Госпожа сочинитель. Главы 12-14

12


Она увлекла его за собой в головокружительный танец, а он безоглядно ей покорился. Он знал, что идет по тонкому льду — позади него остались смятение и хаос. Но он рискнул, чтобы впоследствии рисковать еще больше.

Женщина, которая еще вчера сулила близкое счастье, сегодня уходила, даже не повернув в его сторону головы. Что ж, с самого начала она не скрывала несерьезности своей затеи!

Без Эклы Даниэль чувствовал себя в доме ее родственников лишним. Анна хлопотала по хозяйству, Эйприл не казалась на глаза. Дождавшись вечера, молодой человек собрался с духом и тихо покинул ферму. Во всем этом нелепом приключении всё же заключалась некая польза, ведь каждый прошедший день прибавлял Даниэлю уверенности. Ежедневные нагрузки укрепили его настолько, что он сумел самостоятельно преодолеть расстояние от фермы до железной дороги, делая незначительные передышки. Раньше подобное казалось ему невозможным. Раньше он мечтал об этом во сне, не имея решимости вырваться из-под гнета опеки. Теперь же по возвращении в город Даниэль мог стать полноценным человеком, способным дать отпор любому притеснению.

В пути Даниэля не оставляли противоречивые мысли, ускользающие и возрождающиеся подобно земляному грунту под подошвами ног. Он представлял себе то, что ждало его впереди: презрение Джоанны, порицание Рэмбла. Простят ли они его гнусную выходку?

И Даниэль с остервенением загнанного зверя шагал вперед, тогда как отчаянный зов сердца неотступно манил его в прошлое.

С запада надвигалась гроза. Небо зловеще потемнело. Молния сверкала в тяжелых низких тучах, ей вторил рокочущий гром. Воздух сделался тяжелым и спертым, наполнившись наэлектризованной влагой. Далекий огонек поезда пронзил зыбкое пространство ночи. Взметнув облако пара, состав остановился у безлюдной платформы, и лишь Даниэль собрался порвать со своим сном, как сон вновь увлек его.

— Элинт!..

Сначала был голос, затем из темноты вынырнула мрачная фигура всадника.

— Хорошо, что вы еще не уехали, — как-то вкрадчиво начал Роберт, а это был он. Его грубое лицо еще хранило следы недавней попойки, но озабоченность и спешка выветрили из фермера хмель. — Случилось несчастье...

— Эйприл? — сказал Даниэль первое, что пришло в голову.

— При чем тут Эйприл?! Ваша жена! Или вы забыли, что женаты?!

Остановка на станции была пятиминутной. Вскоре вагоны пронеслись мимо, мелькнув вереницей озаренных окон. Стало темно. В эти мгновения Даниэль с тоской думал о поезде, должном умчать его прочь. Он плохо понимал, что ему говорит Роберт, почему он, Даниэль, не сел в поезд, а остался стоять на узкой платформе.

— Ваши вещи? — отрывисто спросил фермер после недолгого молчания.

— У меня нет вещей.

— Вот и отлично. Забирайтесь! — Он похлопал по крупу лошади.

Потрясение Даниэля было столь велико, что некоторое время он просто лепетал в ответ что-то бессвязное.

— Ваши дела подождут! Сегодня вы уже никуда не уедете, — на правах сильнейшего перебил Роберт и, без лишних церемоний обхватив молодого человека за талию, перекинул его через седло.

От скачки вниз головой у Даниэля заложило уши. Перед глазами бешено подпрыгивала узкая полоска дороги, пространство кружилось и плясало, ударяя по спине холодными каплями дождя. Даниэль понимал унизительность своего положения, однако ухитрился выгнуть шею, чтобы потребовать у мучителя объяснений.

— Не время чесать языком! — хмуро откликнулся Роберт. — Ваша женушка наделала шума. Ее дела совсем плохи.

— П-плохи? — переспросил юноша, подпрыгивая на кочках. — Что с-с-случилось?

Больше фермер не сказал ничего. Он выглядел как никогда уставшим, поэтому его былая небрежность превратилась в открытую грубость. Даниэль уже не смел ни на что надеяться. Тяжелое предчувствие впивалось в мысли, отравляя их, словно яд.
Дальше всё было как во сне. Смутно Элинт чувствовал, что его несут, зажав под мышкой, будто тряпичную куклу. Боясь потерять сознание и тем самым еще больше опозориться, молодой человек усиленно таращил глаза, но они медленно заплывали туманом.

Впереди замаячили отворенные двери, из которых струился дымящийся пылью свет. Среди небогатой обстановки комнаты строго выделялся стол, за которым томились ожиданием две женщины. Нет, среди них не оказалось Эклы. Это были мать и дочь.

— Мальчишка совсем дохлый, — откуда-то эхом прозвучал голос Роберта. Казалось, фермер говорит из глубокой ямы. Но нет, он наоборот был сверху — Даниэль различил над собой его глыбообразную фигуру.

— Может, тебе не стоило возвращать его? — Анна опасливо склонилась над гостем, который полулежал в кресле без признаков ясного сознания.

— Да не знаю я! Чем может быть полезен этот слизняк?!

— Нет-нет. Ты правильно не дал ему сесть в поезд. Такое горе! Страшно сказать. Что мы будем со всем этим делать?

Фермер ответил жене потоком грязной брани. Реплики — взволнованные, гневные, преисполненные страха, — уносились под потолок и оседали в мыслях спутанным бредом. Даниэль ощущал это каждой клеточкой своего существа.

— Экла! — позвал он, оглядываясь в надежде найти ее где-то рядом. — Я не должен был оставлять тебя…

— Что теперь! — зло выкрикнул Роберт. — Вы оба словно малые дети! Глупо, глупо, трижды глупо!

И, сплюнув под ноги, он с ожесточением утерся рукавом.

*  *  *

— Глупо, — повторил Пэмбертон.

Его рассказ был предельно ясен, между тем это не мешало Элинту верить в него с трудом. Случилось несчастье, к которому юноша не имел никакого отношения, успей он сесть в поезд до того, как был окрикнут Робертом. На этом месте заканчивался «невинный» обман: игра начала диктовать иные условия. Даниэль зажмурился, но сознание не прояснилось. Окружившие его люди были спокойны тем мрачным спокойствием, когда уже ничего нельзя исправить.

— Ярмарка удалась на славу, — иронически начал Роберт. — Вечером по традиции устроили танцы. Ваша жена была нарасхват — каждый в деревне хотел потанцевать с «настоящей леди»! А она никому не отказывала: всем улыбалась, улыбалась... Было весело, но пошел дождь, и мы поспешили в укрытие. Я отвел Эклу вместе с ее горничной в дом Нирта. У него, понимаете ли, самые подходящие «апартаменты»: дом кирпичный, в два этажа, с террасой; там много пустующих комнат. Нирт порядочный семьянин, лучшего не пожелаешь! Сам я отправился с приятелями в забегаловку Джонса… Деньги быстро истратились, мы скучали за опустевшей бутылкой вина, как вдруг — видим вашу супругу. На ней лица не было. Всё ходила как заколдованная, не замечая ничего перед собой. «Что-то стряслось?» — спросил я. Экла ответила, что от дождя ей немного «взгрустнулось». Сами понимаете, в таких случаях есть проверенное средство… Кто-то из наших предложил леди пропустить стаканчик, но она отказалась, захотела кому-то позвонить, а затем резко отодвинула телефон — видать, передумала. После этого еще немного побродила из угла в угол, оставила нам денег и ушла. «Выпейте за здоровье моего мужа», — сказала на прощанье. Мы исполнили ее пожелание, лично меня не нужно долго упрашивать. Щедрость Эклы разогрела нашу компанию. Мы были порядочно навеселе, когда госпожа Суаль заявилась во второй раз. Теперь от ее меланхолии не осталось и следа: голос срывался, глаза горели. Лессо вздумал распускать руки — ваша жена отбрила его так, что полетели пух и перья. Честное слово, раньше она была куда любезней! «Я забыла сказать кое-что Даниэлю (то есть вам), — сообщила она таким решительным тоном, что я вздрогнул. — Это важно. Я должна увидеть его, пока он не уехал. Срочно отвезите меня на ферму, — и крикнула, когда я заартачился: — Срочно!» Если бы вы увидели ее в тот момент, вы бы сами всё поняли. Признаться, я был без ног — я был пьян. Единственное усилие, которому еще не противилось мое тело — протянуть руку за наполненным стаканом или почесать затылок.

Тем временем на улице стемнело, ненастье разогнало людей по домам. «К полуночи не поспеете, если отправитесь на колымаге Роберта», — сказал Шерли, один из моих приятелей. Экла начала слезно умолять ей помочь. Простите мне, Элинт, мою прямоту, но я вам скажу: эти богачки… Каждый их каприз — закон. Они не остановятся, если что-то на беду взбредёт им в башку! Экла обещала заплатить невероятную сумму за одно только исполнение ее бредовой просьбы. Она выгребла из сумочки смятые купюры, их было так много, что они падали на пол — ей-богу, с папиросной бумагой и то обращаются бережливей. Мы все ошалели. Зрелище такого отношения к деньгам отняло у нас охоту артачиться. Женщина была как в горячке: ее трясло, она чертовски переживала! Я, насколько это было в моих силах, пытался ее отговорить, но Экла заладила: «Он уедет. Я должна сказать…» Признаться, мне до сих пор любопытно, что это было за сообщение.

«Как хотите», — ответил я; мне надоела истерика. Шерли предложил даме свою лошадь, заверив, что это спокойное и послушное животное. У нас не было причин удерживать Эклу, ведь накануне она сама рассказывала, что с детства сидит в седле как влитая. Она в красках поведывала о своем таланте превосходной наездницы. Может, она врала?.. Ведь лошадь действительно была надежная — хозяин доверял ей, как самому себе.

«Дорогу запомнили?» — спросил я у Эклы, когда она уже была готова ускакать. «Не волнуйтесь за меня — сердце укажет мне путь!» Да-да! Так и заявила. Экое легкомыслие! Сейчас я понимаю: она была просто не в себе, а мы во хмелю умудрились принять ее блеф за чистую монету. Как бы то ни было, я прошу вас снять с меня ответственность за произошедшее. Виноваты обстоятельства, виновата ваша жена, виновато животное, которое следовало бы пристрелить...— Роберт уныло посмотрел на Даниэля, как бы желая, чтобы тот подтвердил правильность его суждений, но молодой человек молчал. Он с содроганием ждал окончания рассказа.

— Не тяни, — подсказала мужу Анна, когда юноша сделался непозволительно бледен.

Роберт остервенело стиснул край скатерти в своей огромной руке. На его крепких скулах буграми заходили желваки.

— Разве вы еще не догадались? Я повторяю: тут нет моей вины. Я просто исполнил прихоть дамы.

— Ты просто позарился на деньги! — с неприсущей ей доселе смелостью выпалила Анна. — Бестолочь! Как ты мог позволить женщине с ее поведением, с ее манерами отправиться одной в непогоду, на ночь глядя, верхом по незнакомой дороге?! Каким местом ты думал?! Пьяница!

Роберт вскочил, пунцовый от гнева и подспудно снедающей его вины.

— Молчи! Я же сказал, что не виноват! Она сама хотела; от деревни до фермы рукой подать!

— Ты не понимаешь, что теперь нас всех ждет! — и жена, яростно притянув мужа за ворот куртки, принялась что-то горячо шептать ему в самое ухо. Неизвестно, сколько бы еще выясняли отношения между собой эти двое, если бы не прозвучал дрожащий, озябший под напором страха голос:

— Она жива?..

Даниэль, не видя перед собой ничего, кроме образа почти любимой, почти родной женщины, с трудом сдерживал себя. Его смятенная душа трепетала, зубы выстукивали дробь. Сникнув, он вновь переживал воображением свои самые мучительные минуты и явственно чувствовал боль, которую сейчас, должно быть, испытывала Экла.

Анна и Роберт мрачно смотрели на юношу, который ждал их слов, как подсудимый — приговора.

— Жива, — произнес наконец фермер. — Она в доме доктора Сормса. Всё случилось прямо на глазах. Не успели мы войти под навес забегаловки, как услышали крик. Экла достигла конца улицы, когда грянул гром. Молния ударила в дерево, и это испугало лошадь. Животное вскинулось на дыбы, а всадница попросту не удержалась. Она рухнула наземь в тот же миг… Тогда у меня, кажется, перестало биться сердце. Мгновенно протрезвев, я бросился к ней, и пока остальные ловили лошадь, я попытался привести Эклу в чувства. Мои усилия пропали даром: она была без сознания. Послали за доктором. Дальнейшее происходило без меня — я бросился за вами вдогонку. Вы муж Эклы — вам расхлебывать эту кашу. Лично я умываю руки.

— Вы нужны ей...— Виноватой ужимкой Анна смягчила грубость Роба.

Даниэль поднялся и, прихрамывая, подошел к двери. Его лицо приобрело странный оттенок, как если бы вдруг утратило всякий живительный огонь, лишь воспаленные глаза засверкали нервическим блеском. Он шатался подобно тонкому хилому деревцу и, достигнув дверного проема, ухватился за косяк.

— На рассвете вы сможете навестить ее, — добавил Роберт.

Повисло молчание. Люди выжидающе смотрели друг на друга. Кто-то думал о грядущих последствиях для самого себя, кто-то — о зависти и мести, а кто-то — об упущенном и недоговоренном. Даниэль, вдруг распрямив согбенные плечи, с внезапным ожесточением посмотрел на Эйприл.

— Ты довольна?! — глухо воскликнул он.

В глазах девушки, казалось, промелькнула тень минувших событий, а в ушах вновь прозвучал стук упавшего ножа.

— Мне жаль, — прошептала раскаявшаяся дикарка.

Даниэль прикрыл рот дрожащей рукой, чтобы сдержать неосторожное слово.

Анна и Роберт переглянулись. Быть может, в их очерствелых сердцах всколыхнулись отголоски возвышенного: близкая любовь, близкое горе, острота чувств — освежили в памяти ушедшие дни юности… Супруги потупились, стараясь ненадолго побороть в себе рой низменных страстей.

Даниэль беззвучно плакал.


13


После известия о несчастье, так внезапно и нелепо постигшем Эклу, Даниэль по справедливости должен был лишиться сна, однако несмотря на всякую там справедливость уснул сразу, как достиг постели. Его сморила усталость.

С наступлением утра молодой человек еще несколько секунд заставлял себя поверить в случившееся. Он пробудился, ощутив болезненное томление сердца; на душе его сделалось горько и тяжело. С Эклой случилась беда. «С Эклой?» — в недоумении переспросил бы Элинт, скажи ему это кто-нибудь неделю назад. Но теперь из его памяти никто не изъял бы этого имени. Еще вчера она была рядом; ее вещи, ее платья, ее чарующий запах — по-прежнему обитали в спальне, только вместо нее самой здесь поселилась неотступная тревога. Как могло получиться, что жалкий юнец, прирученный щедрой дамой, одновременно стал причиной и следствием свершившегося? Почему он, совсем ей посторонний, имеет больше причин находиться с ней, чем ее родные? За что, за какие такие заслуги он ближе Экле, чем они? Он, который, говоря прямо, ничего для нее не значит?..

Он значит для нее не больше, чем все остальные — те, кто окружают ее вихрем мимолетных встреч. Он тот, кого можно обласкать, а после оттолкнуть, захлопнув перед носом дверь.

Между тем на дворе вступил в свои права ясный солнечный день, обагривший вспаханные поля нежным золотом рассвета. В оцепенении Даниэль глядел в окно, через омытые ливнем стекла. Ничто уже, кроме глубоких луж да грязи в канавах, в которых теперь копошились утки, не напоминало о минувшей грозе. На старый лад текла спокойная сельская жизнь: хозяйка гремела кастрюлями, в сарае сипло голосили петухи.

Почти в ту же минуту в спальню постучали со всей сдержанностью, на которую способен грубый по натуре человек, наделенный исключительным запасом силы.

— Вы готовы? — осведомился Роберт через дверь.

Даниэлю хотелось оказаться за много миль отсюда, чтобы навсегда распрощаться с неприятным ему человеком. Своей язвительной прямотой он утомлял и вгонял в оцепенение. Всякий раз при встрече Роберт делал всё, чтобы выставить Элинта в дураках, а юноша еще не изобрел защиты от этих нападений.

— Если хотите видеть свою жену, советую поторопиться. У меня много дел, я не намерен уговаривать, — сухо предупредил хозяин.

Наскоро одевшись, Даниэль показался на пороге; Роберт подчеркнуто вульгарным жестом пропустил его вперед себя, чтобы иметь возможность вволю позлорадствовать.

Когда они вышли во двор, там их ожидала Анна.

— Бедняжка Экла! Я до сих пор не верю!..— запричитала она.

— Здесь нет нашей вины, — пресек Роберт возможное развитие мысли. — За Эклой, как и за любой не вполне понимающей женщиной, нужен глаз да глаз. Ей необходим контроль сильного человека...

«А не заморыша», — молча добавил фермер, взглянув на Даниэля с тенью неприязни.

— Что поделать, она совсем еще дитя... — Даниэль почувствовал, как жилистая рука Анны, чуть дрожа, пожала его руку. — Крепитесь. Будем надеяться, что всё обойдется… Теперь вы должны быть рядом с ней.

«Должен», — при произнесении этого слова в нем что-то содрогнулось. Само звучание даровало уму, живущему — как и мышление всякого мечтателя, — пищей безотчетных образов, осознание тупика, из которого хотелось освободиться. В конце концов, Даниэль был человеком, его не обходило стороной ничто людское. И в тот миг, когда он оказался втянут в коловорот, увлекающий прочь от правды, его жаждущей откровения душой завладел страх — страх осквернения глупой выдумкой. Даниэль хотел всё рассказать, объяснить, освободиться — пусть даже потом ему придется пройти через усмешки, обиду… Но рядом была Анна — единственное существо, относящееся к нему с теплом, и он, испытывая потребность что-то говорить, адресовал ей поток своих хаотичных мыслей:

— Захочет ли она меня видеть? И что так сильно хотела мне сказать?

Даниэль доверился ей так, как доверяются матери, лишь иногда вспоминая о том, что Анна — ровесница Эклы. Но Экла была совсем другой. Она не имела возраста, будучи отмечена улыбкой вечной юности.

— Вы поссорились, но теперь пора забыть о ссоре, — мягко сказала Анна. Они стояли на крыльце, пока Роберт возился во дворе, впрягая лошадь в повозку. Иногда он проходил мимо, бросал косые взгляды и красноречиво сопел.

— Я уверена, — продолжала Анна, — Экла спешила сказать вам, что простила, что более не сердится на вас. И потом… разве может женщина долго обижаться на горячо любимого мужа? Вы просто молоды, в вас еще живут подозрения, которые на деле совсем не нужны.

Он рассеяно внимал ее словам, но они не приносили ему успокоения. Разве можно было назвать сцену, произошедшую между ними накануне, семейной ссорой? Действительно ли было в ней место обиде, грубому слову, оскорблению, за которые после можно было прощать?

Нет. Они разочаровались друг в друге — и только. Они оба смутно ожидали от будущего чего-то иного, понятного каждому из них в отдельности, чего не получили. Они просто утратили друг для друга сказочно-волнующий ореол; слова и доводы были излишни.

Даниэль вздохнул, собираясь с духом.

— А что, если я ей не…

Он подавлено умолк, увидя в глазах собеседницы живейшее внимание, вызванное заботой и сопереживанием.

— Что «не»? — спросила Анна.

— Не...— Он пожал плечами; кровь прилила к его щекам; глаза нервно заблестели. — Не... нравлюсь?

— Не нравитесь? — Анна часто заморгала, после чего принялась горячо убеждать в обратном. Но теперь-то Даниэль точно не слушал ее. Он понял, что должен как можно скорее освободиться от лжи.


14


Доктор Сормс констатировал сотрясение мозга. Больную тошнило, полночи она тщетно боролась с беспамятством. Под утро ей немного полегчало, боль утихла, позволив несчастной отдохнуть. Ненадолго придя в сознание, она снова погрузилась в сон, который на сей раз был тих и покоен.

Хоть доктор Сормс и отличался завидным присутствием духа, вид Эклы заставил его содрогнуться от жалости. Еще несколько часов назад он самолично кружил ее в танце под хлопки и гиканье односельчан на ярко озаренной площадке, и вот уже сейчас эта самая женщина едва могла говорить. Упав с лошади, она сильно расшиблась о камни, которыми была вымощена дорога; ее голова была разбита в кровь. Опытный глаз специалиста отметил на редкость крепкое здоровье пациентки: там, где другая изнеженная дама испустила бы дух, эта отчаянно боролась за свое спасение. Жажда жизни прочно укоренилась в ее существе, и Экла, без сомненья, должна была скоро поправиться, однако, говоря откровенно, от нежелательных последствий ее уберегла лишь воля случая.

Пострадавшую никак нельзя было тревожить. Она нуждалась в покое, поэтому Сормс решил оставить ее в своем доме, так как жил один, имея множество пустующих комнат, в которых размещали пациентов, если больница оказывалась переполнена. Старый холостяк, доктор Сормс пользовался в деревне большим авторитетом. Живущий степенно и чинно, по мере сил просвещающий местное население, умеющий внушительно рассуждать с лицом философа, он виделся людям загадочным и благородным. Дожив до преклонных лет, этот человек сохранил подвижность; его открытый характер и чуткая душа притягивали тех, кто нуждались в поддержке. Люди шли к Сормсу за помощью или советом, и должный отклик не заставлял себя долго ждать. Высокий, с проступающей сединой в густых волосах, Сормс обладал правильными чертами лица — в них было что-то от аристократа, а именно строгость, за коей скрывалось доброе сердце.

Несмотря на внешне кроткий нрав, доктор имел над людьми бессознательную власть: перед ним благоговели, его высказывания передавали из уст в уста, а самый горячий спор в забегаловке Джонса утихал сам собой, стоило на пороге появиться Сормсу. В силу напутствий своей профессии доктор не злоупотреблял спиртным; самое большее — он иной раз позволял себе пару глотков сухого вина, и то не без повода. Ко всем без исключения он относился с равной терпимостью, выраженной в усталых морщинках щек и лба, что избороздили лицо крупной сеткой.

Однако терпение Сормса исчерпало себя, когда Даниэль, подхлестываемый паникой, ринулся к дверям, за которыми находилась больная.

— Пустите! Я должен поговорить с ней! — вскричал молодой человек, сурово остановленный доктором.

— Вы не поняли, — почтительно кашлянув, приблизился к ним Роберт. — Он ее муж, ему можно.

— В таком состоянии вам к ней нельзя, — ровным голосом возразил Сормс, смотря в широко раскрытые глаза Даниэля. — Успокойтесь. Жизни вашей супруги ничего не угрожает, однако своей паникой вы можете напугать ее.

Даниэль уронил голову на грудь...

Со двора в холл чистого докторского дома стали входить незнакомые люди. Кашляя, неловко расшаркиваясь, они снимали шляпы, после чего останавливались и принимались в упор глазеть на присутствующих в жадном ожидании драмы. Даниэль знал, что его теперь осматривают с самым что ни на есть пристрастием, и у каждого в уме уже сложилось свое мнение: «за» или «против».

— Это он?.. Ну что? Есть какие-то результаты? Она выживет? — со всех сторон слышался шепот. Среди волнующихся за здоровье госпожи Суаль были и те, кто накануне содействовал осуществлению ее сумасбродной затеи, а потому справедливо ожидали упреков со стороны мужа пострадавшей.

Но «муж» молчал. Он выглядел потерянным ребенком, который, дрожа, ищет в толпе знакомое лицо, ибо ничто не было способно так удручать Элинта, как ложь, какой бы безобидной она ни была.

В миг, когда он ощущал себя стоящим на острие иглы, кто-то мягко тронул его за плечо.

— Идемте. Так и быть, вы сможете ее увидеть, — смягчившись, сказал Сормс. — Но не вздумайте говорить ничего такого, что способно взволновать: она сильно потрясена.

...Даниэль переступил порог на ватных ногах; то, что предстояло ему увидеть, было поистине ужасно. Перемена, разразившаяся подобно урагану, поражала, доказывая в лишний раз, насколько ничтожную роль играет внешность и сколь огромно влияние качеств, наполняющих ее, словно пустой сосуд — живой водою.
Без прежних своих привычек, без расточительной улыбки, без задиристого огонька в глазах лицо Эклы потускнело, точно скрылось солнце и наступили безвременные сумерки. Госпожа Суаль была из числа тех, кто, кажется, просто не умеет болеть, а если и вынужден, то не способен при этом оставаться самим собой. Вместе с живостью она потеряла саму себя; даже черты ее стали иными. Даниэль едва ее узнал — пусть теперь голова Эклы обхвачена широкой полосой бинтов, а на припухшем лице «красуются» отметины зеленки, всё равно это она: другая, но неизменно любимая...

Даниэль приблизился к постели больной и взял ее слабую, горячую сухим жаром руку. Слова не шли на ум — его в упор рассматривали огромные зеленые глаза. Напрасно ли он ждал от Эклы разрешения головоломки? В ее взгляде угадывались неловкость и томление… Она была так слаба, что ее усилий хватало только на бесполезные попытки оторвать голову от подушки. Экла закрывала глаза, после чего вновь открывала их с затравленным выражением муки. Ее губы затрепетали — Даниэль наклонился ближе, но ничего не расслышал.

Сормс подал знак, время свидания истекло. Увы! Даниэлю ничего не оставалось сказать ей. Она была беспомощна — еще беспомощнее казался он самому себе. Что могут передать пустые фразы, когда невозможно выразить мелодию души?!

— Здесь есть и ваша вина, — произнес Сормс, всматриваясь в неподдельно расстроенного Даниэля. — Напрасно вы оставили ее одну.

Тот силился обернуться: ему чудилось, что Экла по-прежнему глядит на него и жаждет что-то сказать. Но нет. Ее глаза уже были закрыты.

Они вышли в коридор, и доктор затворил за Даниэлем дверь.

— Она поправится быстрее, чем вы думаете. Вам следует отложить все дела до выздоровления вашей супруги. Поверьте, в вас она нуждается больше, чем в пилюлях.

— Во мне? — машинально переспросил он, но Сормс улыбнулся — нелепо прозвучал этот вопрос из уст законного мужа.

— Я предупреждал: нужно было уехать, — несколько раз повторил Элинт, пока Сормс, окончательно проникнувшись симпатией к диковатому парню, не потрепал его по плечу.

— Вы устали. Ступайте в соседнюю комнату. После я зайду к вам.

— Что она сказала? Она потеряла рассудок? — бесцеремонно влез с расспросами Роберт, но его любопытство осталось без удовлетворения.

Даниэль был рад уединиться, однако увидел горничную Эклы, Люси — единственного человека, посвященного в тайну лже-брака. Девушка сновала из одного конца коридора в другой, нося ванночки с водой и бинты для примочек. При встрече с ней Даниэль смутился; ему казалось, что его вот-вот начнут сечь упреками, но Люси даже не подняла головы.

— Не думаешь, что пора открыть правду? — шепнул он, когда они на секунду поравнялись друг с другом.

От неожиданности Люси подскочила и едва не выронила свою ношу из рук. Если бы привидение задало ей тот же вопрос, она и то удивилась бы меньше. Уже один тот факт, что служанку спросили о чем-то, не имеющем отношения к ее работе, выходил за рамки ее понимания. За свое жалование Люси усердно гнула спину; решение глубокомысленных проблем не входило в оплату ее труда.

— Игра зашла в тупик. Глупо продолжать, — добавил Даниэль.

— Вы хотите знать мое мнение? — спросила служанка, а затем выразительно пожала плечами. — Это не моего ума дело. Решайте сами. Что у вас с госпожой, почему она вчера так заволновалась — мне знать не дано. О ней самой я знаю не больше вашего, ведь госпожа Суаль наняла меня в гостинице в день вашего знакомства. Да и шофера, кажется, тоже… Расспрашивать мы не смели, поняли лишь, что она женщина порядочная и нашего брата не обидит. Судите сами: как можно что-то советовать незнакомцу? Я делаю свою работу. Остальное — увольте.

— Постой, постой! — взволнованно воскликнул Даниэль. — Но мне показалось, что вы служите у Эклы много лет!

— С ней легко поладить, это немудрено.

— Не может быть! — Молодой человек в отчаянии всплеснул руками. — Так значит, ты ничего не знаешь о ее жизни? Ты никогда не была в ее доме?

Он удивился, почему сразу не предвидел такого расклада: на прежнее существование Эклы падала завеса тайны. Вокруг нее теперь чужие люди и во главе них — он сам. Кем в действительности является она, какие тревоги бередят ее душу? На эти вопросы могла ответить одна Экла. Именно ей Даниэль был обязан новой ролью, когда из вечного приспособленца, из робкого молчуна его возвели в ранг незаменимых. Оказывается, и в нем могут нуждаться. Оказывается, и он может стать объектом любви…

Полно! Так ли это? Во всяком случае, все вокруг словно сговорились, единодушно утверждая, что Экла нуждается в нем, что он должен быть рядом с ней…