Рафинированная женщина

                Разве можно от женщины требовать многого?
                Вы так мило танцуете, в Вас есть шик.
                А от Вас и не ждут поведения строгого…
                Александр Вертинский


До свидания оставалось минут пять, Даце замедлила шаг.
Не хотелось приходить раньше срока, стоять и ждать
московского гостя. Слава богу, дождя нет. Впервые за
лето день выдался солнечный, небо безоблачное… А
было всё время ветрено, влажно, неуютно… Зелёная
улица, цветы вдоль пешеходной дорожки — синева
вперемежку с желтизной. Жёлтые — ромашки садовые,
высокие, а рядом с ними синий ковёр каких-то мелких
цветочков. Рига всегда красивая, в любое время года,
при погоде и при непогоде, а сегодня она — особенная:
бирюзовое небо, нежаркое закатное солнце, нарядные
пешеходы… «Нет, пешеходы всегда одинаковые, види-
мо, всё дело во мне, — думала Даце, — спешу на встречу
с москвичом, прямо как молоденькая девушка!» Ведь
она просто выполняет просьбу своей подруги Ирины
встретиться с её другом, показать ему старый город —
и всё.

Ровно в назначенное время подошла на угол пере-
сечения улицы Аусекля с улицей Елизаветы. Зазвонил
мобильник. В трубке раздался голос Всеволода, гостя из
Москвы:

— Ой, Даце, простите меня! Я опаздываю. Осталось
ещё минут десять пути.
— Всеволод, вы? Я буду ждать, — ответила вежливо
Даце.

Зашла в кафе и села за столик у окна, откуда просма-
тривалась другая сторона улицы. Чашечка ароматного
кофе. Стакан с водой. На столике ваза с одной-единствен-
ной красной розой. У стойки бара стоял высокий, плот-
ный мужчина, пил пиво и посматривал в сторону Даце.
«А что, если это и есть Всеволод», — подумала она, но тут
же отказалась от этой мысли. Ирина подробно описала,
как выглядит москвич: тоже высокий, лет пятьдесят ему,
а этот явно моложе… Хотя кто их разберёт, этих мужчин,
разве угадаешь их возраст? Иной и в тридцать лет ста-
риком выглядит. Да и не присматривается Даце к ним.
На этого у стойки взглянула мельком. Нет-нет, Всево-
лод — поэт, значит, интеллигентный мужчина, не будет
он дурить голову женщине, говоря, что опаздывает, а сам
в это время уже на месте и пиво пьёт. Нет и ещё раз нет,
у Ирины не может быть друга-обманщика. Даце никогда
и никого не обманывала и не допускала мысли, что это
могут делать другие люди. Конечно, ей приходилось по-
падать впросак, конечно, встречались разные люди в её
жизни: но что значит плохие и хорошие? Если что-то с
ней и случалось неприемлемое, то она никогда не винила
других, всегда находила оправдание чужим поступкам.
Как-то ещё в юности у неё пропал из сумочки кошелёк с
небольшой суммой денег. Она обнаружила пропажу сра-
зу как вышла из автобуса. Решила, что уронила где-то,
хотя как может выпасть кошелёк из дамской сумочки.
Извинилась перед продавщицей мороженого, сказала,
что не может рассчитаться, так как деньги потеряла. Ин-
теллигентного вида старушка-пенсионерка не выдержа-
ла и прокомментировала:

— Милочка, нельзя быть такой наивной. Урки срабо-
тали. Я видела, как рядом с вами задержался парень в
кепке. Профессионал. Вот он, видимо, и срезал ваш ко-
шелёк.
— Я ничего такого не заметила, — виновато смуща-
лась Даце.

Странно, что смущалась, даже покраснела, слов-
но её уличили в чём-то неприличном. Ведь она всегда
старается держать себя в руках и не показывает своих
эмоций. По её лицу не прочитаешь мысли, Даце — ти-
пичная прибалтийская женщина, которая умеет сдер-
живать себя. Холодная натура? Нет, это не про неё. Все
её восторги и буйные радости не выплёскиваются на
окружающих, они внутри у неё; можно сказать, что она
их коллекционирует, храня в копилке своей души. И в
этой копилке нет места для плохого. Однажды в Вар-
шаве на прогулке по городу её лягнула лошадь. Кто-ни-
будь слышал, чтобы в Варшаве лошади лягали людей?
Вряд ли это случится даже, если вы станете дразнить
лошадь, запряжённую в карету. А вот с Даце это слу-
чилось. Лошадь сломала ей ногу. Её эвакуировали в
Латвию. И единственным комментарием этого непри-
ятного случая стало то, что в Варшавском аэропорту
хорошо организовано обслуживание инвалидов. Потом
с удовольствием она рассказывала этот анекдот всем
своим подругам, но сам тяжелейший перелом голени,
операция, шесть месяцев больничного остались как бы
за кадром жизни.

Но вот и такси на другой стороне улицы! Из маши-
ны вышел высокий, неопределённого возраста мужчина.
У неё есть фотография, на которой красавица Ирина в
обнимку с Мареевым напротив киевского оперного теа-
тра… Мужчина оглядывался по сторонам. Вот он увидел
женщину, полную коротышку, и сделал шаг в её сторо-
ну, но потом резко развернулся, словно не желая с дамой
сближаться. «А что? Он ничего… — подумала Даце, —
высокий, подтянутый, правда, ноги кажутся несоразмер-
но длинными по сравнениию с туловищем». Она отста-
вила в сторону недопитую чашку кофе и направилась к
выходу.


* * *
Мареев увидел переходящую дорогу женщину выше
среднего роста, в белом платье, подпоясанном чёрным
пояском. Он моментально оценил: русые волосы, строй-
ная… Возраст? Примерно, как в песне поётся — «баба
ягодка опять». Он тут же поправил себя: «Дама-ягод-
ка…» Мареев очень влюбчив, если женщина нравится, то
он непременно влюбляется. Зная это, Ирина предупре-
дила его по телефону ещё в Москве, до отъезда в Ригу:
«Сева, не вздумай влюбляться в Даце, она хорошая, но
я тебя знаю… А если очень понравится тебе, то можешь
влюбиться, но только чуть-чуть, не до конца…» И что это
значит — чуть-чуть влюбиться? Разве так бывает? Эти
мысли промелькнули в его голове моментально, жен-
щина в белом платье помахала ему рукой. А может, и не
ему? Он оглянулся, рядом никого не было. Между тем,
дама перешла улицу, и Мареев подбежал к ней:

— Здравствуйте, Даце! Будем целоваться, как приня-
то при встрече?
— Всеволод? Здравствуйте! Конечно, мы ведь в Ев-
ропе…

Всеволод приобнял её и расцеловал в обе щёки, по-
чувствовав соприкосновение с её тугим бюстом, от серд-
ца побежала горячая волна, но Даце тут же отстранилась.
Первый взгляд, первое прикосновение к женщине… Ма-
реев знал, что в его случае это имеет колоссальное зна-
чение. Там, внутри у него, в его душе, в его сердце что-то
происходит. Иногда с первого взгляда, с первого слова
или с первого прикосновения включается какая-то про-
грамма… Конечно, это ещё никакая не любовь, но про-
грамма чувств является и работает; увлечённость жен-
щиной, влюблённость в неё начинается с первой минуты
или ничего не начинается. В случае с Дацей это действо
совершалось, и Мареев с удовольствием всматривался в
лицо совсем неизвестной ему женщины…

Они шли по дорожке и говорили. Даце в очень сдер-
жанной манере отвечала или рассказывала Марееву о
Риге. Узнав, что Мареев уезжает обратно в Москву через
два дня, она тут же предложила:

— Всеволод, вам обязательно надо послушать орган в
Домском соборе. Это один из лучших органов в Европе.
И старый город нужно посмотреть.

А что ещё может предложить Рига? Домский орган и
средневековую готическую архитектуру. Несколько лет
назад ему посчастливилось посетить Duomo di Milano.
Он останавливался в Милане только на одну ночь, но ве-
чер провёл на площади, восхищаясь великолепием собо-
ра, современника Дома Бога в Риме. Тогда он наблюдал
за людьми, особенно за молодыми парами на гранитных
ступенях в обнимку, но сейчас, в присутствии симпатич-
ной латышки, он сам себе казался молодым. Марееву всё
в ней нравилось: своеобразный прибалтийский акцент,
с протяжным произношением слов и с подчёркнутым
усилением ударных гласных. И звучание буквы «е», как
что-то среднее между «е» и «э». И эта её эмоциональная
сдержанность, с отменной реакцией на шутки — лако-
ничный ответ с едва заметной улыбкой на губах.

— Даце, это моя мечта! Очень хочу попасть в Домский
собор и послушать орган. А вы пойдёте со мной?
— Разве мой отказ возможен? Вы мой гость! Но это
можно сделать завтра. В 12.00 будет двадцатиминутный
концерт, рассчитанный на туристов.

Сговорились встретиться завтра на Домской площа-
ди. А сегодня вечер знакомства. Бродили по городу, раз-
говаривали, затем ужинали в ресторане с традиционной
латышской кухней.

Поздно вечером, проводив Даце, Мареев вернулся
в гостиницу, но долго не мог уснуть. Лежал с откры-
тыми глазами в темноте и вспоминал… Встреча с Даце,
гулянье по улицам города, ужин в ресторане… Лицо её
вспоминал… и, стыдно признаться, но воображение его
рисовало стройную фигуру Даце: узкие плечи, крутые
бёдра, гармоничность талии и бюста. О, этот бюст! Он
представлял его с красными и набухшими сосками. Не
выдержал и прикрикнул сам на себя: «Прекрати, дурак!
Не мальчик ведь! Она по дружбе с Ириной занимается
тобой, а ты цветные картинки в уме рисуешь…» С тем и
уснул. А ночью явилась Даце, и они целовались напро-
палую, сидя за столиком в кипрской таверне на берегу
моря, и сам Александр Вертинский пел со сцены:

Разве можно от женщины требовать многого?
Там, где счастье божественное, ум — ничто!

И он, Мареев, шептал на ухо Даце:

— Дорогая, это всё про вас. Вы — умная, обворожи-
тельная! Изящная и изысканная — вы. Богиня! Вы —
«символ чистой красоты», — закончил Мареев во сне
словами Поэта и впился губами в небрежно протянутую
ему руку.
— Красивые люди умеют совершать красивые поступ-
ки, — отвечала ему Даце, покорно принимая и его поце-
луи, и довольно смелые поглаживания.

Мареев чувствовал себя на седьмом небе, он готов
был взять Даце на руки и унести из этой кипрской та-
верны на берег моря — туда, где волны покорны и звёзды
загадочны в своём небесном мерцании. Ему казалось, что
в предчувствии музыки Домского собора глаза Даце на-
чали темнеть и искриться, но… случилось непредвиден-
ное. Явилась Ирина, наклонилась к Даце и, расцеловав
её, сказала печальным голосом:

— Мужчины имеют склонность видеть в ночных снах
дневные галлюцинации.

Наутро мучительно пытался вспомнить, чем закончи-
лась его вечерняя встреча с Даце в кипрской таверне, но
ничего не вспоминалось. Хотя… хотя к его удивлению, он
обнаружил на своей шее, на груди отметины от поцелу-
ев. «Не может этого быть… Откуда поцелуи? Даце уехала.
Сон не в счёт!» Да и не на Кипре он, а в Риге! Даже на
завтрак не пошёл, а тупо уставившись в зеркало в ванной
комнате, пытался в уме воссоздать события ночного сна.
Песня Александра Вертинского о рафинированной жен-
щине вспомнилась, мерцающие глаза Даце вспомнились,
а дальше провал… Уносил он женщину на берег моря или
нет — неизвестно. Но в карманах нашёл несколько камуш-
ков-голышей, явно с пляжа. Подумал, что днём отдаст их
Даце и расскажет о таком странном и таком прекрасном
сне. Но потом одумался и выбросил голыши в окно. Хоро-
шо, что окно выходило в сад, а не на людную улицу.

Отправился в ювелирный магазин и купил изящное
бриллиантовое колечко в тонкой золотой оправе. В дру-
гом магазине купил шикарный цветастый платок. Пред-
ставил, как платок будет смотреться на шее у Даце.

Позвонил в Киев Ирине, и та ему ответила.

— Ирина, привет! Ты где? В Киеве или в Риге?
— Ой, Мареев! Привет-привет! Выпал из времени?
Втюрился в Даце? А я — на работе. Где же мне ещё быть?
— Прости, Ирина! Ты ночью мне приснилась.
— Ну, Марев! Гуляешь с Даце наяву, а со мной — во
сне. Она уже успела позвонить мне с утра. В восторге
от встречи с тобой. Сказала, что ты взрослый дядька, но
моложавый! Смотри, не загордись. Не забывай, что се-
верные женщины при видимой скромности и строгости
легко воспламеняются.

На том прекратился телефонный разговор-перебор, а
Мареев побежал в типографию, где печаталась его книга
стихов.


* * *
Даце проснулась довольно поздно, к девяти часам
утра. Лежала, свернувшись калачиком в широкой кро-
вати, и думала… О себе думала… О московском госте…
Об Ирине, подруге из Киева. Хорошо, что взяла отпуск
на работе. Никуда не нужно торопиться. Пойдёт с Все-
володом в Домский собор слушать орган. Весёлый он,
этот Мареев! Вот что значит поэт! Возрастной мужчина,
но словно молодой, вьюном вился возле неё. Собствен-
но, какое имеет значение возраст. С ним интересно, а
остальное — неважно. Но тут же почувствовала, что кра-
ска заливает её лицо. Важно, важно… Но почему? Муж,
семья, трое детей? Работа от отпуска до отпуска? Обыч-
ная жизнь замужней женщины. Ответственность — глав-
ное её качество. Никаких интрижек на стороне. Но она,
Даце, не совсем обычная, с ней часто случаются всякие
приключения. Однажды приехала во Львов на конфе-
ренцию, а её никто на вокзале не встретил. Позже оказа-
лось, что она вышла из другого вагона. Дожидалась утра
на скамейке возле Оперного театра, не знала, в какой го-
стинице её поселили. Утром на такси добралась до места
проведения конференции, там с восторгом рассказывала
киевской подруге:

— Ирина, ради этого стоило перепутать вагон, ведь
какие замечательные звёзды над безлюдной площадью
висели. А потом, где-то в час ночи, ко мне подошёл улич-
ный скрипач и до самого утра играл Моцарта, Бетховена,
возможно, для меня!
— Даце, мы здесь чуть с ума не сошли, я звонила в
Ригу, обращалась в полицию, а ты в это время в центре
Львова развлекалась с бездомным скрипачом?!
— Прости, я думала о тебе. Мне было очень жаль, что
ты не могла ко мне присоединиться и слушать волшеб-
ную скрипку.

В другой раз Ирина то ли в шутку, то ли всерьёз спро-
сила:
— Даце, ты когда-нибудь опаздывала на свидания с
молодым человеком?

— С каким молодым человеком, Ирина?
— Неважно с каким, ты опаздывала на свидание?
— Нет, важно, Ирина. У меня было два молодых че-
ловека, с которыми я дружила. Один — Вилли, это было
ещё в школе. Я не всегда приходила к нему на свидания.
А с Раймондом, моим мужем, свиданий почти не было.
Ведь мы учились в одном институте, а после окончания
института сразу поженились.

Кто знает, возможно, мы в зрелые годы стараемся вос-
полнить то, что не удалось испытать в молодости? На-
пример, любовь! Не было в юности любви… или не было
взаимопонимания любви. И вдруг это чувство прихо-
дит… И тогда всё остальное не имеет значения, потому
что пришло то, чего ждёшь всю жизнь. Нет, любовь — это
слишком громкое слово! Вспомнилось стихотворение,
которое Всеволод читал ей в ресторане:

Мне не забыть
Ресниц дрожания пугливых
И глаз опущенных, стыдливых,
Как тянется рука к руке.
Ты здесь со мной и вдалеке…

Надо же! Никогда не запоминала стихи. А эти не-
сколько строчек врезались в память и не отпускают.
Улыбка долго не сходила с её лица… когда она стояла
под душем, когда растиралась махровым полотенцем пе-
ред зеркалом… С интересом смотрела на довольно креп-
кое белое тело, покрасневшее от горячей воды. От воды
ли? Может быть, от потаённых мыслей? Не выдержала
и провела пальцем вокруг одного соска, потом другого,
удивляясь тому, как они резко реагируют на эти невин-
ные прикосновения. Увеличились в размере и торчком
торчат… Она поспешно набросила халатик и выбежала
из ванной комнаты. Нужно было собираться на свидание
с москвичом.



* * *

Ровно без четверти одиннадцать Мареев появился на
Домской площади. Он подскочил к девушке, продающей
мороженое:

— Помогите, пожалуйста. Я из Москвы и не говорю
по-латышски. Где вход в собор?

Мареев с первого дня пребывания в Риге понял: ког-
да вежливо обращаешься к латышам, то даже молодые
люди, почти не знающие русского языка, пытаются как-
то помочь. И здесь он тоже не ошибся.

— Так вот он, справа от вас, — заулыбалась моло-
дая латышка. — Вы хотите, наверное, орган послу-
шать?
Он не успел ответить, так как увидел, что к нему спе-
шит Даце в эффектном красном платье. Расцеловался с
ней, совершенно забыв о девушке, но та сама напомнила
о себе, сказав что-то по-латышски. Даце отрывисто отве-
тила ей, сохраняя серьёзное выражение лица. Девушка
заливисто рассмеялась.
— Что девушка сказала, Даце? И что вы ей отве-
тили?
— Она сказала, что у меня симпатичный муж!
— И?
— Я ей ответила: «Не муж, а любовник!»
— Ой, Даце! Не верю! Неужели вы можете так пошу-
тить?
— Могу!
— Даце, я действительно люблю вас за ваш необыч-
ный латышский юмор!
— И только?
— Не только, у вас глаза красивые… и ещё на кое-что
примечательное я глаз положил.
— Положить глаз, это как, Всеволод?
— Даце, мы с вами родом из одной страны… Не прав-
да ли?
— Да. Из Советского Союза. К сожалению, я начинаю
забывать русский язык. Особенно, когда шутят по-рус-
ски. Иногда не догоняю.

Непосредственность северной женщины! Марееву
стало так хорошо, что он не выдержал, приобнял Даце и
опять поцеловал её.

И наконец-то зазвучал орган, будто бы само хмурое
небо Балтики накатывало подобно волне, пока ещё не
имевшей силу и власть над душой человека. На лице
Даце ничего не отражалось, оно было задумчивым и пе-
чальным… Что она представляла, слушая музыку Баха?
Какие мысли рождались в её голове? Может быть, ни-
каких мыслей и не было, может быть, она гуляла среди
луговых цветов или летала в бирюзовом небе над бушу-
ющим Балтийским морем? Мареев не мог похвастаться
таким глубоким погружением в музыку. Он наблюдал за
лицами людей, любовался алтарём без икон… Пытался
представить девушку, сидящую за органом и извлекаю-
щую из инструмента эти божественные звуки. «Вот бы
увидеть эту девушку?» — подумал Мареев. Когда-то в
Вене он оказался впервые в великолепном концертном
зале, играли Моцарта. Он тогда ответил великому ком-
позитору и, может быть, этой девушке за органом Дом-
ского собора:

…Мелодии Моцарта тайной покрыты.
Да разве по силам мне тайну открыть?
До срока печали-напасти забыты.
И хочется снова любить, и любить.

Мареев искоса посмотрел на лицо Даце. Она сидела
в той же позе, слегка прикрыв глаза. Что скрывается за
этой отрешённостью от мира? Какие страсти бушуют в
глубинах её души? И почему она не позволяет вырвать-
ся им наружу? У каждого из нас свои отношения с му-
зыкой, чем-то сродни отношениям мужчины и женщи-
ны. Словами не рассказать и со стороны никому не дано
понять.

Закончился концерт. На балконе высоко, почти под
потолком появилась маленькая фигурка девушки-орга-
нистки. Зал приветствовал её аплодисментами. Разные
национальности: латыши, немцы, русские, японцы, ки-
тайцы… Разные люди — одинаковые чувства, но у каждо-
го слушателя своя тайна. Мареев и Даце некоторое вре-
мя гуляли молча на Домской площади, потом северная
женщина взяла руку Мареева и слегка пожала её.
Мареев думал, что в душе Даце ещё долго будет зву-
чать органная музыка — их музыка, музыка двоих. Он
взглянул на Домский собор, и на какой-то миг ему по-
чудился в высоком проёме открытых дверей Иоганн
Себастьян Бах, смотрящий вслед Даце и ему, спутнику
северной женщины.