Шаг в бездну

В конце июня 2016 года я был в предвкушении отпуска, намеченного на 11 июля. Кое-как доработав шесть рабочих дней, уже восьмого отметил на работе мой уход в отпуск и девятого с утра был весь в эйфории. Намечалась поездка на море в район поселка Лермонтово, уже и гостиница была забронирована и оплачена на сутки, и маршрут я проложил по Google-maps, найдя нужный нам номер дома, попутно узнавая улицы и переулки поселка, где мы уже были одиннадцать лет назад, в 2005 году. Все предвещало веселую беззаботную поездку, тем более что ехать мы намеревались на новеньком Фольксвагене Поло.

На отпуск были намечены и некоторые работы по хозяйству: покрасить раму в зале, заштукатурить окно в детской, да еще одно дело, не дававшее покоя в затянувшийся период дождей в начале лета – как-то решить проблему протекающей крыши в каменном гараже. Пока гараж стоял пустой, эта проблема не была для меня столь актуальной. Но вот когда я поставил туда новенький Фольксваген, и на него стала осыпаться с потолка известка, я изрядно занервничал. Путь решения был в перенастилке крыши, установке дополнительного перекрытия из железного профиля, как это сделали два моих гаражных соседа. Дело предстояло хлопотное и затратное, как я думал.

И вот, желая разведать состояние крыши, я в воскресенье, 10 июля залез на неё, воспользовавшись самодельной лестницей, наскоро сбитой мною из деревянного строительного подмостка, хранившегося в гараже еще со времен ремонта в квартире. С собой я взял канистру Мовиля, который купил накануне, и кусок мешковины от упаковки сахара. Расчет был выявить трещины в кровле и заделать их Мовилем, а где будут большие дыры, залатать их мешковиной, залив опять же Мовилем. Почему я выбрал Мовиль? Тут на память мне пришло, что когда-то я уже заделывал трещины, но вот точно вспомнить – чем, я не мог, поэтому решил, что Мовиль, как автомобильный герметик будет самое то.

Провозившись полдня, выявив несколько трещин покрытия, я усердно и щедро залил все их Мовилем, да еще наложил две большие латки из мешковины, там, где трещины были широкие. Погода мне сопутствовала, и я, окончив работу, затащил мою импровизированную лестницу внутрь и со спокойной душой отправился домой. Ночью пошёл дождик, и когда я утром пришел в гараж за машиной, я увидел, что по центру потолка проступают потеки, и опять осыпалась часть побелки. Все мои старания и надежды на скорое и беззатратное решение проблемы гаражной крыши пропали даром.

Порывшись в Интернете, я понял, что материал я выбрал крайне неудачно: мовиль относится к незасыхающим покрытиям и может лишь немного прибиться пылью и образовать тонкую корку. Для автомобиля это то, что нужно, но вот для крыши? Где были мои мозги, когда я его покупал? Выяснилось, что мне нужна битумная мастика, и я, наконец, вспомнил, что именно мастикой пользовался тогда, давно, когда заделывал трещины. Съездил в Стройсервис, купил банку мастики, потом, для верности, еще одну в другом строительном супермаркете, и решил заняться заделкой трещин в рубероидном перекрытии гаража в ближайшее время. Меня могла остановить дождливая погода, но вот погода как раз вроде бы устанавливалась сухая и солнечная.

Выждав еще один день, я в среду, 13 июля с утра отправился в гараж воплощать мои замыслы в жизнь. Забравшись по самодельной лестнице на крышу и затащив туда обе банки мастики, старые тряпки для латок, ножницы и резиновый автомобильный дворник для размешивания мастики, я обнаружил, что мовиль, которым я щедро заливал трещины, и не думал затвердевать и был таким же вязким, как и в момент заливки. Разбавив мастику в банке Уайт-спиритом, я стал заново заделывать трещины уже новым составом, наложив поверх старых латок новые.

Сколько я пробыл на крыше – может часа два, но порядком утомился, вдобавок первая банка мастики окончилась, и трещины вроде все я заделал. Открывать вторую банку не стал, сбросил вниз пакет с остатками тряпок, ножницами, перчатками, пакет с мусором и даже нераскрытую банку мастики. Приготовился спускаться. К несчастью, я довольно изрядно измазал битумом крышу в том месте, где стояла лестница, так что становился на ступеньку я немного сбоку. Вдобавок, под левую ножку лестницы я подложил камень, еще когда первый раз залазил на крышу. И вот, когда я поставил ногу на ступеньку лестницы, она поехала влево, видимо, соскользнув с камня, и, если бы я стоял хотя бы на четвереньках, на краю крыши у лестницы, я бы мог перехватиться, а тут я уже перенес центр тяжести тела на лестницу и, когда она поехала влево, я, ничего не успев сообразить, со всего маху грохнулся задом и спиной на землю, упав с высоты около 2,5 метра.

Первая мысль была – как я умудрился так упасть, и что теперь с моими планами поездки на море. Немного полежав и чувствуя, как начинает болеть спина, я кое-как поднялся и зашел в гараж, усевшись на переднее сиденье машины. Думал: ничего, отлежусь немного, да и пойду домой. Но боль усиливалась, я уже мог сидеть только в позе "лягушки", так что решился позвонить Анюте, сказал, что упал с крыши. Она вызвала скорую и позвонила зятю Толику. Врачи со скорой сделали мне обезболивающий укол, и на носилках отнесли в машину. Молодой парень, врач скорой, сказал, что раз я в сознании и у меня двигаются ноги, то, скорее всего, это просто ушиб. Меня отвезли в нейрохирургию, там мне сделали рентген и КТ – компьютерную томографию, после чего хирург объявил, что у меня компрессионный перелом первого поясничного позвонка L1, и что кусочек его откололся, и этот осколок может пережимать спинной мозг, и что мне необходима операция.

Я все это воспринимал как в тумане, болела спина, и я был готов на все. Меня привезли в палату, аккуратно переложили на койку и запретили двигаться. Принесли манную кашу в пиале и сок. Я кое-как это употребил. Для операции нужны были металлоконструкции, и врач стал вести переговоры, чтобы мы эти железки оплатили, т.к. они не покрываются полисом. При таком раскладе, что мы оплачиваем эти пресловутые металлоконструкции, операцию намечали на будущий вторник, ссылаясь на занятость других дней, а, может, нужно было еще заплатить за срочность?

Толик пообщался с врачами, позвонил отцу, тот посоветовал обратиться в Ставрополь, где его хороший знакомый был зав. отделением нейрохирургии, и Толик созвонился с ним и переслал ему снимок моего позвоночника. Тот сказал, что операцию нужно делать немедленно, т.к. блуждающий осколок может ущемить нервные окончания, и посоветовал как можно скорее везти меня к ним. Пообещал подготовить операционную и вдобавок сообщил, что операцию они сделают по полису, и ничего за металлоконструкции платить не надо.

Когда обратились за направлением и выпиской, чтобы перевести меня в краевую клиническую больницу в Ставрополь, местные врачи стали говорить, что сейчас уже ничего нельзя сделать, что все ушли и могут дать выписку только завтра с утра. Явно не хотели давать направление. Пришлось писать отказ в госпитализации и искать пути доставки меня в Ставрополь. Все это время я лежал на больничной койке, мне смерили температуру и заставили помочиться. Толик узнал, что у меня есть действующий полис, съездил, взял дубликат, потом долго искал машину для транспортировки меня в Ставрополь. Местная скорая не подходила, ввиду жесткости рессор, специализированная машина была одна на город, и ее нельзя было взять.

Наконец, Толик нашел московскую контору, которая, согласилась доставить меня в краевую больницу. Пришли санитары, переложили меня на надувной матрас, перевезли в машину, укутали в покрывало, перетянув ремнями, и сделали укол обезболивания. До этого, мне в больнице уже сделали укол диклофенака, но сопровождающий врач сказал, что нужно что-то посерьезнее.

Итак, с мигалкой и сиреной мы за пару часов прибыли в Ставрополь в больницу на ул. Семашко, 1. Меня всюду везли на каталке, я лежал на спине и мог видеть только потолки многочисленных палат, лифтов и коридоров, причудливо перемежавшихся светильниками и разноуровневыми потолочными перекрытиями. Прибыли в приемную. Сопровождавшие меня медики удалились, пожелав выздоровления. В приемной долго возились с бумагами, Толик несколько раз все им объяснял, почему у меня два полиса, и почему нет выписки из Пятигорска. Наконец, приехали в коридор, где была свободная кушетка и меня переложили на неё. Мне сняли кардиограмму, для чего пришлось сбривать волосы на груди. Это была для меня новость, потому что до этого такая процедура никогда не требовалась. Но молодая врачица справилась с бритвенным станком, и еще взяла у меня кровь из вены для анализа.

Пришел врач, стал расспрашивать, что и как произошло, опросил и об аллергии на лекарства, а также, не было ли ранее травм и ушибов. Особо обратил внимание, не немеют ли у меня ноги. Этот вопрос потом неоднократно мне задавали, может, опасались, что повреждены нервы спинного мозга.

Врач, Евгений Семенович Штайн, как потом выяснилось, мой хирург, поначалу удивился, что мне не выдали выписку в Пятигорской больнице, но затем направил меня на КТ, отменив рентген, который посчитал излишним. Получив снимок, он стал его рассматривать, а со мной завела беседу женщина анестезиолог. Опять вопросы об аллергии на лекарства, травмы и ушибы прошлой жизни, перенесенные болезни и операции.

По окончании беседы с анестезиологом, меня раздели полностью, Толик с Инной сбегали за чулками, которые мне предписали надеть и не снимать на все время пребывания в больнице, мы распрощались с ними и Анютой, и меня повезли в операционную.

Уложили на стол на спину, сделали укол промедола, я еще немного поглядел вокруг и как-то незаметно "отъехал", очнувшись уже в палате реанимации. Операция шла четыре с половиной часа, но я об этом узнал только из рассказов Анюты. Тело было невесомым, никакой боли не было, я чувствовал себя так, будто хорошо выспался, на душе было приятно. У меня вынули дыхательную трубку и заставили дышать глубоко. На левой руке, у плеча, стоял надувной обруч, как при измерении давления, периодически накачиваемый, и тогда я явственно ощущал сердцебиение.

Вокруг было несколько кроватей с пациентами, и суетились молодые ребята и девки – реаниматологи. Среди прочего, они обсуждали выданную накануне зарплату, было пятнадцатое число, и я удивился их мизерным окладам, на уровне 12-17 тысяч. Особую зависть вызывали те, кто получал 20-22 тысячи. И это за такой напряженный и ответственный труд! Когда я вставил фразу: "Что ж так мало платят врачам?", на меня глянули с удивлением: "А вы что, слышали наши разговоры?" По их представлениям пациенты вообще находились где-то в другом мире. Некоторые и впрямь уходили в мир иной, и это в порядке ежедневной работы, без особых эмоций.

К утру моих суток нахождения в палате реанимации, санитары укатили стоявшую рядом с моей кровать, где затихла лежавшая там женщина, на неё еще ругалась ночная смена, что она постоянно срывает кислородную маску. Санитары просто сдвинули кровати, освободив место с краю, куда поступила девка четырнадцати лет. У нее постоянно была тошнота, и она наклонялась вниз головой с кровати, чтобы вырвать, и не могла, а врачи ее успокаивали и надевали маску, которую она пыталась сорвать.

Моя реанимационная эпопея окончилась утром пятнадцатого, когда привезли каталку, и я поехал на рентген и далее на КТ. Рентген показал наличие в легких воспаления, меня даже спросили, нет ли у меня хронического бронхита. Далее опять путешествие по длинным коридорам и лифтам, и вот меня привезли в палату 52б, на третьем этаже, в отделении нейрохирургии. Палата была на три человека, я разместился на свободной кровати, на которой лежало два поролоновых матраса, мне предписали лежать только на боку или на животе. Это и понятно – на спине были свежие швы, заклеенные пластырем.

Кровать рядом с моей занимал мужичок моих лет, позже выяснилось: на три года старше, по имени Леонид. Он был вполне ходячим, только надевал на шею ярмо – фиксатор. Его болезнь началась с того, что он внезапно упал, находясь дома, и у него из уха пошла кровь. КТ показала перелом височной кости. В моих представлениях удар в висок – это почти верная смерть, а тут такой неординарный случай. Леониду ставили капельницы, делали электрофорез и другое поддерживающее лечение, и хотя он двигался вполне свободно, но жаловался, что его иногда "ведет" в сторону.

Третью кровать, или первую при входе в палату занимал небольшого росточка карачаевец по имени Мухамат, который трудно и долго отходил от черепно-мозговой травмы, пробыв до этого месяц в реанимации. Он ехал пассажиром в такси, когда таксист ночью не справился с управлением и столкнулся с эвакуатором, буквально заехав под него. Сам погиб на месте, пассажир, Мухамат, получил тяжелую травму, а девушка, сидевшая сзади, сильно переломала челюсть.

Возле Мухамата суетились две его сестры, мать и старший брат. Все они постоянно находились в палате, а брат даже оставался на ночь, кое-как устраиваясь рядом с Мухаматом "валетом" и кладя ноги на табуретку, специально выпрошенную у медсестер. Надо сказать, что мебели кроме тумбочек, кроватей, да небольшого шкафа-комода, не было никакой.

Стояла июльская жара, но мне странным образом не было жарко, я вообще был в каком-то полусне. Спина начинала ныть, и какое-нибудь неосторожное движение отдавалось резкой болью. Поначалу была температура, мне ставили капельницы и делали уколы антибиотика, иногда просто через ту же капельницу. Кушать приходилось лежа, да и все остальное тоже.

На третий день пришел мой врач, он дежурил в тот день, и сказал, что мне можно приподниматься и даже недолго сидеть. Он рассказал об операции, что он удалил обломок позвонка, который мог защемить нерв, скрепил позвонки выше и ниже между собой титановыми пластинами и вставил сеточку из титана на место удаленного позвонка. Он сказал, что подвижность позвоночника восстановлена во всех направлениях, лишь надо дождаться, пока заживут швы. С ним пришла и врач-реабилитолог, которая сказала, что будет вести мое лечение. Она показала, как правильно вставать на ноги, и я впервые после моей травмы встал на обе ноги. Ощущение было такое, будто до этого я вообще не стоял на ногах, они с трудом удерживали вес моего тела, и поначалу я весь вспотел от натуги, и даже закружилась голова. Врачи успокоили меня, что все так и должно быть.

Стоять на ногах мне было тяжело, однако врач сказал, что чем раньше я начну ходить, тем быстрее все заживет, и я предпринял героические усилия пройтись по палате и даже поприседал, держась за спинку кровати. Потом опять залег на койку. Но уже стало веселее, потому что время от времени я мог привставать и сидеть на постели, и еду мне теперь было удобнее есть, не то, что в первые дни, когда Анюта кормила меня из ложечки. Пищу здесь подавали три раза: в девять утра завтрак, в час обед и в пять – ужин. Сама еда была весьма незатейливой, иногда на завтрак давали яйцо, однажды даже на обед дали котлету, причем с мясом, да еще один раз была тефтеля. А так – жиденький суп с овощами и капустой, видимо, щи, на второе что-то вроде соуса с картошкой и следами курицы или мяса, на третье компот, а утром и на ужин – чай, очень напоминавший столовской чай из советских столовок.

Поначалу мне и этой еды было достаточно, но потом, когда стал вставать и ходить, Анюта приносила мне "добавку" в виде отварной курицы или свиного антрекота. Если был бульон, я его выливал в суп, чтобы как-то его сдобрить, но всю тарелку в этом случае осилить не мог и отдавал Анюте, так же, как и половину второго. Так мы и обедали на пару. Анюта устроилась в гостинице, но потом перешла на частную квартиру, там можно было готовить на газовой печке. Обычно, она вставала пораньше и уже к завтраку приносила мне кусочка три мяса или курицы, на завтрак, на обед и на ужин. Там же в баночке был и бульон.

С утра я просыпался рано, часов в семь, а то и в шесть, когда приходили санитарки и устраивали свой галдеж, у них рядом с нашей палатой была раздевалка, и они гомонили там, переодеваясь, без умолку. Приходила сестра-хозяйка, она бдительно следила за холодильником, чтобы там были надписи, когда заложены продукты, чтобы не было просрочки. Продукты нужно было прятать в холодильник все, потому что в палате, да и вообще в больнице, было огромное скопище тараканов. Ночью они даже бегали по постели и по стенам, забирались во все коробки и упаковки, особенно, почему-то любили салфетки и туалетную бумагу. Я читал, что тараканы вроде бы ушли навсегда, якобы из-за излучения сотовых телефонов или из-за применения новых химикатов при мытье посуды. Оказалось, что не ушли и не навсегда. В больнице их было более чем достаточно.

В девять часов Анюта приносила завтрак, я съедал, помимо прочего, кусочек мяса или курочки. Далее приходила сестричка и ставила капельницу, это удовольствие растягивалось часа на полтора. Потом я вставал и, придерживая чулки руками, ковылял в туалет, который находился в конце длинного коридора, на другом конце корпуса. По дороге наблюдал других больных, в некоторых палатах было по шесть коек, и если там еще были сопровождающие, то можно сказать, что люди размещались "один на одном". Учитывая жару и обилие людей, жизнь в таких палатах представляла собой сплошное мучение. Некоторые из сопровождающих спали прямо на полу, возле коек, подстелив что-либо из одежды и постели. В коридорах также были заняты почти все кушетки, больных было много.

После выходных привозили многих с черепно-мозговыми травмами, некоторых даже очень тяжелых, и все они лежали кто где, в том числе и в коридорах. Так что по пути через коридор я насмотрелся на множество человеческих страданий. Тут же ходили врачи, невозмутимо глядя на все это, видимо, у них уже образовался иммунитет, ведь они видят больных и покалеченных изо дня в день. Как-то возле ординаторской я услышал, как две сестрички разговаривали о больной, одна говорит: "а что же писать в карточку?", другая так спокойно: "да умерла она сегодня ночью". И все без эмоций, как о чем-то постороннем и не важном.

Возле реанимации почти всегда толпился народ – родственники, а если пациент был нерусским, то собиралась большая гомонящая толпа. Врачи ругались, один из них, крупный грубоватый хирург, который лечил Леонида из нашей палаты, громко возмущался на карачаевок, хлопотавших возле Мухамата: "Что вы тут целой толпой собрались, вы бы еще всем аулом приехали!" Карачаевки действительно с утра до вечера крутились в палате и уходили только на ночь. Мухамат был весь в бинтах, и состояние его было тяжелым: он не узнавал мать и сестер, только однажды, когда принесли фото дочери, вроде бы улыбнулся. К нему приходила врач, логопед, пытаясь заставить его говорить, она специально раздражала его, чтобы он проявил какие-нибудь эмоции, но это шло с трудом. По прогнозу врачей, Мухамат с полгода должен был еще восстанавливаться, а то и дольше.

Леонид спорил со своим громогласным врачом по поводу назначенной ему МРТ, говорил, что у него сделано стентирование, и что МРТ ему противопоказано. Врач запросил у Леонида выписку из истории болезни по поводу этого стентирования, тот предоставил ксерокопию, в конце концов, после консультации с кардиологом, МРТ отменили, а вскоре и выписали Леонида. Выписали и Мухамата, и они съехали вместе со всей своей шумной компанией. На пару дней палата стала в полном нашем распоряжении. Анюта могла теперь не уходить днем на квартиру, а полежать на свободной койке.

Я уже стал вовсю гулять по коридору, поддерживая чулки, они так и норовили сползать вниз, но никаких эмоций это у меня не вызывало. Вокруг были такие же полу-ходячие, полу-лежачие больные, и стесняться было некого. У меня стала подтекать повязка, оказалось, немного разошелся шов, и моя врач-реабилитолог с помощью сестры из перевязочной, наложила мне еще несколько швов. Видимо, это было следствием того, что меня возили еще раз на рентген, всё врачам не давало покоя воспаление в легких. На койке я мог лежать только на боку или на животе, а тут меня уложили на спину и повезли на жесткой каталке на первый этаж, где был рентген-кабинет. Я физически ощущал боль в спине, но не думал, что разойдется шов. Понадеялся на сопровождавших меня медсестер. А оказалось, что этот рентген принес мне только вред. А в легких воспаление было связано с тем, что в реанимации мне ставили дыхательную трубку, и она немного повредила бронхи. Отсюда и "хронический бронхит", который озаботил врачей, а у меня его никогда не было.

В один из дней в палату положили парня, Сашу, из Изобильного, у него в одном из позвонков образовалась пустота, и ее заполнял кровеносный сосуд. От этого у него по ночам болела спина, и ему предписали пройти операцию в Ставрополе. Пустоту заполнили костным цементом, под местным наркозом, потом подержали еще пару дней и выписали. Саша был основательным деревенским парнем, он работал электриком в Новотроицких сетях, а еще занимался заготовкой сена. Рассказывал, что в этом году хороший урожай зерновых – почти по сто центнеров с гектара.

Когда Сашу выписали, на его место положили парнишку лет восемнадцати, его звали Рома, у него была глубокая травма руки. Он приехал вместе с отцом из Пятигорска. Рассказывали, что его провожали в армию, и он на этих проводах перебрал лишнего, ночью помчался в туалет и, не заметив стекла в двери, разбил стекло и сильно порезал руку. Врачи остановили кровотечение и поставили гипс, но на этой руке у него работали только два пальца. Отец его привез в Ставрополь, и ему на второй день сделали операцию, заново сшили сухожилия и предписали явиться еще раз через полтора месяца, чтобы сшить еще сухожилия с другой стороны.

В больнице оказалось много пациентов со всего Ставропольского края. В коридоре висит грозный плакат о том, чтобы люди не давали врачам и медперсоналу деньги, а в случае вымогательства следует звонить по телефону доверия. Все операции делаются по полису, без всяких доплат. Лекарствами, бинтами и прочим материалом больница обеспечена полностью, так об этом говорят сразу при поступлении, чтобы не было попыток приобретения их за счет пациентов. Конечно, хирургу за операцию и анестезиологу дают денежку, но не официально. Медсёстры даже не обедают в пищеблоке, приносят с собой еду, да и некоторые врачи тоже. Исключение составляют хирурги, для них есть спец столовая, в которой блюда намного разнообразнее и качественнее, но и труд у хирургов не сравнить с простыми врачами: стоять в операционной по четыре-шесть часов – не так легко, поэтому привилегии хирургов не выглядят чем-то из ряда вон.

Есть еще одна категория, которая пользуется негласными льготами и питается бесплатно из общего котла пищеблока – это нянечки и санитарки. Видимо им позволяют это ввиду низкой зарплаты. Так они первыми бегут на обед и занимают места в столовой. В этой столовой я не был ни разу, хотя уже в конце моего пребывания в больнице мог бы и сходить туда сам. Но я предпочитал есть в палате, да и "прибавка" от Анюты в виде мяса и помидор с огурцами тут была как раз к месту. Заваривали мы и чай с помощью кипятильничка, хотя и тайно, потому что сестра-хозяйка это запрещала. И так, в выходные проводка не выдержала, отгорел "нуль" и пришлось менять семнадцать светильников. Мы больше переживали за холодильник, чтобы не сгорел в такую-то жару.

Я стал выходить на улицу, мы спускались с Анютой на лифте на первый этаж, а там уже всего две ступеньки, правда, довольно-таки крутые, но я попробовал, ничего, если держать спину ровно, спускаться не больно. Ходили вокруг больницы, там целый городок, много деревьев, шум машин почти не слышен, там мы и увидели спец столовую. Анюта даже заходила внутрь, и ей рассказали, что в этой столовой, кроме хирургов и врачей, обслуживают и простых смертных, блюда все готовятся по диетическим рецептам, в автоклаве, можно заказать и говядину, и курицу, большой выбор гарниров и овощей.

Рому с отцом выписали, и еще полдня я был один в палате. Я боялся, что положат какого-нибудь нацмена, и будет снова шум-гам от бесконечного потока родственников. Но вот к нам прикатили парня, русского, из Черкесска, он попал в автокатастрофу и сильно побился, у него на месте черепа была просто дышащая кожица, раны заросли, но ему должны были ставить пластину. С ним прибыли мать и сестра. Мать этого Лёши обращалась с ним как с маленьким ребенком, все время приговаривая и причитая: "Ой ты ж мой маленький, что хочет Лёшенька? Может пи-пи? Ой, да какой же ты у меня славненький, такие у тебя ручки, похудел-то как!" И все в таком роде на протяжении всего дня. Честно сказать, утомила она своими прибаутками и причитаниями не хуже, чем карачаевцы. Мне довелось пробыть в этой компании только сутки, но надоело страшно!

На пятницу, 29 июля намечена была моя выписка. Швы мне не стали снимать ввиду предстоящей поездки на автомобиле. Мы решили, что за мной приедет зять Виталик на нашем Фольксвагене, потому что машина комфортабельна, и есть кондиционер.

Накануне дня выписки у меня взяли кровь из вены, все говорило за то, что мое пребывание в больнице подходит к концу. Виталик взял отгул на пятницу и уже к двенадцати прибыл в Ставрополь. Я дождался оформления больничного, в два часа дня загрузился на заднее сиденье Фольксвагена, и мы тронулись в путь домой. Пока ехали по Ставрополю, я сидел, потом, за городом, прилег на бок и так проследовал весь путь. В районе Курсавки сделали остановку, перекусили, я сходил в туалет, и дальше – в Пятигорск. Приехали в начале пятого, я поднялся в квартиру, Виталик поехал на мойку, а я все рассматривал знакомые вещи, как будто заново их узнавая. Потом прилёг на свою кровать, поездка меня немного утомила, и так блаженно растянулся, лежа на боку. Всё, я дома!

Швы мне сняли через неделю, я продлил больничный и ещё месяц находился дома, постепенно приходя в нормальное состояние после моего нечаянного падения с крыши гаража, после моего шага в бездну.