9. Что такое государственный терроризм?

    В 1987 ООН ввела такое понятие. Т.е. к концу XX века институты государственности всё же пришли к тому, чтобы официально признать, что террористом может быть не только человек или какая-то организация, а государство. Определения были даны примерно следующие.

«Практики полицейского государства, направленные против своих граждан: наблюдение, разгон собраний, контроль за новостями (СМИ), избиения, пытки, ложные аресты, массовые аресты, фальсифицированные обвинения, показательные суды, убийства.
Доставка государством оружия массового поражения на территорию других государств, в их территориальные воды или в международные воды.
Военные манёвры и учения, проводящиеся вблизи границ другого государства и представляющие угрозу его независимости и территориальной целостности.
Атака вооружёнными силами государства целей, которая представляет угрозу для гражданского населения, живущего в другом государстве.
Создание и поддержка вооружённых отрядов наёмников с целью уничтожения суверенитета другого государства.
Убийства и попытки убийств государственных деятелей других государств или национально-освободительных движений, направляемые государством вне зависимости от того, выполняются ли они с помощью военного удара, специальных операций или найма агентов.
Тайные операции разведывательных или других государственных сил, направленные на дестабилизацию или подчинение другого государства, национально-освободительного движения или международного мирного движения.
Кампании по дезинформации, направленные на дестабилизацию других государств.
Продажа оружия, поддерживающая продолжение региональных войн и задерживающая политическое решение конфликтов.
Отмена гражданских прав и свобод, положений конституции и законов под предлогом противодействия терроризму.
Разработка, испытание и развёртывание ядерного и космического оружия, повышающего вероятность геноцида и экоцида, обрекающее бедных на продолжающуюся нищету и все человечество — на постоянный страх.»

    Лично мне тут понятно далеко не всё, и кое-что оставляет вопросы. Эти вопросы и собираюсь постепенно разобрать. Но начну с того, что более-менее понятно.

1.
    Чем отличается государственный терроризм от всего остального, что называется этим словом? Масштабностью отличается. Просто те возможности, которые есть у обычных террористов, обычно существенно меньше в сравнении с тем, что будут у государства, если оно вдруг решит таким делом заняться. И люди, которые поддерживают государственный терроризм, соответственно, тоже отличаются замахом на нечто большее. Просто есть люди, которые за то, чтобы творить терроризм в отношении отдельных людей и групп, а есть такие, которые за то, чтобы творить его в отношении целых контингентов и народов.
    Чем больше замах, тем выше ответственность, и тем меньше желания её нести. Поэтому, если какое-то государство решит творить терроризм, то адекватного определения этому понятию оно, скорее всего не даст. Оно даст своё, которое ему выгодно, в котором терроризмом объявляется не то, что оно делает, а что-то другое (то, что ему мешает). Поэтому, если исходить из определений, диктуемых такой системой, то ничего адекватного вывести будет нельзя. Определение терроризма должно быть независимым и гарантирующим отсутствие такой проблемы.
    Моё определение таково: терроризм – это использование угроз и расправ в качестве основного аргумента, и использование там, где оппонент может доказать свою правоту без них, а возразить на его аргументы оказывается нечего (если кому не нравится – я слушаю критику, только желательно с объяснениями, что не нравится не по причине того, что оно кому-то не выгодно). Т.е. если говорится: «Ваша вера не истинна; истинна наша – послушайте наши проповеди…» – это не терроризм. А вот если «Не хотите бросить свою веру, и принять нашу, а мы вам бомбу в храм подкинем!» – это терроризм.
    Примерно таким же терроризмом будет, если одно государство скажет другому: «Вы должны снести на своей территории все храмы своим богам и поставить нашим. А если не сделаете, мы придём и сделаем это сами. А всех, кто попробует сопротивляться, уничтожим!» Причём, не обязательно сказано это в форме открытого ультиматума; может быть достаточно и намёков, которые должны быть понятны адресатам. И понятны не обязательно всем по ту сторону границы, а только лишь тем, от кого зависит принятие соответствующих решений. А как они там будут это объяснять остальным – это уже никого может вообще не волновать. Если это делается с целью воздействовать угрозой, это и будет государственный терроризм (далее – ГТ).
    Так же ГТ могут быть карательные меры в отношении своих граждан, которые не поддерживают проводимую политику. Если эти меры будут использовать в качестве основного аргумента угрозу (расстреляем, посадим, применим карательную психиатрию, и пр..) – это и будет ГТ. Только ГТ внутренний, направленный против своих граждан.
    В рамках ГТ людям просто дают понять, что спорить с системой бесполезно. Потому, что, какие бы доводы ты ни привёл, она будет просто их затыкать, и никак за это не отвечать. Она применит пытки, которыми будет принудительно выжимать из людей признания в их неправоте. Она применит суды, на которых судьи не будут слушать доводы защиты, а будут слушать только обвинения и принимать решения в обход доказательств. Она применит принудительное помещение в учреждения, где человека будут доводить до ненормального состояния, а потом возвращать в нормальное, и требовать признания, что он был болен, а теперь его вылечили. И решение о необходимости «лечения» тоже будет приниматься в обход доказательств. И т.д. и т.п. – до тех пор, пока люди не поймут, что сопротивляться бесполезно. И тогда они должны будут сдаться (а кто не отступится, будут сломлены или истреблены), и понимая это, люди должны замолчать и изобразить лояльность к тому, что им диктуют.
    Чем же отличается ГТ от любых других мер, которые могут потребоваться обществу, чтобы защитить свои порядки? Отличие простое: ГТ никогда ничего не доказывает. Он просто применяет угрозы и расправы, и последнее слово оставляет за собой.
   Если ГТ требует от другой страны бросить тамошнюю веру и принять здешнюю, то он не приведёт доказательств, что данная вера истинна. Приводится только требование принять «истинную веру», а в качестве доказательств максимум, что будет – это заверения, аналогичные которым могут привести любые иноверцы. А вот угроза, что, если требование не выполнится, последует кара, будет обязательно. Если он принимает закон, запрещающий сомневаться в вере, то он не объясняет, какое право он имеет принимать такой закон без доказательств истинности веры. Он может только запрещать об этом спрашивать. А запрет может либо никак не объясняться (спрашивать означает сомневаться, а сомнение запрещено), либо объясняться тем, что это нужно для того, чтобы спасти людей от пути мимо истинной веры (и определённый контингент такое объяснение может вполне устраивать, и они понимающе кивают головами), но основано это всё исключительно на вере. А вот доказательств, что данная вера истинна, от него не дождёшься.
    У не террористов всегда будут основания. Например: «Мы к вам лезем со своей верой? Нет. Тогда почему вы к нам со своей лезете? Нет объяснений? Вот когда будут, тогда и поговорим». У террористов таких оснований нет. Поэтому не может быть никаких «Вот когда докажем, что наша вера истинна, тогда и будем требовать…» Есть только сразу требования и угрозы.

2.
    Если осуществляющему ГТ государству не выгодно лишний раз выставлять себя террористом, то оно может таковым себя не объявлять. И вообще не говорить ничего такого, что может быть трактовано, как прямой терроризм. Например, оно может не кричать другой стране «Мы сейчас вас огнём и мечом!», а просто петь «Спасём мир от конца света!» Но при этом под «концом света» у ГТ подразумевается постулат, что это явление, которое наступит, если люди прогневают богов. А прогневаны боги будут тем, что эти будут молиться «не тем богам». А в рамках веры, провозглашаемой ГТ, «истинными богами» являются только те, в которых учат верить в данном государстве, и все обязаны бросить поклоняться «не истинным» богам, и начать поклоняться «истинным».
    При этом никаких доказательств, что данная вера истинна, не только не приводится, но и никакой проблемой это не признаётся. А просто идёт подготовка сил для нанесения удара, и во всех храмах проповедь исключительно такой идеологии. И на все замечания с той стороны о том, что такое поведение выглядит угрожающим, никакого иного ответа, кроме «Вы неверные, и боги вас покарают!»
    Прямых угроз может не озвучиваться, но, если такая деятельность ведётся с целью запугать или расправиться, это называется те же яйца, только вид сбоку.
    Аналогичном образом может быть и во внутренних делах. Ни о какой террористической деятельности государства может не говориться; говорится только о терроризме мешающих жить «правильно верующим». О принятой же вере говорится только, какая она прекрасная, и как важно её сохранить. Но права выбирать веру не даётся, и права спрашивать доказательства тоже, но верить в диктуемые постулаты обязан. И обязан делать всё, что из них следует. А на случай непослушания предусмотрен закон, карающий за отступление. И закон, запрещающий критиковать догмы (и основанную на них политику). Причём называться это всё будет никаким не «законом по сокращению прав людей в отношении борьбы с ГТ» а «Законом о сохранении этого мира от конца света и защите от прочих угроз». И этот закон запрещает мешать проведению проповедей, обвинять судей/следователей/психиатров в ГТ, и т.д. – по каждому пункту своя статья.
    Если государственные террористы будут отрицать свой терроризм, то и понятие терроризма у них будет соответствующее. Терроризмом у них будет считаться что угодно, только не то, что творит их государство. Что бы оно само себе не позволяло – это у него не терроризм, а законные действия (которые государственная машина насилия сама себе разрешает и узаконивает). А вот всё, что ей мешает делать то, что оно считает нужным (в т.ч. спорить по вопросу трактовки терроризма), может быть объявлено терроризмом.
    Терроризмом может быть объявлено исповедание другой веры (потому, что оно «ведёт» к апокалипсису). Может быть объявлена любая помощь тем, кто собирается с оружием в руках защищать свою веру от проводимой политики. Может быть объявлено любое сопротивление силовикам, карающим за исповедание другой веры. Любые призывы бороться с данной системой. И любые высказывания, подталкивающие к мысли, что данная система террористическая. Короче ГТ может всё выворачивать всё наоборот, и чем чудовищнее ложь, тем решительнее кара за её разоблачение.
    Теперь мы знаем, что ГТ следует искать не там, где кто-то кричит «У нас ГТ!», и ему за это ничего. А там, где этого никто не говорит, но, если кто-то скажет, его даже и слушать не будут, а сразу заткнут и покарают. Потому, что если ГТ где-то нет, но кто-то скажет, что есть, то это будет неправдой, но эту неправду общество предпочтёт стерпеть, потому, что, во-первых, оно уважает право человека на мнение, даже неправильное, во-вторых, отсутствием преследований за мнение оно лучше всего показывает свою непохожесть на ГТ, и в-третьих, такое общество должно быть достаточно сознательным, чтобы выработать иммунитет к такой неправде. А общество ГТ вырабатывает иммунитет не к неправде, а к критике, и мнения оппонентов террористы не уважают. И преследовать будут особенно решительно потому, что если обвинения правдивы, то в обоснование их будут приведены такие доводы, на которые ответить просто нечего. И лучший способ это скрыть – это просто заткнуть всех, кто таковые может привести.
    Следует так же добавить, что если террорист будет использовать терроризм для того, чтобы уйти от обвинения в терроризме, то террористом он от этого быть не перестаёт. И если кто-то проводит политику «Не хотите бросить свою веру – а мы вам бомбу в храм подкинем. А если будет кричать, что мы террористы, то ещё и ваши дома бомбами закидаем!», то это просто новый уровень терроризма. Но если после взрыва храма никто не сможет закричать «террористы!», то террорист сможет это использовать. Потому, что, когда он спросит: «А какие у вас аргументы против правильности нашей политики?», ему не смогут сказать: «Потому, что вы – террористы!» потому, что это будет чревато. И останется только молчать вместо ответа. И тогда он скажет: «Вот видите – вам нечего возразить! Так что же вы, глупые, не хотите принять то, против чего возразить нечего?»
    Аналогичным способом может действовать ГТ, запрещая обвинять себя в ГТ. Агенты системы (и слепо идущие у них на поводу безответственные люди) скажут: «А где у нас терроризм? Мы не видим никакого терроризма. Мы видим только правую веру, несущую спасение этому миру. И никого у нас просто так не трогают. А вот если кто-то хочет конца света, и мешает нам спасти людей, то тут мы уже вынуждены принять меры. Потому, что это террористы, а террористов надо обезвреживать!» И с ними будет бессмысленно спорить по любому пункту, потому, что они спросят: «А какие у тебя основания?», а основания будет привести нельзя, т.к. для этого нужно будет объяснять, в чём неправота действий следователей/судей/психиатров, а обвинять их запрещено. И развитие диалога в любом направлении упрётся в свой запрет, предусмотренный для того, чтобы этот диалог завернуть. И как только ты начнёшь, сразу будет «А, всё понятно! Слушать дальше тебя не надо; надо поступить с тобой так, как прописано законом, и только после этого разговаривать!»
    Поэтому люди, которые позволяют себе так рассуждать (и поддерживать такую систему), обязаны понимать, что позиция «Не вижу у нас терроризма – покажи где?», в таких условиях не является основанием. Основанием может быть только выяснение, проведённое в условиях, где они гарантируют отсутствие такого приёма (и их проблемы как), а только после этого доказывают всё остальное. Знать это их обязанность (и их проблемы, откуда).

3.
    Теперь мы примерно понимаем, что такое ГТ, и как он может выглядеть, осталось разобрать ещё один момент – наступление режима ГТ. Потому, как если человек живёт всю жизнь от рождения в таком режиме, то он может быть к нему привычен (и вообще приучен воспринимать его по-другому), так что существовать в его условиях ему будет относительно легче. А вот если человек жил в других условиях, дающих возможность по-другому развивать своё понимание (и соответствующее чувство собственного достоинства), то такой переход может ощущаться для него гораздо более болезненнее.
    Итак, обрисуем образ относительно нормального человеческого общества, в котором совершается слом существующих ценностей, и выстраивание совершенно новых, построенных на террористических началах. Вообще, самым страшным будет вариант, когда так вести себя начинает не одно общество, а весь мир начинает сходить с ума, и непонятно, куда от этого бежать, и что этому противопоставлять, но этот вариант слишком сложный, и если я его буду тут разбирать, неподготовленные читатели сойдут с ума от сложности. Так что я упрощу и сведу к минимуму на примере противостояния двух обществ, в одном из которых зарождается ГТ.
    Выглядеть это, условно говоря, будет так. Допустим, существуют рядом два общества. Нормальные добрососедские отношения, взаимоуважении культур и ценностей. Если одно общество исповедует одну веру, а другое другую, то с уважением относятся к праву людей выбирать себе веру. Если в одном государстве есть люди другой веры, а в другом люди веры этого, то для них свои храмы и право на свои святыни. Никто никому не мешает, никто ник кому не лезет – живи и дай другим жить. И дыши свободой, которая получается при таком раскладе, но кому-то всё же в чём-то неймётся.
    В чём дело? А просто есть (упрощённого говоря) две категории людей: одним может быть хорошо без того, чтобы другому плохо не стало, а второй категории чтобы стало хорошо, обязательно кому-то должно стать плохо. И чтобы им стало хорошо, им обязательно надо кому-то что-то доказать, кого-то победить, нагнуть, уложить, поставить ногу на грудь, и что-то захватить. Вот тогда им будет хорошо, а без этого никак, какой рай им не создай. Называется, будет только сколько волка ни корми, он всё в лес смотрит. И эта категория всё никак не успокоится.
    Они могут быть в меньшинстве, они могут быть не в состоянии что-то серьёзное предпринять, их никто не поддерживает, но они не сдаются. И максимум, что они могут на данном этапе – это кричать о своих хотелках (свобода слова позволяет). Но они собираются это всё изменить.
    Допустим, есть у них свои люди во власти (пролезли, или всегда там были, или развратились самой властью), и все вместе они организуются для реализации своих потребностей. Чтобы начать гнуть свою линию, им нужна какая-то тема (в данном примере это будет вера). Во что именно вера – не суть важно, главное, что она несёт в себе ещё веру в то, что данная веря является «правильной», и что всё, что ради неё, тоже правильно. Итак, тема их движения называется «У нас вера правильная, у остальных неправильная».

    С чего они начинают? С накачивания гордыни и неуравновешенности. Толкается тема, что там, по ту сторону границы, неправильно богов изображают. Тамошние изображают их такими, как они – с такими же глазами, как у них, с такими же носами, с такими же волосами. А это неправильно. Боги на самом деле такие, как здешние: с такими же, как у здешних, глазами, с такими же носами, с такими же волосами… И далее начинается разукрашивание истории с воспеванием того, сколько великих подвигов было совершено во имя «правильной веры». Какие славные были подвиги, какие велики дела были, и какую гордость можно испытывать от принадлежности ко всё этой теме.
    Весь этот контент (и будущая идеология) постепенно начинает выстраиваться и вылизываться, как котово хозяйство. По мере раскрутки пропаганды это завлекает в их ряды определённый процент желающих погордиться задёшево, но есть предел, дальше которого поддержка не идёт. Дело в том, что в своей пропаганде они постоянно восхваляют все боевые действия во имя веры, но совершенно игнорируют вопрос, насколько и в чём они были правы?
    Уважали ли они чужое право на свою веру или нет, понравилось бы им, если бы в отношении них делали бы аналогичное, и есть ли у них вообще доказательства истинности данной веры? На все эти вопросы ответов у этих деятелей нет. Есть только культ крутизны подвигов, и установка не видеть никаких причин для критики, если что-то во им «правильной» веры. Это оказывается неприемлемой той части людей, которые не хотят делать в отношении других того, чего в отношении себя бы не потерпели. И потому этот культ они не принимают. Начинается противостояние между двумя образующимися лагерями.
    Казалось бы, проблема решаемая. Нужно просто профильтровать весь контент в соответствии с этими вопросами, и причин для неприятия ни у кого не останется. Ну или отделить славность подвигов от правоты, и по вопросу, как нужно воевать, разбирать примеры из первой категории, а по вопросу, как нужно быть правым, из второй. И всегда подводить под общее требование соответствовать обоим вопросам. И не будет проблем, и будет полная поддержка всех нормальных людей, но нет. Деятелям «правильной веры» почему-то упорно этого не нужно. Нужно, обязательно так, как они изначально задали, и настолько это принципиально, что просто прямо или так, или никак.
    Те, кто хотят сохранить мир с соседями, приводят логические доводы на тему, на которые у сторонников «правильной веры» нет ответов. А те на эти доводы никак не отвечают, они просто мимо них заявляют, что если вы против такой великой-славной истории и правильной-светлой веры, то вы аморальны, и говорить  с вами не о чем. А те снова их тычут в предъявления, на которые нечего возразить. А эти в ответ просто плодят свой контент, толкают «Свято-свято-свято! Велико-велико-велико! Горжусь-горжусь-горжусь!», и продолжают своё дело.
    На что рассчитывают адепты «правильной веры»? На то, что общественность должна принять их позицию в обход всякой логики. Ну примерно, как в ситуации, где человек начал курить, и логика ему говорит «вредно-вредно-вредно», а потребность в никотине требует «ещё-ещё-ещё…» И если он склоняется ко второму, то когда это происходит, он толком никак и не отвечает на доводы логики; они прост курит, а логика каким-то образом идёт лесом. И примерно того же хотят добиться и адепты «истинной веры»: общественность должна просто проникнуться прелестью культа и нежеланием от этого отказываться. И начать действовать в рамках тех манер, которые остаются при таком раскладе. И они просто сыплют свой контент, и сыплют так, чтобы завлечь целевую аудиторию, и завлечь так, чтобы обратно уже никак.

    Вообще, все люди разные. Одному скажи: «У нас вера правая, у них нет. Надо бить неверных!» – он задумается: «Ну так а они тоже самое про нас думать могут. Почему им на нас идти должно быть нельзя, а нам на них можно?» Другой будет ходить всю жизнь в храм и молиться, прося у богов обрушить смерть на головы иноверцев. На это он каждый день всю жизнь и изо дня в день время будет находить, но вот хоть один раз задуматься о том, что со стороны всё может быть наоборот, не найдёт ни разу. И (упрощённо говоря), во всяком обществе есть политически активные и политически пассивные. И у кого контроль за ситуацией, того пассивные обычно и слушают. И пока контроль большей частью у тех, кто за мир, такие пассивные ведут себя относительно спокойно. Потому, что им объясняют то, до чего они не додумываются, и на глазах у них ведут полемику, в которой тыкают оппонентов в такие доводы, на которые тем нечего возразить.  И потому они кое-как понимают, что к чему, и ведут себя в соответствии с этим. Но как только их перестанут таким образом сдерживать, они быстро превратятся в фанатиков, которых чем накачают, за то ратовать они и попрут. И будут готовы пойти в смертный бой против всех, кого объявят врагами веры.
    Чтобы этого не произошло, нужна свобода слова, в рамках которой не согласный с чьей-то пропагандой всегда должен иметь право её критиковать. Те же, кто гнут линию «правильной веры», заинтересованы в радикально обратном: чтобы свободы слова не было, и чтобы никто не мог критиковать то, разбор чего им не удобен. Поэтому свободу слова они по умолчанию ненавидят, и всегда стараются её искоренять, обливая её грязью, как только могут, и прививая к ней отвращение у всех, кого только получится, внушая мысль, что правильному обществу нужна не свобода слова, а послушание «правильной вере». Потому, что свобода слова даёт возможность проливать свет на те несоответствия, которые они хотели бы скрыть. И как только она осветит всё то, в чём они пытаются темнить, все убеждения, которые они так старательно впихивают в головы людей, сразу развеются. Поэтому они её обходят, как вампиры в кино солнечные лучи. И один из способов гасить свободу слова как раз и заключаете в ГТ.
    Что же нужно начинающим ГТ, если пока свободу слова они не погасят, они не продвинутся, а пока не начнут продвигаться, не наберут достаточно веса, чтобы задавить свободу слова оппонентов? Им нужен теракт. Громкий, вопиющий, шокирующий. Направленный против их веры. Который среди дня прогремит в их храме, как прямой акт агрессии против них, и как вызов всей общественной морали. Тогда они станут выглядеть добром, а злом станет что-то, что им противостоит.
    Может быть, для этого надо дождаться, когда какой-то сумасшедший такое сотворит, может, кого-то натравить и спровоцировать, а может, самим и организовать – дело может остаться непонятным, но результат должен быть один. Должен быть предлог для принятия каких-то мер, которые уменьшат возможности покушений на данную веру. А заодно и закон, сужающий возможности критиковать оную. Потому, что, критика, понимаешь ли, может сеять враждебное отношение к исповедующим веру, а вражда видите, чем заканчивается? Так что требует защитить их догмы тоже какими-то положениями, потому, что время нынче, оказывается, такое, что это не просто каких-то догм защита, а человеческих жизней.
    Если не хватит одного теракта, значит нужно ещё, и этой цепочкой будут долбить сознание общественности, пока она уже не устанет это терпеть и не потребует принять соответствующие меры. И в результате этих мер сначала должно стать нельзя критиковать веру в слишком грубой форме, потом в относительно грубой, а потом вообще ни в какой. И общество постепенно встанет на путь, когда свобода слова станет зауженной настолько, что информационно общество станет, как непроточный пруд, в котором болотные растения зацветут буйным цветом.

    Чем меньше будет звучать критики в адрес «правильной веры», тем больше пропаганда будет завлекать в её ряды тех, кто в ином случае туда бы не пошёл. Пропаганда же начнёт постепенно использовать образующуюся монополию на то, чтобы внушать людям идею о том, что только эта вера спасёт всех от апокалипсиса. И постепенно такое общество становится готовым избирать и поддерживать такие власти, которые будут принимать всё более решительные меря по «защите веры». Это как процесс нарушения центра тяжести, когда перекос идёт сначала медленно, потом всё быстрее и быстрее, и потом что-то резко падает. Примерно то же ждёт и свободы людей, у которых ценности в том, чтобы жить другими принципами, где обязательно иметь право говорить правду, и не делать другим того, чего не хотели бы себе.
    Далее запускается пропаганда о том, какая великая данная вера, как она всех должна спасти от апокалипсиса, какой богоизбранный народ данной веры, и какая у него великая миссия. Параллельно идёт накачка ненавистью в адрес намеченного противника: они молятся не тем богам, они служат чертям, они коптят мир своими кадилами, они гневят правильных богов, они навлекают на весь мир беды, и т.д. и т.п. Без передышки и без разбавления альтернативной точкой зрения. Всё это вызывает отвращение у людей, которые видят, к чему это идёт, и они начинают в меру своего разумения протестовать.
    Смысл протеста простой: нравится верить – верь, нравится почитать – почитай. Хвались, гордись, если так надо. Но не надо использовать веру для пропаганды агрессии. Не используй и не будет критики. Но адепты «праведной веры» смысла этих замечаний в упор как бы не видят. И как тот студент, что выучил один билет, а вытянул другой, продолжают сводить все свои посылы к одному: будет именно та программа, что им нужна, или никакая. А кто не хочет такой веры, тот аморальный, неправильный, и в общем, рано или поздно «доиграется» и «боги его накажут».
    Протесты сталкиваются с преследованием. Причём принцип преследования кажется достаточно странным: людей начинают судить за то, что они своей критикой или протестами оскорбили чувство верующих. При этом что именно является оскорблением, и где проходит граница между оскорблением и правом на выражение своего мнения, нигде толком не регламентируется. Всё на усмотрение судей, а назначение судей на усмотрение властей. И вот попадётся один судья – он может решить по одному, а попадётся другой, может решить по-другому. И нет никакой гарантии, что ты можешь что-то говорить, и за это тебе ничего не будет.
    И получается, что, с одной стороны запрет на свободу слову явно нигде не прописан, и адепты «правильной веры» говорят: «А где у нас запрет на высказывание мнения? Высказывайте, сколько хотите, только вот святыни наши не надо оскорблять. Потому, что за оскорбления надо отвечать!». А с другой стороны, непонятно, что вообще можно говорить, а что нет. И нет никакой гарантии, что если ты скажешь: «Богов, в которых вы верите, нет», или «Если боги требуют того, к чему вы ведёте, то они неправы», то это кто-то не сочтёт оскорблением своей веры и судья его не поддержит.   
    В связи с чем следует уточнить, что «полутерроризма» в таких вопросах не бывает. Терроризм либо есть, либо нет. И если террорист вместо «…а мы вам бомбу в дом подкинем» скажет «…может подкинем, может, нет – на усмотрение главы местной ячейки» – это не прекращение терроризма. Потому, что люди по-прежнему не смогут спать спокойно в своих домах. И только когда будет «никаких бомб точно», тогда можно считать, что это конец террору. И так же будет и в отношении запугивания со стороны ГТ- режима: если человек не знает, что ему будет и за что, то он будет вынужден ограничить свою деятельность до таких пределов, за которые «ну скорее всего уже ничего не будет», а всё, что дальше этого, прекратить. И всё, от чего он долен будет отказаться в результате опасения, и будет воздействием терроризма, просто подаваться это может так, что те, кому полагается это понимать, должны будут понять («по хорошему» или задним числом). А вот те, кому нравится верить, что всё делается правильно, могут не понимать, и упираться в «А где у нас закон, запрещающий свободу слова?», и не хотеть ничего понимать.

    Следует заметить, что вера ГТ всегда отличается крайней нетерпимостью в отношении любого неуважения к своему контенту. Права на проявление такого о оппонентов просто быть не должно. Это им самим можно проявлять какое угодно неуважение в отношении святынь других людей. Можно поливать грязью  другие веры. Можно поливать грязью тех, кто не принимает их ценности. Можно использовать её, проповедуя идеологию агрессивной войны. Можно проповедовать идеологию расправ с теми, кто не захочет оную поддержать. Можно основе неё строить законы, которые напрямую будут топтать принципы и свободы других людей. Но вот ты проявить неуважение к этому ко всему не смей. Если ты проявил к этому неуважение – значит, тебя надо карать. Потому что «как же это можно оставлять без наказания, когда чувства бедных верующих оскорблены, и они морально пострадали?»
    По сути вся эта неуравновешенность и есть самое большое оскорбление чувств других людей, потому что если им можно топтать твои принципы и святыни, как угодно, а ты не смей даже поморщиться, когда на их святыни смотришь, то это унижение твоего чувства собственного достоинства. Но этого ничего ГТ в упор не видят, а видят только оскорбления своих чувств, и с возмущением прут карать за неуважение.
    Нетерпимость эта вполне естественная, т.к. ГТ нужно, чтобы боялись спорить, а достигается это страхом того, что за любое неосторожное слово (или даже просто за любое сомнение) будет такая кара, что пожалеешь о споре. Поэтому все постепенно нагромождающиеся вокруг всего этого запреты есть ни что иное, как способ создать соответствующую боязнь. Ну а «оскорблённость» по любому нужна, как предлог, и, если не будет этого, значит, найдётся какой-то другой.
    Если не получится подвести под одну статью значит, под другую. Если не получится доказать – значит, сфабриковать, подставить, подложить. Кого-то «случайно» изобьют неизвестные, кто-то погибнет при непонятных обстоятельствах, кто-то умрёт от какого-то приступа – и все «случайно» из рядов тех, кто против насаждаемой идеологии. И не смей говорить, что это государство делает – у тебя нет доказательств. А «бездоказательной клеветы» в свой адрес система не потерпит. Это ей можно выносить приговоры по делам с недостатком доказательств, а вот тебе нельзя. И целая куча сторонников такой политики будет тебе заявлять, что за слова надо отвечать, вот только на вопрос, почему это действует в одну сторону, никто отвечать не собирается.
    Есть ещё и такой момент: если сознание человека постоянно бомбить тоталитарной пропагандой, и варить в среде, где все вокруг её принимают, и никто не спорит, то он постепенно начнёт к ней привыкать. А когда привыкаешь, уровень критичности восприятия снижается, и она постепенно начинает казаться нормальной. Это поначалу, если его в неё резко окунуть, он почувствует всю неадекватность и неприемлемость того, что она несёт. Это как варка лягушки, про которую говорят, что если бросить в горячую воду, то она выпрыгнет, а если посадить в холодную, и постепенно подогревать, то она не заметит, как сварится. И задача адептов «правильной веры» постепенно повышать градус, и приучать общественность к тому, что насаждаемые ими ценности «нормальны», и одновременно с этим увеличивать количество лояльных, и опираясь на них, позволять себе повышение градуса.
    Когда человек на таких основаниях принимает пропаганду, ему начинает казаться, что она правильна. Вот только аргументов у него нет. Нет, потому, что их просто и не может быть в защиту безответственных положений. Но если он уже принял идею, и свыкся с мыслью, что она правильная, ему начинает казаться, что есть. И что те слова, посредством которых ему её залили в голову (и посредством которых он пытается заливать её другим), и есть аргументы. И что когда оппоненты не хотят принимать такие «аргументы», то проблема в оппонентах, а не в нём. И постепенно приходит к выводу, что если оппонент не хочет понимать, надо действовать силой, и что он сам виноват. Такое сознание общественности идеально подходит для поддержки ГТ.

    Итак, свободу слова перекрыли процентов на девяносто с чем-то, остаются редкие голоса против, которых становится всё меньше, и они не справляются с тенденцией толпы слепо идти на поводу у доминирующей пропаганды. Что дальше в программе? Дальше новые оскорбления.
    Находится вдруг какой-то хулиган, который сделает что-то однозначно осудительное. Причём обязательно непотребное, глупое, и мелкое (например, демонстративно справит нужду в храме). И вот его возьмут, выволокут на всеобщее обозрение (как будто это просто событие масштабов страны), и будут показывать, как он весь в соплях, в обмоченных штанах ползает на коленях и умоляет, чтобы его простили, обещая, что больше никогда так не будет.
    Никакого объяснения, почему главным событием новостей надо сделать именно этот прецедент. Никаких выяснений, нету ли аналогичных хулиганств в отношении тех, кто у кого совсем другие святыни. Никаких вопросов, с какой целью показывают именно это? Только одна сплошная волна гнева «…это что же такое творится!?», и на базе этого «Вот они, оказывается, какие, враги нашей веры – подлые, поганые, сопливые… Все они такие, мы теперь точно знаем – пороть их беспощадно (и ничего слушать больше не хотим – как только слышим что-то против нашей веры от кого-то, сразу ату его!)».
    В чём здесь терроризм? А терроризма может и не быть, если речь идёт об обществе, к которому нет вопросов по поводу всего, что описано выше, и где если кто-то нашкодил, то его отлупили, натыкали, как котёнка, и забыли-проехали. А вот если всё это сделано в рамках всего этого контекста, тогда это может означать заявление: «Ну что, теперь поняли, что ничего у вас не получится? Теперь поняли, с чем столкнётесь, если попробуете что-то против нас говорить? С грязью смешаем, затопчем, в параше утопим, если будете нам мешаться, и никто на вашу защиту не встанет – все будут только плевать в вашу сторону!» И если это всё постановка именно с такими целями, то тогда это ГТ.
    Проделываться такому естественно, когда общественность дойдёт до нужной кондиции, чтобы эффект максимальный был. А вот после этого можно ужесточать репрессии.
    Дальше в программе могут быть законы, имеющие обратное действие (ну т.е. такие, которые карают за то, что в момент совершения не считалось преступлением, а после принятия закона стало). И никакой гарантии, что то, что ещё можно сегодня, не запрещено будет завтра. Т.е. вчера ещё можно было спрашивать: «А где доказательства истинности вашей веры?», а сегодня этого уже нельзя. Но за то, что ты спрашивал это вчера, сегодня спросят с тебя. И твои проблемы, что никто тебя вчера не предупреждал. А если не хочешь, чтобы они стали ещё больше, то думай, что говоришь сегодня – угадывай, а чему всё идёт, и постарайся соответствовать. А то завтра ещё получишь за то, что не догнал сегодня.
    Как вариант: то что писал раньше из того, что сейчас запретили, обязан удалить после принятия закона, а если не удалил, тогда виноват. Вот только если может быть физически невозможно дотянуться/упомнить/найти всё что писал (по причине того, что не предупреждали), это никого не волнует. Не откладывай на завтра то, что можно прекратить делать сегодня. И обратным действием это может не называться, но эффект может быть практически тот же.

    Далее в новостях новый теракт. Вопиющий. Такой, что волосы дыбом. Какой-то неизвестный зашёл в храм в центре города с оружием, положил целую кучу народа. И потом спокойно убежал – никто не остановил и не догнал.
    Никто не спрашивает, где были люди в форме, которых уже всегда везде полно и следят за всеми. И которые, как только кто-то шаг вправо – шаг влево в недозволенную сторону делает, сразу налетают кучей и валят на землю. Как будто кто-то сверху просто дал указание сегодня охрану не выставлять, и как по совпадению именно сегодня террорист выбрал для своего акта. И никто не спрашивает, каким спецом надо быть, чтобы такое так чётко проделать, или какие связи надо иметь с теми, кто ему дал зелёный коридор. Всех волнует только одно – когда его, наконец, поймают. И вот ловят какого-то доходягу, который находится на самом социальном дне, и пытками выбивают из него признание, что это сделал он.
    Пытки показывают общественности, показывают признание, и никто не спрашивает, кто дал право применять пытки. Обходится стороной вопрос, что пытками можно заставить человека признаться в том, чего он не делал, и признание под пытками не является доказательством. Но этот вопрос как будто ни для кого не существует, а все сосредоточены только на одном: как студент, выучивший один билет, а вытянувший другой, все отвечают только на один вопрос: человек, совершивший такое, заслуживает самой страшной казни. И точка. И пока не прозвучит однозначные «Да», говорить дальше не хотят.
    За признание во всём обвиняемому смягчают казнь на менее страшную, и все вопиют в негодовании «Почему не самая страшная казнь выбрана для злодея? О, бедный мы многострадальный народ – нас бесцеремонно уничтожают, а мы не можем даже справедливого возмездия добиться!» Негодование занимает всё внимание, на другое внимания не остаётся.
    Состав ГТ здесь может быть в том, что посредством такой постановки инакомыслящим просто дают понять, что, если буде надо, заставят признаться в чём угодно. И никто слова не скажет. И все будут только орать «Правильно-правильно, мало ещё!». И если бы народ в такой ситуации отреагировал бы иначе – сказал бы «Так, мы всё понимаем, преступление чудовищно, но пытки всё равно нельзя. И дело не в том, что мало это или много, а просто нельзя потому, что это не доказательство», тогда были бы основания верить, что это не запугивание. Потому, что пытки нельзя будет применить – народ не поддержит, а значит, и состава угрозы не видно. Но если народ реагирует иначе, то смысл предполагать угрозу появляется, и мотивации угрожающих понятны. Народу показали, что признание выбито при помощи пыток, и только, а ему это достаточно. А значит, он не будет протестовать, если так же будут действовать и дальше – а значит, можно этим злоупотреблять, как потребуется. И народ, который так себя ведёт, оказывается не в стороне, а участвующим в этом запугивании. Просто он этого не понимает.
    Дальше ужесточением мер, ужесточение преследований, ужесточение требований, и новые законы, требующие обязательного преподавания в школе всей идеологии, связанной с данной верой, обязательное знание и принятие, и соответствующая экзаменовка. Для всех обязательная клятва служить делу веры для каждого, и концлагеря для всех несогласных.
    Вот теперь есть, чем запугать соседний народ – такая система представляет собой серьёзную силу. Это не тоже самое, как состояние общества, в котором адепты «правильной веры», только орать, а никакой поддержки не получают. Теперь можно сказать ему «Бросайте свою веру и принимайте нашу», и это заставит задуматься. И есть, чем запугать свой народ. Целый арсенал средств подавления инакомыслия. А если мало будет, то можно ещё спецсредство ввести – кару для родственников врагов веры. Если не побоялся и не отступился от своих принципов, то одним своим мученичеством дело ограничить не получится. Преследования будут и для твоих близких, за то, что близкие врага веры. А вот теперь можно гнать свой народ на войну, и попробует кто не пойти – выбором будет или ты убиваешь чужих, или достанется твоим близким.

    Теперь мы знаем, что ГТ – это не обязательно состояние, когда государство творит терроризм, все его граждане об этом знают, и говорят: «Да, мы такие. И мы это делали, делаем и будем делать, потому, что таков наш выбор!» Гт – это состояние, когда большинство может быть твёрдо уверено, что террористы – это те, с кем они борются, а они сами противники терроризма.
    Следует учесть, что чем хуже человек соображает, тем меньше у него сомнений в том, что всё делается правильно. А чем меньше сомнений, тем твёрже он уверен, что прав во всём от и до, в чём он участвует и что поддерживает. Т.о, если ГТ преследует за инакомыслие, то он наносит определённый удар по морали на этом фронте: хочешь быть не соображающим – пожалуйста, и будет тебе счастье, а посмеешь быть человеком, который соображает и что-то понимает вопреки запрету – нормальной жизни тебе не будет (а может, и жизни вообще).
    Обычные террористы более просты в своих стремлениях: у них просто требования что-то сделать или чего-то не делать, и угроза. Угроза обычно не такого большого масштаба, как угроза, исходящая от ГТ. И на них есть у кого искать управу. На ГТ искать управу не у кого. И даже если есть вероятность, что обычные террористы получат доступ к технологиям, способному нанести этому миру большой ущерб, то вероятность этого меньше, чем создание такого оружия государством.
    Обычные террористы могут действовать только оружием, оружием же ГТ может быть сам народ – его можно отправить воевать и убивать людей. ГТ может заставить народ убивать сам себя – истреблять тех, кто против агрессии в отношении тех, кто первым агрессию не проявляет. ГТ может угрожать людям за то, что они не хотят участвовать в истреблении таких людей. ГТ может гнать людей вопреки их принципам убивать другой народ, и не давать человеку права на отказ. ГТ может предоставлять человеку выбор только или умереть в такой войне, как пришедший убивать других и убитый за это, или выжить, убивая других быстрее них. По силам такое сделать обычным террористам? Нет – только государственным.
    Самое интересное, что у верных резидентов ГТ в понимании всё перевёрнуто наоборот: они бедные-несчастные, они единственные борющиеся за добро, вокруг их общества полный мир зла, внутри их общества них целая куча предателей, и им бедным сил не хватает со всем этим справиться. Поэтому любое ужесточение преследований для несогласных они встречают аплодисментами. А дирижёры аплодирования в свои рупоры заявляют: «Всё, время, когда можно было безнаказанно хаять нашу великую веру, прошло, теперь настало время её прославления и наказания всех предателей!»
    Вопрос к ООН: с какого момента в данном примере можно считать, что людям заявили, что время людей прошло, и началось время террористов?