодатно лишён этой иллюзии от рождения. Иногда его называют «самым побитым автором поколения». Красивый эпитет безнадёжно хромает, и уместна иная аналогия: до начала жизни в Нью-Йорке советская лит. массовка на всех уровнях попросту не пускала Довлатова на ринг. Слишком очевидным выглядел бы итог тех боёв в эпоху 70-80-х с её официозной мертвечиной, возведённой в добродетель.

Даже восхищаясь боксёром Мохаммедом Али или шахматистом Виктором Корчным, Сергей испытывает эмпатию к конкретным судьбам, не рассматривая их в привычном для Бродского контексте эволюции игры. Одного он поддерживает по расовым причинам, другого – по политическим, а в конечном итоге – из той самой чеховской гуманности.

Хоккей в Нью-Йорке ему был чужд – и тогда, и сейчас (в сослагательном наклонении). Как главред «Нового американца» он отыскал Евгения Рубина, чтобы тот писал о спорте на последней полосе, в соответствии с рецептурой именно советских СМИ. С напутствием «сам я в этом ничего не смыслю, но это важно для многих».

«Спортивный матч» в прозе Довлатова похож на игру, где одни вышли на поле, а другие забыли. Абсурд становится нормой, а итоговый счёт на табло появляется без внешней связи с усилиями героев. Естественно, эти цифры лишены какой-либо ценности и менее всего отражают процесс. Физическая сила тождественна слабости, а интенсивность усилий гарантирует интенсивность поражений.

Изобрести такой вид спорта попросту невозможно. Никоим образом не возводя своё восприятие до уровня добродетели, Сергей пишет отцу – «мы живём в плохое время и в плохой стране, где ложь и неискренность стали таким же инстинктом, как голод и любовь. Если у меня будет сын, я постараюсь воспитать его физически здоровым, неприхотливым человеком и приучить к беспартийным радостям, к спорту, к охоте, к еде, к путешествиям. Да я и сам ещё рассчитываю на кое-что в этом смысле».

Увы. «Для боксёра у него были короткие руки при огромном росте», вспоминал кто-то из однокурсников. Вся эта история опровергает линейную логику о физических способностях, как ясном намёке Творца на призвание. Довлатов шагает в вечность тем самым прекрасным неудачником из романа Леонарда Коэна. Искренне любя тех, кто отыскивает смыслы в спортивных дуэлях.


III
Избранное из Довлатова

«Чтобы почувствовать себя увереннее, я начал заниматься боксом. На первенстве домоуправления моим соперником оказался знаменитый Цитриняк. Подёргиваясь, он шагнул в мою сторону. Я замахнулся, но тотчас же всем существом ударился о шершавый и жёсткий брезент. Моя душа вознеслась к потолку и затерялась среди лампионов. Я сдавленно крикнул и пополз. Болельщики засвистели, а я всё полз напролом. Пока не уткнулся головой в импортные сандалеты тренера Шарафутдинова.

– Привет, – сказал мне тренер, – как делишки?

– Помаленьку, – отвечаю. – Где тут выход?..»

******

«Эрик Баскин был известным спортивным журналистом. Редактором журнала «Хоккей-футбол». А футбол и хоккей заменяют советским людям религию и культуру. По части эмоционального воздействия у хоккея единственный соперник – алкоголь. Когда Баскин приезжал с лекциями в Харьков и Челябинск, останавливались тракторные заводы. Вечерняя смена уходила с предприятий.

Эмигрировал Баскин, поругавшись с влиятельным инструктором ЦК. Случилось это на идейной почве. Поскольку спорт у нас – явление идеологическое. А Эрик в одном из репортажей чересчур хвалил канадских хоккеистов. И его уволили после неприятного разговора в Центральном Комитете. Прощаясь, инструктор сказал:

– У меня к вам просьба. Объясните коллегам, что вы уходите из редакции по состоянию здоровья. Надеюсь, вам понятно?

Баскин ответил:

– Товарищ инструктор! Вообразите такую ситуацию. Допустим, вам изменила жена. И после этого заразила вас гонореей. Вы подаёте на развод. А жена обращается к вам с просьбой: «Вася, объясни коллегам, что мы разводимся, поскольку ты – импотент».

Инструктор позеленел и указал Баскину на дверь...»

******

«Увы, к спорту я совершенно равнодушен. Припоминается единственное в моей жизни спортивное достижение. Случилось это на чемпионате ВУЗов по боксу. Минуту сорок пролежал я тогда в глубоком обмороке. И долго ещё меня преследовал запах нашатырного спирта... Короче, не моё это дело».


PS от Петра Вайля:

«У нас вполне определена категория «великих писателей». Масштабы – Толстой, Достоевский. Мы знаем, что такое великая литература. Довлатов вне этой категории. Я для себя определил его творчество как «писатель для читателей», и это колоссально много! То есть, когда читатель ощущает себя вровень с писателем. В русской литературе подобные явления случаются исключительно редко.

Есть такой термин. Перевести его трудно. Это такое «занижение всего», понимаете? Ни о чём не говорить с пафосом. Ничего не поднимать на пьедестал. Самому не становиться на котурны. Говорить о себе несколько приниженно. Это в высшей степени было свойственно Довлатову и, скажем, его кумиру – Бродскому. Бродский, например, говорил «стишки». Невозможно было услышать, чтобы он произнёс: «Моя поэзия». Вот и Довлатов был таким же».

PPS: Кажется, мы отыскали подлинное родство между Иосифом и Сергеем. При всей разности их личностей.