Гаррис Т. 2. Гл. 14. Чарльз Рид... Ч. 2

Много лет спустя, когда Мунэ-Сюлли23 играл Гамлета в Париже, а Леметр24, великий французский критик, поинтересовался, можно ли сравнить его трактовку образа с Гамлетом Ирвинга, я не смог промолчать и сказал:
_______________________
23 Жан Сюлли Мунэ (1841—1916) — французский актер-трагик, Сюлли-Мунэ — его театральный псевдоним.
24 Франсуа Эли Жюль Леметр (1853—1914) — французский литературный критик, глава «импрессионистской школы», новеллист и драматург; член Французской академии.

— Ирвинг — идеальная деревушка для глухих, а Мунэ-Сюлли — для слепых!

Но в 1884—1885 годах я часто встречался с Ирвингом, и Брэм Стокер, его менеджер, всегда присылал мне билеты в «Лицей», когда я их просил.

Однажды вечером я устроил званый ужин, на котором присутствовали лорд Литтон и Гарольд Фредерик, оба страстные поклонники Ирвинга. Когда мы собрались в кабинете, чтобы покурить и выпить чашечку кофе по-турецки, Ирвинг произнес целую речь, ничего лучшего из его уст я не слышал. До того времени я считал его весьма поверхностным человеком. Помнится, я упомянул, что лорд Рэндольф Черчилль обещал приехать на «апофеоз Бога», как он выразился, но в последний момент вынужден был извиниться и остался в парламенте по причине важных дебатов в Палате общин.

«Пожалуйста, передайте мистеру Ирвингу, — добавил он в своем письме, — что мне очень хочется поблагодарить его за исполнение роли Мефистофеля. Я потрясен, другого слова не подберёшь».

И неожиданно Ирвинг рассказал своим естественным голосом, без следа своих сценических манер и бормотания, которые я находил столь невыносимыми.

— Впервые я встретил лорда Рэндольфа в 1880 году в Дублине, — начал он. — Его отец был там вице-королем, а лорд Рэндольф жил в Дублине. Наша труппа играла неделю Шекспира. Начали мы с «Гамлета». К моему удивлению, не было ни большого приема, ни особого признания. В конце первого акта ко мне подошел Брэм Стокер.

— Присутствует кто-то из семейства вице-короля, — сказал он. — Думаю, это Рэндольф Черчилль, младший сын герцога.

Блэндфорд Черчилль, его старший брат, незадолго до этого приобрел дурную славу из-за очень неприятного дела о разводе, но, в конце концов, это были личные дела семейства. Поэтому я просто пожал плечами. В конце следующего акта Брэм пришел сказать, что лорд Рэндольф хотел бы со мною познакомиться и поблагодарить за мою замечательную игру и т.д. Я согласился, и по завершению акта он привел лорда Рэндольфа ко мне в гримерную. Тот сразу же подошел ко мне с протянутыми руками.

— Я должен поблагодарить вас, мистер Ирвинг, — начал Черчилль. — Нынешний вечер — одно из величайших удовольствий в моей жизни! — Я, конечно, поклонился, но он продолжал: — Я и понятия не имел, что «Гамлет» — такая замечательная пьеса.

Я недоуменно уставился на него: лорд пытался шутить? И я сухо ответил:

— Вообще-то во всем мире считается, что «Гамлет» — великая пьеса.

— В самом деле? — стушевался лорд. — Я об этом не слышал.

Это было уже слишком: либо Черчилль был круглым дураком, либо он намеревался меня разыграть. Я отвернулся. Рэндольф тут же учтиво добавил:

— Я не должен отнимать у вас время, разоблачая собственное невежество. Вы, без сомнения, заняты.

— Нет, — ответил я, — в следующем акте занята преимущественно прекрасная Офелия.

— В самом деле?! — снова вырвалось у него. — По-моему, мисс Терри тоже замечательная. Я не должен пропустить ни слова в ее исполнении. — Я улыбнулся, и он добавил: — Я не могу уехать из Дублина, пока вновь не встречусь с вами. Не пообедаете ли вы со мною в следующее воскресенье в Феникс-парке, который мой отец любезно предоставил в мое распоряжение?

Его манеры, в которых было что-то юношески простодушное и восторженное, понравились мне, и я сразу же согласился, чувствуя некоторую симпатию. В течение недели мне говорили, что он каждый вечер был в ложе вице-короля.

В воскресенье я пошел к нему на обед, немного заинтригованный. Лорд встретил меня в холле.

— О, мистер Ирвинг, — начал Черчилль, — я не могу сосчитать, сколь многим вам обязан. Благодаря вам я узнал Шекспира — каким человеком он был! Полдюжины его пьес — великие пьесы. И увлекательные...

— Но вы, конечно, должны были знать их раньше… В Оксфорде вы наверняка читали некоторые из них. Несмотря на то, что в школьные годы часто пренебрегают великими творениями.

— Нет, нет, уверяю вас, — ответил он. — Я никогда не читал Шекспира ни в школе, ни в Оксфорде. Боюсь, что все это время я был весьма ленив. Но шекспировский «Лир» — великая, великая пьеса. Мне бы очень хотелось увидеть ваше прочтение «Короля Лира». И в «Антонии и Клеопатре» есть нечто особо привлекательное. Вы в этой пьесе уже играли?

— Есть определенные сложности с постановками такого рода.

Тем временем мы сели за стол и приступили к трапезе. Сэр Черчилль оказался первоклассным хозяином.

— Лорд Рэндольф произвел на меня глубокое впечатление, — продолжал Ирвинг. — Как только я понял, что он не позирует, я сказал себе: “Это тоже великий человек. Подсознательно он думает, что даже Шекспир нуждается в его одобрении! Он инстинктивно делает себя мерой всех вещей и всех людей”. Потом, когда Рэндольф Черчилль вошел в парламент, и его стали высмеивать, публикуя глупые карикатуры на него как на дерзкого мальчишку, я знал, что настанет день, когда всем этим юмористам придется отнестись к нему серьезно».

Я был в восторге от этой истории и от того, как просто и искренне Ирвинг ее рассказал. Я и сегодня все еще думаю, что этот рассказ продемонстрировал интеллект артиста и понимание им величия, которого я совсем не ожидал.

Некоторое время спустя Артур Буршье25 рассказал мне забавную историю, которая показывает Генри Ирвинга в другом свете.
______________________________
25 Артур Буршье (1863—1927) — британский театральный актер и менеджер.

«Однажды, когда Бенсон26 в Оксфорде обучал свою любительскую труппу пониманию трагедий Шекспира и Эсхила, он пригласил Ирвинга на премьеру “Агамемнона”. Я тогда работал у Бенсона, и он показал мне примечательное письмо от Ирвинга. Тот писал, что польщен приглашением и непременно приедет. Мы все были начеку, как вы можете себе представить. Что ж, спектакль прошел без сучка и задоринки. Под завязку на сцену вышел Ирвинг и красивейшим образом поздравил Бенсона.
___________________
26 Сэр Фрэнсис Роберт Бенсон (1858—1939) — британский актер и менеджер; поставил все пьесы Шекспира; выдающийся театральный педагог.

— Великая пьеса, — сказал он, — и великий актер. Мне приятно осознавать, что мистер Бенсон обогатил своей игрой университетскую сцену. Думаю, что вы великолепно передали важнейшие мысли Эсхила, раскрыли их просто, дословно. Все мы, ваши зрители, выпили их с жадностью, как это делают молодые люди.

Похвала Ирвинга так подействовала на Бенсона, что вскоре после этого он признался:

— Ваше доброе слово, сэр, придало мне решительности. Возьмусь-ка я за всю трилогию27.
_______________________
27 Разговор идет о тетралогии Эсхила «Орестея». В нее входят три сохранившиеся трагедии «Агамемнон», «Хоэфоры» и «Эвмениды», а также утраченная сатировская драма «Протей».

— Сделайте, мой дорогой друг, — воскликнул Ирвинг, хлопая его по плечу, — сделайте! Эти шедевры вам по силам!

— После этого, — усмехнулся Буршье, — занавес опустился сам собой».

Я привел эту историю, потому что она иллюстрирует одну сторону актера; а теперь я сделаю иное личное признание, которое говорит против меня и выставляет определенное благородство Ирвинга в справедливом свете.

В последние годы моей жизни в Лондоне я редко посещал «Лицей» и мало интересовался более поздними достижениями Ирвинга, хотя вплоть до конца века его «первые вечера» были чем-то большим, чем просто светскими мероприятиями. Ирвинг всегда производил впечатление не просто актера: он был личностью. Помимо этого заметные особенности его фигуры, лица и речи выделяли актера из общей массы. Из трех или четырех главных персонажей восьмидесятых он был самым необычным — даже более привлекательным, чем Парнелл, Рэндольф Черчилль и Гладстон. Ирвинг, как и Дизраэли, повсюду привлекал внимание и будоражил воображение. Даже в роли Шейлока Ирвинг заставил всех прочих исполнителей оставаться незамеченными, что, конечно, не предполагалось создателем драмы! Не может быть никаких сомнений в том, что его своеобразное произношение Шейлока и его особые жесты были намеренными — чтобы усилить эффект реальности происходящего. В обычной жизни Ирвинг ничем не отличался от большинства англичан. Его «грим», на самом деле, зашел так далеко, что включил в себя речь и голос исполнителя. Если верить традиции, Гаррик28 в этом был его прямой противоположностью: он всегда был прост и естественен на сцене, но в частной жизни всегда играл, всегда играл какую-нибудь роль.
____________________________
28 Дейвид Гаррик (1717 — 1779) — английский актёр, драматург, директор театра Друри-Лейн.

Подобно великому Гете, я всегда чувствовал, что молодые девушки в театре оказывают более пагубное влияние на общество, чем те же книги.

— Молодым девушкам, — сказал как-то великий немец, — нечего делать в театре — они принадлежат монастырю, а театр предназначен исключительно для зрелых мужчин и женщин, ибо вещает о страстях человеческих. Но так как девиц и их пагубное для театра влияние невозможно устранить, я перестал посещать его. Мне пришлось бы закрыть глаза на эту слабость и глупость или принять все это, даже не пытаясь усовершенствовать, поскольку сие не моя забота.

В те первые годы в Лондоне я был мелочно зол на Ирвинга: он отказался рекламировать у нас «Лицей» на том основании, что «Вечерние новости» стоили всего полпенни. Тогда я полагал, что это подло и убого с его стороны. Стокер возложил вину за отказ лично на Ирвинга, хотя на самом деле это была его личная инициатива. Примерно в то же время я обнаружил чрезмерное стремление Уилсона Барретта вытеснить Ирвинга с его почетного места в театральном мире.

Вскоре я был представлен мисс Терри и польстил ей до глубины души. Если говорить правду, я действительно безмерно восхищался ею, считал ее, безусловно, лучшей английской актрисой. Где-то я слышал, что помолвка мисс Терри с Ирвингом сорвалась и что он отказывается повысить ей гонорар. Я поспешил к Уилсону Барретту и упросил его передать через меня предложение Эллен Терри перейти в его Театр принцессы с вдвое большим гонораром, чем она получала у Ирвинга, плюс процент от прибыли театра в придачу. Барретт согласился. Я отнес письмо мисс Терри, и, прочитав его, девушка рассмеялась.

— Могу я оставить его себе?

— Конечно, — кивнул я. — Ведь вы станете примой в Театре принцессы.

Она снова рассмеялась.

— Вы талантливо искушаете! Зачем?

— Откровенно говоря, Ирвинг вас явно недооценивает.

Мисс Терри улыбнулась в ответ, но ничего не сказала.

Когда я объявил в «Вечерних новостях», что мисс Терри, видимо, скоро перейдет к Уилсону Барретту в Театр принцессы, свершилась моя месть Ирвингу за прошлое пренебрежение. Буквально через полчаса после начала продажи этого номера у меня в кабинете уже был разъяренный Брэм Стокер. Я злорадно отказался публиковать опровержение, заявив, что у меня есть основания полагать, что мисс Терри может сменить своего «ведущего партнера». Было похоже, что со Стокером сейчас случится припадок. Он бросился прочь и скоро вернулся с самим Ирвингом. Мэтр заверил меня, что мисс Терри возобновила с ним помолвку.

— Договор подписан, запечатан и передан ей.

— Искренне рад за вас, — сказал я. — Эту новость сообщим в завтрашнем утреннем выпуске. — И добавил: — Хотя, возможно, вам не понравится такое объявление в газете за полпенни.

Брэм Стокер мгновенно уловил мой намёк. С этого времени все объявления театра «Лицей» непременно размещались в том числе и на страницах «Вечерних новостей». Согласен, месть моя была подлая и ничтожная по своей сути, но и Брэм Стокер изначально был излишне резок и высокомерен в своем отказе. Я же тогда понятия не имел, насколько ошибался. Только несколько лет спустя, когда я помогал при банкротстве Ирвинга, на первом собрании его кредиторов выяснилось, к моему изумлению, что по собственной инициативе он выплачивал пенсии примерно тридцати старым актрисам и актерам — еженедельно в размере от тридцати шиллингов до пяти фунтов. В отношении всех менее талантливых или менее удачливых собратьев по ремеслу Ирвинг вел себя с королевской щедростью. Этот благородный человек по праву занял свое высокое положение в обществе. Я же тогда сделал непростительную глупость. Мне по сей день стыдно за свои тщеславные мелочные обиды.

С того времени я пытался искупить перед Ирвингом свою подлость, о которой сам он, видимо, даже не подозревал. Совесть заставляет меня написать об этом случае здесь. Просто как доказательство того, что некоторые из наших худших поступков спровоцированы недостатком информации и слишком низкой оценкой наших ближних.

Какие ценители литературы эти журналисты! Фруд только что опубликовал свою «Жизнь Карлайла», а в «Таймс» ее уже сравнили с «Жизнью Сэмюэла Джонсона29» Босуэлла30. «Карлайль, — пишет «Таймс», — более великая личность, чем Джонсон». И добавляет: «…весь читающий мир признает, что не может быть никакого сравнения между Карлайлом и мистером Джонсоном, между Фрудом и Босуэллом». Возможно и так, но не будем спешить с выводами. Великие литературные портреты не есть подлинное изображение величайших личностей, ибо написаны далеко не величайшими людьми. Кто в силах описать настоящую жизнь Сократа или Платона? Если бы великий мастер прозы и мысли сумел передать читателям хотя бы один настоящий скандал между Сократом и Ксантиппой, поведав нам правду об их интимных отношениях, а также представив нам точку зрения женщины и жены…
____________________________
29 Сэмюэл Джонсон (1709—1784) — английский литературный критик, лексикограф и поэт эпохи Просвещения, чьё имя, по оценке «Британники», стало в англоязычном мире синонимом второй половины XVIII в.
30 Джеймс Босуэлл (1740—1795) — шотландский писатель и мемуарист, слава которого основана на двухтомной «Жизни Сэмюэла Джонсона» — книге, которую часто называют величайшей биографией на английском языке.

Человек Карлайль, бесспорно, существенно отличался от человека Джонсона. Возьмем одну фразу великого мыслителя: посетив Гаррика за кулисами, Карлайль разродился признанием, что «черные ноги и белоснежные груди ваших актрис, Дэвид, возбуждают мои любовные наклонности». Разве уже одним этим он не предъявил миру свой истинный внутренний мир? При этом Фруд, возможно, гораздо лучший стилист, чем Босуэлл, но в отличие от Босуэлла, он не столь заинтересован объектом своего исследования.

Какие слабые места обнаружил Фруд в Карлайле? Почему он даже не говорит нам, как Карлайлу удалось сэкономить ; 30 000. Почему Карлайль не поехал навестить Гете в Веймаре? А когда он заставлял свою жену ревновать? Как он утешал ее и добивался прощения? Фруда больше интересует литературщина, чем жизнь, но не в этом духе пишутся великие биографии.

Erdachtes mag zu denken geben
Doch nur Erlebtes wird beleben31.
________________________
31 Пауль Хейзе (1830—1914) — немецкий писатель, лауреат Нобелевской премии по литературе 1910 г.; перевод изречения: «Придуманное может дать возможность подумать, но только пережитое — оживит».

В те дни уже все говорили о Джозефе Чемберлене и его «Несанкционированной программе»32. В «Обозрении» обсуждался Гладстон, точнее, тот бардак, который привел к падению его кабинета в июне 1885 года. Большую роль в этом сыграла ссора премьер-министра с Джозефом Чемберленом и Парнеллом. Последний, кстати, во многом благодаря постоянным несправедливым нападкам в «Таймс», к тому времени получил широкую известность в британском обществе.
_____________________________
32 На выборы 1885 г. Джозеф Чемберлен пришёл с радикальной «Несанкционированной программой», в которой, в частности, предлагал дать в собственность каждому сельскохозяйственному рабочему 3 акра земли и корову. Программа провалилась.