Мои родные тётя и дядя

 


     У многих людей есть тёти и дяди. Это и  не удивительно.  В прошлом поколении у евреев обычно было много детей. С маминой стороны у меня было много тёть, а со стороны папы – только одна. И эта тётя и  её муж  стали в моей жизни любимыми тётей и дядей.   Расскажу о тёте Соне подробнее. Потому, что она и её муж, дядя Моисей сыграли важную роль в моей жизни. Мой папа родился после внезапной смерти своего отца. Причин смерти моего деда я  не знаю. Через несколько лет его мама, бабушка Маня, снова вышла замуж. Её мужем стал Исаак Лещинский. В этом браке у них родилась девочка. Называли её София.   Исаак Лещинский   был зажиточным человеком, но, очень скупым. Вероятно, это и послужило причиной развода, когда девочка была  ещё в подростковом возрасте.
    В дальнейшем она жила с мамой, а после возвращения из австрийского плена  к ним присоединился и мой папа Израиль. Жили они очевидно в небольшой квартирке на ул. Ленинградской в Днепропетровске. Папа после окончания гражданской войны, где он участвовал в отряде еврейской самообороны (погромы тогда устраивали и красные и белые)     устроился на работу в охранное отделение районной милиции.  Учиться и получить серьёзную специальность у него просто не  было возможности -   дома ждали голодные мама и сестра. Время было тогда тяжелое, и каждый выживал, как мог.
         А  его сестричка оказалась склонной к учёбе, любознательной и волевой. Успешно окончив городскую гимназию, она поступила в Днепропетровский мединститут, который тоже успешно закончила. Так они дружно жили, пока папа не решил, что пришло время наконец-то завести семью. Его избранницей стала моя мама. Об их переписке до женитьбы я написал отдельный очерк  «Короткое счастье». Его женитьбы с нетерпением ожидали и его мама с сестрой. И были  очень рады, что он немало настрадавшийся  в своей жизни, наконец-то обзаведётся семьёй.    Он прожил с красивой, спокойной и очень трудолюбивой женой до призыва в Красную Армию в августе 1941 года.   Всего девять лет. Жизнь непредсказуема… .

     А что же было с его сестрой?  Проявив себя     вдумчивым, серьёзным и сосредоточенным на своей работе врачом, она была принята на кафедру терапии мединститута, и начала готовить диссертацию. Вскоре она встретила свою первую и   единственную до конца жизни любовь. Тётя, которой уже было почти 30 лет, была счастлива, что, наконец-то имеет свою семью, и с радостью говорила моей маме, что именно  она принесла в их с мамой и братом семью счастье.
  Её супругом стал молодой, крепкий мужчина из многодетной еврейской семьи, жившей на Кайдаках. Это был умный, волевой, трудолюбивый и добрый по натуре человек.  Он вначале окончил еврейское ремесленное училище, что очень пригодилось ему в жизни, а потом успешно окончил местный металлургический   институт, и работал инженером  на заводе «Коминтерн», что  в Амур-Нижнеднепровском районе. Там же он получил после женитьбы и большую хорошую квартиру. На  этом же заводе работал и его друг Феодосий Воронов, в дальнейшем сыгравший большую роль в его жизни. Но об этом позже.
  Жизнь  Сони и Моисея счастливо  текла вперёд. Через год у них появился первый и единственный сын, названный в честь деда - Иосифом. 
Прошло ещё несколько лет. Наступил период «Большого террора». Многие десятки тысяч в основном невинных людей от рабочих до маршалов были практически без суда расстреляны, а миллионы – отправлены в сибирские лагеря, где немало из них погибли от голода и разных болезней. Так изверг Сталин строил в стране  прекрасный социализм, плавно переходящий в райский коммунизм.  Страна жила в страхе и непредсказуемости.   И это был обоснованный страх. Внезапно в 1938м году арестовали дядю Моисея, а   тётю Соню и Иосифа переселили в маленькую сырую квартирку. Я об этом не знал до тех пор, пока примерно в 1965м году дядя  вдруг сам начал  мне об этом рассказывать когда я однажды приехал к  ним в гости в Днепропетровск из Енакиево, где я работал после института 6 лет. То есть был уже достаточно взрослым, чтобы узнать об этом ужасном периоде его жизни.
Он рассказал и о жёстких, или, скорее, жестоких  допросах и о жизни в течение года в тюрьме. Я не задавал никаких вопросов, это тогда сильно шокировало меня. Я представлял себя на его месте, и всё прочувствовал. Он так же рассказал, что его родня была настолько напугана его арестом, что «залегла на дно» И это можно понять. Время было такое. И быть даже  родственником «врага народа»  тоже стало  опасно. Изверг Сталин был полностью лишен гуманизма. Единственным, кто поддержал тётю Соню в то страшное время, был мой отец. Он был единственный, кто  помогал тогда своей любимой сестре. Поддерживал её и морально и чем мог.  И она это ценила. Мне бы такую сестру.
Через год дядю Моисея выпустили. Видимо, тогда  волна террора уже пошла на спад. А вскоре был арестован и расстрелян и Народный комиссар внутренних  дел,  природный садист    Ежов. Как говорится: за что боролся – на то и напоролся. И поделом.
     Дядя Моисей вернулся на свой завод, и приступил к своей работе. Оказалось, что за прошедший год его даже не исключили из партии большевиков.   Дядя вообще-то был настоящим коммунистом, фанатично    преданным  партии,  без колебаний верящим  в социализм и коммунизм, и очень эмоционально реагирующим на поведение даже близких людей, сомневающихся в реальности построения социализма. И это свидетельство того, что он был честный человек, а не примазавшийся к партии проходимец. Каких было немало.
     Всё вроде бы уладилось, и жизнь снова потекла спокойно, без водоворотов.
Но, пришло лето 1941 года, и жизнь всего Советского союза, да и всего мира круто изменилась – началась Вторая мировая война, которую в СССР патриотично и торжественно назвали «Великой отечественной». Как будто бы не было до этого совместного с друганом Гитлером нападения на Польшу и захвата Прибалтики и Бессарабии с Северной  Буковиной.   Фашисты продвигались так быстро, а «непобедимая и легендарная» Красная Армия, оказавшаяся  фактически совсем не подготовленной к войне («гениальный» был стратег изверг Сталин) быстро отступала, сдаваясь дивизиями в плен.  Всем было ясно, что это не «война малой кровью и на чужой территории», как нам внушали, а длительная и изнурительная война с непредсказуемым исходом. И началась срочная эвакуация, прежде всего тяжелой промышленности  из  европейской части СССР за Урал. День и ночь  на восток шли эшелоны с техникой, оборудованием и персоналом заводов. С одним из них уехала и семья дяди Моисея. Поездки тогда были небезопасны – в пути эшелоны подвергались обстрелам и бомбёжкам фашистской авиации. Они не щадили даже санитарные поезда, вывозившие с фронта раненых. Но, нашим родным повезло. Они успешно добрались до города Кушва, Свердловской области, где дядя Моисей срочно приступил к исполнению обязанностей начальника Отдела капитального строительства местного металлургического завода. Это был в тот период самый напряженный участок работы. Нужно было  срочно строить новые цеха, принимать, размещать, и приводить в рабочее состояние прибывающее оборудование. Такое состояние в тот период было на тысячах объектов в Зауралье и Средней Азии.         Завод  имел и доменные печи, и сталеплавильные цеха, и выпускал броневую  сталь для танков. За заводом находился огромный, тщательно охраняемый полигон, куда эшелонами доставлялись с фронта подбитые и сгоревшие танки, наши и немецкие.  Было немало желающих пошарить в этих танках в поисках оружия. Ведь погибшие экипажи немецких танков  перед отправкой на платформах в тыл не извлекались из танков. И  как-тодяде Моисею кто-то подарил немецкий кинжал из Золингеновской стали в кожаных ножнах и с серебряной отделкой.  А у многих подростков были  тогда гранаты без заряда, стволы от винтовок и прочие игрушки того времени.   
Тётя Соня, конечно, с распростёртыми объятьями была принята в местную больницу терапевтом. Ведь многие врачи  тогда были призваны в армию.
      Хочу отметить, что в тот период была срочно создана служба, фиксировавшая перемещение жителей европейской части СССР. Благодаря ей люди могли найти своих родственников, вынужденно изменивших своё место жительства. Ведь эвакуации  и мобилизации тогда подверглись десятки миллионов людей.
     Моя семья в то время ещё была в Днепропетровске. Но фронт быстро  приближался. Папа, уже будучи мобилизованным,  сумел втиснуть маму с детьми и тётями в один из последних эшелонов. А потом Красная армия взорвала железнодорожный мост, чтбы наступающие немецкие войска не смогли быстро попасть на Левобережье. Так мы оказались на Северном Кавказе, и прожили там почти год. И мама ещё там сумела получить от дяди Моисея  справку, что она является его сестрой, и имеет право переселиться в г. Кушву. Это было правильным решением, так как летом 1942 года фашисты начали наступление на Южном фронте, и нашей семье пришлось спешно «сматывать манатки».
      Благодаря этой дядиной справке, мы оказались в Кушве, разыскали дядину семью, и получили все возможные виды помощи: крышу над головой в большой   бревенчатой избе местного жителя-вогула Тарантина, и место работы для мамы в ОРСе завода, а мы с Симой – места в детском саду. Теперь можно было передохнуть.    Но  мой отец  тогда уже год был на фронте, и из-за этого мама с тётей Соней были в постоянном напряжении. Хотя отец первые три года войны служил в санитарном поезде, который  до передовой не доезжал, и старался регулярно информировать нас фронтовыми письмами (мама хранила их всю жизнь, и они вошли в 5й том сборника писем евреев с фронта, выпущенном Московским центром «Холокост», с которым я начал сотрудничать в 2021м году).
     В Кушве мы общались семьёй тёти Сони регулярно. Они жили в большом многоквартирном двухэтажном бревенчатом доме недалеко от нашей избы. И я помню их квартиру с так называемым «чёрным ходом» для выхода во двор. Там почему-то стоял ручной пулемёт Дегтярёва, видимо неисправный. Когда мы с мамой 
приходили к ним, дядя брал меня, четырёхлетнего, на руки и подбрасывал вверх, приговаривая при   этом « курносая пыпка».  А я радостно визжал в это время.   Тётя Соня по характеру всегда была спокойным, серьёзным человеком. Я никогда не видел, чтобы она проявляла эмоции, пела песни, громко смеялась, танцевала. Она была целиком сосредоточена на семье и   работе, к  которой относилась предельно ответственно. Даже за завтраком она изучала поступившие медицинские журналы «Врачебное дело» и «Терапевтический архив», делая в них карандашом пометки.
     Потом, в 1944м году произошла катастрофа. Как и миллионы других, мы получили извещение о гибели отца, «похоронку». Его несколько месяцев назад перевели на должность телефониста в Пулемётно-артиллерийский батальон, на передовую. И летом 1944 года он погиб при налаживании связи. Всё это подробно описали его сослуживцы в письме. Горе мамы и тёти Сони трудно представить. Они мгновенно изменились в лице, находились в депрессии. Дядя Моисей успокаивал их как мог.
Но, в данном случае и время не лечит. Мама после гибели отца не хотела выходить замуж, я никогда не замечал возле неё мужчин. Она оставалась вдовой почти до 60 лет  (это тётя с дядей уговорили её  уже в 1966м году выйти замуж за соседа-вдовца, доброго человека), хотя была и внешне, и внутренне всегда привлекательна.
     А мне предстояло прожить жизнь без отца. И я всю жизнь его отсутствие чувствовал.
     Окончилась страшная война. Вернулись по домам чудом уцелевшие. И среди них – сын наших добрых хозяев. Он сразу женился, а нам дали  небольшую комнату в коммуналке,  на соседней улице, без водопровода и с туалетом во дворе. 

     Большинство живших в Кушве эвакуированных ещё с конца 1944 года, после освобождения Украины, устремились домой, поэтому в там и освободилось жильё.  И дядя, и тётя уговаривали маму и не пытаться самой возвращаться в Днепропетровск. Квартира наша  там  была, конечно, занята и разграблена полностью, да  и работы в городе нет. Город – в руинах.  Выжить в таких условиях  да ещё с двумя малышам было нереально. Так мы и  жили  на Урале до 1947 года. После освобождения Днепропетровска, и восстановления в 1946м году работы мединститута, тётя Соня получила приглашение от зав. кафедрой терапии вернуться в аспирантуру и закончить почти готовую диссертацию.   Дядя же, как один из руководителей завода, просто не имел права без разрешения Министерства чёрной металлургии  уехать из Кушвы. Поэтому на научной работе тёте Соне пришлось поставить крест.  А жаль. Она, умная и настойчивая, вполне могла бы стать со временем профессором.
      А дядя вскоре списался со своим днепропетровским  коллегой по заводу и  близким приятелем Феодосием Вороновым, в то время уже работавшим главным инженером Енакиевского металзавода в Донбассе. Он через Минчермет союза оформил перевод дяди Моисея на этот завод.  Началась подготовка к отъезду. Вещей у людей тогда был минимум. В основном – отличный, качественный  американский «сэкондхэнд», от нижнего белья до пальто и обуви, который мы с огромным удовольствием носили.  Американскими были и продукты:   молочный и яичный порошки, и спасшая Советский союз американская тушенка, ароматный вкус которой помню до сих пор.  Все продтовары выдавались всю войну по карточкам, которые каждый работающий получал вместе с зарплатой, и берег, «как зеницу ока». Потерять карточки – означало – умереть от голода.  Купить без карточки продовольствие было невозможно. Об очередях зимой и летом на улице за получением на эти карточки продуктов, не хочется и вспоминать.  Приходилось простаивать часами. Своими были только овощи – картофель, капуста, морковь и лук, которые мы сами выращивали на огороде, выделенном дяде Моисею, на котором мы все, включая и  меня (там и зародилась любовь к земле), дружно работали. Мебели тоже был минимум,  железные кровати  и роскошный буфет семьи дяди. Дрова и кокс дядя выписал на заводе. Путь ведь  предстоял неблизкий для тех времён. Железная дорога была перегружена, шло бесконечное  перемещение  людей и техники с Востока на Запад, и с Запада на Восток, хотя война окончилась уже  два с половиной года назад.
В назначенный день нас привезли на вокзал, где в тупике нас ждал небольшой новый  вагон-теплушка   с окошками в верхней части. Он был дополнительно утеплён (температура в январе была ниже  -20 градусов), с одной стороны там были нары,  где спали все рядом, с другой дрова,  кокс, картофель и другие овощи в мешках, консервы,  запас воды и мебель. Отдельно был отгорожен туалет с ведром. А посредине стояли печь-«буржуйка», стол и табуретки. Быстро погрузились. Нас присоединили к идущему на Запад составу, и мы поехали.
      В пути мы с сибирским котом, пушистым серым Васькой  провели 18 дней.
На девятнадцатый день мы оказались на станции Енакиевского металзавода. Нас уже ждали. Грузовичком-полуторкой наше имущество был доставлено в выделенные семье дяди две смежные комнаты в пятикомнатной квартире трёхэтажного  дома для верхушки завода. Надо  учесть, что в то время любое жильё, даже подвальное и безо всяких удобств  было просто недосягаемо, почти четверть города ещё стояла в руинах, а тут – квартира с водой, туалетом, ванной и центральным отоплением.  Ну что ещё нужно человеку того времени?
     Страшный период окончился. И началась наша совместная с семьёй тёти Сони жизнь в Енакиево. Тётя поступила на работу в городскую больницу, дядя стал главным энергетиком завода, где пропадал с утра до ночи, мама устроилась бухгалтером на молокозавод. Но молоко домой не приносила.  Жили в тесноте. Ведь нас было семеро, с тётиной двоюродной сестрой, одинокой и не имеющей профессии Соней Иерусалимской -  в двух комнатах, питались слабовато. Хорошо, что дядя Моисей вечером приносил с завода полагавшийся ему  «доппаёк» – буханку чёрного хлеба, которая тут же, на столе разделывалась на семь частей, и без промедления поглощалась. Через полгода наш сосед Горбатенко, пьянствовавший и скандаливший в своей   семье, получил заводской коттеджик на соседней улице, и переехал.  И дядя Моисей  получил в семейное пользование всю пятикомнатную квартиру. И мы там прожили вместе до 1960 года. Нам с мамой была выделена вторая по величине квадратная комната  20 кв.м.с большим балконом, и выходом в общий коридор. Дядина семья занимала три смежные комнаты, состоящие из большой гостиной, которая была фактически общей комнатой, спальни и кабинета. Пятая, небольшая комната использовалась в основном в качестве мастерской. Это была чудо – мастерская, ведь у дяди были золотые руки и завидное трудолюбие (которые он предал сыну Иосифу)( в еврейском ремесленном училище он, трудолюбивый и волевой, успел хорошо усвоить специальности электрика, сантехника, каменщика, плотника-столяра, слесаря, часовщика, обувщика и др.). В мастерской  дядя проводил разного рода    столярные  и слесарные работы. Я обычно в это время  часами  стоял у верстака, и с удовольствием наблюдал за работой дяди. Он периодически давал мне ножовку, рубанок, или напильник, и показывал, как ими работать. А потом я приводил верстак и комнату в порядок тряпкой и веником.  И это ещё тогда вошло мне в кровь.  Потом дядя купил где-то старый фотоаппарат «Фотокор».  Это был большой  кассетный фотоаппарат. Штатив для него, увеличитель и красный фонарь дядя сделал сам.  И увеличитель, и фонарь дядя сделал, в это невозможно поверить, из жести  консервных банок. Он их разрезал на части, потом аккуратно  спаивал оловом.  И они исправно служили нам много лет. Так, благодаря дяде я познакомился с азами столярных и слесарных работ,   обработкой фотонегативов, и печатанием фотоснимков. Понятно, что дядя хотел хоть как-то заменить мне отца. Он чувствовал, что я тянусь к нему. Но у него был свой сын, которого он безумно любил. 
      На кухне стоял большой кухонный стол, сделанный из толстых некрашеных досок в ОКСе завода. Там же была большая кирпичная печь с духовкой, работавшая на дровах и угле. Но пища готовилась в основном на стоявшей на большом табурете электрической печке со спиралью, тоже изготовленная заводскими мастерами. В магазинах ведь не было почти ничего, да и самих магазинов было ничтожно мало
Выручали золотые руки дяди  и возможность что-то выписать на заводе. Там дядя выписал две полуторные  кровати      из никелированных трубок с  панцирными сетками, их выпускал цех ширпотреба. Тётя с дядей всю жизнь спали вместе, а вторая  кровать досталась Иосифу. В кабинете стояла придуманная дядей тахта. Он сделал её из старого шкафа, который стал играть роль сундука. Там зимой хранились летние вещи, а летом – зимние, посыпанные для защиты от моли нафталином. Сверху лежал матрац и покрывало. Там же, над большим письменным столом были сделаны книжные полки. Они постепенно заполнялись книгами. В то время  достать книгу было не просто, а купить в книжном магазине – просто невозможно.  Там были только труды Сталина-Ленина, и другие партийные издания, никому не нужные. Часть книг удавалось, понятно как, достать тёте, а часть – дарили одноклассники Иосифу на День рождения. Он был контактным юношей, и имел много приятелей в школе.

    Я быстро научился читать,  и часами просиживал с книгой в  стоявшем в гостиной шикарном шезлонге, покрытом шкурой бурого медведя. Там же, в шезлонге я нередко и засыпал.   Слева стоял    красивый старинный буфет, а посредине комнаты -  большой овальный стол со   стульями, привезенные из Кушвы. А в нашей комнате появилась полуторная дядина кровать, на которой спали я и мама валетом. Мне было уже 12-13 лет, когда мама сумела по-блату «достать» новый диван, на котором я спал до окончания школы. Стол,  платяной шкаф и стулья в нашей комнате тоже появились    не скоро. Ведь мы жили на скромную мамину зарплату и небольшую пенсию для детей, у которых отцы погибли на фронте. Да ещё всем работающим приходилось покупать облигации госзайма для восстановления страны, так называемый «Золотой заём». Это была типа принудительная лотерея. Можно было и выиграть. Но и остальным со временем деньги возвращались, хотя уже без учёта инфляции. В 1948 году карточная система уже была отменена, не стало уличных очередей, в магазинах свободно продавались копчёности, и консервы дальневосточных крабов, конфеты. Но купить их могли далеко не все. Когда я начинал в магазине канючить: мама, купи конфет, она дёргала меня за рукав, и  тихо говорила: у нас нет денег.    В находящейся рядом с домом заводской столовой  я или Иосиф брали для семьи дяди обеды. Для этого имелся специальный комплект из стоящих  из трёх, одна на другой,  алюминиевых кастрюль, соединенных вместе алюминиевой полоской-ручкой. У тёти Сони не было   времени  возиться на кухне. Одно время их домашнее хозяйство вела её двоюродная сестра со стороны отца – София Иерусалимская. Через несколько лет, когда она умерла, тетя Соня пригласила в домработницы ушедшую на пенсию санитарку, которую мы звали тётя Паша. Она была очень приятным, добрым и трудолюбивым человеком.  Жила она в пятой комнатке, где были кровать и стол. Периодически она навещала свой домик с садиком на окраине Енакиево. Там я впервые увидел цветение фруктовых деревьев.  Мама же готовила для нас сама. У неё была очень высокая трудоспособность. Она   могла   почти из ничего сделать вкусное что-то. И мы уже не голодали. А вечером мы с Симой всегда имели по кружке тёплого молока. С одеждой  тогда тоже были  большие проблемы.  Она была и дорогой, и крайне дефицитной многие годы. Но тётя Соня, ещё до войны проявившая себя опытным и очень внимательным к больным врачом, имела пациентов среди еврейских работников торговли, и особых проблем не имела. К тому же мама, работавшая до замужества профессиональной швеёй, могла и подогнать под конкретного человека любую одежду от  хлопчатобумажной ночной рубашки до пальто. Ну а я был всегда прилично одет в переработанную одежду брата Иосифа. Он для меня был фактически родным, а не двоюродным братом, и даже в школе, меня его одноклассники называли «кирцерёнком».
      Постепенно страна выбиралась из ямы,  и, примерно году в 1952м. дядя Моисей смог приобрести появившиеся в продаже «по-блату» телевизор и небольшой холодильник «Саратов».  Я был очень удивлён, увидев на чёрно-белом экране людей, находившихся за тысячи километров от Енакиево. Это было чудо, как и холодильник позволивший предохранять  летом от скисания борщи и другие блюда. Третьим чудом было появление в квартире стиральной машины. Это дало возможность маме прекратить ручную стирку на  доске. И ручную выжимку простыней и пододеяльников после стирки, синения и крахмаливания.   Ведь все они были белые, из обычной хлопчатобумажной ткани, восстановленные из списанных в больнице. Мама тогда уже работала главбухом крупной межшахтной медсанчасти, и даже могл а принести домой и списанные хирургические и ортопедические инструменты из качественной стали. И дядя превращал их в слесарные инструменты.

     В 1953м году страна, наконец-то, избавилась от палача-диктатора Сталина. Считается, что его отравил его близкий соратник Берия, который почувствовал, что Сталин хочет его арестовать. Похороны Сталина  привели к гибели в давках сотен людей, приехавших в Москву попрощаться с «отцом советских народов».  Через несколько лет, в 1956м году, пришедший к власти Никита Хрущев  на ХХ-м партийном съезде открыто разоблачил «культ личности Сталина», и того выбросили из мавзолея. В этот день дядя Моисей пришел с работы отличном настроении, и первым делом вбросил в топку кухонной печи три тома произведений Сталина и том его биографии, которые  в то время      обязан был иметь каждый коммунист при высокой должности. Примерно в это время дядя Моисей был награждён  за работу в годы войны орденом «Трудового Красного знамени – второй по значимости наградой для работавших в тылу. Кроме того и дядя Моисей, и тётя Соня были награждены медалью «За доблестный труд в годы Великой отечественной войны».
У дяди Моисея это был  не единственный орден.   Через несколько лет после получения первого ордена он был награждён высшей наградой СССР – орденом Ленина за  восстановление чёрной металлургии Донбасса. Я помню, какая радость тогда была в доме.

    Время тикало, мы взрослели,  и пришло время, когда   «птенцы начали покидать гнездо». Первым уехал в Днепропетровск Иосиф, с серебряной медалью окончивший школу в 1951м году, он поступил в металлургический институт.
Следующей была Сима, получившая золотую медаль. Она поступила в Донецкий мединститут.
     А ещё через два года пришла и моя очередь. Я  и без медали поступил вслед за Симой в тот же мединститут, набрав 18 баллов из 20. Хотя конкурс был огромным.  Тогда почти официально во  всех вузах СССР была процентная норма для поступающих в вузы евреев,  а сельских украинцев брали с низкими баллами. Тётя Соня, много лет работавшая заведующей терапевтическим  отделением Енакиевской городской больницы, говорила нам, что наш отец хотел видеть своих детей врачами.  И мы постарались. Иосиф приезжал домой только на каникулы, а мы с Симой могли приехать в любое воскресенье. Донецк  ведь был всего в часе езды автобусом.
Мы видели, как постепенно стареют наши близкие. Все они активно интересовались нашей учёбой. И мы их не подводили. Учились прилежно, и наши зачётки пестрели оценками «отлично». Сима вообще за 6 лет учёбы не имела ни одной четвёрки, и получила «красный диплом».  У Иосифа в «зачётке» была одна тройка, что помешало ему  тоже получить «красный». Ну а меня наказали за  упрямство при распределении, когда в моё  Енакиево вместо меня был распределён украинец, живший в другой области, но захотевший работать в Енакиево, где он был на практике в конце учёбы, а меня направили в Ворошиловградскую область.  Государственный антисемитизм в СССР процветал. На первом же госэкзамене мне  сознательно снизили на один балл оценку, и мой «красный»   накрылся.   Но, об этом –между прочим...
 
     Главное, что после окончания Иосифом   обязательного срока работы по распределению, в 1960м семейство дяди Моисея решило наконец-то вернуться в родной город Днепропетровск. Дядя Моисей с 55 лет бывший уже на пенсии, как металлург, съездил в Днепр, где жили его сестра Вера и брат Ной, и присмотрел там продававшийся по подходящей цене небольшой кирпичный домик из трёх  комнат в центральной части города.  Сказано – сделано. Дядя юридически   оформил покупку (тётя Соня вышла на пенсию на год позже), перевез туда выписанные на заводе доски, рейки, водопроводные трубы, электропроводку и прочие, нужные для ремонта и достройки помещений стройматериалы, которые невозможно было купить в магазине. Он, предельно трудолюбивый, не собирался становиться пенсионером-бездельником. Для него работа была в радость.
      Кстати, тётя Соня тоже не превратилась в пенсионерку-бездельницу. Она устроилась в 10ю горбольницу  врачом-консультантом, и вела там осмотры всех «сложных больных» с неясными диагнозами. Опыт и уровень знаний у неё были колоссальными.
      А дядя Моисей, получивший массу свободного времени, оборудовал в сарае солидный верстак с большими тисками и самодельным  токарным станком для  обработки деревянных деталей. Там он проводил всё свободное от сна и  приёма пищи время, наслаждаясь работой. Потом он  начал строить приличную пристройку к дому, делать   плотницкие и электрические работы в пристройке и других комнатах. Отопление в доме в то время было ещё печное. Через прилегающую к печи стену нагревался весь дом. Пища готовилась на печи и электрической печке. Потом по просьбе дяди я привез из Енакиево  баллон для газа, а со временем к частным домам этого района был подведен природный газ.     Казалось, теперь можно, наконец-то, начать спокойную жизнь. Тем более, что Иосиф, после проблем с поиском работы, был принят в  солидный  проектный институт  «Гипромез», и успешно продвигался вверх. Он женился на молодой симпатичной девушке Зине, и уже имел первенца - маленькую очаровашку Эмилию.
     Но жизнь внезапно преподнесла очередной неприятный  сюприз. Руководство города решило на участке, где стояли дома Кирцера и других частников,   построить высотные здания  студенческих общежитий  для студентов горного института. Взамен снесённых очень приличных  кирпичных домов им предлагались маленькие квартирки в  строящемся на соседней улице двухподъездном  пятиэтажном доме-«хрущовке».  Таким образом, государство спокойно и нагло  украло у живших в частных домах людей их личную собственность,   на  приобретение которой они работали десятки лет. Это было по-советски.   Воевать с государством было невозможно. Ведь земля под этими домами была государственной. Прошло  немного времени,   дядя Моисей с тётей Соней переселились в квартирку на третьем этаже, а на два этажа выше получила такую же квартирку семья Иосифа.  И жизнь покатилась дальше. Я в то время уже тоже жил и работал в Днепропетровске, женившись на местной еврейке.
     Я продолжал довольно часто бывать и у дяди и у Иосифа.  И видел, как быстро начал  стареть оставшийся без постоянной физической и умственной нагрузки дядя Моисей.    Он оборудовал мастерскую в небольшой кладовке в подвальном этаже, но это уже  было не то, что имелось в частном доме.  Хорошо, что рядом была маленькая внучка.  Она  радовала дедушку и бабушку, и частично отвлекала от возникших проблем.
 
    У дяди ещё со времён войны были проблемы с сердцем – нарушение проводимости  одной из трёх  ветвей «пучка Гиса», по которым в сердце поступали электрические  импульсы, заставлявшие желудочки сердца сокращаться. Тогда он для профилактики приступов мгновенно прекратил курение, и  навсегда запер многолетнюю  курительную трубку в верхний ящик письменного стола.   Проблема была остановлена на многие годы. Он был волевой человек.
    За период совместной жизни я не помню ни дядю, ни тётю болеющими. Кроме пристуд и диабета. Но однажды в 1970м году   произошла катастрофа. Ночью внезапно у дяди Моисея наступила полная блокада ножек «пучка Гиса», и сердце остановилось. А ещё через минуту его  не стало.
    Иосиф с дочкой Милой  в это время где-то отдыхали. Я сразу приехал к тёте Соне. Она была внешне спокойна, но очень напряжена. Говорила мне, что он был в молодости  очень влюблённый в неё и очень ласковый. Было понятно, что эти воспоминания сохранялись у неё в памяти до конца семейной жизни. И вот всё рухнуло...  А мне было почти невозможно признать, что лежащий на столе мой дядя Мося – уже не дядя Мося, а только его остывшее неживое тело.  Зина утром сообщила о случившемся Иосифу и мне, я позвонил маме, и на следующий день наша небольшая семья простилась с дядей Моисеем на кладбище. Для тёти Сони это была третья потеря в жизни после матери и брата. Она осталась одна в опустевшей квартире, где всё напоминало ей о её любимом муже, единственном мужчине в её жизни. Это могло привести к тяжелой депрессии с предсказуемыми последствиями.  После похорон дяди Моисея Иосиф, беспокоясь за маму, приходил ночевать в её опустевшую квартиру. Вскоре мы с Иосифом начали искать большую квартиру, чтобы съехаться ему  с тётей Соней. Наконец-то нашли вроде бы подходящий вариант, но, при оформлении обмена возникли проблемы. Горисполком не разрешал обмен, аргументируя это тем, что тётя Соня жила в одном подъезде с семьёй сына, и он мог и там организовать уход за мамой. Понятно было, что они хотят прихватить её квартиру в случае её смерти. А ей ведь уже было тогда 70 лет. О том, что эти крошечные квартирки им дали взамен их собственного дома, они  и говорить не хотели. Процесс обмен квартир зашел в тупик. Но тут произошло чудо. Оказалось, что мир не без добрых людей. Председатель Совета владельцев частных домов, боевой лётчик, герой Советского союза, узнав о проблеме, решил вместе с тётей Соней прийти на приём к руководству города. В назначенный день он в кителе, увешанном боевыми наградами, вместе с тётей Соней, взявшей с собой по его совету ордена дяди Моисея,  имели беседу с главой города. И тот решил, что данном случае лучше уступить, чем иметь конфликт с героями Советского союза города. В итоге Иосиф и тётя Соня переехали в  новую 4х комнатную квартиру второго жилмассива «Победа», на берегу Днепра. До конца жизни тётя Соня спала там на старой енакиевской тахте, на которой умер дядя Моисей. Она помогала работающим Иосифу и Зине чем могла, водила и забирала из детского сада маленькую  внучку Марину и другое. Но, всегда была замкнута и печальна. И даже не пошла в 1975м году на мою с Марой свадьбу.
    А вскоре не стало и тёти Сони. У неё развилось кровоизлияние в мозг,  она потеряла сознание. Помощи от  районных врачей в то время для стариков не было. По просьбе Иосифа я обратился к заведующему  райздравотделом нашего Жовтневого района, попросил помочь моей тёте и  нашей коллеге, в прошлом работавшей консультантом в 10й горбольнице.  И он прислал невропатолога, чтобы та сделала необходимые для облегчения состояния тёти Сони, хотя было ясно, что она из комы не выйдет. Через несколько дней мы похоронили её рядом с могилой дяди Моисея. Хотя это тоже было совсем не просто. Но Иосиф сумел тогда это сделать.

      Так из моей жизни ушли любимые мною тётя и дядя,  ушли только физически.
С тех прошло много десятков лет. Уже и мы с Иосифом перешагнули 80ти летний рубеж. Но я продолжаю часто вспоминать моих тётю и дядю. Ведь они  фактически спасли нашу семью. Вечная им слава!