Учитель русской словесности

Учитель русской словесности был человеком странным: он всегда одет был с иголочки, всегда побрит и пострижен так, что создавалось впечатление, будто он выпал из какого-то другого, идеального мира, и попал бог весть как в наше спешное и часто небрежное бытие.
Несмотря на свою аккуратность и, к слову, неспешность, он всегда успевал больше других: тетради проверял быстро, необходимые работы проводил вовремя, домашнее задание успевал спросить почти у всех, за урок успевал все, что было намечено по плану, но никогда не больше этого.
Встретив его в коридоре, испытываешь не столько простой "ученический" трепет, сколько уважение. Думаешь порой: "Ах, почему я так не могу? Почему у меня нет такого черного фрака с брюками и белой рубашки? Почему у меня нет так хорошо накрахмаленного воротничка? Почему обделила меня природа такими же черными волосами, которые будто сами ложатся на голове как надо?". Сколько же этих "почему"...
У учителей он, видимо, тоже был на хорошем счету. Никогда никто с ним не спорил, не говорил при нем громко или развязно. Но был он немногословен: в ответ на приветствие лишь быстро делал короткий кивок головой, разговоры слушал внимательно, слегка наклоня голову влево, лишь иногда говорил "так и есть", и будто сам испугавшись своих слов, поджимал губы.
Таков был учитель русской словесности в гимназии номер 8.
На очередном занятии (кажется, это был 3 урок во вторник) он растолковывал непонятливым ученикам тему правописания окончаний глаголов. В классе стояла почтительная тишина. Скорее из уважения к учителю, ведь на самом деле, тема интересовала его, да нескольких отличников.
Задние парты куда менее заинтересовано слушали урок. Ещё на перемене у них появилась прекрасная идея, но треклятый звонок все испортил и сдвинул реализацию очередной шутки на целый час. Беспокойно мальчики ерзали на стульях, ожидая звонка, но боясь посмотреть на часы, кои висели в конце класса.
Стоило учителю закончить говорить домашнее задание, как прозвенел звонок. Задние ряды тут же вскочили как по команде и направились к кафедре. План начал приводиться в исполнение.
Пока двое юношей задавали учителю вопросы по теме (которые на самом деле были призваны не усилить их знания грамматики, а лишь потянуть время, да отвлечь внимание преподавателя), другие двое как можно тише подобрались к портфелю учителя, открыли его, кинули туда сложенную бумажку, и так же тихо удалились в коридор. Через несколько минут, двое из товарищей, отвлекающие учителя, присоединились к ним. Они толком не общались, только часто глаза их бегали по лицам друзей, да короткие смешки вырывались из их уст.
Наконец один спросил:
- Это точно не плохо?
Другой (что был у них за старшего) ответил:
- Ничего дурного не вижу. Мы только доставим неженатому Павлу Семёновичу немного радости. Право, ничего дурного и быть не может! Мы же его любим!
Это была чистая правда. Ученики не все любили предмет, но учителя если не любили, то уважали точно. Даже в мыслях оскорбить или сделать ему дурно они боялись.
Шутка же состояла вот в чем. Накануне, один из друзей надиктовал старшей сестре (дабы почерк его не был узнан) коротенькое, ничуть не пошлое любовное письмецо. Потом он стащил у матери немного губной помады, намазал губы и поцеловал лист с письмом, дабы на нем отпечаток уст остался.
Товарищи хотели заставить, как им казалось, слишком серьезного учителя, улыбнуться, а его чопорное, как и сам педагог, сердце, сделаться чуть чувствительнее.
На следующий день учитель русской словесности пришел в гимназию в очень странном виде: он был бледен, волосы были плохо уложены, фрак мятый в нескольких местах, воротник почти не видел крахмала.
Ребята удивились невероятно, но решили , что милый им Павел Семёнович просто принял все слишком близко к сердцу.
В тот же день на перемене решили завтра же подкинуть другое письмо, только более сдержанное, дабы не беспокоить учителя, раз так серьезно он все воспринимает.
Сказано - сделано. На следующий же день письмо было в портфеле учителя русской словесности.
Мальчики с нетерпением ждали учителя. Больно хотелось им наблюдать за наставником в этот раз. Но в класс вместо Павла Семёновича зашёл директор и сказал, что урока не будет, так как учитель заболел.
Ребятам, конечно, было тревожно, однако, они решили, что это ничто иное, как стечение обстоятельств.
Вечером того же дня один из ребят остался в классах допоздна, так как убирался в кабинете. Когда с уборкой было покончено, он взял ранец, надел фуражку и отправился по пустому коридору к выходу из здания гимназии.
Во время пути по коридору, он услышал голоса из учительской. Дверь была слегка приоткрыта, и из нее в темный коридор падала полоска света. Соблазн был велик, и, стараясь не дышать, ученик приблизился к кабинету так, что мог различать голоса.
- Ах, бедный, несчастный Павел Семёнович! - звучал голос директора, наполненный тоской. - Это же как так!
- Полноте, Сергей Владимирович, - отвечал наставник по истории, - дело молодое, стерпится, слюбится.
- Вам не понять, Григорий Алексеевич, как это нелепо! Павел Семёнович  женат на Софочке уже давно и тут такое! Два письма с известным нам содержанием!
- Не надо, Сергей Владимирович, все знаю.
- Так и я знаю! Но ведь была примерная семья! Софочка души в нем не чаяла! И он ее любил бесконечно!
- Так-то так, вот только письма-то имеются. Значит, не так уж и любил...
- Бросьте, бросьте, Григорий Алексеевич, не поверю! А уж как она заботилась о нем! Да что мне Вам рассказать - сами видели его каждый день. Какой красавец был... И тут такая ситуация...
- Опять Вы причитаете, Сергей Владимирович! Я бы на месте Софьи Андреевны тоже ушел бы! Вы тоже её поймите: находит сначала одно письмо, да ещё и с устами, а через день следующее! Такое бы я не потерпел! Несомненно, Софья Андреевна права! Надо оставлять такого Казанова!
- Ах, Григорий Алексеевич! Но как он угас без нее! Сразу слег... Бедный, бедный Павел Семёнович... Уж зачем вы так... Может не надо было, Софочка бы осталась... Все бы у него с ней хорошо было...
Гимназист не мог больше слушать. Он тихо покинул гимназию, тихо пришел домой, словно хотел, чтобы никто его не заметил. После обеда, который он съел плохо, он долго молился, бил поклоны и горячо шептал молитвы. Потом сел за уроки, однако мысли были лишь об одном: те два письма. Простая шутка, сломавшая чью-то жизнь. Спать он лег рано и всю ночь не заснул, лишь беззвучные слезы катились из его глаз.
На следующий день стало известно, что Павел Семёнович умер.