Ванька-встанька

 Если в кроссворде попадется вопрос: пугливое существо, можно вообразить, что это мышь или заяц. Но когда видишь, что квадратиков для заполнения буквами, не четыре, а целых десять, задумаешься.  Горностай? Тушканчик? Таракан? Не подходит. Так имейте в виду, это абитуриент. Он пугливее мыши, суслика, зайца и таракана.
 
Абитуриент пребывает в таком статусе всего несколько дней в течение лета. Он подобен куколке, которой либо суждено стать бабочкой, либо ее склюет птица. 

Есть в середине лета такая короткая, но своеобразная пора. Пора встречных людских потоков. Отпускники из больших городов едут на море. А выпускники едут в большие города.  И в те дни, когда отпускники, блаженствуя на морском песочке, покрываются загаром, выпускники покрываются красными пятнами от ужаса.  Судьба поставлена на карту. А как ляжет карта зависит не столько от способностей, и вложенного труда, сколько от его величества случая.

И это робкое пугливое безобидное существо прямо на пороге большой жизни сталкивается с обманом. С циничным и элементарным мошенничеством

. По студгородку неторопливо прохаживается респектабельный мужчина и ненавязчиво, интеллигентно, немного снисходительно, предлагает свою помощь.  Намекает, что у него связи с приемной комиссии. Цена за услугу копеечная. Пять рублей разве деньги? Стипендия равна тридцати пяти. Но не заплатишь – можешь не увидеть и этих тридцати пяти.

 И некоторые платят.  Предлагающий помощь мужчина - мошенник самой низкой пробы. Наподобие попа, который убалтывает прихожанина пожертвовать малую толику в пользу церкви. Обещает стать заступником перед богом за жертвователя.   Поп хорошо знает людей. Знает, кого он может убедить.  Но и те, кто уверен, что поп не связан с небесами, случается, жертвуют.  Таковы правила коллектива.  Да и, мало ли что. А вдруг. Не плюй в колодец.

У мошенника, конечно, никаких связей в институте.  Он, возможно, и не знает, где институт находится.  Расчет на то, что страх перед экзаменами лишает возможности критически мыслить. А дальнейшее согласно теории вероятности. Теперь, когда, пошли экзамены, вероятность встретить этого человека у абитуриентов нулевая.  Он деньги снял и лег на дно. Что о нем подумает обманутая молодежь, его не волнует. Некоторые из заплативших пройдут конкурс и будут думать, что респектабельный мужчина им помог. Они точно не потребуют вернуть деньги. Из тех, кого срежут на экзамене, часть уедет побыстрее, чтобы поскорее забыть о плохом. И им будет не до того, чтобы его искать и требовать деньги обратно. А для немногих привередливых провалившихся, которые его все же отыщут, припрут к стенке и потребуют деньги назад, у него всегда готова пятерка - отмазка. Так что мошенник ничем не рискует. Знает, что моральный кодекс в высоких сферах высшего образования бить мошенников не позволяет. Таков обман номер один.


Обман номер два уже со стороны не мошенника, а института. При поступлении абитуриент читает объявление: институт обеспечивает проживание. Но институт не уточняет, какое проживание. Поступил? И тут выясняется, что общежитие дадут только со второго, а то и с третьего курса. А пока, ребята, перебьетесь и в частном секторе. Это значит, что дают тебе адрес какой-нибудь бабки в Подмосковье, с которой институт заключил договор. Студент платит как за   общагу. Но бабкино жилье далеко не общага.

И такая вот бабка некая Валентина Михайловна набрала к себе семерых парней. И разместила их, - даже не как в больничной палате, как в курятнике. Между кроватями только тумбочка помещается.  Туалет, понятное дело, на улице. Умывальник перед крыльцом. Топить дровами. Заниматься негде. Хочешь готовить задания? Иди в читальный зал института.  Хочешь искупаться –  иди в баню. Общественную.
 
И следом, выплывает обман номер три. Счастливый первокурсник думает, что с ходу окунется в науку. Но с ходу он окунается в сбор картошки на подмосковных полях.

Сбор картошки – это отдельная песня. Наподобие песни: «К станку ли ты склоняешься, в скалу ли ты врубаешься, мечта прекрасная, еще не ясная уже зовет тебя вперед» Прекрасная мечта зовет первокурсников вперед за комбайном.  Комбайн половину картошки оставляет в поле.  Как ее собрать? Ноу-хау: запускают на раскисшие от осенних дождей поля студентов. Лучше всего посылать первокурсников. Те безотказные. Рады, что поступили. Заодно и притрутся друг к другу. 

Технологический процесс состоит из трех стадий. Картошку собирают в ведра. Этим занимаются большей частью девушки. Из ведер они картошку ссыпают в мешки.  Мальчики подхватывают мешки на горба, выносят к проезжей части между полями, грузят на машину.  И в кузове трясутся к   автомобильным весам. Взвешивают, сколько собрано. Социализм - это учет.  потому едут к тому месту, где они же снимают мешки и ссыпают картошку в бурты.  И с пустыми мешками возвращаются на поле, где их ждут уже заполненные по новой мешки. 

Бурты - это неглубокие сырые рвы, выложенные соломой, для хранения картошки.  Сколько после такого хранения не сгниет, одному богу известно. Картофелина в бурте подобна первокурснику на частном секторе. Она лежит зиму. В холодной мокрой почве. И сколько ее упреет, неизвестно. Эти потери социализм не учитывает. Так и первокурсник в   холоде, тесноте, и антисанитарии частного сектора не знает, переживет ли зиму. Зимняя сессия первого курса самая суровая. Институт, как огромный питон, заглотил заведомо больше студентов, чем может переварить, чем рабочих мест в лабораториях старших курсов. И поэтому на перовой же сессии отрыгнет неудачников. 

 Блаженный месяц «картошки» не вечен.  Преподаватели, читающие для первокурсников, в этот месяц отдыхают, собираются перед рывком. И вот возвращаются в институт студенты. И понеслось.  Учебную программу уплотняют.  Лекции и семинары почти до вечера. Задания большей частью - чертежи. А как чертить на частном секторе в двадцати пяти квадратных метрах на семерых?   Где приткнешь чертежную доску? Нужно найти свободный кульман чертежном зале института. А это как повезет. А теорию где повторять? В читальном зале? Там тоже еще нужно найти место. Ну а как учиться в воскресенье, когда институт закрыт?

Валентина Михайловна поставила свое хозяйское категорическое условие – девиц не водить.  Попробуют водить, устраивать притон - она напишет в институт. И вылетят они как пробка из бутылки за аморалку.   Роберт, наиболее словоохотливый из семерых первокурсников - квартирантов ей ответил, что он и вправду ощущает себя пробкой, а институт - бутылкой.  И что без женщин жить нельзя на свете.

- Перебьешься – сказала Валентина Михайловна. И этими словами задала тон дальнейшей их жизни – перебиться.

 - Вот у меня дома в Минводах, - вспоминал по настроению Роберт, -  Были девочки – персики. И была у меня отдельная комната. Кабинет для учебы. А в школе ко мне прикрепили отличниц, чтобы подтягивать. И они меня подтягивали у меня в комнате.  И был у меня такой договор с родителями: когда ко мне приходит подтяжка, родители в мою комнату не входят. Чтобы не мешать учебному процессу.

- И они не входили? - недоверчиво спрашивал Володя из Кишинева.

- Конечно не входили. Они же понимающие интеллигентные люди.

- Наверное под дверью подслушивали, - усмехался недоверчивый Володя.

-  Каждый мыслит в меру своей распущенности. Может, ты у родителей подслушивал, - парировал Роберт.

-   Вот теперь будешь подслушивать, как Милованов храпит, -  сказал Володя, -  Радуйся, что у тебя отдельная кровать и тумбочка. А   отдельная комната и у меня дома была.

Соседи уже знали, что Володя – единственный ребенок в семье. И что мать у него кандидат наук. Что семья, очень уважаемая в городе.  Что он закончил школу с математическим уклоном. И еще учился рисованию. Володе было, вероятно, легче остальных. Их впрягли в математику и черчение. И погоняли. Грозная первая сессия сверкала вдали отточенной секирой. А Володя был охотником порассуждать о несправедливости мира.

- Вот нам тут повернуться невозможно, - говорил он, -  Носильные вещи в чемоданах под кроватями. Ботинки под кроватью. Брюки на спинке кровати.  Залезут тут знания? сюда женщину и не позовешь. В то время, как такая, типа Кашевской, придет из института домой, в теплую квартиру, выпьет чаю с пирожком, отдохнет. А потом себе спокойненько сядет за учебу.
 

  Кашевскую, если не первую красавицу среди первокурсниц факультета, то весьма приметную девушку, Володя вспомнил не случайно. Только четверо из семерых обитателей комнаты учились с ней на одном факультете. Ваня единственный учился с ней в одной группе. Но популярность Кашевской была равна популярности киноактрисы.   Да и она была как киноактриса. Просто так мимо не пройдешь. Более того, пойдешь за ней, как магнитом притянутый.  Те, кому выпало после занятий выйти одновременно с ней из института, приметили, что она не садится в автобус и направляется вовсе не в сторону метро, а сворачивает в переулок. А те, кому случалось последовать за ней этим переулком, выяснили, что живет она буквально в двух кварталах от института. То есть с транспортом как минимум у нее не было проблем.   

 Хотя Ваня учился с Кашевской в одной группе, он и двумя словами с ней не обмолвился.  Точнее, она с ним.  Как –то, правда, Кашевская заметила мимоходом, что при его росте ему бы баскетболом заниматься. Но Ваня промолчал в ответ. В их поселке баскетбол был чем-то недосягаемым. Ни баскетбольной площадки, ни футбольной. В футбол играли на полянке. Футбольный мяч был только у двух пацанов в поселке. А баскетбольных в глаза не видали.

 Так вот, продолжал рассуждения Володя, такая, как Кашевская, отдохнувшая, утром встанет, потянется, душ теплый примет, махровым полотенцем вытрется, -  Володя словно видел перед собой эту картинку, - потом глаза перед зеркалом накрасит, губки намажет, прыснется духами, кофе с булочкой попьет и попилит в институт.  Вот по этой причине и выглядит свежо. И только на учебе сосредоточена.  А у нас что? Никакого полноценного сна, сетка на кровати прогнутая, под одеялом мерзнешь, Милованов храпит, как трактор. А утром на улице умывальник прихватило, помыл, что смог и бегом на электричку. А там, как в аду. Вышел помятый.  Голова, как бубен. О какой сосредоточенности на учебе тут можно говорить.

Ваня слушал Володины излияния без всякого сочувствия. Во- первых, он учился с ней в одной группе, и он единственный из семерых знал, что Кашевская в учебе далеко не блещет. Но он ей мысленно прощал этот грех. Разве можно требовать знаний от красивой девушки?  Во-вторых, Ваня теперь жил не хуже, чем прежде с матерью.  В материном доме в поселке было две небольшие комнатки.  И он был единственным мужчиной в семье.  Уезжая в институт, оставил дома мать и двух младших сестер. Мать боялась его, работника, отпускать. Учителя ее уломали. Сказали, что нельзя мальчику при его выдающихся способностях жизнь портить.  И потом, если не станет учиться, все равно в армию загребут. И не посмотрят, что весь дом тянет. И самому Ване учителя мозги проели, что он должен дальше учиться. Поэтому он и решил замахнуться на Москву. И нынешняя московская жизнь его не давила. Ничуть не хуже, чем дома в поселке. Так же нечем себя побаловать. И нынешний московский дефицит на девушек его не смущал. Может быть, потому, что ничего не потерял. Не было у него в поселке девушки.  Не случилось. Дом да школа все время отнимали.

Но при недостатке женской ласки великолепная семерка, квартировавшая у Валентины Михайловны, не горевала. Как-то приноровились. Приводить девушек невозможно, чертить невозможно, но зато как хороша холостяцкая пирушка. Тем более, до зимы припасено, что на стол поставить.  Навезли картошки. Каждый по мешку.   Прямо с поля. Выбрали одна в одну.  Нашли за сараем несколько старых досок. Сбили из них. столешницу. Меж двумя кроватями пристроишь, и пожалуйста - воскресный пир: бутерброды с варенкой, жареная картошка с варенкой, лук, сало и немного водочки. За окном тусклый дождливый октябрьский вечер. За столом веселье. И тут кишиневский Володя помянул мужика, который перед экзаменами кидал наивную абитуру на деньги.

- Почему кидал? – у Вани вытянулось лицо.

- А потому что он самый настоящий кидала. Раскинь мозгами, как приемная комиссия узнает, что это именно ты оплатил? Для этого нужно, как минимум, свои данные кидале сообщить. А он куда пойдет?

- Куда надо, туда и пойдет, - сказал Роберт, - Так всегда дела делаются.

 - Так всегда мошенник работают, - сказал Володя, - Ловят дураков.

 Ваня пораженный услышанным, переваривал новость. Володя просверлил его насмешливым взглядом

- А ты что, платил?
 
Только в эту минуту до Вани дошло, как круто его развели при поступлении. Он то до сих пор думал, что своим поступлением обязан тому мужику. Дал ведь пятерку. И не просто дал пятерку, а как раз сообщил свое имя, отчество и фамилию. Чтобы в приемной комиссии не промахнулись. И теперь показать принародно, как он обмишурился – это окончательно выставить себя лопухом. Посмеются над чушкой деревенской. А этого Ваня как раз и боялся.  А вдобавок подумают, что он из тех юрких, которые норовят проскользнуть за бабки. А Ваня вообще-то был не таким. Просто тут в Москве растерялся.

 Ваня приметил, как огоньки любопытства вспыхнули в глазах соседей по столу. Все ждали. Что он скажет. Ваня разозлился. Еще неизвестно, платили ли они. Но вопрос был задан ему.  И ответа ждали от него. И увильнуть невозможно.  А врать он не умел. Точнее, вруном быть неприятно. И Ваня от вранья так краснел, что мама его на этом и ловила. 

Остались еще в нашей необъятной стране такие селенья, куда цивилизация не пришла и где люди не приучены врать. Или, если и врут, то краснеют. Такая вот, можно сказать, отдельная порода людей в этих селениях сохранилась. Которые если соврут, обязательно покраснеют.  Этим они и бросаются в глаза.  Потому что жизнь такая, что человек врет часто и густо.

Вот Роберт про своих подружек точно врет. И не краснеет.  А Ваня еще не соврал, а уже покраснел. Он из такой породы.   Через полчаса общения с таким человеком видно: деревня деревней. Но у Вани была и иная печаль.  Даже если бы он, пообтесавшись, стал косить под москвича, его бы выдало имя.  В комнате три Саши, два Володи, Роберт. И он – Ваня. И он единственный Ваня на факультете. Да еще не просто Ваня, а Иван Иванович.  Вот и видно, что деревня. И никуда не скроешься. Лучше быть Робертом Рафаиловичем.

В поселке, где жил Ваня, он был личностью выдающейся. Учителя его прозвали Ломоносовым. Учился на одни пятерки. Потому и решился ехать в Москву поступать. А приехал и стушевался. Сдают экзамены тысячи, а то и десятки тысяч. А пройдут сотни. И тут прямо у входа в институт счастливый случай свел его с солидным мужчиной, у которого, - случится же такая удача, - в институте все схвачено.  И мужчина гарантировал, что решит все Ванины проблемы.  Что Ваня получит все пятерки в обмен на единственную пятирублевую купюру. И Ваня заплатил. Правда получил первую четверку. И пришлось ему, медалисту, сдавать все предметы. Но все остальные оценки были пятерками. И он не сомневался, что мужик помог. 

До этого вечернего застолья, когда Вовка так жестоко обломал, обозвав мошенником человека, кого Ваня считал благодетелем.  Ване показалось, что соседи по комнате догадались, что он платил. Догадались, что он лопух. 

- Я-то не платил, - выдавил из себя   Ваня, - Но слышал, что другие платили.

- Интересно, про кого ты слышал?  - спросил Володя.
 
 Его насмешливый тон Ваню разозлил.  Мало кто в поселке позволил бы себе так с ним говорить. Парнем он был крепким. Но в Москве, в институте другие порядки. И Ваня соврал очередной раз.

-  Про тебя слышал.

- Про меня?! Еще чего, - скривил губы Володя, - Мне это совсем не нужно. Я в спецшколе учился.

 Кишиневского Володю Ваня не любил. Тот много о себе мнил. И в спецшколе он учился, и велоспортом занимался.  И кичился, что Кишинев – почти европейская столица, и что молдавский язык -  тот же румынский, почти итальянский. И до французского недалеко.  И он, Володя, хоть не молдаванин, по-молдавски чешет.  Так его и прозвали: Вова француз из Кишинева. Ясное дело – не француз.  По паспорту русский. А по отчеству - Иосифович. 

Когда в тесной комнате без удобств, бок о бок живут пять первокурсников, еще не притершихся друг к другу, измучанных науками, с разными характерами, из разных концов страны и с разными отчествами, такое сочетание уже основа для драмы.  Нужен лишь Шекспир.


Но вдруг, как из-под земли, появилась дополнительная основа для романа.  Дом был построен просто, как две буханки, приставленные торцами. Посредине крыльцо.  На крыльце две двери. Левая - в половину хозяйки, правая – к студентам. Когда молодые люди три первых учебных дня, перед отъездом на картошку, жили в своей комнате, на стороне хозяйки стояла тишина.  Но вернувшись, они обнаружили на левой стороне прибавление. Хозяйкину дочку с внучкой.

Внучка оказалась девочкой общительной. Все рассказала, что зовут ее Светой, что она, ходит в третий класс, что перед школой они гостили у родни в деревне и немного задержались.  И что ее папа был летчиком-испытателем и погиб в авиакатастрофе, когда она была совсем маленькой.

И с таким новостями жить стало легче, жить стало интересней. Хозяйкина дочка, вдова летчика-испытателя, отвлекала от прозы жизни. Уже только своим существованием.  Она мелькала то на крыльце, то в огородике, то стирала на пятачке у крана, то развешивала белье.  Так что, сознательно или нет, давала рассмотреть себя со всех сторон. И было, на что посмотреть. Прямо актриса из фильма для взрослых. А они, семнадцатилетние, уже были взрослыми. Конечно, торчать столбом у окна и пялиться на вдову, на такое наглости хватало только Роберту.   Может быть иногда кто другой полюбуется. Но Ваня считал это неприличным.   

Не то, чтобы вдова была писаной красоткой. Не то, чтобы у нее были такие большие синие глаза с поволокой, такие точеные губки и носик, как у Кашевской. Но все остальное было при ней. Было, за что взяться. И выше талии и ниже талии. И при этом, как подметил Роберт, талия сохранилась гитарная.  Или гетерная.

- Что значит гетерная, -  спросил Ваня.

- Как у гетеры.

У какой гетеры?

-  О как ты запущен, - сказал Роберт, - Гетеры - это такие женщины были в древней Греции. Свободных нравов. В прочем, вероятно, она девушкой был, как жердь. Такие даже если и растолстеют после родов, только в норму войдут.
 


 Но теперь браться у хозяйкиной дочки было за что. А по результатам наблюдений браться было некому. А если и было кому, то редко, не регулярно. Все вечера вдова проводила дома. Факт оставался фактом: никакой личной жизни у молодой бабы. Эта тема все нередко вечерами поднималась в комнате студентов. Как колыбельная.

Ваня на этот счет не высказывался.  Только сказал, что далек то авиации, что летчик-испытатель - это выдающаяся профессия.  Отродясь среди их поселковых не было ни летчика, ни вдовы летчика. И даже вдова летчика это уже необычно. И тут Роберт Ваню ошарашил,

 - Вдова летчика – это профессия. Совсем ты тютя?  Никаким летчиком там и не пахло. Нагуляла.

- Почему нагуляла? -  спросил Ваня

- О чем летчик- испытатель с такой мог говорить? Какие у них общие темы для разговора?  - сказал Володя, -  Мезальянс получается.

-  Что получается? - спросил Ваня.

- Мезальянс. Мезальянс – это неравный брак.

- С летчиком?

-  С налетчиком. С тобой грешным, - сказал Роберт.

- А я тут при чем?

 - Это я образно. Не с тобой, так со мной. Она ведь нас старше на добрый десюнчик.  Так что с ней свяжешься - мезальянс.  Это раз. С ребенком. Это два. И судя по всему, образование церковноприходское. Это три.

- Наоборот, - возразил Вовка, -  Кто ты есть? Недоучившийся студент. Даже не студент еще, а так. А она уже вдова летчика-испытателя.

И вправду, если вооружиться элементарной математикой, и если она родила в восемнадцать, она, минимум, на десять лет их старше.   
 
  Ванина кровать стояла прямо напротив входной двери в комнату, впритык к перегородке между хозяйкиной половиной и половиной студентов.  Место не лучшее. От двери на крыльцо дуло. С каждым открытием двери на Ваню набрасывался морозный воздух. Слава богу, что обычно Ваня до закрытия сидел в читальном зале и приходил позже всех. Так что, частенько, заставал соседей уже в кроватях. В темноте раздевался и нырял в кровать.
 
Но случалось, он делал себе поблажку. Приходил стразу после пар. И вечером, лежа на своей койке, пока не вырубили свет, листал конспекты.  И лежа на кровати, он слышал женские голоса. Из-за перегородки.  Вероятно, с хозяйкиной стороны вплотную к стене стояла кровать. Либо хозяйкина, либо вдовы. Точно, что не Светкин голос. У той высокий детский.  Он уже хорошо его знал.

 У девочки были трудности с математикой. И Ваня, забавы ради, по воскресеньям занимался с ней часок-другой. Понятное дело, что мать на студенческую половину дочку не пускала.  Ваня приходил на хозяйскую половину. Там все было цивильно, прибрано, аккуратно. Не так как у них. Хозяйская половина состояла из большой комнаты с диваном, телевизором и обеденным столом, за которым Ваня занимался со Светой, и двух меньших комнат, которые служили спальнями. И стеной одной из маленьких спален была перегородка между хозяйской половиной и половиной студентов.  А значит впритык к Ваниной кровати.

  Перегородка была сбита по-простецки. На вертикальные столбы набиты горизонтально доски. И в промежуток между дощатыми панелями шириной с кирпич уложен утеплитель.  Ваня знал это, потому что пару досок еле держались.   

Ваня, как домашний учитель, оказался единственным, кто имел доступ на хозяйскую половину на регулярной основе. Он бы мог выяснить чисто из любопытства, кто спит впритык к нему за перегородкой. Мог бы спросить у Светки.  Но этот вопрос его мало занимал.
Ванины походы на хозяйскую половину    дали повод Роберту, подтрунивать.

-  Втираешься?   Арифметика, чай, то да се.

 - Ничего я не втираюсь. И чай я там не пью.
 
 - Чай - это классический вариант.  К ребенку ходит учитель, а кончается адюльтером.

- Чем?

- Адюльтером.

Ваня не понял, что такое адюльтер, но понял, что что-то нехорошее, и сказал:

- Ты чего? Она совсем ребенок.
 
- Я не про ребенка говорю, а про маму.

- А с мамой не адюльтер, а как его…  другое слово.

- Мезальянс что ли? Так это разные вещи. Я про маму и говорю. С мамой может состояться и мезальянс, и адюльтер одновременно.

- Она же старая, -  возразил Ваня..

- Старая?  Есть предмет, который ровесников не ищет.  У тебя есть такой?

- Какой? – Роберт пошел изъясняться непонятными Ване намеками.

- Ты ребенка учишь, а мать тебя отблагодарит.

-  Я там даже чаю не пью. Я ребенка учу, - сказал Ваня.

-  Учеба? –  Роберт лукаво улыбнулся, -Но случаются моменты, когда из слова учеба, буква Ч возьмет и выпадет.

- Как это выпадет?

 - На пол!! Ты слышал о половом вопросе. Это как раз, когда буква Ч выпадает.

Совсем Роберт Ваню запутал.


Даже после намеков Роберта женские голоса оставались для Вани подобием легкого музыкального аккомпанемента, только улучшающего усвоение материала. Знания в Ваниной голове прибывали. Он узнавал много нового. Даже помимо институтских предметов. Узнал, что означают некоторые новые для него слова.  не только, про дифференциал, но и про мезальянс и адюльтер. 

Вот, опять же, если взять Кашевскую и сравнить с ним, тут еще как посмотреть, где мезальянс. Она, конечно, москвичка и красавица. Но в математике сплошная дубина.  И неизвестно одолеет ли сессию. Только если глазами перед экзаменатором похлопает. А Ваня к сессии готов. Никаких долгов, и на семинарах, как рыба в воде. Так что, еще неизвестно, в какую сторону после сессии наклонится мезальянс. Хотя. Ваня хотел, чтобы Кашевская сессию сдала.  Просто приятно находиться рядом с симпатичной девушкой. Но чтобы сдала на тройки. Кашевская  как-то раз так Ване и сказала:

 - Я за оценки, как ты, из штанов не выпрыгиваю.  Мне и удов хватит. Родители прокормят.

И так она это произнесла, словно то, что она живет на деньги родителей – это достоинство, а что Ваня не напрягает мать просьбами прислать денег – это недостаток.

Никто не помнил, как эта штукенция, - пластмассовый Ванька-встанька, - попала к ним в комнату.  Всем известная дешевая игрушка, которая вставая, произносит нечто похожее на слово мама. Игрушка уже примелькалась.  И валялась под кроватью, изредка попадая на глаза. Но ей нашли применение.

В этот вечер Ваня пришел поздно. Тихо, не включая света, разделся и нырнул в кровать. Засыпая, он услышал детский голос, зовущий маму. Светка? Ваня прислушался. Снова кто-то позвал маму. На Светкин голос не похоже. Через перегородку прошел бы только приглушенный звук. А тут четко. Гораздо четче, чем голоса, которые он слышал из-за стены. Ваня сел на кровати, прислушиваясь.  Молчание.  Может быть, приблудная кошка мяукает? Соседи по комнате спят. Он лег. И снова услышал голос. Снова сел, прислушиваясь. Молчание. Но едва лег, голос повторился. Ваня встал, открыл дверь. За дверью холодная тьма. Снова лег. Голос повторился.  Ваня снова встал.

-  Что ты бродишь? Спи наконец, - произнес в темноте Вовка.

- Слышал?

- Что слышал?

- Голос.

- Отца Гамлета?  Галлюцинации. Ложись давай.
 
Ваня не ложился.

- Ну и долго мы будем ставить трагедию Шекспира?  - послышалось ворчание Роберта, - Всех перебудил своим хождением.

- А ты ничего не слышишь?

- Слышу, как ты топаешь. Ложись.

  Что-то необычное сквозило в голосе Роберта. Словно он едва удерживается от смеха.  Ваня лег. Теперь, после слов Роберта, он лежал как охотник в засаде, ждал голоса. Голос повторился. Ваня не шевелился. Голос повторился снова. Ваня не шевелился. Но когда он услышал голос в третий раз, у него уже родился ответ. Он встал и включил свет.

- Ты что?! Рехнулся – загудел кишиневский Вовка, - Выключи свет!

Но Ваня не обращал внимания. Он отодвинул койку от стены, присел рядом, изучая стенку.  Вовка встал и выключил свет. Ваня снова включил, предупредив, что рискнувший выключить рискует здоровьем. Ваня изучал стенку как головоломку. Наконец разглядел едва заметную хитроумную конструкцию: вбитые на уровне плинтуса маленькие гвоздики, загнутые скобкой с пропущенной под ними нитью. Нитка ныряла в щель меж досок у его кровати. нитка-это привод.  Ваня оттянул доску и там обнаружил исполнительный механизм конструкции.  Утеплитель был вмят так, что внутри перегородки образовалась ниша. И в нише был помещен уже забытый Ванька –Встанька. Ниточка была обмотана вокруг шеи игрушки. Да так ловко все устроено, что потянешь ниточку - игрушка наклонится, отпустишь – встанет и заговорит. Оставалось узнать, кто тянул за нитку. Но нитка оказалась оборвана. И к какой кровати она вела, пойди догадайся.

Ваня извлек игрушку и торжесвенно растоптал, одев для этого на босу ногу свои тяжелые башмаки. Так чтобы все видели. Соседи  насмешники притихли, притворяясь спящими. Но Ваня топтал, чтобы слышали. Дело было сделано. Враг смят. Но Ване этого показалось мало. Он не мог успокоиться, пока игрушка, даже растоптанная, остается в комнате. Он поднял обломки, выключил свет и, не одеваясь, как был в трусах и ботинках на босу ногу, вышел на крыльцо. Он оставит труп у порога, чтобы утром преступники, идя в институт видели, что происходит с тем, кто над ним решил посмеяться.
 
Молодой тонкий месяц улыбнулся ему, слабо освещая черный холодный небосвод.   Из темноты донесся женский голос.

- Моча в голову бьет?

  Ване нужно было пару секунд, чтобы   понять вопрос и привыкнуть к темноте.  Перед ним, накинув на плечи темное теплое пальто и подняв меховой воротник, стояла Галина, хозяйкина дочка, вдова летчика-испытателя.


- Какая моча? -  спросил Ваня

- Молодого жеребца. А это что у тебя в руке? – Галина ухватила обломки игрушки в Ваниной руке.

Ваня вдруг испугался, что растоптал Светкину игрушку.  И Галина начнет его ругать. Он резко отдернул руку. Но Галина держала игрушку крепко. И Ваня своим резким рывком только дернул женщину на себя так, что она натолкнулась на него, а ее пальто, соскользнуло с плеч. И не успей Ваня подхватить пальто, упало бы.  Но с реакцией раненого тигра он успел поймать пальто на уровне ее талии. Поймал и потянул пальто вверх, пытаясь вернуть его на плечи женщины.  Галина, еще не обретя равновесия и навалившись на Ваню, произвела попытку натянуть пальто на плечи. А так как их разделяла только ее ночная сорочка, Ваня прочувствовал нечто совершенно новое для себя и совершенно уникальное. Груди молодой женщины перекатывались, как нечто, чему Ваня не мог бы найти аналога. Нечто несравнимое. И потрясающее.
. 

 В поселке, где рос Ваня, не то что разглядывать, даже задержать взгляд на женщине лишнее мгновение считалось неприличным.  Да и Москва не прибавила ничего к его опыту по части общения с противоположным полом. Как-то он украдкой, сбоку чуть пристальнее поглядел на Кашевскую.  А та, видно, обладала звериным чутьем. Повернулась, просверлила презрительным взглядом и заявила:

- Смотри не ослепни.

А теперь Галина смотрела на Ваню совсем иначе. В темноте, глаза в глаза, чуть откинув голову.  Так словно перед нею не Ванино лицо, а эпюра с пересечением сложных поверхностей.

- Не замерзнешь?

Ваня не реагировал. Точнее, он реагировал. Бурно, как сам не ожидал. Так, что Галина вдруг произнесла:
- Ого.  Точно моча молодого жеребца бьет.
Тихо сказала, но твердо и так выразительно, что Ваня, устыдился, и попробовал отодвинуться. Но ее рука уже оказалась в эпицентре. Как говорил Роберт, в эпицентре соитий. Ваня почувствовал ее руку и почувствовал, как стремительно он летит в бездну, в пропасть преступного запретного дьявольского желания.

Потом Галина нащупала его руку, взяла за руку и, как ребенка, и повела через двор. Той тропинкой, которой грешники попадают в ад. За сарай. Там она прислонилась спиной к доскам сарая, обняла Ваню и накинула на него полы своего пальто, как могла. И так, держа пальто, она замерла.  Все остальное Ваня проделал сам.  Сам поднял ее сорочку, сам провел рукой по изгибам ее тела. И тут у сарая он познал женщину. И, став мужчиной, он устыдился своего поступка.  Как устыдился Адам, надкусив запретный плод. Но Ванин запретный плод оказался куда более сладким, чем райский. Слаже, чем  Ваня мог вообразить. И так темно было у сарая, что никто, даже всевидящий бог не заметил их безбожного поступка.

  Свершилось святотатство, и Ваня произвел попытку бежать с места преступления. Но Галина удержала его. Удержала его руку, пытавшуюся натянуть трусы. Он понял, что это не все. Его потряхивало, непонятно от чего. От холода? От страсти? От сознания вины? От страха? Галина владела им. Владела так ловко, как он владел топором, когда колол матери дрова.

 Наконец Галина ласково шепнула, что боится, как бы он не окоченел. Расходились, как подпольщики. Ваня, голый и дрожащий, пошел первым.  Перед дверью в комнату снял ботинки, чтобы не шуметь.  Пришел и тихо лег. Прислушивался.  Ждал звука ее шагов.  Но так и не услышал.  Не услышал он, чтобы кто-либо из соседей повернулся в кровати. С тревогой и ужасом думая, что же теперь будет, Ваня заснул

.

- Глаза не обломай, - сказала на перемене Кашевская.

Ваня понял, что немного забылся. Он сидел на лекции сбоку от Кашевской, и, как видно, дольше обычного задержал на ней взгляд. А у той словно сбоку глаза.  Как у паука. Почуяла. Но слава богу, до нее не дошло, что в этот раз Ваня не любовался, а сравнивал. Было с кем сравнить.   И пришел он к выводу, что хоть у Кашевской личико смазливое, но… Но вот взять ее кофточку. На кофточке, на груди всякие навороты, оборочки. Зачем?  А затем. теперь Ваня понял, что это не только ради красоты.  Натяни, к примеру, Галина такую кофту, ее природными наворотами расперло бы и вязку, и оборочки и финтифлюшечки разошлись бы в стороны, как лепестки на распустившемся бутоне. А с бутончиками Кашевской, она может на кофточку оборочки нашить, но тут ей ловить нечего.  Того, что под кофтой, хирург не пришьет. Это хоть и скрыто от глаз, да больше оборочек глаз радует. А уж на ощупь, тут и говорить нечего.  Ваня понимал, что ему не светит прощупать Кашевсую, но знал, что до Галины ей ой как далеко.   

Ване предстояло решить, как быть дальше. Сорваться сразу после занятий к Галине. А там как? нужно ждать до ночи? Но он с ней не договорился.  И Ваня наступил на горло собственной песне и после пар, под собственным же конвоем, двинул в читальный зал, где обнаружил, что дифференциалы не лезут в голову.  И испугался. Говорят, что убийцу тянет на место преступления. И Ване вместо формул виделись темные доски сарая, к которым Галина прижималась спиной.  Он подавлял позывы сложить учебник и рвануть на место преступления. Или туда, где он может увидеть Галину.  Он видел в них нечто низменное, не лучше, чем позывы при расстройстве желудка.  Эти симптомы Ваню пугали.   А как же математика, как же сессия? Нужно что-то решать. Он заставил себя досидеть почти до закрытия читального зала.  И возвращаясь домой, решил покаяться и поститься. Не искать с ней, искусительницей, встреч.  Это она повела его за руку за сарай.  А он подчинился. Все то, что произошло ночью, произошло помимо его воли. 

 Но от обучения Светочки как отказаться? На каком основании? Ребенок не виноват. Девочка сама пришла и позвала Ваню.    Ваня уткнулся в ее учебник и боялся встретиться взглядом с Галиной.  Та подловила момент, когда Ваня уходил. Подошла и сказала бросила коротко:

- В два на крыльце.

 Ваня понял. Теперь   он боялся заснуть. Вышел чуть раньше. не стал одеваться в комнате, чтобы не разбудить соседей. Прихватил свои вещи и оделся на крыльце. И все повторилось. нет все произошло с большей отдачей. Ваня уже не был так скован. Хотя все равно чувствовал себя канатоходцем под куполом цирка. Ведь пацанам прокрасться к сараю и накрыть его с Галиной -  раз плюнуть.  Тем более, если Роберт говорит, что запах разврата чует за версту.

После всего Галина запахнула пальто и чуть отодвинула Ваню.  это сигнал возвращаться.  Он вернулся чуть раньше Галины. На крыльце снял вещи, чтобы не копошиться в комнате.  Зашел в темную комнату. Тишина. Спят? Или притворяются?

Как самозабвенно мог Роберт расписывать, как он кайфовал со своими подружками в родных Минводах, когда те навещали его, а родители из деликатности не заходили к нему в комнату. Ваня теперь мог кое-что рассказать. Но помалкивал. Хвастаться чем? Совокуплением у сарая?  Встречи повторялись. А между тем сессия приближалась.
 
В одно из ночных свиданий Галина сказала:

-  У Светки скоро каникулы. Я маму уговорила свозить ее на недельку в деревню к родственникам. Так что, нам с тобой предстоит медовый месяц.

  Медовый месяц – это прекрасно. Но Ване пришлось поделиться с ней сомнениями. Это придется на разгар сессии. А к тому же, если они потеряют бдительность, пацаны в конце концов догадаются.  Галина усмехнулась. Если догадаются, не их собачье дело.  Можно так сделать, что никто ничего не заметит. Разве много времени у него это все отнимает?  Зато она его и подкормит в эти дни. Хорошее питание полезно всем членам организма, и мозгам тоже.

Новый год решили справить в Комнате у девочек на Стромынке. Это мальчики первокурсники жили на частном секторе. А девочки, более нежные создания, в относительном комфорте, в огромной общаге на Стромынке. Ваня уже там бывал несколько раз. Когда гуляли Ноябрьские и в дни рождения девочек.
Но в Новый год пришлось ему отказался. Новый год Галина попросила уделить ей.  И Ваня сказал в группе, что загрипповал и на Стромынку не поедет.  Его особенно и не упрашивали.  В эту новогоднюю ночь в комнате остались только Милованов, Володя из Кишинева.  Чуть выпили посидели. Телевизора нет.  И даже девушек из группы нет. Но Ваня ждал своего часа, ждал тех минут, которые ценнее всей ночи.

 Ваня заранее договорился с Галиной: как обычно, в два часа у сарая.  И вот он снова на заветном месте.  Но прежде чем приступить к заведенной процедуре, новогодний ритуал.  Галина ему в подарок - апельсинку поднесла.  И они отметили праздник, примяли напополам.  Доедая последнюю бубочку, Галина прошептала ему в ухо:

- Апельсинка ты моя, как мне с тобой хорошо! Хоть не уходи отсюда никогда. –  и усмехнулась, расстегивая пуговицы пальто, - Как Новый год встретишь, так его и проведешь.

Ваня молча приступил к делу. Но подумал, что проводить весь год у сарая он бы не желал.

Не напрасно Ваню в поселке звали Ломоносовым, не напрасно он в Москве зубрил как проклятый.  Мешало ему шастать на встречи только то, что теперь некоторые перед экзаменами зубрили чуть ли не всю ночь.  Как в такой обстановке к Галине незаметно выскочишь?  Ваня плюнул на все и, полагая, что сейчас соседям точно не до него, нырял к Галине.   Даже в ночи перед своими экзаменами.  Ему наука любви не мешала.  Пятерки как с куста. Он да Вовка из Кишинева прошли сессию без задоринки. У остальных соседей то там, то тут возникли проблемы. Так что соседям было не до Ваниной сарайной одиссеи.

А ему казалось, что его одиссея действительно достойна гомеровских строк. Правда, Гомера он не читал. Но понимал, что его встречи у сарая, уже   героические приключения. Теперь, когда Светка с бабушкой умотали в деревню, он проныривал украдкой на хозяйскую сторону, сменив сарай на комнату и диван. И не всякий Гомер смог бы описать происходящее на диване.

Теперь он мог рассмотреть Галину во всех деталях.  Несравненная! Первая женщина всегда несравненна. Сравнивать первую не с кем. Разве что с репродукциями музеев. Ваня как-то на картинках видел Венеру.  И не одну. разных.  Сколько ни видел, они его оставляли равнодушным.  Другое дело Галина.

 Его особенно возбуждало, что она не капельки не стеснялась. Как она бесстыдно разглядывала его! С ног до головы. И не просто разглядывала. Она нежно проводила подушечками пальцев, потом ноготками, начиная от затылка, по груди вниз.  От этого прикосновения душа наполнялась теплом. И благодарностью.  Когда Ваня кого привлекал?  Кто его любил?  Разве что мама и сестры. И то по-своему.  И естественно, так они его не ласкали. Да они вовсе его не ласкали.  А из девчонок кто по нем сох?  Он не слышал, чтобы кто даже намек кинул. От девчонок из класса ему ласкового слова не перепало, только одно - Ломоносов. И он считал, что это нормально. Учителя твердили, что скромность украшает, что скромность - норма поведения советского человека. Что нужно думать о перекрытии рек и полетах в космос. Он так и жил, считая, что, когда люди летают в космос, лапать девчонок недостойно комсомольца, это разврат. Гладить руками можно только страницы учебника. А с Галиной, околдованный ее прикосновениями, он почти забывал про то, что достойно комсомольца, а что не достойно.  И только вернувшись в свою кровать с ужасом вспоминал: мама родная, послезавтра экзамен.

  - Слушай, оставайся на каникулы, - предложила Галина, -  Зачем тебе в свой поселок таскаться?  В зиму, за тридевять земель киселя хлебать.  Пока доедешь, уже пора обратно. И деньги сохранишь.  Матери напиши, что летом приедешь.  На каникулы все твои соседи разъедутся. И прекрасно.
 
Ваня послушался. Соседи разъехались. Трое умотали насовсем. Нахватали двоек. И теперь комната на две недели была пуста. И Ваня точно сыр в масле катался в ласках Галины.  Люби – не хочу. А она хотела его любви.  Без ограничений. Ваня тоже хотел. Но его пугала перспектива.  Галина уже перестала шибко таиться. Ее мать  и дочка вернулись. Валентина Михайловна вполне могла догадаться. Но если и догадалась, могла виду не подавать. Ваню больше беспокоила Светка. Зачем ребенку такие открытия.
 
Начался новый семестр.  Теперь они балдели. Их осталось в комнате четверо.  Валентина Михайловна ворчала жаловалась на нерадивых студентов.  Ее приработок уменьшился почти вдове. Ване и Галине снова пришлось перебазироваться к сараю. После дивана чувствовалось, что сарай не лучшее место для любви.  Нагрянувшие морозы не позволяли им наслаждаться, срывая цветы удовольствия.  И это еще не самое плохое.  Опасно то, что, если после свидания снег не припорашивал их следы, то даже младенец бы догадался, что происходило.  Выручал веник, которым на крыльце сметали снег с обуви. Ваня нес его к сараю и после всего заметал следы.  Но и следы от веника Валентину Михайловну не обманули бы, как видно, она знала про дочку. И вдруг Галина его обрадовала:

- У нас будет ребенок.

Главное, какие слова подобрала: не «у меня», а «у нас». Она смотрела на Ваню, ожидая.  Чего? Как –то Ваня по телевизору видел бокс.  Так смотрит рефери на боксера, пропустившего нокаутирующий удар. Она ждала, что Ваня падет к ее ногам?  Что Ваня взовьется от счастья? Ваня как-то видел в кино, как муж радовался, когда жена ему сообщила, что у них будет ребенок. Но Ваня не мог изобразить радости. Он не муж.  Настороженным недоверчивым взглядом он посмотрел на Галину.  Пришло на ум французское слово мезальянс.  Вот он и подкрался, как змея. Тут Ваня и вспомнил, что Галина значительно старше, что у нее есть ребенок. А он только на первом курсе. Ему еще учиться и учиться.  А при таком раскладе институт коту под хвост. Ваня, как боксер пропустивший сильный удар, нырнул в сторону.

- Но таких, как я, не расписывают.  Мне еще нет восемнадцати.

-  И таких расписывают, -  она добивала противника, - Если есть справка, то распишут.

- Да там не поверят, что я отец, -  промямлил Ваня.

- Почему не поверят? Еще как поверят. А не поверят - свидетели есть.

- Какие свидетели?

- Моя мама и твои соседи. Как совать что ни попадя, так дорос, а как отвечать за свои поступки, так не дорос, - это были довершающие удары.

- А как же я буду учиться? – спросил он

- Спокойно. Одно другому не мешает, - и Галина закончила фразой, которую Ваня не раз слышал из уст комсорга группы Полины, -  Наша страна – страна самого доступного образования.


 И ведь подгадала как, подумал Ваня.  Обрадовала ночью с субботы на воскресенье. Бежать? Но куда в воскресенье? Институт закрыт. Хотя там на проходной охрана круглосуточно.  Пацаны говорили, что на старших курсах есть шанс пристроиться в охрану. Какая-то копейка.

 И Ваня с утра поехал в институт. Подергал двери центрального входа.  Закрыто. Постучал. Ответа нет. Такой же прием его ждал и у входа лабораторного корпуса. Окна закрыты.  Вот тебе и институт – родной дом. Чуть проблема у студента –  так родной дом уже не родной, а хата с краю.  Потоптался Ваня оставил свой след на заснеженном пороге бывшего княжеского особняка, что тот крестьянин у поэта Некрасова, и двинул в наполненную тихо падающими снежинками неизвестность. Куда глаза глядят.

  Печально ему было. Печаль летела вместе со снежинками.  И главное, что он сам понимал, что напрасно сюда приехал, хватаясь за соломинку.  Институт не то место, которое утолит его печали.  Кто утолит? Он мог вообразить, с какой презрительной насмешкой отшила бы его Кашевская, если бы он только заикнулся о том, чтобы проводить ее до дому. Он никогда ее не только не провожал, но и не предлагал проводить. Хотя… Как-то совпало, что он вышел из института следом за ней. И от нечего делать, чисто ради спортивного интереса, как сыщик, следовал за ней, держась на таком расстоянии, чтобы она не заметила. Так вот и получилось, что Ваня запомнил, где она живет.

И в этот день Ваня прибрел на автомате именно в ее двор. Обычный дом в семь этажей с тремя подъездами. Но была надежда, что чем дольше он постоит в этом дворе, тем больше напитается противоядием от Галины. Падал снег, а Ваня думал, что делать. Каким ластиком ему стереть свой след из жизни Галины?  И след Галины из своей жизни.  Долго ли коротко ли блуждал он по заснеженному двору, вышла из подъезда какая-то сердитая толстая тетка в телогрейке, наброшенной на байковый красный халат в цветочек.

-  Я смотрю, ты тут славно пристроился. Тебе чего надо?

Сказать, что ищет Кашевскую, Ваня не решился.

- Просто так стою. Жду человека.

- Какого человека?

- А вам зачем?

- А затем. Нечего тут ошиваться. Просто так люди не стоят. Проваливай. А то милицию вызову.

Было бы неплохо, подумал Ваня. Пока в милиции поймут, что он не нарушитель, а студент-отличник, пока то де се, он как раз и отогреется и с людьми поговорит. Может быть мужики и подскажут что-то дельное в его непростой ситуации. Но командный тон толстой тетки не допускал возражений. И Ваня покинул двор. Поехал в центр. Зашел согреться в музей и там ходил по залам до самого закрытия.  Обходил стороной картины с голыми женщинами, чтобы не напоминали о Галине.

 Утром Кашевская спросила

- Ты чего у нас во дворе околачивался? Я тебя в окно видела.

- Видела. Позвала бы на чай, - осмелел Ваня.

-С какого перепугу? Ты мне кто? Конь в пальто?  А что ты там толкался?

- Искал куда приткнуться. Меня оттуда, где я жил выгнали. Хозяйка.

- А почему обязательно у нас во дворе?

 -Так получилось. Я к институту приехал. А там все заперто.

- Ну ты даешь! - усмехнулась Кашевская, -  Вчера было воскресенье. Я слышала, что ты дни и ночи зубришь. Но чтобы в воскресенье в институт ломиться? Ты что Ломоносов? А у нас во дворе не институт.  Нашел место, - покачала головой Кашевская, - А чем ты хозяйке не угодил?  Вроде бы всем должен угодить. Силен, как бык- производитель, - она с усмешкой посмотрела на него, - Докрутил романы.

- Какие романы?

- Да уж не прикидывайся одуванчиком из города Динь-Динь.  Все про тебя знают, Казанова. Общественность в курсе.

Осознание что общественность в курсе было подобно нокауту. К большой перемене он чуть собрался духом. Большая перемена могла внести перемены к лучшему. В столовке в очереди к кассе он подгадал, чтобы пристроиться следом за Полиной. Знал, что Полина вращается в комсомольском активе. И на Стромынке, огромном общежитии, в котором она живет, не последний человек. Может быть и выторгует ему местечко.  Ваня пошел ва-банк, сел с Полиной за столик. Никогда прежде он не садился за столик с этой девушкой, напоминавшей ему зубра из Беловежской пущи. И признался, что он Полину очень уважает и к ее мнению прислушивается, и что со вчерашнего дня об бездомный, как безработные в Америке. Хозяйка выгнала. Полина отложила ложку, посмотрела на него взглядом следователя:

- Дотаскался по бабам. Мало тебе институтских девушек? Ладно, в нашей стране безработных и бездомных нет. Это тебе не Америка. У нас человек человеку друг товарищ и брат. Вечером поедешь со мной.

Из этих слов Ваня понял, что о его одиссее знают все друзья, товарищи и братья. Но  Одиссею помогала Афина. Ни много, ни мало богиня мудрости. У богини были связи на небесах. Полина, по крайней мере, внешне на богиню не катила.  И мудростью не выделялась. Училась средненько. Но житейская мудрость – не математика. Связи, как видно у нее были.

Час Ваня робко топтался в коридоре Стромынки, как американский бездомный, и вот Полина повела его в комнату. Там жили мальчики из другого института. Там временно была свободна койка. Тут Ваня нашел убежище на неделю. Но у Полины были не только связи, но я длинный язык. Как-то один из местных, к кому его подселили, сказал Ване, войдя в комнату:

- Там тебя какая-то дамочка ищет. Старшая сестра? Ну я сказал, что ты в нашей комнате. Так что принимай гостью.

Ваня испугался, заметался. Подбежал к двери. Приоткрыл. За дверью никого.  И услышал дружный смех новых соседей. Это была шутка. И Ваня понял, что слух о нем прошел по всей Стромынке великой. 

Но этим не закончилось. Комнату с Полиной делили еще четыре девочки. Три девочки из его группы. А две из параллельных. Вечерами звали его на чай.  И Ваня замечал, как они смотрят на него, с любопытством и опаской. Как на какого-то экзотического зверя, которого охота подразнить, подергать за хвост До допустимого предела. Девочки, сидя за чаем, ходили-ходили кругами и приходили к намеченной цели: какой все-таки Ваня развратник.
- Коллектив о тебе лучше думал, комсомолец хренов, Ванька –встанька – вот ты кто, - подводила итог Полина.

И Ваня уже понимал, комсомолки нехреновы ждут интимных подробностей. Так и тянет услышать из первых уст, как это происходит.  Парижские тайны частного сектора интересовали и некрасивую Лену, и мелкую, как кузнечик, дуру Ирку, и высокую, плотную, с совиным лицом, обстоятельную обожательницу поэзии Олю, и худенькую белобрысую Ларису и даже лично комсорга бизоноподобную Полину. Конечно, Ваня молчал. Но по вопросам понял, что девочкам о нем известно немало.   Почему, например, они его назвали Ванькой- встанькой?  Видно, пацаны рассказали, как они над ним прикололись.
 
Время шло. Ване опостылело жить на Стромынке на птичьих правах. Наконец Полина сказала 

- Пойдем сегодня к Антоняну. Это замректора по общим вопросам. Я с ним уже говорила о тебе.
. По уважительно- деловому тону, каким Полина разговаривала с Антоняном, Ваня почувствовал, что она тут не последняя фигура.

-  Понимаете, Александр Эдуардович, молодой человек живет в частном секторе. Точнее жил. А сейчас между небом и землей. Не сложилось у него.  С хозяйкой не нашел общего языка.

-  Сам с хозяйкой не может разобраться?

-  Если бы, - тяжело вздохнула Полина, - Вы ведь знаете, не все хозяйки образец для подражания.

- а твой друг образец? – спросил Антонян.
- Еще какой. лучший ученик. А там, с хозяйкой, проблема. Неразрешимая. Вы же понимаете. Если женщина невзлюбила, то...

-  Ой, - вздохнул в ответ Антонян, - Минуй нас пуще всех печалей и женский гнев и женская любовь.  Леди Макбет Мценского уезда? А потом разгребай гору трупов.

- Ну мы за тем и пришли, чтобы не доводить до горы трупов, - сказала Полина

- Надеюсь, ты своим поведением не позоришь институт?  - Антоняна пристально посмотрел на Ваню.

- Ну уж нет! - улыбнулась Полина, -  Что-что, а это нет.  Он и учится хорошо. И в быту скромен. Его соседи заверяли, что он твердо держит марку института.

- Ты можешь за него ручаться?  - спросил Полину Антонян.

- Все нормально. Парень хороший, - сказал Полина.

 Антонян порылся в своих бумагах.

- Могу предложить место по другому адресу, но тоже частный фонд. Согласен?

- Согласен, -  Ваня был не с том положении, чтобы выбирать.

 Когда они вышли из кабинета Антоняна, Полина сказала

 - Поживешь там до лета, а на втором курсе мы с тобой снова сходим. Может быть общагу выколотим.

 Место в частном фонде оказалось на той же ветке электрички только остановкой дальше. Теперь Ваня был ученым: самое главное в частном фонде -  держаться подальше от хозяев. Новые его хозяева оказались пьющей парой средних лет.   Никаких причин для дружбы с ними. Никаких соблазнов по женской части.  А ведь если надкусил запретный плод, не отпускает охота продолжить. 
 
Ваня подловил Роберта на лекции и попросил сложить его чемодан и привезти в институт.
 
- Нет проблем, - сказал Роберт, - Втроем теперь нам будет раздолье. Правда хозяйка, как ты уехал, озверела, - Ваня потух. Неужто, строила на него и свою дочку планы? Но Роберт дал другое объяснение, - Мы ей теперь не выгодны. Денег мало. А как ты съехал, так вообще ей труба, - потом улыбнулся – - А Светка по тебе прямо затосковала. Все спрашивает, куда Ваня пропал. Галина тоже спрашивала. Но ты ведь знаешь в таких делах я – могила. Не знаю, не видел, не участвовал. Хотя, учти, ей тебя вычислить на раз.

 Для Вани было теперь важнее всего не попасться в электричке Галине на глаза. Это с его ростом проблема.  Но не только от тюрьмы, да от сумы, и от роковой женщины не уйдешь. В конце апреля они столкнулись на платформе вокзала. Нос к носу.

-  Ну привет, беглец, - сказала Галина, -  Как жизнь молодая?
Погода стояла теплая. Галина была одета в легкое платье. Курточка в руке. И Ваня мог легко определить: не похоже, что ждет ребенка.  Все та же узкая талия, коронка о которой постоянно твердил Роберт. Все те же, как говорил тот же Роберт, перегибы на местах.  Ваня быстренько подсчитал сроки. Конечно может быть всякое. Однако отсутствие явных признаков беременности позволяло ему держаться увереннее.

- Все как обычно.
 Помолчали.

, - Так ты меня тогда обманывала? Насчет ребенка.

- Дурак ты. Ладно, что было – проехало. Не будем о грустном.  Сядем в электричке рядом поболтаем.

Говорили о всякой чепухе.  Электричка летела.  Ваня считал остановки. Он чувствовал, как колдовские флюиды наплывают.  И нужно определиться. Если встанешь вместе с ней, если разрешит провожать до дому, тогда пропал. Тогда все грозит повториться.  Она встала, и Ваня встал. Но у двери в тамбур она сказала.

- Провожать меня не надо.

Короче, за мной ты, мальчик не гонись. Ну что же.  Желание женщины – закон. И Ваня сделал так, как она сказала.


  Комсомольская площадь, электрички. Метро каждый день пропускают через себя сотни тысяч. А Ваня был и москвичом, и на последнем издыхании комсомольцем, даже кандидатом в члены партии, и подающим надежды молодым ученым.  Все в одном флаконе. И вдруг на площади, проходя мимо лотков, Ваня услышал, что его позвали. Оглянулся. Молоденькая женщина, даже девушка улыбалась ему. Что-то знакомое в лице.  Он подошел.

-  Я Света. Не помните? Вы жили у нас. 

Теперь он вспомнил.

- Света.  Да какой же ты красавицей стала, -

 Она смущенно улыбнулась. Он не лукавил, та самая девочка, которую он подтягивал по арифметике, стала красавицей. Только науки  ей видно впрок не пошли, если пирожками торгует. Ваня быстренько подсчитал. Ему тогда было семнадцать, а сейчас двадцать семь. Значит Свете сейчас двадцать. А как хороша! Просто загляденье.

- А ты что же не учишься? Вроде не глупая девочка была.
- Я два курса отучилась и академку взяла.   Бабушка умерла. Мама болеет.  Почти не встает уже. Мы квартирантов даже держать не можем. А деньги нужны. Вот и пошла работать. тут живая копейка.
Ваня все понял. И больше расспрашивать о Галине не стоило.
- А вы помните…
- Ты же меня звала на ты, перебил он, - ну так и продолжай. Я не обижусь. Не сильно старше тебя.
А ты помнишь как ты со мной математикой занимался. Мама говорила что ты жутко  умный, станешь ученым. Я в тебя влюблена была.  Мама смеялась, когда я ей говорила, что хочу за тебя замуж выйти. А ты вдруг исчез.  Я так переживала. Я тогда не знала, что у вас с мамой…  мне мама только недавно рассказала.

Еще парой слов   они перекинулись. И Ваня пошел дальше. Настроение испортилось. Словно он виноват в том, что постигло Галину.  Даже жена вечером заметила, что он хмур сильнее обычного.  Насторожилась:

- Ты что, опять чем-то недоволен?  - этим вопросом она вернула Ваню в реальность.

Чем я могу быть недоволен? – сказал Ваня, -  Я должен быть всем доволен. В ноги поклониться.

 - Нечего мне в ноги кланяться. Меня интересует теперь только одно: ты согласен с условиями раздела имущества или нет. Чтобы мы к этому вопросу больше не возвращались.

- Не беспокойся, - сказал Ваня, -  Согласен.  А чем я недоволен, это тебя не касается. Это по работе.

- Меня в семье, если это было семьей, вообще ничего не касалось и не касается. Моя квартира, моя обстановка и меня ничего не касается.

 Ее слова не долетали до Вани. Он думал о Галине и о Светке. В конце концов, - он силой внушил сам себе, - никакой его вины перед Галиной нет.  Все случившееся между ними – не более, чем полустанок на дороге его жизни. И ее. Их пути сошлись на этом полустанке и потом, как это случается на дорогах, разошлись. Когда же он последний раз видел Галину, та была вполне себе цветущей женщиной. И самое главное, о чем стоит подумать. Светка просто удивительно хороша. А разница в возрасте между ним и Светкой семь лет. Сущая чепуха.  Даже куда лучше, чем жена- ровесница, которая каждый раз напоминает о своем красном дипломе, и что он прописку благодаря ей получил. Светка, конечно, сейчас прибита обстоятельствами.  Но это не вечно. Обстоятельства меняются.  Глядишь и станет наследницей дома.  И все станет у нее налаживаться. Тут ему важно быть поблизости. Потому что у такой красотки отбоя от кавалеров не будет, и сейчас. Возможно есть.   В институте она может восстановиться. А он сейчас может хоть каждый день Светку видеть и даже помочь ей с деньгами. И может найти ей место лаборантки у себя в институте. Короче, с этого момента он сам поведет свою партию в новой мелодии. Жизнь налаживается.